Крепкой уверенной походкой она входила в класс, где у нас шли уроки литературы. Запрокидывала голову, встряхивая светлыми кудрями, и мне со второй парты был виден ее мокрый от пота лоб. Неимоверно загруженная директорскими делами, она всегда очень спешила к нам, своим ученикам.
У нее был любимый голубой джемпер, в цвет светлых глаз. Надевая его, она вся светилась. Такой и запомнилась: большая, сильная, светловолосая, словно в нежном голубом свечении.
Помню первые уроки литературы Натальи Михайловны Просужих в нашей подмосковной новоольховской школе. Связаны они были с памятью о войне.
- С заглавных букв, - размеренно диктовала она, - пишутся слова «Великая Отечественная», а «война» пишется с маленькой, потому что это плохое, страшное слово.
А за школьным окном виднелся маленький холмик - могила неизвестного солдата, останки которого в 1987 году школьники случайно нашли в лесу. Мы все тогда гордились, что у нас теперь есть «свой» солдат. Потому что благодаря таким, как он, мы вволю гуляли под мирным небом и читали хорошие книжки с картинками.
Она никогда никого не осуждала, не читала нотации. Если видела, что мы относимся к домашнему заданию спустя рукава, то принималась снова объяснять - громко, жарко, прибирая ладонью светлые пряди волос. В ней был стержень. Она умела организовать, сплотить, повести за собой. Как ни к кому другому, к ней можно отнести фразу, которую она часто повторяла: «Словом можно убить, словом можно спасти, словом можно полки за собой повести...». Полкласса наших ребят продолжили свою учёбу в училище МВД.
Как удавалось Наталье Михайловне увлекать нас описаниями природы в каждом произведении, которое мы читали, я не знаю. Но помню, что я приходила домой и тщательно, с удовольствием переписывала в специальную тетрадку зарисовки природы из разных книг: Пришвина, Тургенева, Куприна... И сейчас помню, как начинается «Бежин луг»: «Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем...». Так, через это чувствование, нам открывались характеры и поступки героев произведений. И мы на себя «примеряли» эти характеры.
Для Натальи Михайловны и Мцыри, и Чичиков, и Печорин были живыми людьми, она умела так ярко представить их нам, что мурашки бежали по спине от «эффекта присутствия». Помню, меня буквально пронзила лермонтовская «Молитва»: «...есть сила благодатная в созвучье слов живых...». Может, потому и запал в душу урок по Лермонтову, что оказался уроком родинолюбия, уроком чести и мужества, уроком... нет, не богопознания, мы же были советскими школьниками, но первым поводом для раздумий: если поручик Лермонтов пишет молитву, значит... «что-то есть».
Я не знаю, была ли Наталья Михайловна верующим человеком, вероятнее всего - нет, но то, как она «лепила» наши души через любовь - к литературе, друг к другу, к детям-беженцам, что пришли в наш класс, к животным, но главное - через любовь, - говорит о безусловно христианском складе ее души. Ее совестливый взгляд не давал нам обращаться в сторону дурных поступков.
- Кто из вас может сказать, почему «дрожащие огни печальных деревень?», - спрашивала Наталья Михайловна. И сама отвечала:
- Когда Лермонтов проезжал проселочной дорогой, он мог видеть избы, в которых горели лучины или лампады. Эти огни колыхались, трепетали.
Мне и сейчас тепло от ее слов. После них никакие объяснения, почему нужно любить свою родину, не нужны.
Не нужны были и объяснения, почему необходимо любить людей, помогать им в беде, когда в наш класс в 1991 году пришли «новички» - пятеро беженцев. Это были армяне и азербайджанцы, спасавшиеся от Карабахской войны. Наталья Михайловна привела их в класс и сказала, что у них на родине льется кровь, а им нужно учиться. Каждому она как-то проникновенно сжала плечи своими большими ладонями и рассадила за парты.
Мы приносили им в общежитие свои книжки и одежду, привлекали в разные кружки и в музыкальную школу, делали все, чтобы они чувствовали себя как дома. И никогда не думали, что в чем-то они уступают нам. Это потом, те, кто выступал по телевизору, стали обманывать и ожесточать народ нашей огромной Родины - СССР... Но Наталья Михайловна продолжала учить добру всех одинаково. И это добро у нас не отнять.
