На остановке «Женская консультация» кто-то намалевал: «Люби себя!» - и пририсовал непонятную загогулину. «Что бы это могло значить?» - размышлял я, идя по улице Интернациональной в сторону центра города, где у меня были намечены дружеские посиделки - проводы Широкой Масленицы. Морозило. Остряки в Интернете с утра шутили, что сегодня не 17 марта, а 45-е февраля. Уши и в самом деле приходилось греть в меховом воротнике.
Замерзали и ноги, так что я старался идти резвее, греясь на ходу. Вдруг меня кто-то окликнул. Остановиться или нет? Притормозил, оглянулся. В пяти шагах от меня стояла девушка лет двадцати в синем в клеточку пальто покроя 70-х годов и в суконных сапогах «прощай, молодость»: грязные соломенные волосы (на таком-то холоде и без шапки), разбитая губа, забитый, испуганный вид... Окинув её взглядом с головы до ног, я решил: «То ли юная пьянчужка, то ли уличная девка...» «Чего тебе?» - строго буркнул я, поняв, что сейчас она начнёт клянчить деньги. И точно. «На хлеб дайте, пожалуйста», - попросила она так жалостливо, что сил отвернуться и идти дальше у меня не хватило. «Точно на хлеб?» - сурово произнёс я. «Да», - поёжилась она. «Пойдём со мной, будет тебе хлеб», - сказал я, и она засеменила за мной: не приближаясь, однако же и не отставая.
Ближайший гастроном был в ста метрах. В фойе я сказал девочке подождать, а сам зашёл в торговый зал. Вспомнилось вдруг: сегодня ж Масленица... «Куплю-ка ей сыру. Небось давно не ела, обрадуется». За прилавком лениво дремала продавщица. Я посмотрел в витрину на нарезанные куски сыра. Все были под сотню рублей. «Мне бы поменьше кусок», - сказал я продавщице, но она даже не повернулась в мою сторону. Ещё раз пробежав глазами прилавок, я заприметил кусок твёрдого сыра подешевле - около шестидесяти рублей. «Вот его и возьму!..» Схватив по дороге к кассе батон, я расплатился и вышел. Девочка молча стояла в углу. «Держи!» - деланно-хмуро сказал я и сунул ей пакет. Она что-то ещё бормотала мне вслед, но я уже твёрдой походкой, не оглядываясь, шёл своим путём...
На душе было всё же как-то нехорошо. Пряча нос в воротник, я пытался разобраться со своими мыслями. Но острое чувство недовольства собой мешалось с воспоминаниями о болезнях близких, с думами о финансовых проблемах редакции, задержанной зарплате, с недоумениями по поводу несправедливой вражды ко мне давно знакомых людей... И тут меня осенило!
Я вдруг понял, как милостив сегодня был ко мне Господь. Он послал мне эту девчушку - не какого-нибудь озлобленного пьяного бомжа, а так, чтобы достучаться легче было до моего подмороженного сердца, чтоб я узнал Его в ней... Узнал ли я? Хорошо не прогнал... Разве, узнав Христа, я стал бы искать сыр подешевле? Всё бы отдал! Но Он всегда приходит прикровенно... Выбирая подешевле, я думал о том, чтобы вписаться в сотню рублей, хотя шёл на вечеринку, где готов был просадить вчетверо больше. Чего ж я хочу тогда от Него? Справедливости? Но тогда тот самый маленький кусок сыра и есть то, чего я заслуживаю! Так и живу - не голодаю, кусок есть, но маленький, самый дешёвый. Ровно такой, какой я сам способен отдать. И из-за меня редакция так же живёт: не нищенствуя, но обходясь самым минимумом... А чего стоят эта моя позорная напускная строгость, хмурые брови! Когда чиновники смотрят на меня таким же взглядом, разве я теперь имею право роптать? А страдая от болячек - собственных ли, ближних ли моих, - задумался ли я о том, как приходится этой девочке с разбитой губой? Ведь я даже не поинтересовался, как её зовут...
В душе заныло, и какое-то время я шёл вообще безо всяких мыслей, только до боли сжимая кулаки и кусая губу. Взгляд скользил по обледенелой дороге, по сугробам, по лицам прохожих, по фасадам домов с замёрзшими окнами... пока не наткнулся на луковку и крест - я даже остановился от неожиданности. Всего лишь домовая церковь Рождества Христова при епархиальном управлении...
Я стянул с руки перчатку и перекрестился. Прости меня, безымянная девочка! Прости меня, Господи!
Игорь ИВАНОВ
