Знаменитое стихотворение «К ненашим»[1] Николай Михайлович Языков написал 6 декабря 1844 г., за два года до кончины (а прожил этот русский стихотворец со столь красноречивой фамилией недолго, 43 года). Однако сочинение, вызвавшее как горячее одобрение в стане славянофилов и скрежет оскорбленного возмущения среди западников, так и цензурный запрет к публикации, еще три десятилетия не было допущено к журнальным страницам, до 1871 г. обильно ходило в списках.
О вы, которые хотите Преобразить, испортить нас И онемечить Русь, внемлите Простосердечный мой возглас!Сегодня мы читаем это как решительно актуальный текст, такое впечатление, что написано про наши текущие события, про живых персон. Кто-то ставит это сочинение Языкова в ряд с «Бесами» Достоевского. Кажется, что и не прошло полутора веков, что не было уроков помрачительного кошмара междоусобной Гражданской войны, страшных мировых войн, репрессий, изничтожения собственного народа и отчей веры. Мы готовы раз от разу наступать на одни и те же грабли.
Тогда как Языков - 16 марта (по н. ст.) исполнилось 210 лет со дня его рождения - обращался к лицам конкретным, мы правильно понимаем адресацию как архетипическую. Какие-то важные «не наши» константы остаются в русских людях и продолжают действовать против России.
Николай Языков
В стихотворении немало обличений - «жалкий ли старик, ее торжественный изменник, ее надменный клеветник; оракул юношей-невежд, ты, легкомысленный сподвижник беспутных мыслей и надежд; и ты, невинный и любезный, поклонник темных книг и слов, восприниматель достослезный чужих суждений и грехов...» Известно, что на свой счет эти слова приняли Грановский, А. Тургенев, Белинский, а также любитель вещать с берегов Альбиона Герцен. Персоны - до боли современные.
Вы, люд заносчивый и дерзкий, Вы опрометчивый оплот Ученья школы богомерзкой, Вы все - не русский вы народ!Николай Языков, русский патриот, сын богатого помещика Симбирской губернии, много лет проведший на лечении в Германии и Италии, выступил как провидец, обобщивший тему, боль, разрушительный вектор, уводящий к западопоклонничеству. Это своеобразное предостережение культа «Штольцев», наверняка ведь сочинение Языкова было известно И.А. Гончарову, писавшему свой грандиозный, самый русский роман «Обломов» с 1848-го по 1859 год.
Языков предчувствовал испытания, ожидавшие Россию, словно постоянно слышал, с ужасом, «Предсказание» (1830) М. Лермонтова: «Настанет год, России чёрный год, когда царей корона упадет; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь...»
Вспомним историко-духовный контекст эпохи, вызвавшей к жизни это яркое публицистическое сочинение Н. Языкова, его страстно поднятый перст. В 1842 году, между прочим, за шесть лет до выхода в Германии в свет «Манифеста коммунистической партии» фабриканта-эксплуататора Ф. Энгельса и юриста К. Маркса, В. Белинский под характерным псевдонимом Петр Бульдогов напечатал резонансный памфлет «Педант», критиковавший профессора Московского университета историка С.П. Шевырева и прочих славянофилов, объявив войну этому течению русской мысли. Сей Бульдогов наряду с оскорблениями применил по адресу русских славянофилов саркастический термин «наши». «Европейская» пренебрежительность сквозит почти в каждой фразе, начиная с характеристичной: «Зовут моего педанта: Лиодор Ипполитович Картофелин».
Ха-ха-ха! Чем имя Лиодор Ипполитович сермяжней, почвенней и комичней, чем Виссарион Григорьевич, нам нынче сказать затруднительно.
В мире всё относительно: примечательно, что ведь именно Белинскому оказался - до того - адресованным стихотворный памфлет Е. Баратынского «На ***» (конец 1839 - начало 1840 гг.): «В руках у этого педанта / Могильный заступ, не перо: / Журнального негоцианта / Как раз подроет он бюро. / Он громогласный запевало, / Да запевало похорон.../ Похоронил он два журнала, / И третий похоронит он».