Классе в шестом я начала собирать домашнюю библиотеку. Собирали свои библиотеки и мои подружки. А сегодня часто приходится видеть вываленные на помойку домашние библиотеки, бесценные тома, изданные Академией наук в тяжелые военные и послевоенные годы, и, что более нелепо, - списанные в городских библиотеках тома классики. Так, лет десять назад я тащила домой выброшенные руководством Исторической библиотеки Москвы собрание сочинений поэта Михаила Дудина - фронтовика, лауреата Госпремии СССР, Героя соцтруда, и поэта Василия Федорова, стоящего в одном ряду с Александром Твардовским и Константином Симоновым. Видимо, прогуливали уроки литературы те, кто так распоряжается национальными культурными ценностями! А Томас Манн назвал нашу литературу святой. А Райнер Мария Рильке писал Марине Цветаевой: «Чем только я ни обязан России, она сделала меня таким, каков я ныне, из нее я вырос духовно, она - родина каждого моего побуждения, все мои духовные истоки - там!».
На русском языке говорили все народы нашей великой Родины. Потому что русские учителя, оставив свой дом в Тверской-Смоленской-Ярославской губерниях, отправились учить народы Азии и Кавказа. И недаром в Махачкале власти Дагестана открыли ныне памятник русской учительнице. Это - собирательный образ просветительницы, которая принесла бесценное сокровище русского слова во все отдаленные республики.
Через русское слово из аулов и юрт вышли многие ученые, врачи, инженеры. А как русский учитель был изгнан из школ бывших союзных республик в начале 90-х, многие знают не понаслышке. Об этом сняты такие фильмы, как «Тихая застава», режиссера Сергея Маховикова, «Вернулись мы на Родину» автора сценария и режиссера Людмилы Коршик...
Русский учитель стоял преградой хамству и косности.
Сегодня все иначе. Учителя загнаны в рамки школьной программы, в которой сочинения и устный пересказ заменены тестированием. Да и сами мы отдаем свою речь на поругание. А меж тем, на сколько языков мира переведены произведения русских классиков! Фондом им. М.Ю. Лермонтова к двухсотлетнему юбилею поэта выпущен сборник одного стихотворения «Выхожу один я на дорогу» в переводе на сорок пять языка мира! Видимо, все еще мил и в Европе, и в Америке, и в Индии, и в Азии язык, о котором современный поэт и драматург Анатолий Парпара пишет:
...Как встрепенешься,
кинешься навстречу,
Когда вдали от родины своей
Услышишь нежный звук
славянской речи
Среди гортанных неродных речей.
И тот порыв
с отчетливостью знака
Вдруг прояснит в далеком далеке,
Как важно то,
что можно петь и плакать
На материнском милом языке...
...Наталья Михайловна читала нам «Слово о полку Игореве» полностью, специально приглашая класс после уроков или вечером, боясь, что кто-то не прочитает дома.
Кто бы мог подумать, что сегодня нам придется защищать наше родное слово от тех, кто пытается сделать русский народ бессловесным потребителем, сокращая-отнимая у детей часы литературы в школе, а значит - отучая их размышлять, горевать, радоваться, мечтать, любить. Изъятие из нашей жизни живого художественного слова дало жуткие разломы, из которых хлынули дворовый сленг и площадная брань. У большинства из наших детей отсутствует образное мышление, желание творить и созидать, потому что их не познакомили с добрыми примерами творчества. Нравственную планку всегда держали примеры поступков героев художественных произведений. И эти примеры ничем не заменить, как не заменить Андрея Болконского Гарри Поттером. Поэтому детский, юношеский мир сжимается сегодня, как шагрень в руках Рафаэля де Валантена. И как следствие - учащающиеся случаи детского суицида.
Валентин Распутин как-то сказал, что люди затоптали тропинку между добром и злом, потому что слишком часто ходят туда-обратно. Если нашим детям не вернуть достаточное количество часов литературы в школах, если добрая книга не войдет в моду, как вошла она в советское время, эта тропинка совсем исчезнет. И затопчется добро. И не отыскать будет ту правду, которую пришвинский герой Антипыч, умирая, шепнул своей собаке Травке.
Знаю точно, что и сегодня Наталья Михайловна читала бы своим ученикам мировую художественную литературу после уроков и вечерами. И родителей просила бы читать детям.
Потому, что «словом можно спасти...». Потому, что пока живо слово - жив народ.
Ирина Ушакова
Статья впервые опубликована в журнале «Лампада» (ноябрь-декабрь, 2013)
