В селе появился православный храм. Где-то восстановили старый, полуразрушенный, где-то новый построили, на новом месте, а где-то бывшую совхозную столовую или магазинчик отдали инициативной группе верующих: делайте там что хотите, все равно никому не нужно. А село-то меж тем вымирает. Говорить «умирающее село» сегодня - все равно что «сладкий сахар». Село - значит вымирающее. Все привыкли.
Дальше в это село приезжает священник. Приезжает он, конечно, не для того, чтобы это село поднимать (хотя приходилось читать об удивительных батюшках, умудряющихся параллельно делать и это тоже). Он приезжает для того, чтобы совершать Евхаристию и проповедовать слово Божие. Но, приехав, он вольно или невольно становится участником местного процесса. Потому вопрос о завтрашнем дне села встанет перед ним с неизбежностью.
Но сначала встанут другие вопросы: чем отличается сельская паства от городской? Что и как нужно сделать для этих людей в первую очередь? Что противопоставить унынию и привычке видеть причину всех несчастий в ком угодно, только не в себе самих? Как самому не приуныть, глядя на эту картину?
Оба наших сегодняшних собеседника по происхождению москвичи. Оба имеют опыт служения в городе. Оба деревню не выбирали - поехали служить по послушанию. Мы решили поговорить с ними об их служении.
Иеромонах Дорофей (Баранов) был настоятелем православного прихода в Багаевке Саратовского района. Пока храм там строился, отец Дорофей приезжал с дарохранительницей, служил обедницу в сельском Доме культуры. Так продолжалось пять лет, а потом иеромонаха Дорофея перевели в Юрловку - деревню, по его словам, еще более заброшенную и несчастную, чем Багаевка.
- Отец Дорофей, Вы этого ждали, Вы были к этому готовы - служить в маленьком, умирающем селе?
- Нет, конечно, я такого не ждал и не готовился, хотя это, может быть, и странно для священника и монаха - не быть готовым ко всему, к любому служению. Когда я принял монашеский постриг, мне казалось, жизнь сложится по-другому. Но случилось так, что я стал настоятелем строящегося сельского храма. И это меня действительно испугало. К «хождению в народ» можно относиться иронически, когда наблюдаешь со стороны за другими, а когда это нужно сделать тебе самому - тогда это очень серьезно.
Ранее я не общался практически ни с кем, кроме горожан, причем горожан мегаполиса, и знакомство с совершенно иными людьми - людьми, как я предполагал, другой цивилизации - казалось затруднительным и трепетным. Этот страх был сродни тому страху, который испытывает священник, когда идет в больницу к безнадежно больным людям, умирающим. Или к детям. Ты понимаешь, что не можешь спрятаться, скрыться за какой-то столбик внутри твоей души. В знакомой тебе среде, в городском храме, где ты давно служишь и уже привык, и к тебе все привыкли, этого страха нет. Там можно, в определенном смысле, спрятаться. Там к тебе приходят новые, незнакомые люди, но именно они к тебе приходят, а не ты к ним. Ты им нужен, и тебе не так сложно произвести на них положительное впечатление.
А приехав в село, ты оказываешься под пристальными взглядами людей, к которым ты приехал (причем если тебя и звали, то далеко не все!) и которые теперь тебя изучают и боятся быть обманутыми. Заполучить их расположение и доверие совсем не просто. Деревенский человек будет долго и осторожно «пробовать» священника, но когда уж распробует, убедится, что батюшка хороший, добрый - тогда уже будет любить его беззаветно, и возникнет прочная связь на долгие годы.
- И вот, прошел у Вас в Багаевке этот период «распробования» - и что же, возникла связь? Благочинный отец Владимир Пархоменко говорил, что Вас там не сразу, но полюбили.
- Надеюсь... Когда этот процесс прощупывания человека заканчивается, то в деревне больше, чем в городе (в городе это редко встретишь), возникают такие сугубо патриархальные взаимоотношения: ты - отец, даже если на полвека моложе иного своего чада. В деревенской жизни отсутствует городская суета, еще и оттого эти отношения остаются крепкими, теплыми и, если все было правильно, выдерживают испытание разлукой. Если священник уезжает из села, и в село приезжает другой священник, его тоже будут воспринимать как отца семейства, но и прежнего отца не забудут. Меня до сих пор приглашают в Багаевку, когда там случается что-то неординарное, когда человек, чьему приходу в Церковь мне довелось содействовать, тяжело болеет или умирает. Это действительно почти семейное родство - «наш батюшка». Еще и по этой причине новому священнику очень трудно выстроить отношения в селе - село не сразу может «своего» батюшку заменить для себя кем-то другим.
