Дело о реставрации

Мало кто из людей, поражённых красотой древних икон, задумывается над тем, какой титанический труд проделан реставраторами, прежде чем из глубины веков на нас взглянули лики святых. Подвиг этих скромных героев известен лишь узкому профессиональному кругу.

Вниманию читателей мы предлагаем фрагмент из книги Григория Козлова «Покушение на искусство» - историю реставрации великой православной святыни - Владимирской иконы Божией Матери.

14 декабря 1918 года по Московскому Кремлю шли двенадцать человек: революционеры и священники, искусствоведы и финансисты. Только событие чрезвычайной важности могло свести вместе таких разных людей в самом сердце большевистской революции. Под настороженными взглядами латышских стрелков, охранявших Кремль, странная группа вошла в Успенский собор. Пройдя через весь храм, в котором уже год как не было богослужений, посетители приблизились к киоту слева от Царских врат. Похожий на персонаж древнерусской фрески ризничий собора протоиерей Сергий Ермонский открыл переднюю створку киота и извлёк главную святыню России - Владимирскую икону Богоматери. В тот момент Кремль был буквально набит сокровищами - кроме своих собственных, здесь хранились эвакуированные в годы Первой мировой войны шедевры не только из Эрмитажа, но даже из Румынии. Но равных этой небольшой иконе среди них не было.

Несмотря на сухой канцеляризм языка, в акте осмотра ясно ощущается тревога, охватившая искусствоведов Игоря Грабаря и Александра Анисимова. «Икона покрыта густым слоем потемневшей, вскипевшей олифы, на которой появились грибообразные наросты и вспученности, начавшие сдирать живопись и вызывать осыпь краски. На лике Богоматери по щеке в вертикальном направлении легко заметно вздутие. По левой стороне доски имеются трещины, когда-то заделанные... Фон весь покрыт мелкими выпадами от гвоздей». Легендарная икона, воспетая в древних сказаниях, заступница, спасавшая Русь от вражеских набегов и внутренних усобиц, теперь, как и вся страна, лежала в руинах.

Создание Комиссии по сохранению и раскрытию памятников древней живописи в июне 1918 года совпало с началом Гражданской войны. Сам факт существования такой комиссии в стране, раздираемой враждой и ненавистью, был чудом, а работа искусствоведов и реставраторов - научным и человеческим подвигом. Большевики видели в ней орудие наступления на Церковь, а Церковь - средство спасения религиозных святынь от революционного террора и вандализма.

 

 

Лето и осень искусствовед Александр Иванович Анисимов вместе с коллегами провёл в храмах Москвы и Владимирской области, а затем в Кирилло-Белозерском монастыре.

Доступ к святыням открывала грамота Патриарха Московского и всея Руси Тихона. Завершали её слова: «Желая успеха этому полезному для Святой Церкви начинанию, призываю благословение Божие на тружеников науки».

Из письма Анисимова Игорю Грабарю: «Местный викарий епископ Варсонофий отнёсся к нам вполне любезно и разумно. На другой день по нашем приезде „Успение" Рублёва было вынуто из иконостаса, перенесено в архиерейский дом и освобождено от оклада. А на третьи сутки начались работы по расчистке и проклейке. (...) С епископом мы очень ладим, как я Вам и предсказывал. (...) Я предложил ему отобрать из вещей, вышедших из употребления, все достойные охраны и устроить специальное древлехранилище, отдав на это половину своего большого и хорошего дома. И он отозвался очень сочувственно, и кое-что мы уже начали приводить в исполнение». Из письма тому же адресату десять дней спустя: «В эту субботу был арестован епископ Варсонофий в момент возвращения со мною в экипаже из Гориц. На рассвете следующего дня он был выведен с игуменией Ферапонтова монастыря, двумя горожанами и двумя крестьянами в поле и расстрелян. Расстрел произвели присланные из Череповца красноармейцы. Стреляли в спину. Передают, что епископ был убит только седьмым залпом и в ожидании смерти всё время молился с поднятыми к небу руками и призывал к миру. (...) Жизнь здесь, и раньше не весёлая, превратилась в какой-то кошмар: чувствуешь себя запертым в тесный зловонный зверинец, где принуждён испытывать все ужасы соседства с существами, коим нет имени. Но закончить работу необходимо».

