Отец Симеон - последний из монахов знаменитой Глинской пустыни, закрытой в хрущевские гонения. Он, как и многие глинские старцы, оказался на Кавказе. Последние годы жил на окраине Сочи с монахининями небольшой общиной.
Первый раз я попал к нему с настоятелем храма священномученика Харалампия иеромонахом Симоном. Отец Симон навестил старца на «тайной» краснополянской квартире, где после очередного обострения целого букета батюшкиных хворей,матушки попытались укрыть его от многочисленных посетителей. Старцу необходим был покой. Но о каком покое говорить, когда не проходило и минуты, чтобы в калитку забора, отгородившего домик, в котором он поселился с сестрами, не начинали стучать очередные просители молитв и духовных советов. Люди приезжали со всех концов Кубани, из Абхазии, с Украины, из дальних городов России. Оставить их без утешения батюшка не мог и, не взирая на крайнюю немощь, с утра до ночи выслушивал бесконечные рассказы о людском горе. Его «депортация» на Красную Поляну прошла в великой тайне. О ней знали только ее участницы. Батюшка не хотел никуда ехать. Но его не послушали - боялись потерять его.
Отца Симона попросили в воскресный день причастить батюшку. Он взял меня с собой на случай, если понадобится помощь.
Я смотрел на лежавшего на спине на высоких подушках седого старца. На его напряженном лице отражалось страдание. Но, как только он заметил нас с отцом Симоном, сразу заулыбался, взбодрился, будто и не испытывал никаких болей. Лицо его стало ласковым, глаза лучистыми и радостными.
Первое, о чем я подумал: «И такого немощного и старенького беспокоят! Да как смеют, жестокосердые!» И тут же вспомнил: вот такой же больной и немощный Амвросий Оптинский принимал толпы страждущих. И Серафим Вырицкий так же был прикован к постели. А Матронушка! Вот оно: «немощная врачующяя»...
Теперь отец Симеон покоится рядом с храмом Великомученика и Победоносца Георгия. Над его могилой построена часовня. И к ней, как и при жизни батюшки, постоянно идет народ. После батюшкиной кончины число просителей даже стало больше, чем при его жизни и постоянно растет. Поскольку я получил архиерейское благословение написать об отце Симеоне книгу, то многие рассказывают мне о его помощи и быстром исполнении просьб, с которыми к нему обращаются. Я время от времени хожу к батюшке на могилку и распрашиваю некоторых боголюбцев, почему они почитают отца Симеона.
В первый воскресный день после Крещения Господня в батюшкиной часовне собралось немало народу. Нескольких женщин я не знал, но, в основном, были знакомые батюшкины чада из тех, кто считает себя «призванными в первом часу». Вместо молитвы я стал свидетелем нелепой перепалки этих ветеранок с «пришедшими в одинадцатом часу». Завершилась она печально. Одна из новеньких с гневом произнесла: «Не успел помереть, а вы его святым сделали. Уже и часовня готова».
- А чего ж ты сюда пришла, если не считаешь его святым? - тихо возрозила одна из батюшкиных чад.
- Да вот эта меня притащила, - кивнула женщина на свою спутницу, стоявшую рядом, и, досадливо махнув рукой, вышла из часовни.
Казалось бы, понятное дело: любили отца Симеона при жизни - продолжают любить и после его ухода. Но именно любовь и колет глаза тем, в ком нет этой любви. Нашлась добрая душа и любящее сердце: построил раб Божий часовню своему дорогому духовнику - и слава Богу! Спаси Господи щедрого раба! Ан, нет. И резоны-то какие находят: не прославила Церковь, и нечего часовни ставить и культ создавать! Господи, да какой культ! Любят люди старца. Любят! И никакой завистью и злыми речами не убить этой любви. Не вытравить из сердец.
В тот день я услыхал несколько очень похожих на неоднократно слышанных историй. Одна была о том, как у бабули утром что-то кольнуло в боку, но она помолилась батюшке Симеону, и к обеду все прошло. Другая - о муже, которого спаивал пьяница-сосед. Несчастная жена попросила помощи у батюшки - и в тот же день сосед-пьяница попал под машину. Муж теперь сидит дома и не пьет.