- И как же Вы реагировали на подобные обращения?
- Ходатайствовал перед местной администрацией! В деревне люди гораздо более зависимы от власти, чем в городе; сельский житель не может создать себе «территорию свободы» от властей. И бывает так, что договориться с этой властью он может, действительно, только через священника. Что же касается семейных конфликтов - городскому жителю не менее, чем сельскому, свойственно иметь претензии к близким и вместо исповеди в своих грехах рассказывать священнику о чужих. Просто в селе это более открыто, обнажено, не спрятано за внешнюю видимость «культурного поведения». Убедить человека в том, что причина семейного несчастья не только в других, но и в нем самом тоже, указать ему на грех осуждения, посоветовать искать мира с близкими - иногда это удается. Но жизнь в селе гораздо тяжелее, чем в городе, и потому грубых бытовых грехов больше. Не всегда нужно останавливать деревенскую женщину, которая говорит о своем пьющем муже, и требовать, чтобы она переключилась на свои собственные грехи, поискала причину в себе. Когда-то ей надо просто дать выплакаться перед Богом. Здесь должна быть пастырская деликатность, нужно увидеть, почувствовать, что человеку в данный момент нужнее - правильное пастырское наставление или возможность излить, наконец, свою скорбь. Но вот напрямую вмешиваться в какие-то семейные ситуации - этого я старался избегать.
- Значит, главное отличие сельской паствы от городской - в особой близости к пастырю?
- Для городского человека священник - это такой особый человек, с которым он только на исповеди близко соприкасается. А от сельского священника ждут, и очень напряженно ждут, что он будет активно вмешиваться в жизнь людей, что он будет разговаривать с ними на каком-то очень понятном и близком для них языке. В деревне священник ни на минуту не может перестать быть священником и стать «просто человеком». Там все время все на него смотрят. Жажда теплого душевного общения, потребность в любви, в поддержке - она везде велика, но там, в деревне, особенно.
- Предлагали Вам «судить» семейные конфликты? «Батюшка, скажите моей снохе...» - такое было?
- Конечно, было. И не просто предлагали или просили, а требовали. Многим на селе кажется, что священник должен выполнять функцию ветхозаветного судии. И более того - посредника меж населением и мирской властью. Ремонт дороги, водопровода - со всем этим тоже идут к священнику.
- Почему?
- Потому что такое вмешательство могло принести пользу в традиционном обществе, там, где возможно апеллировать к какой-то общинной морали. Деревня - она уже по определению община, так было издавна, но сегодня это разрозненные, чужие друг другу люди, и чужая беда для них часто становится поводом для сплетен, развлечением в однообразной жизни. Мне приходилось уже писать о мальчике из пьющей семьи, который несколько раз пытался покончить с собой, и это обсуждалось всем селом, но обсуждалось поверхностно, не всерьез, люди не видели в этом трагедии, проблемы. И вот наконец мальчику это удалось... О чем это говорит? О том, что механизмов общественного воздействия нет, здоровой общинной жизни нет, и священник не может ничего исправить, он может только отдельного участника этого конфликта как-то утешить. В городе тоже нет этих механизмов, но в городе это не так обнажено, там это скрыто или растворено в большом количестве населения. А в сельской жизни это все ясно видно, и трагедия нашего народа там очевидна как нигде.
- Я сама родом из села, и мне периодически приходится бывать на сельских похоронах. Создается впечатление, что люди стали безразличны к смерти. Горе - это удел самых близких, а остальные - будто не понимают, что произошло. Раньше, в моем детстве, такого не было: чувствовалось некое содрогание перед смертью, почтение к ней.
- Похороны в селе иногда действительно тяжелы. Мне, как и большинству сельских священников, едва ли не каждую неделю приходится отпевать, и на фоне молитв чина погребения становится особенно ясно, что покойник, что сама смерть для остающихся живых - то, что нужно вытеснить из своего мира. Священник пытается молитвой вместить покойника в мир этих людей, закрепить в их сознании простую мысль о том, что у Бога все живы, а они делают нечто противное - им надо как бы закрыть за усопшим дверь и выбросить ключ, чтоб ничего от него не осталось, не тревожило живых. Это совсем не похоже на прощание в христианском понимании. Отпевать в этой обстановке очень тяжело. Пытаешься после отпевания что-то людям сказать и видишь, что слово не то что не доходит - оно отскакивает. Люди не понимают, о чем священник говорит. Почему так? Не знаю.
- От многих можно услышать, что в деревне сегодня царят уныние и безнадежность...