От того, какие ценности удалось спасти из пламени Гражданской войны «фанатикам» из комиссии, захватывает дух. Это оставшиеся наперечёт домонгольские иконы, включая образ Димитрия Солунского, почти все произведения, которые сейчас приписываются Андрею Рублёву, в том числе знаменитая «Троица», потрясающие фрески Новгорода, Владимира, Пскова. Но главной заслугой комиссии навсегда осталось раскрытие и реставрация Владимирской иконы Богоматери.

Анисимов и его коллеги видели в этом деле нечто большее, чем научное исследование. Они искренне считали, что красота древнего образа, явленная России, способна образумить погрязших в братоубийстве соотечественников. И искусствоведы Анисимов и Грабарь, несмотря на их огромные знания, и реставратор Григорий Чириков, потомственный «иконник»-старообрядец, посвящённый в секреты древнего мастерства, - все они испытывали перед Владимирской иконой священный трепет. Ведь им предстояло прикоснуться к единственному произведению во всём мировом искусстве, которое на протяжении восьми веков находилось в центре жизни целого народа и олицетворяло переломные вехи в его истории. А кроме того, им предстояла встреча с уникальным шедевром византийской иконописи, ставшим камертоном для всей русской культуры. Но уцелело ли хоть что-нибудь от подлинной, древней живописи? В тот первый миг, когда с иконы был снят оклад, никто этого не знал.

Когда византийский или древнерусский мастер собирался написать икону, он брал кипарисовую или липовую доску и наносил на неё меловой грунт - левкас. Иногда перед этим на дерево наклеивался холст - паволока, но чаще обходились без него. Сначала левкас шлифовали, а в особых случаях покрывали золотом, и только потом писали на нём темперой - красками, разведёнными на яичном желтке. Поверх красочного слоя наносили закрепители: варёное масло-олифу, а потом лак, чтобы предохранить живопись. Лет через сто, когда этот защитный слой темнел от времени и грязи, икону «поновляли» - прописывали темперой прямо поверх него. При этом старались делать это по старым контурам, которые, правда, лишь угадывались под вековой грязью. Каждый новый слой вновь покрывали олифой. И так раз за разом на протяжении многих столетий.

Икона превращалась в «слоёный пирог», полный загадок. Что лежит под следующим слоем? Как определить самый ценный из них? То, что теперь специалисты называют расчисткой иконы, путём проб и ошибок научились делать только к началу XX века. Успех обеспечил союз реставраторов и искусствоведов. Первые стали «руками» этого сложнейшего процесса, а знатоки-искусствоведы - его «головой».

20 декабря 1918 года Григорий Чириков приступил к раскрытию иконы. Его работу можно сравнить с работой археолога или геолога, который закладывает первый пробный разведочный шурф. Чириков начинает с головки Младенца и, «пройдя» несколько слоёв поздних прописей, обнаруживает самый ранний слой иконы. На раскрытой части щеки древняя живопись оказывается в полной сохранности. То, что, несмотря на восемь веков испытаний, уцелела как раз самая ценная часть иконы - лик Христа, - иначе как чудом назвать нельзя.

Открывая икону слой за слоем, реставраторы словно заново переживали все великие и трагические эпизоды её жизни, не отделимые от жизни страны. Чириков, Анисимов и их коллеги-«древнеруссники» стремились отыскать каждый кусочек, оставшийся от самого древнего, византийского слоя иконы. Сложнейшая работа, в которой поиск «первослоя» сочетался с сохранением там, где это было возможно, живописи более позднего времени.

Их ликованию не было предела, когда оказалось, что уцелел не только лик Младенца Христа, но и лик Богоматери, также написанный рукой константинопольского мастера. В марте 1919 года Чириков закончил работу, и Владимирская икона Божией Матери впервые предстала в том облике, который теперь знаком всему миру.