Выслушав эти истории, я решил, что пора осуществить мою давнюю мечту: поехать в Грузию к Патриарху-Каталикосу Илье и спросить его, за что он почитает отца Симеона. Мнение Патриарха, знавшего отца Симеона много лет, может оказаться очень важным и убедительным свидетельством.
Легко задумать такое путешествие, а как его исполнить! Через Абхазию путь закрыт. Самолеты из Сочи в Тбилиси не летают. Море постоянно штормит - и нерегулярные рейсы в Батуми катера на подводных крыльях часто отменяются. Остается путь до Владикавказа и через Крестовый перевал. Но где гарантия, что перевал не закрыт, что не завален лавинами, так часто сходящими с гор в начале весны?! Никакой информации даже в интернете.
И все же я решился. Отец Амиран - священник, окормляющий сочинских грузин, пытался отговорить меня: «Сейчас Каталикосу не до тебя. Ситуация там сложная. Погоди до лета». Но я до лета терпеть не стал. Благо дело - у меня уже было архиерейское благословение на это путешествие. Отец Амиран дал мне телефон своего друга - священника Гавриила: «Обязательно поможет».
Я взял билет на поезд. Договорился насчет видеокамеры. Пообещали два человека. И тут же первый перестал отвечать на звонки, а второй не пришел к поезду: ему показалось, что я назвал время отправления на час позже. Хороши искушения! Что ж, даст Бог, найду камеру в Тбилиси.
Попутчиками моими оказались русский и два грузина. Один грузин - сочинский. Ехал с друзьями к ним в гости. Первое о чем меня спросили: есть ли у меня знакомые во Владикавказе. Если перевал закрыт - можно надолго застрять. Знакомые-то у меня есть, да вот только ни адреса, ни телефона не помню. Потерял записную книжку.
- Как фамилия?
- Кисиевы.
Владикавказский грузин по имени Георгий стал звонить по телефону.
- Имя помните?
Он назвал несколько имен, среди которых был Мурад. Мурад-то и был нужен. Через минуту я говорил с Мурадом. Он меня помнил. И попутчика моего помнил - американского фотокорреспондента Эрика, с которым я приезжал во Владикавказ после того печально знаменитого теракта в Бесланской школе.
Утром я пил чай с женой Мурада Мананой в ее служебном кабинете. За прошедшие годы многое изменилось. Ее младшая дочь теперь двучадная мать. Так что со внуками от старшей дочери Манана стала бабушкой-героиней. Вспомнила она и о моей забытой у них кепке. Кепка пригодилась. Ее передали беженцам. И слава Богу!
Предложила погостить у них, но нужно было спешить. Перевал оказался открытым. Я обещал заглянуть к ним на обратном пути.
Но достичь Тбилиси не так-то просто. Регулярных автобусных рейсов нет. Такси разбирают пассажиры поезда Москва-Владикавказ. А потом ищи их, где сумеешь. Но тем и замечательны города, где все друг друга знают. Звонок одной знакомой, потом другой - и через четверть часа японский джип стоял у подъезда.
Я многого ожидал от поездки через горы. Мечтал увидеть Казбек и заснеженные вершины Главного Кавказского хребта. Но небо было беспроссветным. Беспресстанно валил косой мелкий снег. Когда подъехали к новому солидному зданию пограничного пункта, нельзя было понять: то ли в тучу въехали, то ли туман опустился. На русской стороне красивая барышня с сержантскими инсигниями на плечах долго подозрительно рассматривала мою фотографию, исполненную в биометрическом формате. Что-то ей не понравилось. Она заставляла меня вертеть головой и глядеть на нее то так, то эдак. Я устал «делать ей глазки», но шутить не стал. Помню, как одного шутника, посоветовавшего тщательней искать спрятанную у него бомбу, не пустили в самолет. В конце концов, вволю поиграв моим паспортом, она допустила меня к пересечению границы. На грузинской стороне не было российского архитектурного великолепия. Из низкого шалмана вышли два парня в серых куртках, не очень похожих на форменные, подошли к нашей машине с поднятой крышкой багажника, приказали мне открыть сумку.
