Говорят, рая на земле не будет. И это правда в том смысле, что всеобщему благоденствию до скончания века будут препятствовать наши грехи и страсти... Но с другой стороны - ведь рай уже существует... здесь и сейчас. Только надо быть чуть внимательнее, чтобы его заметить. Вот ведь в чем дело... В чуткости нашей...
* * *
 Крым. Утро Автор: Алексей Ефремов / artnow.ru |
А по дороге мы еще подбираем наших двух прихожанок - Любаню и Татьяну. Они, как и я, живут в городе, но ездят исправно к нам в Почтовое на службу и летом и зимой и добираются иногда с какими-то невероятными трудностями... и уж точно встают часа в четыре утра и неведомо как добираются до автостанции каким-то первым дежурным троллейбусом, а потом впотьмах (если зимой) и в метель, и в мороз «ловят» какой-то севастопольский транзитный автобус, который вроде как и не должен останавливаться на этом месте, но останавливается, потому что... Потому что водители уже знают наших прихожанок и притормаживают, забирают их... и в этом есть какая-та удивительная словно бы духовная связь... Хоть я совершенно не знаю этих водителей, и они, может быть, даже люди не воцерковленные и в храм не ходят. Но они знают, что есть такие добрые люди - Любаня и Таня, - которые впотьмах ни свет ни заря добираются в дальнюю деревеньку на службу... и останавливаются для них... Ведь трогательно это, честное слово... И - в этом тоже есть ведь что-то райское, согласитесь.
Но от Новопавловки, я знаю, паломницы наши еще идут пешком километра два, и так в разную погоду - и в дождь, и в снег, и в метель...
И когда меня привозят в храм в начале восьмого утра - они уже, как правило, там. И я, всякий раз слушая их бесхитростные рассказы об очередных дорожных перипетиях, совершенно обыкновенные рассказы, - понимаю, что, наверное, и мне надо бы так добираться... по-простому... пешочком... на перекладных... С понуждением себя и с преодолением трудностей. Но у меня нет такой решимости, и я, оправдывая себя тем, что не могу рисковать случайностями дороги, нахожу возможность добраться на машине... Или просто остаюсь ночевать в храме. По-разному бывает...
Вот сегодня Олег приехал за мной, ну, и Любаню с Татьяной мы забрали попутно. И мне радостно, что им радостно и что мы вместе... И дорога такая легкая, и хоть впереди трудный день, но всё равно радостно...
А когда мы подъезжаем, главный наш и бессменный сторож - веселый и бойкий пес по фамилии Черныш - встречает нас с такой фонтанирующей радостью, словно большей радости для него на свете и быть не может. Он и топочет, и хвостом крутит, и вьется юлой вокруг, и чихает и как-то даже прихрюкивает от удовольствия, и подпрыгивает - словом, выражает всем своим видом совершеннейшие восторг и счастье. И пусть в значительной мере причиной этого счастья являются кости в сумках Татьяны и Любы, ну и что с того... Радость-то всё равно настоящая... и восторг неподдельный... И в этом, как мне кажется, есть тоже что-то немножко райское.
Просто рай, он, понимаете, как бы сквозит... он существует параллельно с сумерками и непогодой житейской, со всеми ее туманами, метелями и дождями. Он сквозит за унылой рутинностью нашего бытия постоянно, как чистое небо за толщей тумана. Иногда оно становится совсем видно, а иногда о нем разве что помнишь, но оно ведь всё время есть - чистое небо... и солнце... и ясный день... пусть даже где-нибудь там - за сумерками, над туманами и дождем. Ну и, в конце-то концов, ведь бывают же и ясные дни. Просто совершенные в своей пронзительной чистоте и свежести. Вот так и рай - он всегда рядом, только мы не всегда можем его разглядеть. Не всегда можем его почувствовать.
Да и служба, Божественная литургия - ведь это тоже борьба за рай. В том смысле, чтобы дотянуться до него, до-верить, до-молиться, до-жить... И борьба эта совсем не проста, скажем так. Ведь множество разных состояний и ощущений и чувств и помыслов находит на душу во время службы, стараются отвлечь... не от рая даже, а от самой необходимости его искать напряженно. И всевозможные лукавые помыслы, чувства и ощущения стремятся овладеть душой... причем незаметно, вкрадчиво... всё делают для того, чтобы ты занялся чем-то другим... вот чтобы ими и занялся. Стал бы, например, просто выполнять какие-то действия, совершать обряд, думая о другом... И этого достаточно, потому что в этом и состоит цель всех этих чувств, помышлений и ощущений, чуждых душе, не желающих рая. Они хотят тебя отвлечь. И в этом начало горестного забвения...
Для кого-то, может быть, это странновато звучит: что кто-то... мол, какие-то мысли, ощущения, чувства пытаются отвлечь человека от рая, а между тем это именно так, и именно важно сознательно, с усилием отвращаться от этих ветров, туманов и снова и снова настойчиво искать рай... Вопреки всему... настойчиво и неотступно. Ну, а рай - это осознание присутствия Божиего. Присутствия, которого мы, увы, попросту не замечаем часто, не осознаем, потому и томимся в плену бесконечных печалей, скорбей и... мечтаний, которые способны только увлечь, развлечь, но не напитать душу действительным светом, добром и истиной.
И литургия - это, конечно, сокрушенный поиск Бога в ожидании Его ответа. И сам ответ. Совершенно реальный и конкретный. Больше того - ответ Плоти и Крови. И это действительно рай, в самом обретении которого всегда присутствует ужас от осознания того, как ты от него привычно и повседневно далек. И горячее желание, просьба: не оставить вопреки всему... вопреки привычке к забвению. И «истаивание» души от умиления и благодарности Богу...