- Может быть, буду субъективен, но скажу, что уныние и безнадежность там чувствуются меньше, чем в городе. Напротив - в сельских жителях больше надежды на хорошее будущее. В селе люди больше думают о завтрашнем дне с его практической стороны: им завтра нужно жить. Завтра будут те же коровы, те же свиньи, тот же огород и те же дети, которых нужно кормить. Насущные заботы - они есть и в городе, конечно, но в городе больше комфорта, больше пространства для того, чтобы философствовать, осмыслять, а это осмысление и приводит порой к трагическим выводам. В деревне больше необходимости просто выжить, выживать, а эта необходимость выживать приводит человека к здоровой философии, здоровому взгляду на мир. Деревенский человек лучше понимает, что будущее - в его собственных руках. Причем это надо суметь разглядеть, потому что внешне все выглядит именно так, как вы говорите,- полная безнадега, отчаяние. Если прийти на площадь в базарный день и послушать, что там люди говорят,- покажется, что сейчас они разойдутся по домам, лягут в заготовленные гробы и больше уже не встанут. Но на самом деле назавтра они будут продолжать жизнь. Деревенский человек - он бодр и весел, пока его никто не видит, но как только к нему подойдет незнакомый человек и о чем-то его спросит - у него сразу все плохо. Это такая особенность нашего народа, своего рода психологическая защита. А если ты выведешь человека на уровень более доверительного общения, ты почерпнешь в нем еще больше надежды, веры в будущее, чем в городском жителе. Городской житель - скорее наоборот, он предстает бодрым оптимистом при первой встрече, а после небольшой беседы становится ясно, что в нем царит уныние.
- Но если так, почему никакого прогресса в сельской жизни не видать? Почему в ваших Юрловке и Багаевке людям нечего делать?
- В деревне всегда есть что делать. После развала совхоза людей просто никто не организовал на какую-то деятельность. А организоваться сами они уже не могут. Не в силах почему-то в данный момент наш народ взять общую судьбу в свои руки. Причина - и это касается не только Юрловки,- возможно, в том, что мы не доверяем друг другу. Люди смотрят друг на друга с огромным недоверием. Есть примеры, когда внешняя воля людей организует, и люди расцветают. Но если внешней инициативы нет - люди совершенно неспособны что-то сделать вместе. Активист, пытающийся заставить их объединиться,- это мученик безнадежный. Его первого обвинят, если что-то пойдет не так.
- Батюшка, у нас с Вами получилась такая противоречивая картина - и светлое, и доброе, и страшное, и злое... Но если в селе строится храм, если хотя бы с запасными дарами приезжает священник и служит обедницу в каком-нибудь клубе... Меняется что-то в настроениях людей? Согласны ли Вы с тем, что не умрет то село, над которым крест?
- Багаевка располагается таким природным амфитеатром: храм в центре, из любой точки виден золотой купол, крест. Вот житель выгоняет рано утром скотину, вот он идет на базарную площадь или возвращается вечером, не совсем трезвый... И каждый раз идет мимо храма. Но что-то в душе у людей все равно происходит... Это мы в городе все ждем конца света, ищем и слушаем пророчества, а в деревню апокалипсис прокрался незаметно. Еще раз скажу, что безумие, до которого может дойти человек, лишивший себя богообщения, в деревенской жизни настолько очевидно, что это урок всем нам. И если есть возможность хоть как-то это безумие ослабить, строя храмы - даже там, где об этом никто не просит, то надо это делать. В заключение все-таки оптимистичный пример: один мужик, живший по соседству со строящимся деревенским храмом, страшно ругался матом, что, мол, развели грязь и я вам всем покажу... В общем, охранник на стройке был не лишним. Недавно меня пригласили на престольный праздник этого храма. После службы на улице подходит ко мне этот мужичок и честно признается, что в храм пока зайти не может, но как он рад, что построили... А далее неразборчивые всхлипывания, которые, может быть, даже и весомее иной «интеллектуальной» исповеди.
* * *
Протоиерей Владимир Пархоменко восемь лет служил настоятелем храма в честь Преображения Господня в селе Пристанном Саратовского района, потом был назначен настоятелем Христорождественского храма в Саратове, а теперь вернулся в сельскую местность, точнее, в село Усть-Курдюм, в строящийся Вознесенско-Пантелеимоновский храм. Старинные волжские села, в которых отцу Владимиру приходится служить, сейчас просто съедаются городом, превращаясь в зону престижной коттеджной застройки.
- Когда Вы приехали в Пристанное, перед Вами тоже стояла проблема - войти в сельскую среду, найти общий язык с людьми?