Увидев мою книгу рассказов, один таможенник стал листать ее. Поглядел на фотографию автора и стал рассматривать мою физиономию с таким же пристальным вниманием, как и его русская коллега.
- Ты написал? - наконец спросил он недоверчиво.
Я кивнул.
- Сам написал?
- Сам.
- Тогда поезжай, - разрешил он, потеряв интерес к содержимому моей сумки.
Мой Вергилий машину вел ловко. Но постоянно курил и время от времени пересыпал свои бесхитростные монологи русскими бранными словами. По поводу каждой проезжавшей машины он отпускал комментарии. Завидив длинную вереницу трейлеров, запальчиво произнес:
- Вон, армяне ваши «Лады» возят. Продают иранцам. Возят без конца.
Казалось, он очень осуждает и армян, и русских.
- А это латвийские номера. На лыжах ездили кататься. А это турки поехали. Их тут много. Всякий у них бизнес.
И длинная тирада крепких русских слов. В конце-концов я не выдержал и попросил его, если ему невтерпеж, ругаться на родном ему языке. Он подумал и очень серьезно спросил, какой предпочтительнее: грузинский, армянский или осетинский. В нем было несколько кровей, и говорил он на всех перечисленных наречиях. И по-русски у него получалось вполне прилично, если бы не неприличные выражения. Узнав о цели моей поездки, он ударил по тормазам.
- Не может быть! Слушай, я только что родственника Каталикоса довез до границы. Но его не пустили: попал в компьютор за какие-то неуплаченные долги. Надо же: второй пассажир. И второй к Каталикосу. Так не бывает, слушай! К чему бы это?
- Не иначе, как к дождю.
И вправду. За перевалом пошел дождь. Чем ниже мы спускались, тем быстрее кучи неубранного снега превращались в кашу. Из-под каждой встречной машины вылетал фейерверк грязных комьев и ударял в наше ветровое стекло. Реакция водителя была бурной. Все перечисленные им языки не вспоминались. Проклятия с поминовением многочисленных родственников виновного в очередной бомбежке посылались на великом и могучем, по-прежнему остававшимся языком межнационального общения. А мне оставалось отвернуться и молчать до той поры пока автомобиль не затормозил у тбилисской станции метро Дидубе.
Остановился я у своего старого друга Славы Д. Я созвонился с ним заранее и рассказал о цели моего приезда. Со Славой мы знакомы 35 лет. Полное его имя Святослав. Для грузина - имя не часто встречающееся. За постперестроечные лихолетье мы виделись всего лишь один раз. Прошедшие годы дали о себе знать: ни на голове, ни в бороде у моего друга не осталось ни одного темного волоса. Но не благородная седина поразила меня, а то, что он остался прежним неугомонным спорщиком. Даже еще более буйным, чем четверть века назад. Жизнь в Грузии обильно подбрасывает сюжеты, не реагировать на которые трудно и более кротким натурам, нежели мой друг.
Утром из комнаты хозяина раздались громкие крики. Я вбежал к нему без стука, испугавшись - мало ли что может случиться с пожилым человеком, страдающим от многих хронических хворей.
- Что случилось?
Мой белоголовый друг сидел в одних трусах на диване и, тыча обеими руками в экран телевизора, рассерженно призывал меня в свидетели:
- Ну ты посмотри, что они вытворяют. Никак не могут угомониться. Нет, это уже всякие пределы переходит. Что они говорят!
Понять о чем они говорили я не мог. Скандал шел на грузинском языке.
В экране сменяли одна другую головы, судя по всему, политиков. Они гневно что-то говорили. Вернее кричали. На средних планах было видно, как энергично они жестикулируют руками. Казалось, еще минута - и они бросятся врукопашную. Но нет. Разошлись. А на смену им пришли другие. И стали так же гневно и энергично спорить и кричать друг на друга.
- Тут невольно с тоской вспомнишь Брежнева с Сусловым. Большие были демосфены. И излагали, не в пример нашим орлам, поспокойнее, - сокрушался Слава.
- А о чем речь? О чем они спорят? - спросил я (скорее для поддержки разговора).