В стране торжествующего террора дерзким вызовом прозвучали слова Анисимова: «Перед лицом таких икон, как Владимирская, легче всего понять, почему в истории христианства почитание Богоматери играет такую исключительную роль. (...) Человечество в образе Матери, скорбящей за распятого Сына, видело наиболее полное воплощение той стихии духа, которая зовётся любовью и только любовью и которая не знает ни закона справедливости, ни закона возмездия - никаких законов, кроме закона жалости и сострадания».

Летом 1919 года, почти сразу после завершения раскрытия Владимирской, Анисимов был арестован первый раз, тогда «ценного специалиста» вызволила жена Троцкого. Два года спустя - второй арест. К счастью, допросы на Лубянке продолжались всего несколько дней - Анисимова «постращали» и выпустили. Настоящая атака на Церковь, а вместе с ней и на учёных, занимавшихся иконами, была ещё впереди.

Как будто предчувствуя, что быть на свободе ему осталось недолго, Анисимов работает за троих. Он не только ведущий сотрудник Центральных реставрационных мастерских, но и основатель Отдела памятников религиозного быта Исторического музея. Именно там он хранит Владимирскую и другие шедевры иконописи, спасённые в годы Гражданской войны. Кроме того, учёный читает лекции в Московском университете, пишет научные работы и обивает пороги издательств в попытках опубликовать их в СССР. Но всё напрасно. В 1928 году главный труд своей жизни - исследование о «Владимирской Богоматери» - Анисимов издаёт в Праге.

К этому времени любые несанкционированные контакты с зарубежными учёными расцениваются ОГПУ как шпионаж, а публикация в эмигрантской прессе - как контрреволюция. 31 мая 1928 года Анисимов пишет в Прагу: «Мы переживаем сейчас очень тяжкое время, такое, какого не переживали со времён революции, когда аресты и убийства следовали одно за другим... Объявлена культурная революция, то есть уничтожение последних ещё уцелевших остатков общеевропейской и русской культуры... Не принимая никакого участия в политике, но стоя на страже культуры, чувствуешь себя уже обвиняемым и преследуемым, ждёшь и днём и ночью обыска, ареста, высылки или тюрьмы».

В 1929 году было решено отправить в Европу большую выставку икон. Это было отличным пропагандистским прикрытием: смотрите, как у нас реставрируют и хранят шедевры древнерусского искусства! Присутствовал и деловой интерес: если иконы понравятся Европе, потом их можно будет выгодно продать. Комиссаром выставки большевики назначили Игоря Грабаря. Однако организовать её в одиночку без лучшего знатока икон Анисимова он не мог. Друзья просили Анисимова не помогать Грабарю: они опасались, что, несмотря на все гарантии властей, иконы будут проданы за рубеж, на что Анисимов отвечал: выставка откроет миру глаза на русскую икону и даст возможность русским эмигрантам-изгнанникам увидеть духовные сокровища отнятой у них Родины. Выставка имела огромный успех: собирала толпы восторженных зрителей в музеях Германии, Австрии и Англии, а затем отправилась и в Америку.

Но о заокеанском триумфе русских икон Анисимов уже не узнал. Шестого октября 1930 года его арестовывают в третий и последний раз. Один из главных пунктов обвинения - публикация в Праге исследования о «Владимирской Богоматери». 7 октября 1930 года Анисимов заявил следователю: «Причину гонения на себя и постепенного лишения работы и заработка я, по своему разумению, вижу в следующем. По своим общественно-политическим взглядам я не являюсь социалистом. Своими родителями я был воспитан демократически. По своему идеалистическому миросозерцанию я не являюсь сторонником советской власти как основанной на материалистическом понимании вещей».

Через неделю после того, как на Лубянке были сказаны эти слова, 14 октября 1930 года Владимирская икона упала с мольберта, на котором она стояла в отделе реставрации Третьяковской галереи. Специальная комиссия, расследовавшая причины падения иконы, пришла к выводу, что они «необъяснимы». Удар был такой силы, что часть грунта, левкаса, отстала от досок вместе с живописью, а в месте соединения досок в красочном слое появилась трещина. Комиссия ОПТУ вынесла заключение: «Анисимов - профессор-иконовед без определённых занятий... принадлежал к группе контрреволюционно настроенных учёных работников и выполнял различные поручения по заданию иностранных учёных, эмигрантов и дипломатов... одному из которых передавал информацию шпионского содержания». Приговор: десять лет с конфискацией имущества. Никакого имущества, кроме коллекции икон и библиотеки, у Александра Ивановича Анисимова не было.

Академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв вспоминал: «Я сидел с ним несколько месяцев в одной камере в седьмой роте, где сейчас расположены запасники Соловецкого историко-архитектурного и природного музея. На Соловки он прибыл не ранее мая 1931 года. Его тотчас же выручил с „общих (физических) работ" и устроил у себя заведующий музеем Соловецкого общества краеведения Николай Николаевич Виноградов. (...) В Соловецком музее на хорошо освещённых хорах надвратной Благовещенской церкви Анисимов реставрировал большого размера великолепную икону символического содержания. Когда мог, я приходил к нему на хоры и следил за его кропотливой работой. (...) Весной 1932 года на Соловки приехала „комиссия" - какая, не знаю. Эта комиссия, зайдя в музей, пришла в ярость: „пропаганда религии". Икону, которую Анисимов ценил особенно, считая её первой в ряду символических икон конца XV века, на его глазах разбили. Анисимов заболел сердцем. Музей закрыли. (...) Осенью 1932 года он работал уже на трассе Беломоробалтийского канала».

Из последнего следственного дела Анисимова, заведённого уже в лагере летом 1937 года: «Настроен резко антисоветски. В разговорах открыто выражает своё недовольство политикой советской власти. Пользуется громадным авторитетом среди окружающих его заключённых... Тройка НКВД Карельской АССР постановила: Анисимова Александра Ивановича расстрелять. 2 сентября 1937 года в 23 часа 30 минут приговор был приведён в исполнение»...

Арест Анисимова стал началом разгрома Центральных реставрационных мастерских: почти все ведущие сотрудники оказались на Лубянке. Следователи изобрели даже специальный термин - «анисимовщина» - для определения «контрреволюции на реставрационном фронте». Одним из первых, за кем пришли чекисты, был великий русский реставратор Григорий Чириков, раскрывший Владимирскую икону Богоматери. Дружба с Анисимовым предрешила его судьбу. Из тюрьмы он вышел смертельно больным человеком и вскоре умер. В январе 1934 года, когда арестовывать стало уже некого, Центральные реставрационные мастерские закрыли. Вместе с другими шедеврами древнерусской живописи Владимирская икона Богоматери была передана в Государственную Третьяковскую галерею.

Сейчас главная икона России, продолжая оставаться музейным экспонатом, доступна для всех верующих. Искусствоведы и служители Церкви смогли найти решение, устроившее обе стороны. Владимирская перенесена в храм Николы в Толмачах, расположенный на территории Третьяковки, куда можно попасть прямо из залов музея. Для неё изготовили специальный киот, в котором поддерживаются необходимая температура и влажность даже во время богослужений. Музейщики регулярно следят за «здоровьем» иконы, а священник храма отец Николай и его прихожане молятся Чудотворной Заступнице. Из полумрака церкви, как и восемьсот лет назад, на нас взирает лик Богоматери, склонившейся над Младенцем.

На Русь икона Божией Матери попала из Византии в начале XII века как подарок Юрию Долгорукому от Константинопольского патриарха Луки Хрисоверга. Вначале Владимирская икона находилась в женском Богородичном монастыре Вышгорода, недалеко от Киева. Андрей Боголюбский украл Вышгородскую икону Богоматери и перевёз во Владимир в 1169 году, где она хранилась в Успенском соборе.

Во время нашествия Тамерлана при Василии I в 1395 году святыня была перенесена в Москву для защиты города от завоевателя.

Икона находилась в Успенском соборе Московского Кремля по левую сторону Царских врат иконостаса. В 1918 году её изъяли из собора для реставрации, а в 1930 году она была передана в Государственную Третьяковскую галерею. С сентября 1999 года образ Божией Матери находится в храме-музее святителя Николая в Толмачах при Государственной Третьяковской галерее.

http://otrok-ua.ru/sections/art/show/delo_o_restavracii.html