Узнаваем портрет «неистового Виссариона», и как-то зримо видишь в этом облике некоторых нынешних «господ пера и лести» - то ли «худых, но сочных», то ли, напротив, изрядно разжиревших.
Итак, «К ненашим» - ответ Языкова всем Бульдоговым. Словарь Даля дает внятное пояснение: «Ненаш - нечистый, недруг, лукавый, бес». Языков горько восклицает. Не скажешь «обличает», поскольку его слова полны страдания и сострадания к адресатам:
Не любо вам святое дело И слава нашей старины; В вас не живет, в вас помертвело Родное чувство. Вы полны Не той высокой и прекрасной Любовью к Родине, не тот Огонь чистейший, пламень ясный Вас поднимает; в вас живет Любовь не к истине и благу! Народный глас - он Божий глас - Не он рождает в вас отвагу: Он чужд, он странен, дик для вас.Ау, навальные удальцы Болотной! Ау, оранжевые (читай бывшие русские) люди Украины! К вам из полуторавековой дали адресуется поэт Языков, говоривший на языке, который ничуть сегодня не устарел, а к нашему смутному времени лишь набрал силы.
Умолкнет ваша злость пустая, Замрет неверный ваш язык: Крепка, надежна Русь Святая, И русский Бог еще велик!В последней строке - отсыл к известному высказыванию хана Мамая, который, по преданию, именно так объяснял свое поражение на Куликовом поле: «Велик русский Бог!»
Как оказалось, более действенных слов для тогдашних московско-питерских болотных, чем слова Языкова, и найти было нельзя! Такое ощущение, что это же - слово в слово - мог сказать Пушкин, который, увы, к тому моменту уже семь лет лежал в землице на Святогорском холме у стен Успенского храма. Но он успел из Михайловского «заточения» 1824 года незнакомому еще, совсем молодому поэту (что вы, на целых четыре года моложе Пушкина!), адресовать свое сочинение «К Языкову», где говорил без обиняков, на века: «Клянусь Овидиевой тенью: Языков, близок я тебе»[2].Гоголь был восхищен сочинением Языкова «К ненашим». Но скоро сам дождался обструкции со стороны все тех же «ненаших»: после выхода в свет в 1846 году гоголевского сочинения «Выбранные места из переписки с друзьями» закружатся «бесы разны, словно листья в ноябре».
Стрела Языкова попала в болевую точку, в общественный нерв, в «люд заносчивый и дерзкой», в «опрометчивый оплот, ученья школы богомерзкой». Как писал Языков Гоголю 17 февраля 1845 года, «речь идет о здешних, московских особах, которым не нравятся лекции Шевырева и потому они лгут и клевещут на него во всю мочь... Все личное достоинство их поддерживается в глазах так называемого "большого" света только их презрением ко всему отечественному».
В письме к брату Языков утверждал: «Едва ли можно назвать духом партии действие, какое бы оно ни было, противу тех, которые хотят доказать, что они имеют не только право, но и обязанность презирать народ русский... Лекции Шевырева возбуждают их злость... тем, что в этих лекциях ясно и неоспоримо видно, что наша литература началась не с Кантемира, а вместе с самою Россией. А в защите правого и, могу сказать, чистого и даже святого дела - я никакой низости не вижу, какова бы форма этой защиты ни была: есть бо дух Божий и дух льстечь».
Сегодня нам внятно, отчего Языков был отодвинут на обочину общественного сознания, почему его полемические антилиберальные опусы были запрещены к публикации. «Белинский совершенно беспощадно бил по Языкову, и именно потому, что прекрасно понимал его огромную силу и понимал то значение, какое имела его поэзия в боевом арсенале противников, - писал М.К. Азадовский, - ...но за всем этим вставала и иная, для него более существенная сторона - политическая».
Вскоре после стихотворения «К ненашим» Языков написал «К Чаадаеву» - одно из самых острых стихотворений в цикле[3]. В 1845-м воспоследовали послания «П.В. Киреевскому», «С.П. Шевырёву», «А.С. Хомякову».