- Ах, мой друг, стоит ли этой суете вообще уделять внимание...
Но в этот момент очередная телеголова произнесла нечто, отчего Слава взвился и выдал долгую тираду по-грузински. Он крутнул указательным пальцем у самого носа докладчика и громко произнес по-русски:
- Ну, до каких пор можно быть таким идиотом!
- Слава, дорогой, не разговаривай с телевизором. Побереги себя... - раздался жалобный голос из кухни. Это подруга Славиной жены, готовившая завтрак, умоляла излишне эмоционального хозяина поберечь нервы.
Слава второй месяц холостяковал Жена его уехала к сыну, вынужденному отправиться на заработки заграницу. Поэтому хозяйство вела очень хозяйственная дщерь украинских степей Галина - давняя сотрудница и друг дома. На завтрак она приготовила отменные хачапури и какие-то пампушки собственного изобретения. Пока мы расправлялись с ними под крепкий кофе, сваренный по особому Славиному рецепту, я сделал несколько звонков и договорился с другом отца Амирана встретиться в храме Александра Невского.
После затрака Слава объявил, что знает одного человека в Патриархии.
- Он бы мог организовать твою встречу с Патриархом. Но я не звонил ему 20 лет. Неудобно беспокоить.
- Наоборот. Заодно попросишь прощения за столь долгое молчание.
Слава вздохнул и стал набирать номер.
- Гурам? Это ты? - спросил он по-русски.
- Ах вот как! Поздравляю! Странно, что ты меня узнал. О жизни поговорим потом. Если у тебя найдется время. А сейчас я попрошу тебя помочь моему питерскому другу встретиться с Патриархом. Зачем - он тебе все объяснит.
Слава передал мне трубку и шепнул: «Он Митрополит. Зовут его теперь Иоанн».
Я поздоровался по-грузински и произнес заветное слово «макуртхе!», что значит «благословите».
Владыка благословил меня по русски. Голос его был спокойный и мягкий. Он спросил меня о цели моего приезда, почему я хочу встретиться с Предстоятелем Грузинской Церкви.
Я объяснил ему. На всякий случай сказал, что получил благословение на написание книги о старце Симеоне у митрополита Кубанского Исидора.
- А вы уверены, что Святейший знал этого старца?
- Уверен. Он неоднократно посещал его, когда тот жил в Гудаутах.
- Хорошо. Я помогу вам. Только беда в том, что Святейший будет в Патриархии только в субботу. Его нет в городе. Он неважно себя чувствует, и нет гарантии, что он сможет вас принять. Давайте созвонимся в пятницу.
Я поблагодарил владыку и передал трубку Славе.
Они несколько минут поговорили по-грузински. Закончив разговор, Слава покачал головой: «Большим человеком стал. Но, судя по разговору остался таким же чутким добрым парнем».
«Созвонимся в пятницу». Хорошенькое дело. А ведь еще только вторник. Да и в пятницу гарантии нет...
В церковь Александра Невского Слава повез меня на своем видавшем виде автомобиле.
Когда мы тронулись, бедно одетый старик перегородил нам путь. Слава вышел из машины. Оказалось, что правая фара выпала из своего гнезда и висела на проводах. Слава втолкнул ее обратно и стукнул по ней кулаком.
- Надо чинить, - объявил он и мы тронулись.
Чинить нужно было не только фару. Мотор подозрительно похрюкивал, а руль не только проворачивался, но и норовил остаться в крепких руках Святослава.
Редкие прохожие, завидев за рулем Славу, кланялись и всячески выражали радость и почтение. Дело в том, что сотни тбилисцев обязаны Славе жизнью. Это не преувеличение, не метафора. Это, как говорится, медицинский факт. Слава - практикующий гомеопат. И когда в Тбилиси исчезло все, включая еду и медикаменты, он бесплатно лечил и кормил друзей и соседей. Но прежде всего он был талантливым химиком. И когда во в сей Грузии не оказалось бензина, он изготовил агрегат в котором стал из парафина делать бензол. Парафина были целые горы. Это был отход металлургического производства. Никто не знал, что с ним делать и как освободить от его завалов землю. На славином бензоле около двух лет двигалось все, что должно было поддерживать жизнеобеспечение столицы. К Славе приходили водители грузовиков, хлебовозок, молоковозок, авариек. Даже милиционеры просили у него чудо-горючку. Иной бы стал миллионером. Но он отдавал свой продукт бесплатно, а его помощники иногда выменивали на бензол еду. Слава эту еду раздавал нуждавшимся.
