В известной полемике протоиерей Всеволод Чаплин сослался на соборное самоощущение Церкви и призвал не расходиться с соборным самоощущением Церкви и наследием святых отцов. Предыдущее время было исполнено экспериментов. Все выглядело так, словно в Церкви объявлен большой конкурс самодеятельности. И таланты нашлись, некоторые же просияли как звёзды. Синодальные хоры заунывно тянули Гребенщикова, а затем того же Гребенщикова отлучали от Церкви, на площадях разворачивались «Православные FAQ»'и, горели глобусы, разбивались физиономии, горячо обсуждалась семантика некоторых матерных выражений. Одним словом, православная жизнь била ключом. Случалось, что тройка-четвёрка наших медиастарцев, завсегдатаев телевизионных и радиоэфиров, устраивала перепасовку или своеобразную карусель. А уж состязание в неофициальном зачёте на самую громкую тираду в паре «Чаплин - Кураев» стало одним из доступных и массовых развлечений. Об этом мне уже доводилось писать в статье «О гомерическом христианстве».
Пословица гласит, что «всё хорошо, что хорошо кончается». Но кончилось, к сожалению, плохо. Можно понять, что на сей раз хочется выразить о. Всеволоду, в решительную минуту апеллирующему к соборному самоощущению: конфликт с о. А. Кураевым не есть сугубо административная проблема, все могли видеть, что представляла собой миссия по-кураевски. В частности, заметим, что о. Всеволод апеллирует к общине, не к сторонней аудитории, к каким-нибудь инстанциям, абстрактной этике, ratio или праву. Это естественно и логично. Внешний наблюдатель слабо проникает в то, что происходит внутри Церкви. Утверждение апостола о разности миров, о христианской правде того, что сторонний взгляд почитает за соблазн и безумие, как и наименование христиан верными оправдывают себя. Воцерковлённая аудитория единственная обладает опытом, чтобы различать церковные основания действий. Церковность или соборность утверждений имеет для неё решающее значение. В сложных обстоятельствах воцерковлённый человек, несмотря на волну негатива, удерживается в образе верности Церкви, поскольку считает её буквально родной для себя. Он стоит на позиции приятия, не взвешивая отдельные достоинства и недостатки. Секулярный наблюдатель лишён этого характерного свойства верности. Будь он даже заранее не предубеждён против Церкви или даже сочувственно расположен, его позиция будет более формальной и колебаться по обстоятельствам. На этой довольно шаткой психологически игре строит ныне свою информационную кампанию Кураев, адресуясь в основном к тем, «кто в церковь не ходит, но страстно ждёт от неё покаяния и очищения».
О. Всеволод указывает на соборное самосознание Церкви и наследие святых отцов, и это означает достижение рубежа или предела, за которым выражение частных позиций, сколь угодно официально и ответственных, перестает играть решающую роль. Требуется арбитраж более общего свойства, авторитет, превышающий собственный. Нередко ошибочно полагают, что святые отцы жили давно, не ведали многих обстоятельств и говорили разное. Да, может быть, но только не в сравнении с тем, насколько по-разному живём и думаем мы. Как хотелось бы, чтобы соборное самоощущение Церкви и наследие святых отцов не упускались, имелись ввиду постоянно!
Соборное самоощущение Церкви - тонкая ткань. Решивший допытаться о нём от имени критической логики, с позиции «вынь и положь» и «а докажите мне, что...», сочтёт его, скорее всего, совершеннейшей эфемерностью. Тем не менее, соборное самоощущение существует. О нём как об отблеске Царства Небесного на лицах живущих говорит монашеская традиция, его определяли по-разному Борис Зайцев: «православный инстинкт», - и Серафим Роуз: «аромат Православия». На самых драматичных изломах истории ХХ в. оно вело и спасало Церковь. Когда недоверие и критика иерархии оказывались тотальными, чутьё на церковность в массе верующих оставалось залогом и корнем возрождения. О нём писал Собору Русской Церкви Заграницей в 1974 г. Солженицын. На пике отрицания и критики Патриархии как подконтрольной советской власти структуры он свидетельствовал о самовозрождающейся стихии народных духа и веры: «Введенная Сталиным лишь как фишка в политической игре, Церковь не как организация, но как духовное тело стала набирать силу, не разрешенную властями и уже не полностью контролируемую». В те годы Зарубежный Синод официально призывал верующих в СССР не посещать церкви Московского Патриархата как лишённые благодати и признавал единственно катакомбное благочестие. Но Бог судил иначе, и Церковь, которую именовали «красной» и «падшей» таила энергию для будущего христианского взрыва, как и предполагал Солженицын, «процессами внутренними, божественно-неисповедимыми, как все сложное, не прогнозируемое самыми дальновидными умами», тогда как «альтернативные ветви» пресеклись и усохли.
В 1990-е годы тем же чудом остановилось распространение у нас католических и протестантских структур. Русской Православной Церкви тогда доставались руины, приезжие же имели колоссальное преимущество в финансовых возможностях и организации. Купюрой в сто долларов открывалась дверь любой районной администрации, на самом высоком политическом уровне Запад мог лоббировать условия благоприятствования для миссий. Ватикан принял самое активное участие в подрыве советского блока и был одним из триумфаторов победы в «холодной войне». Он в полной мере воспользовался плодами этой победы на Западной Украине, где в считанные дни и месяцы были разгромлены три епархии. Глядя на это, многие считали реальной перспективу «перекрещивания Руси» - её протестантизации и окатоличения. Стадионы и концертные залы ломились от желающих увидеть и услышать заморских проповедников. Тем не менее, наступление захлебнулось. Постепенно сложилось видение России как страны, сохраняющей верность православному выбору. Игумен Иларион (Алфеев), тогда Секретарь по межхристианским связям, констатировал: «Для меня очевидно, что католическая церковь в России никогда не станет "народной Церковью", каковой является Русская Православная Церковь. Поэтому у меня нет страха перед так называемой "католической экспансией"».
Так кем выражается и кому принадлежит соборное самоощущение Церкви? Нельзя считать носителем соборного самоощущения саму по себе народную массу. Соборность не есть коллективный разум, и истина не выводится из наиболее общих распространённых суждений и мнений. Народное благочестие во многом нуждается в просвещении и руководстве. Существует, кроме того, разночтения в восприятии церковности у тех, кто прошёл путём религиозно-философского интеллектуализма и теми, кто входил в Церковь через современные полемические и публицистические формы. Ядро Церкви сегодня составляют те, кто воспринял веру от духовников и подвижников 1970-1980-х, таких как архимандрит Серафим Тяпочкин, о. Виталий Сидоренко, о. Никон (Воробьёв), схиигумен Савва (Остапенко), архимандрит Иоанн (Крестьянкин), о. Павел (Троицкий), прот. Василий Ермаков и другие. Именно их соборное самоощущение, образ церковности служат для нас опорой в трудных ситуациях, залогом церковного единства, ответом на многие вопросы и сомнения.
