«Я получил письмо от о. Сергия Б. (Булгакова.- М.Б.), где он настойчиво советует мне принять священство. Я был поражен. Сначала мне стало страшно, как бывает страшно, когда почувствуешь судьбу, рок. Я понял сразу, что это невозвратимо, что это моя судьба. В другом я, может быть, пытался бы обойти ее, но тут я почти не колебался - я пошел навстречу, и тогда стало так радостно и ясно на душе...»
Адресату
письма, Александру Викторовичу Ельчанинову, было сорок пять лет. Жить
оставалось не так долго: в 53 года он тяжко заболел и скончался. Но эти
восемь священнических лет оказались плодотворными - настолько, что не
только он сам, не только те, для кого он был пастырем и духовником, но и
мы по сей день питаемся их плодами.
К сорока пяти годам Александр Ельчанинов повидал немало. Он родился в 1881 году; дворянский род Ельчаниновых известен с XIV века, все мужчины в этом роду были военными. Рано оставшийся без отца Александр вырос в Грузии, учился во второй Тифлисской гимназии; его одноклассниками и близкими друзьями были Павел Флоренский и будущий философ Владимир Эрн. Окончив гимназию с золотой медалью, Александр Ельчанинов поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. Впоследствии он принимал самое активное участие в интеллектуальной и духовной жизни Серебряного века, был первым секретарем Московского религиозно-философского общества, писал исторические статьи. После военной службы, вернувшись в любимую Грузию, Александр Викторович с головой ушел в педагогическую деятельность, которая была, конечно, его призванием, но - первым; ступенью к призванию высшего порядка, к священству. Он служил учителем, а затем директором знаменитой Тифлисской гимназии, созданной генерал-майором Генерального штаба Владимиром Левандовским. Об этом учебном заведении нужно, наверное, рассказывать отдельно; скажу лишь, что его называли школой радости и свободы. Дочь генерала Левандовского Тамара стала супругой Александра Ельчанинова, впоследствии матерью троих его детей и бабушкой двенадцати внуков. Во время Гражданской войны Ельчаниновы работали в Американской благотворительной организации, спасавшей в России голодных. В 1921 году, когда советская власть подступила к Грузии, они с годовалой дочкой покинули Батум на последнем пароходе, уходившем в Константинополь. Эмиграция, непростая жизнь во Франции, преподавание русского языка и истории детям эмигрантов. И наконец - то самое письмо от протоиерея Сергия Булгакова.
«На старых путях (педагогика, лекторство) мне было уже нечем жить, на новом пути я оживаю, возрождаюсь снова», - так пишет отец Александр о своем позднем, зрелом священстве. И еще: «До священства - как о многом я должен был молчать, удерживая себя. Священство для меня - возможность говорить полным голосом».
Книга с простым названием «Записи» вышла уже после смерти отца Александра, стараниями его вдовы Тамары Владимировны. Это действительно записи, своего рода дневник; автор не собирался его публиковать. И уж тем более не предполагал, что эти записки выдержат десяток изданий в одной только Франции, а затем будут настолько востребованы в России. Их читали в эпоху принудительного безбожия - тайком, перепечатывая на машинках; их принялись издавать в первые годы свободной жизни, их периодически переиздают до сих пор. В том, что спрос на ельчаниновские записки не падает, легко убедиться, позвонив в книжный отдел епархиального склада: «Завозим периодически. Разбирают. Сейчас вот нет».
Я читала Ельчанинова, как и многие, в самом начале своего пути к Церкви. Труды средневековых монахов-аскетов были нам, тогдашним, просто не под силу - мы не могли соотнести их опыт со своей повседневностью, со своим миро- и самоощущением. А крохотные главки (отдельные, часто спонтанные, не связанные меж собой записи) отца Александра давали нам - даже не неофитам, а только еще ищущим непреложного смысла людям - почувствовать глубину, увидеть Истину, понять, что такое Церковь. Неким чудесным образом они попадали точно в цель, в нашу проблемность, недостаточность; отвечали на вопросы, которые мы, может быть, еще и не сформулировали для себя. Потому мы вздрагивали, читая: «Счастье не есть самоцель; оно - производное от правильной жизни. Будет правильно построена жизнь - будет и счастье, а правильная жизнь - это праведная жизнь».