- Проблемы такого рода возникают у священников, которые не живут на месте, у приезжающих. У того, кто живет одной жизнью со своими прихожанами, такой проблемы - найти общий язык, стать своим как правило, нет. Ведь у любого человека в сознании есть такие понятия - «наш» и «не наш». Наш председатель, наш завклубом, наш директор. Священник должен быть тоже - наш. Люди должны знать, что он ходит в тот же сельский магазин, что его дети на том же автобусе в школу ездят. Пока священник не живет на месте, это «наш» тяжело формируется в сознании прихожан. Формируется, конечно, но медленно. И у отца Дорофея, хоть он и не жил в Багаевке, это получилось в конце концов, и его там все полюбили. Но на это ушло больше времени.
- Для сельского жителя священник ближе, чем для горожанина?
- В городе частная жизнь священника все же скрыта от прихожан, а в деревне все на виду. Как священник ведет себя в быту, как живет его семья, как он детей воспитывает - все это люди видят. Но даже если они относятся к священнику с уважением, с симпатией, любят с ним общаться, это еще не означает воцерковления и сплочения в церковной общине. Пристанские мужики с удовольствием обсуждали со мной хитрости рыбной ловли (там многие выживают рыбалкой), но завлечь этих рыбаков в храм мне было очень тяжело. Они уважают веру и образ жизни священника, но сами духовной жизнью не живут. Уровень принятия священника сельским обществом еще не говорит об уровне церковной жизни.
- Но ведь Вам удавалось каким-то образом повышать этот уровень, приводить людей в храм? Что здесь зависит от священника?
- За уши в храм никого не затянешь. Когда вникаешь в сельскую жизнь, видишь, что вера-то у людей есть. Они не отождествляют себя ни с атеистами, ни с людьми других конфессий, они знают о себе, что они православные. Но вместе с этим у них есть масса отговорок, поводов не ходить в храм или же стереотипов. Людям представляется, что Церковь - это что-то далекое, закрытое, отдельное от их жизни; мужчинам кажется, что ходить в Церковь прилично только женщинам: «Бабы пусть ходят, а у нас поважнее дела есть». Молодым кажется, что церковь - это «для бабушек», а они «еще успеют». Многое зависит от способности священника разрушить эти стереотипы. Если барьер будет сломан, это сразу облегчит задачу священника: люди придут в храм, и дальше уже сама церковная жизнь сделает свое дело.
От священника зависит многое, но не всё. Сельская приходская жизнь действительно очень отличается от городской. Городские приходы пополняются прихожанами всех категорий, в любом городском приходе есть и костяк, и люди, которые вокруг него. В селе же все едино. И притом село от села может очень сильно отличаться. Это заставляет вспомнить Евангелие (см.: Лк. 9, 5; Мк. 6, 11) и Деяния святых апостолов:воздвигли гонение на Павла и Варнаву и изгнали их из своих пределов. Они же, отрясши на них прах от ног своих, пошли в Иконию (Деян. 13, 50-51). Как и предупреждал Спаситель, в одном селе апостолов примут, а в другом не примут, и надо уходить, отрясая прах с ног. В городских храмах вы этого не заметите, а в глубинке заметите разницу между принимающим и непринимающим селом. Есть села, где активный костяк, хороший приход, где священник востребован так, что его просто опустошают. А есть села, где очень трудно что-то организовать. Мне как благочинному эта разница была хорошо заметна в свое время.
- Почему же так?
- Понять причину можно, если помнить, что яблоко от яблони недалеко падает. Неотзывчивость иного современного села - наследие бездуховной жизни предков. Я происхожу с Дона, там жили мои бабушка и дедушка, и я с детства знал, что есть села и станицы - строгих нравов, а есть такие, к которым все с презрением относятся: считается, что там живут одни бездельники, или воры, или блудники. Деревня - это очень замкнутая среда. В ней люди живут вместе - даже вынужденно: может быть, я не хотел бы с этим человеком общаться, но если у меня случится пожар, мне нужна будет его помощь. Однако это общение не всегда служит благочестию. Если в селе возобладала в какой-то момент традиция неблагочестивой жизни, если нашлась «паршивая овца», то это будет гораздо болезненнее, чем в городе. В городе все растворяется. А в селе подтверждается, что с преподобным преподобен будеши, и с мужем неповинным неповинен будеши, и со избранным избран будеши, и со строптивым развратишися (Пс. 17, 25-26). Праведнику тяжело жить в обществе, лишенном христианской нравственности, поэтому в «тяжелых» деревнях праведники не задерживаются.
- Но если возникла приходская община, то люди в ней вместе, и все-таки не вынужденно. Вы наблюдали какой-то позитивный процесс сближения, сплочения людей?