В письме к брату Александру от 27 декабря 1844 г. Языков поясняет: «В нашем кругу теперь волнение чрезвычайное, волны едва не хлещут друг друга... Ч, даже Ч колеблется и выходит из себя: лекции Ш сильно его раздражают и проч. Впрочем, ему и достается за дело: вообрази себе, до чего он избалован поддакиваниями и подтакиваниями его нелепейшим выходкам на все наше, что на днях, на вечере у Павлова, громогласно назвал Ермолова шарлатаном!.. Я пришлю тебе стихи, написанные мною к Ч. Не правда ли, что этакая его наглость есть оскорбление общенародное, личное всем и каждому!! И что "почто молчать?"».
Вполне чужда тебе Россия,
Твоя родимая страна!
Ее предания святыя
Ты ненавидишь все сполна.
Ты их отрекся малодушно,
Ты лобызаешь туфлю пап,-
Почтенных предков сын ослушной,
Всего чужого гордый раб!
Свое ты все презрел и выдал,
Но ты еще не сокрушен;
Но ты стоишь, плешивый идол
Строптивых душ и слабых жен!
<...>
А ты тем выше, тем ты краше:
Тебе угоден этот срам,
Тебе любезно рабство наше.
О горе нам, о горе нам!
Пушкин, обратившийся когда-то к Чаадаеву со своими хрестоматийно известными стихами «Любви, надежды, тихой славы...» в день Царскосельского лицея, 19 октября 1836 г., за четыре месяца до своей кончины, написал ему: «Что же касается нашей исторической ничтожности, то я решительно не могу с Вами согласиться... Клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить Отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал».
Не пропустим и послание Языкова свояку Хомякову, где он снова клеймит «ненаших»:
Несчастный книжник! Он не слышит, Что эта Русь не умерла, Что у нее и сердце дышит, И в жилах кровь еще тепла; Что, может быть, она очнется И встанет заново бодра! О! как любезно встрепенется Тогда вся наша немчура: Вся сволочь званых и незваных, Дрянных, прилипчивых гостей, И просветителей поганых, И просвещенных палачей! Весь этот гнет ума чужого И этот подлый, гнусный цех, Союзник беглого портного,- Все прочь и прочь! Долой их всех! Очнется, встанет Русь и с бою Свое заветное возьмет!С.П. Шевырёв рассказывал о Языкове: «На одре смертном он пел и читал стихи. Ему грезилось любимое занятие жизни. Когда кончились страдания жизни, и предстало лицо Языкова во всем величавом спокойствии смерти, тогда обозначились настоящие черты, которые искажала болезнь. Выпрямилось высокое чело... Мысль, что эти уста, в которых создался полнозвучный его стих, смежились навеки безмолвием, тяжело-грустна была не только для ближних его, но и для всех, кто любил русское слово, поэзию и дорожит славою Отечества».
Николай Языков, памятный русскому народу прежде всего стихотворением «Пловец» («Нелюдимо наше море...»), а также посланием Д. Давыдову («Жизни баловень счастливый...»), вызвавшим, по воспоминаниям Гоголя, слезы у Пушкина, тихо скончался вечером 26 декабря (по ст. ст.) 1846 г. Отпевание состоялось в Благовещенском храме на ул. Тверской. 30 декабря друзья и близкие поэта похоронили его в Даниловом монастыре. Рядом с ним через шесть лет упокоится и его друг-тезка, Гоголь. Интересно, что прах обоих русских гениев был перенесен потом на Новодевичье кладбище, где они лежат и сейчас.
Намогильный памятник Н.М. Языкову
Мы позволили себе задвинуть во второй ряд книжной полки такого национального гения и мастера, как Языков. Вообще, есть ли у нас, сограждане, где-нибудь памятник поэту Николаю Языкову? Уже понятно, почему его не могло быть ни в XIX, ни в XX веке. Но вот вопрос: почему он не поставлен в XXI-м?
__________
Фото - http://www.uokm.ru/yazikov-prosvet.php; http://sovcom.ru/index.php?category=auction&auctiontype=lot&lot=25&auction=128
[1] http://konservator11.narod.ru/poet/Jazykov.htm
[2] http://rvb.ru/pushkin/01text/01versus/0423_36/1824/0344.htm
[3] http://www.yazikov.org/text/chaadaev.shtml