Так что рай всё-таки есть и здесь, на земле...
А вообще у нас хорошо на приходе... На Пасху во время ночной службы в алтаре было открыто окно, и всю службу пел соловей. А весной каждый год к нам прилетают скворцы, и как же они поют, как стараются, выводя свои трели, просто всю душу вкладывают, забывают обо всём на свете! Запрокинут голову и поют самозабвенно... И в этом есть какая-то простая чистая правда. Он поет, он ищет подругу жизни. Она ему очень-очень нужна, и не для глупостей каких-нибудь. У него еще много, очень много дел, ему еще так много нужно успеть сделать в этой маленькой жизни: и семьей обзавестись, и гнездо свое свить, и деток вырастить... а лето такое короткое... так что и в этом пении, в этой красоте и ликовании, в восторге любви есть напряженная и чистая радость созидания, стремления исполнить волю Божию... Вот бы и нам так!
А еще тот день - с которого мы начали и о котором речь - это суббота перед праздником Святой Троицы. И мы молимся в этот день за всех усопших отец и братий наших... К слову - «братий»... Я долго не мог понять, куда «девали» сестер. Почему забыли о них? Ведь во всех молитвах поминаются только «отцы и братия»... А потом вдруг понял удивительную вещь: братия - это все: и братья, и сестры, и матери, и чада... Все, во Христе живущие, те, кто составляют Его Церковь... И вот мы сугубо, как это называется, молимся в этот день за всех «отшедших отец и братий наших». И вот что я скажу... Ведь трудно же это - молиться не умом только, но и духом, как за самых родных - за всех... Трудно и невозможно даже. Но это не значит, что не нужно. Нужно стараться, стремиться, потому что за невозможностью этой, но и за желанием крайним, за осознанием своей неспособности в какие-то моменты, как небо синее в прорехах туманных, - открывается небо, и рай сияет солнечно и светло, и все-все тогда становятся действительно братьями и сестрами во Христе, и всё обретает полноту и смысл. И становится на свои места. И рай опять обретается здесь, на земле, во всей своей очевидности...
А после службы образуется такое межвременье (потому что через час нужно начинать крещение, а потом праздничную вечерню, так как сегодня канун Святой Троицы) и есть часок для отдыха. Во дворе под навесом за длинным столом расположились с разной снедью Любаня и Татьяна. Им тоже не резон ехать в город, а проще переждать до службы, и я присоединяюсь к ним и добавляю к столу то, что мне в пономарку принесли с панихидного стола. И пирожки-то какие вкуснячие, и блинчики, и творог, и капуста тушеная, и картошечка вареная с укропчиком, компот из кизила... ну просто пальчики оближешь! И мы, радуясь изобилию этому, собираем всех, кто не поехал домой, а остался в храме, и набирается нас человек семь, и мы, помолившись, с аппетитом обедаем и разговариваем о разном... А потом у меня еще остается время почитать правило в алтаре, потому что я знаю: вечером уже сил не будет. И вроде бы уже должна давить усталость, но ее странным образом нет, а, напротив, душа поет и ликует, и молиться так легко... и в открытое окошко повевает ветерок прохладный, и слышно, как петух по временам где-то горланит вдалеке, и жуки какие-то, пчелы проносятся с деловитым гудом мимо окна, и листва шумит в кронах ясеней, и... так хорошо, так хорошо, Господи! - что и высказать невозможно...
И вот я слышу, как входят в храм, переговариваются оживленно те, кто принесли младенца крестить, и Васильевич ставит столик, наливает из ведра воду. И мне радостно, что я успеваю дочитать правило, что всё так хорошо устраивается в этот чудесный день. И даже успеваю на пару минут выйти во двор, умыться, подышать воздухом. И опять - в самый, казалось бы, обычный момент, просто идя в солнечном, радостном дне мимо церковной стены к умывальнику, я вдруг понимаю, что счастлив самым совершенным и полным счастьем, понимаю, что нет у меня слов, чтобы выразить свою благодарность Богу за это счастье. И еще...
Еще я вспоминаю, что сегодня 22 июня и в этот день началась война... И я, увы! позабыв об этом, - всё равно молился на литургии и на панихиде за всех вождей и воинов, жизнь свою за веру и Отечество положивших... и деда своего - мальчишку 18-летнего, погибшего в ту войну, поминал... И мне радостно, что я, забыв о самой дате, не забыл милостью Божией обо всех причастных к ней. И я понимаю: даже то, что забыл, - это милость Божия, незаслуженное и безмятежное счастье мирной жизни, которое мы и не осознаем, именно потому, что не знаем, что значит его лишиться.
И то, что вспомнил, - тоже милость, потому что надо помнить, знать, как это бывает - когда от безумия человеческого случается ад на земле... Пусть даже для того, чтобы знать: и рай есть - здесь, на земле, в повседневной нашей обыденности, только бы нам не пренебрегать им, не забывать благодарить за него Господа!
А еще у нас была жесточайшая засуха, и вот - во время вечерней службы пошел дождь. Да не просто дождь, а ливень долгожданный, радостный, щедрый. С раскатами грома и свежестью животворящей. Мы молились, служили, а дождь всё шумел и шумел мощно и радостно, и в этом тоже было что-то райское, от милости, от благодати... Так покаяние изливается на иссохшее от греховности сердце...
http://www.pravoslavie.ru/put/62893.htm