- То, что люди вместе,- сказывается и на приходской жизни: возникшая между соседями ссора сразу перекидывается и на приходскую жизнь тоже. Здесь многое зависит от участия священника в жизни прихода, от его присутствия в любой ситуации. Если у него есть авторитет, если он действительно возглавляет общину, то она будет единой. Если нет, будет разброд. Если голова есть, то и тело едино.
- У Вас уже достаточно большой опыт. Вы можете сказать, что Вам удалось что-то сделать? Сломать стереотип, сплотить приход, помочь многим? Вам везло на села, коль скоро они бывают разные?
- Не люблю таких вопросов, они отдают советской отчетностью. Пусть Господь судит о том, что мне удалось, а что нет. А повезло мне в том, что я священник. Этого достаточно.
- Поставим вопрос иначе: каким должен быть сельский священник, чтобы у него получилось это - изменить ситуацию к лучшему, привнести в деревенскую жизнь свет жизни подлинной, духовной?
- Жизнь человека вообще зависит от того, насколько присутствует в ней духовное начало. Священник по определению должен быть человеком, который организует всех вокруг себя, созидает. А для того чтобы у него получалось, нужно, чтобы он не жил сиюминутными целями и собственными интересами. Он должен жить Небом и своей жизнью должен других людей возвышать и вдохновлять. У меня были знакомые священники, которые рвались из села в город, а в городе просто погибли как священники. И других священников знаю - которые сами, добровольно в деревню уехали. Один мой знакомый служил в глухом селе, в Мордовии. Так у них там режим жизни был такой: зимним утром просыпались и смотрели, над каждой ли трубой дым. Если дыма над трубой нет, все бежали туда. Потому что это означало: с хозяином что-то неладно. А если человек печь затопить вовремя не смог - это может смертью кончиться. Такое вот общее выживание в трудных условиях.
Человек верующий, а уж тем паче священнослужитель, не должен ставить во главу угла мирские цели: где служить, где жить, это все вторичные вопросы. А если это ставить во главу угла, тогда точно не получится ничего.
- Вы согласны, что в селе сегодня царят уныние, безнадежность, ощущение тупика?
- Село как тупик, как безнадежная обочина жизни - это мировоззренческая позиция. Я с ней сталкивался. Задача сельского священника - поменять это сознание, потому что верующий человек не может так рассуждать. Такое рассуждение - наследство советского менталитета, отрыжка советского мировоззрения. Советский человек зависим от внешних условий, ему кто-то должен обеспечить хорошую жизнь, гарантировать будущее, решить все проблемы, а если не сделали и не решили, то беда. На что эту позицию необходимо поменять? На позицию верующего человека, который знает, что есть промысл Божий, что ничего случайного не бывает, что не просто так мы приходим в этот мир. И ответственность за свою ситуацию мы должны взять на себя.
- Что Вы ответите человеку, который придет к Вам с нецерковным, недуховным, казалось бы, вопросом: «Батюшка, как мы завтра жить будем?».
- Постараюсь ему мозги развернуть, если только это возможно. Скажу: как вы будете жить, так все и будет. Будете пить и всех, кроме себя, ругать - помину от вас не останется, сопьетесь, умрете, и на эту землю придут другие люди. И город, и село стоят праведниками. Не будет праведников среди вас - исчезнете.
Мирские вопросы священнику задают нередко. Его задача - дать человеку, задавшему вопрос, духовную шкалу ситуации. У человека в голове экономические, политические причины, а священник должен ему показать, что за всеми этими причинами стоит главная причина - духовная. Именно она - в основе любого нашего несчастья. За благочестие человека благословляется земля и все труды на ней, за нечестие все отнимается. У соловецких и валаамских монахов на каменных скалах росли фруктовые сады - без всяких особых технологий. Когда у священника получается это человеку сказать, человек оживает, начинает как-то развиваться. Если не получается, человек остается духовно мертвым.
Мы как-то ехали по сельской дороге с одним моим знакомым, бывшим моряком и бывшим председателем колхоза, который к вере очень серьезно пришел. Едем, видим все эти разрушенные фермы, и я - больше по привычке - говорю: вот, все развалилось... А он говорит: как же ему не развалиться, строили-то с матом-перематом, без Бога. Очень важно, чтобы люди, которые советские времена сегодня вспоминают с ностальгией, именно это поняли. Не потому все развалилось и село оказалось в такой печальной ситуации, что пришла какая-то плохая власть, а потому, что строили без Бога. Только поняв это, можно новую жизнь начать.
Журнал «Православие и современность» №24
http://www.eparhia-saratov.ru/pages/2013-06-03-00-46-19-vhojdenie