Однажды его пришли убивать мафиози, державшие «кладбищенский бизнес». Они узнали, что к Славе ходит полгорода родственников усопших и подумали, что у них появился серьезный конкурент. Покойников тоже отвозили на бензоле. Но когда выяснилось, что Слава не берет за транспортировку умерших денег, пораженные мафиози ретировались.
- Умрете - заходите. И вам поможем, - на прощанье пообещала бандитам Славина жена Наталья. Ей, как никому, надоела эта кутерьма. Бензолом пропахло не только их жилище, но и весь квартал. Особенно угнетало то, что ее любимая собачка не выносила этого запаха. В доме она со временем принюхалась и успокоилась, но приближение хозяина на автомобиле, чихавшем ненавистным бензолом, чуяла за много верст и начинала дико лаять.
Страдания Натальи (вернее, значительная их часть) закончилась с приходом к власти Шеварнадзе. На бензоколонках появился бензин, и бензоловая эпопея сама собой сошла на нет. Но оставались просители, которым нечем было платить за коммуналку, пришлось продолжать кормить голодных. Упомянутая Галина проявила смекалку. Она собирала на холмах Нусубидзе и в прочих местах съедобные травы и корешки, дождевики, серушки, навозники и прочие грибы, не имевшие спроса в прежней жизни, разводила во дворе костер и варила в огромном чане похлебку. Получалось довольно вкусно. Желающих отведать ее варева было немало. Выстраивались в очередь...
Историй о Славиной доброте немало. Я узнал о его подвигах во время правления Гамсахурдии в свой первый приезд. О совершаемых новых мне еще предстояло узнать...
День был пасмурный. Моросил дождь. Я с любопытством рассматривал изрядно изменившийся город. Совершенно исчезли вывески на русском языке. Лишь по-грузински да по-английски.
Мы проехали мимо зоопарка с кварталами новых домов над ним. Рядом с серыми коробками хрущевско-брежневской поры эти дома казались вполне приличными. Подъехали к Куре. Вдали на левом берегу возвышалась громадина президентского дворца и величественный новый храм в честь Святой Троицы. На правом берегу самым заметным новым зданием был дворец правосудия с причудливо изогнутой крышей. Стеклянные стены, очевидно, должны символизировать прозрачность того, что в нем происходит.
Панорама, открывшаяся с моста, была потрясающей. Город казался взлетающим в небо. И сама гора Мтацминда и холмы, на которых раскинулся Авлабар, башенки, шпили и множество островерхих храмов - все главное в этом городе устремлено ввысь. А то, что мы проезжали по мосту на приличной скорости лишь усилило ощущение полета.
Горе имеем сердца! Глядя на мутные воды Куры, я представил, как бурлили они красные от крови жителей Тбилиси отказавшихся переходить через реку по иконам, разложенным персами на мосту. Иноверцы дарили жизнь вероотступникам, готовым совершить святотатство. Но таковых нашлось немного. Крепка была вера предков современных грузин.
И при советской власти Грузия оказалась особым местом, где можно было укрыться в горах от большевистских гонений. А нынешний Патриарх Илья был одним из архиереев, помогавших укрыться монахам из разоряемых русских монастырей.
Церковь Александра Невского - центр духовной жизни русских православных тбилисцев. Мы подъехали к ней в час дня, а народу во дворе толпилось столько, что казалось, с минуты на минуту начнется богослужение. Слава уехал принимать больных, а я пошел вслед за прихожанами, обходившими храм с левой стороны. За длинным столом вдоль церковной стены сидело человек тридцать. Две женщины в черных платках и длинных юбках подносили им тарелки с дымящимся супом.