Ельчанинов читался быстро, но задуматься заставлял надолго, подчас на годы. «Человек, отвергающий свое родство Богу, отказывающийся от сыновства Ему - не настоящий человек, ущербный, только схема человека...» - читала я и пыталась понять: что в данном случае значит - схема? Почему - схема? Ну конечно, схема, не воплотившаяся, не реализованная, совсем не для того начерченная, чем живешь. Не отсюда ли - постоянное чувство беспокойства, вины, неудовлетворения собой? Ведь - дочитаем запись до конца - «...это сыновство - не только дается нам как дар, но и задается, и только в выполнении этого задания, в сознательном облечении себя во Христа и Бога может быть полное выражение и расцвет каждой человеческой личности».
Немало страниц перевернула жизнь - с тех пор, как я купила эту книжку, одно из первых в новой России легальных изданий Ельчанинова; и я сама, и моя жизнь стали совсем другими, но отец Александр по-прежнему приходит мне на помощь. Иногда его лекарство бывает горьким: «Неврастения, нервность и т.п., мне кажется, просто виды греха и именно греха гордости. Самый главный неврастеник - дьявол. Можно ли представить себе неврастеником человека смиренного, доброго, терпеливого?». А иногда он поддерживает, спасая от смятения или даже уныния: «С делами внутренними всегда плохо; не дай Бог, если мы увидим в один прекрасный день, что у нас в душевном хозяйстве все прекрасно». Вернувшись с похорон человека, который был мне очень дорог, я снова нашла на полке «Записи» - и отец Александр помог мне воспринять смерть как событие духовное, как встречу с Вечностью.
Ельчанинова обязательно нужно читать семинаристам, будущим пастырям - он многое поможет им понять вовремя: «Какая радость быть священником!.. Священство - единственная профессия, где люди поворачиваются к тебе самой серьезной стороной и где ты все время живешь всерьез».
Однако же это не только радость: у отца Александра немало заметок горьких. Теплохладность, поверхностное и легкомысленное отношение ко греху, сведение Православия к народной традиции, к ностальгии - все это он наблюдал у своей эмигрантской паствы, и отнестись к этому «философски», «стоически» - не мог: «Равнодушие верующих - вещь гораздо более ужасная, чем тот факт, что существуют неверующие».
Прирожденный педагог, отец Александр оставался таковым и в священстве тоже: очень много работал с молодежью, считал это одной из первых своих задач. Очевидцы вспоминали потом, как менялись лица у легкомысленных, казалось бы, мальчиков и девочек, когда они слушали этого батюшку. На что они так реагировали? На строгость и «грозность»? По свидетельству тех же очевидцев, этого в отце Александре не было. Наверное, на подлинность, на искренность и прямоту.
Друг отца Александра, священник и ученый Павел Флоренский провел десять лет на Соловецкой каторге и затем был расстрелян. Для отца Александра залитое кровью Отечество было «Россией чудес, подвигов и мученичества». «Нам надо быть в постоянной связи с Россией»,- писал он.
«В нашей эмиграции есть и такая точка зрения, что в России только мрак, кровь и грязь, что искру истины спасла только эмиграция. Психология варягов, ожидающих призвания вернуться и зажечь огонь во мраке. Пока здесь есть такие настроения, мы не смеем вернуться туда, где люди кровью отвечают за свою веру и за всё, что мы тут имеем даром, о чем "разговариваем", но чем мало живем».
Отец Александр в Россию вернулся - после смерти, да, но с полным правом и во всей полноте своего пастырского дара. И оказался здесь очень нужен.
Фото из открытых Интернет-источников
Газета "Православная вера", № 8 (484), апрель, 2013 г.
http://www.eparhia-saratov.ru/pages/2013-04-30-00-00-00-radost
