Один из самых распространенных грехов нашего времени - уныние. То самое, которое погружает человека в какую-то беспросветную тоску, стесняет его сердце, представляет жизнь серой и скучной. То, которое расслабляет волю, лишает сил, приводит к состоянию, напоминающему паралич. Убеждает, что ни в чем нет смысла, ничего не выйдет, что ни делай, а потому и делать не надо. И словно прикладывает к тебе какую-то страшную печать отчаяния, безнадежности: «Не спастись...».
И я не удивляюсь, когда раз за разом слышу на исповеди признание: «Батюшка, я не знаю, как мне быть. Я опять унываю!». И не только потому, что уже привык к этому. Но и потому еще, что нередко могу совершенно честно ответить: «И я тоже». Правда с одним небольшим, но существенным отличием: как быть, как справиться с этим состоянием, я знаю. И значит, если хочу, то снова справлюсь - с Божией, конечно, помощью. А я хочу...
Отчего оно вообще наступает - уныние? Иногда в него погружает самое стечение обстоятельств - тяжелых, удручающих душу, «фатальных». Нередко к нему же приводит цепь постоянных неудач (впрочем, кого-то в уныние может вогнать и одна-единственная, причем не особенно серьезная неудача). Порой оно является следствием сильной усталости, как физической, так и душевной.
Но если говорить о нас, людях верующих, то мы, помимо всех вышеперечисленных причин, зачастую унываем уже не столько от чего-то внешнего, сколько... от самих себя. Унываем оттого, что мы такие немощные и маловерные, оттого, что так удобопреклонны ко греху, так часто падаем, так часто приходим на исповедь с одним и тем же - словно под копирку ее пишем. Унываем оттого, что год за годом очень мало изменяемся к лучшему. Хотя потому-то и не изменяемся почти, что унываем...
Очень не хватает нам бодрости душевной, мужества настоящего христианского, ощущения себя не несчастной преследуемой врагом и невзгодами жертвой, а воином Христовым - пусть и терпящим подчас поражение, страдающим от ран и даже обращающимся зачастую вспять, но воином все же. Причем видеть можно, как удобно рядится эта наша слабость в одежды «покаяния», «плача о себе», «богоугодной печали».
Правда, «покаяние» это приводит не к исправлению, а к какой-то страшной зацикленности на грехах, обращенности к ним, которая не помогает с ними расстаться, а, наоборот, как бы примиряет с ними, убеждает: от них не избавиться. А плач не очищает душу, не делает ее светлее и мягче, но, напротив, истощает, обессиливает, лишает способности радоваться. И печаль совсем не похожа на богоугодную, поскольку к Богу не приближает и ревности ко спасению не прибавляет. Да и чудно было бы добрых плодов ожидать от того, что само плодом уныния является.
Я часто вспоминаю (стараюсь вспоминать), когда набегает на сердце облачко уныния, способное в одно мгновение превратиться в мрачную, черную тучу, преподобного авву Аполлоса. Патерик повествует о нем, что когда примечал он кого-либо из братии своей смущенным, унывающим то никогда не оставлял этого просто так, но немедленно вопрошал его о причине смущения и каждому обличал его сердечные тайны.
Он говорил: «Не должно быть печальным тому, кто предназначен к получению Небесного Царства. Да будут смущенными еллины! да плачут иудеи! да рыдают грешники! а праведники да веселятся!». И всегда меня это воспоминание утешает, радует, помогает от «облачка» освободиться.
Да, слов нет, к праведникам себя причислить трудно, что там - невозможно! Но разве можем мы и от предназначенности к Небесному Царству отречься, увериться в том, что для нас оно недостижимо? Если так, то что в нас христианского останется? Где тогда надежда на милость Божию, где вера в Его любовь?
Мне и другой эпизод из Патерика часто на ум приходит - тогда более всего, когда совсем на душе непросто бывает. Об ином преподобном отце, к которому пришел как-то старый солдат, чего только не натворивший за долгую и страшную, наверное, жизнь свою. И что сказал, чем укрепил его сердце святой старец? Простым, но таким красноречивым сравнением...
- Ведь и ты не выбрасываешь свой старый плащ, как бы ни был он изрублен и изодран, но чинишь, штопаешь его, снова надеваешь, потому что он тебе дорог. Так почему же ты думаешь, что Господь отвергнет тебя, хотя бы и был ты весь в прорехах и ранах греха?
...Так это отрадно - чувствовать себя этим ветхим, рваным, но снова починенным плащом. И быть уверенным, что и тебя не выбросят, не отринут, не отвергнут. Почему уверенным - да потому только, что наша неверность верности Божией не упраздняет. Он всегда верен. Всегда любит, никогда не оставляет, никогда не отнимает надежды.
А еще помогает справиться с унынием другое - не патериковое совсем. Понимание помогает простого такого факта - можно всю жизнь в этом тлеюще-унывающем состоянии провести и оттого ни жизни, ни света белого, Божьего не видеть. И так досадно от этой мысли становится, такая злость на уныние появляется, что убегает оно куда-то.
Бывает, конечно, и так, что наваливается оно как-то настолько сильно, настолько люто, что чувствуешь: еще немного - и раздавит тебя, и сил сопротивляться нет. И тут тоже помогает не патериковое вроде: у тех, кто напал на тебя, нет жалости, они не устают, они последовательны и усердны. И твои стенания о том, что нет сил, что ты «ничего не можешь», лишь раззадорят и воодушевят их. И выбор-то прост по сути: или найти силы, или пропасть. Вот и выбирай!
...Это, разумеется, все свои, человеческие средства. А разгоняет облака и тучи лишь Солнце Правды, Господь. Но когда? Только тогда, когда тянешься к Нему - из тех самых сил, которые кажутся последними.
_иеромонах.png)