Между служебным домиком и алтарной апсидой стояло несколько священников, разговаривавших с народом по-грузински. Часть боковой стены была в лесах. На них громко переговаривались рабочие. За алтарем, на небольшом кладбище столпилось довольно много гароду. В основном это были молодые девушки, стоявшие вокруг могилы, огражденной невысоким гранитным парапетом. Несколько девушек подходили по очереди к металлическому кресту, целовали его и отходили в сторону. Но не далеко. Потом они по очереди подходили к могиле и присаживались на корточки, держась обеими руками за парапет. Я подошел поближе. Удивительное дело: все девушки были довольно молодыми и все - грузинки. А собрались они вокруг могилы архимандрита Виталия . Он тоже, как и отец Симеон, был глинским старцем. Его могилу и могилы двух других глинских монахов: митрополита Зиновия и архимандрита Андроника я и искал. Владыка Зиновий покоится в самом храме. Рака с его мощами стоит в левом приделе у самой стены. Я поставил свечи, помолился и пошел встречать отца Гавриила. Мы сразу узнали друг друга. Беседа наша была недолгой. Он извинился и сказал, что спешит на отпевание своего прихожанина и еще на какую-то требу. Сообщил он мне то, что я уже знал от владыки Иоанна: Святейшего нет в городе и будет только в конце недели. А, поскольку я пишу о подвижниках благочестия, то он предлагает мне не терять времени и вместе с его другом - протоиереем Георгием съездить к русским монахиням, подвизающимся в горах на самой границе с Арменией. Я поблагодарил его и записал номер телефона его друга.
Стоя неподалеку от могилы отца Виталия, я услыхал, как две работницы говорили о том, что скоро приедет матушка Елизавета. Она будет принимать народ в келлии старца.
У Славы я обзавелся фотоаппаратом с функциями видео. Встав за ствол ели, я стал украдкой снимать людей, молившихся у могилы старца.
Через несколько минут ко мне подошла женщина лет тридцати и спросила на чистейшем русском языке, кто я, откуда и зачем снимаю молящийся народ. Допрашивала она меня без полицейской строгости, а даже доброжелательно. Видно, ей хотелось поговорить с незнакомым русским человеком. Она оказалась беженкой из Гагры. Училась в русской школе. Очень тоскует оттого, что невозможно вырваться в Россию. И визы для грузин не отменяют, и приглашение нужно оформлять. А ей так хочется побывать в Дивеево у преподобного Серафима, у Сергия Радонежского в Троице, у Ксении Блаженной и Иоанна Кронштадтского. Она долго перечисляла имена русских святых, которым постоянно молится.
- Вот, если бы позволяли паломникам из Грузии беспрепятственно ездить в Россию в монастыри! Какое бы это было счастье!
Нас услыхали. Несколько женщин подошли к нам и стали рассуждать о том, что церковные поездки и совместная молитва может сделать то, чего не могут сделать никакие политики. Они с любовью и тоской говорили о России, о желании посетить святые места. Мне оставалось только посочувствовать им и пообещать непременно в своих рассказах о поездке в Грузию написать об этой беседе с ними.
- Была бы моя воля, я бы сей же час на этом месте приказал отправить вас в паломничество безо всяких виз.
Я хотел спросить их, почему так много людей и, особенно молодых женщин, приходят на могилку отца Виталия. Но они сами рассказали, что он знаменит тем, что испрашивает у Господа деток для бездетных. Засвидетельствовано огромное количество случаев, когда обратившиеся с молитвой к отцу Виталию, получали чудесную помощь. Женщина, приехавшая из Кутаиси, представилась Нателлой. Она рассказала о том, как отец Виталий откликается на все ее просьбы.
- Ни разу не подвел. Я прошу только о важном. Если бы не он, меня бы давно уже не было на свете. Муж бросил. Работы нет. Двое детей. Кормить нечем. А батюшка так устроил, что все уладилось...
Среди подошедших женщин была одна лет двадцати пяти в дорогом пальто и шикарных сапогах из кожи какого-то экзотического зверя. Она была очень красива. Но красотой не современной. Ничего яркого, вызываюшего. Тонкий иконописный профиль. Скромно опущенные глаза. В движениях грациозность и благородство. Одним словом, прекрасная молодая дама из романов позапрошлого века. Я хотел заговорит с ней, но почему-то оробел.
Нателла из Кутаиси сказала ей несколько слов по-грузински и та согласно кивнула ей в ответ и сама обратилась ко мне.
- Я расскажу вам свою историю. Только давайте отойдем в сторону.
Я спросил как ее зовут.
- Ниной. В честь нашей просветительности, - сказала она тихо.
Говорила она с легким очень приятным акцентом.
- Три года назад у меня родился мальчик. Хороший, здоровый. А я стала умирать. Я чувствовала, как меня покидают силы. Все время хотелось спать. Особых болей не было, но я не могла даже подняться с постели. Врачи ничего не понимали. Сделали всевозможные анализы. Все нормально. Только гемоглабин почти на нуле. Какие лекарства не пробовали - все бесполезно. Решили, что нужно отправить меня заграницу. В Россию - не было возможности. Полетели в Израйль. Там профессор попробовал свои новейшие методики и сказал, что мы зря тратим деньги. Он ничего не понимает. Я уже редко приходила в сознание. И вдруг звонок из Тбилиси от моей подруги. Она говорит, что ее мать увидела в ту ночь необыкновенный сон - будто все было не во сне, а наяву. Она увидела меня, стоящей у могилы старца Виталия. Будто я молилась и плакала. Я ничего не поняла. Какая-то могила. Какой-то старик. То ли моя могила, то ли другого человека. В церковь я не ходила. Никаких имен старцев не знала. И кто такие старцы!? Про могилу я поняла, что скоро умру. А мне уже даже не страшно. Сознание какое-то, как в тумане. У меня даже сил не было с ней говорить.
Я не помню, как меня на самолете привезли обратно в Тбилиси. Помню только, как моя мама плакала надо мной и говорила, чтобы я молилась отцу Виталию. Что такое молиться я не знала. Слышу, как мама говорит: «Отец Виталий, спаси мою девочку. Не дай ей умереть. Она такая молодая. И сыночек у нее маленький». Я уснула и вижу себя, как я повторяю мамины слова: «Отец Виталий, не дай мне умереть. Помоги мне!» Несколько дней я так лежала: то приду в себя, то опять усну». А моя мама, вот здесь на могилке с утра и до вечера плакала и молилась. И мать моей подруги приходила вместе с ней молиться. И я вдруг почувствовала, что в меня как-будто вливают что-то теплое. Я стала оживать. Смотрю, а я сижу на кровати. На следующий день меня привезли в коляске вот сюда. Я потронулась до могилки, поцеловала крест. Вместе с мамой целый час повторяла одно и тоже. Только я еще стала повторять: «Господи, спаси меня!» и «Матерь Божия помоги мне!». И вдруг я вспомнила, как хоронили отца Виталия. Мы тогда жили вон в том доме.
Нина повернула голову и показала глазами на соседнее здание.
- Вон с этого балкона я смотрела на то, как вокруг ямы ходили священники, как подымался белый дым из чашки на цепях, как опускали гроб в землю. Мне стало очень страшно. Я заплакала и убежала в комнату. Я все это вспомнила и пережила, как тогда в детстве. Я помню, что мне было очень жаль того, кого хоронят. Мне сказали, что это старенький дедушка. Что он много пожил. Но мне все равно было его очень жаль, хоть он и старенький и я его не знала...
А через три дня я уже ходила. Сама. Без костылей. Без посторонней помощи. Прошла из своей комнаты на кухню. И очень быстро стала выздоравливать.
Нина вдруг спохватилась. Взглянула на часы.
- Простите, я опаздываю. Всего вам доброго.
Я не ожидал такой резкой концовки. Поблагодарил ее и хотел проводить до калитки. Но она быстрой легкой походкой прошла по тропинке между могил и скрылась за стеной храма. А навстречу мне шла монахиня. Это и была матушка Елизавета. Я подошел к ней, представился, и она пригласила меня в келию старца. Но об этом разговоре и с какими удивительными приключениями я добрался до Патриарха я вам расскажу уже в следующий раз.
Александр Богатырев
