Прошла седьмая научно-практическая конференция, посвященная творческому наследию поэта Юрия Поликарповича Кузнецова (организаторы - Институт мировой литературы РАН, Литературный институт им. А.М. Горького, Союз писателей России и Бюро пропаганды СП России). На конференции выступили многие видные российские учёные, писатели, литературные критики, публицисты, литературоведы, такие, как О.А. Овчаренко, В.Д. Лютый, А.В. Воронцов, А.И. Панюков, поэт из Турции Мамед Исмаил и другие. Среди докладчиков был также постоянный автор интернет-журнала «Столетие» А.Ю. Сегень. Предлагаем вниманию наших читателей текст его выступления.
Само слово «счастье» - весьма редкий гость в стихах Юрия Поликарповича Кузнецова, поэта и человека с трагическим восприятием дольнего мира.
На вопрос «Кому на Руси жить хорошо?» он, помнится, твёрдо отвечал: «Да никому!» Думаю, то же самое ответил бы и на вопрос: «Кому во всём мире жить хорошо?»
Даже любовь, несущая спасительное начало, не может принести человеку счастья, ибо Кузнецов видит её недолговечность, временность, мимолётность. Не случайно в одном из его рассказов, опубликованных в «Нашем современнике» влюблённая женщина после вихря любви говорит своему возлюбленному: «Застрели меня, всё равно лучшего мгновения уже не будет!» И тот, будучи военным и имея при себе пистолет, не задумываясь, исполняет её просьбу.
Поступок эффектный с точки зрения поэтики, но неразумный и ужасный, если знаешь, что в настоящей любви после одного счастливого мгновения непременно наступит другое, не менее, а то и более счастливое, и таких мгновений может быть несметное количество, но все они убиты одним опрометчивым выстрелом. Помнится, я спорил с Юрием Поликарповичем, мне не нравился такой поворот в рассказе, казался театральным. Поэт отвечал, что я ничего не понимаю в настоящей любви.
Красота любви в его понимании и заключалась, пожалуй, именно в её недолговечности, она подобна песне половицы из известнейшего раннего стихотворения:
Среди пыли, в рассохшемся доме
Одинокий хозяин живёт.
Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.
Гром ударит ли с грозного неба,
Или лёгкая мышь прошмыгнёт,
- Раздражённо скрипят половицы,
А одна половица поёт.
Но когда молодую подругу
Проносил в сокровенную тьму,
Он прошёл по одной половице,
И весь путь она пела ему.
Вот на этом долгом и недолгом пути по одной половице и умещается всё любовное счастье!.. А потом оно куда-то улетает навсегда - туда, «где купается имя твоё и гуляет душа на просторе».
«Русскому сердцу везде одиноко», - заявляет поэт. Какое уж тут может быть счастье? Или русское счастье как раз и состоит в этом вечном и повсеместном одиночестве?..
Оно, это одиночество, тяжело и трагично ощущается им с самого момента прихода в мир и до самого ухода. Свет есть только до рождения и после смерти. То есть, душа, заключённая в телесную оболочку, вечно томится и не может обрести счастья и покоя. В этом смысле, конечно же, наиболее манифестным является стихотворение «Тёмные люди»:
Мы тёмные люди, но с чистой душою.
Мы сверху упали вечерней росою.
Мы жили во тьме при мерцающих звёздах,
Собой освежая и землю и воздух.
А утром легчайшая смерть наступала,
Душа, как роса, в небеса улетала.
Мы все исчезали в сияющей тверди,
Где свет до рожденья и свет после смерти.
До и после, а в промежутке - дни жутки.
Вспомните, смеялся ли Юрий Поликарпович искренне и простодушно, как ребёнок? О нет, это не был весёлый хохотун. Смех чаще всего выражался у него в виде несколько кривоватой усмешки. Выражение удовольствия, но не счастья, мы видели, когда собирались вокруг него, чтобы побеседовать за стаканчиком. Его остроумие не обладало искромётностью, в нём тоже сквозила лишь печальная усмешка. Однажды я заметил ему, что для двух бутылок коньяка одной шоколадки в качестве закуски маловато, а он ответил, явно придумывая на ходу:
- Это ещё что, помнится, мы сидели и на три бутылки водки у нас было две валидолины.
При этом сей обычно с виду угрюмый человек отличался необыкновенной душевной добротой, любил зазвать к себе в гости и потчевать вкусными яствами.
Но всегда в общении с ним ощущался надрыв, сердечная тоска, ставшая невыносимой в девяностые годы.
И если говорить о причинах ранней кончины Юрия Поликарповича, то они, думаю, кроются как раз в этой тоске по разрушающейся великой державе. Он не желал видеть дальнейшего угасания мощи Родины.
Ближе всего ему, как поэту, было счастье бродяжье. Вот он перечисляет, кто за что пьёт, имея в виду, кто в чём видит счастье:
Солдат за победу, поэт за свободу,
Вдова за прохожего, мать за породу,
Младенец за всё.
Бродяга рассеянно пьёт за дорогу,
Со свистом и пылью открытую Богу,
И мерит своё.
Как ни странно, слово «счастье» дважды употребляется им в стихотворении «Атомная сказка». Счастливым оказывается дурак, который поймал царевну-лягушку и использовал её для опытов, распотрошил и пустил ток:
И улыбка познанья играла
На счастливом лице дурака.
Получается, что кто-то может находить счастье в этом грубом и физиологическом познании мира. Духовное же его понимание не приводит к счастью, рождает печаль и тоску по утраченному раю.
Дважды используется слово «счастье» в стихотворении «Узоры». Видя великолепно расшитое узорами полотно, люди говорят девушке, сотворившей сие чудо: «Это счастье!» - иметь такие девичьи грёзы и уметь их так отобразить с помощью вышивки. Здесь же выводится и утверждение о том, что счастливым взором невозможно заметить то дурное, что привносит в мир «повелитель мировой изнанки»:
Выскочил откуда-то чертёнок,
Прошмыгнул между хвалой и славой
И царапнул по зелёной нитке.
Где царапнул, там и след оставил,
Где царапнул, там и потемнело,
Хоть слегка, но всё-таки навечно.
Явно для того, кто может видеть,
А для глаз счастливых незаметно.
Значит, поэт ведал в жизни настоящее счастье, если помнил, что когда счастлив, многое дурное вокруг не замечается.
«Путь Христа» - так назвал Юрий Кузнецов своё главное произведение последних лет жизни. Это был также и его путь ко Христу. И счастье виделось ему не в здешней жизни, а в той, где теперь Христос.
В книге судеб одного не хватает листа,
В море гуляет счастливый кораблик Христа.
Небесная жизнь как счастье осознаётся и Богородицей накануне Рождества:
Чашу пустую поставит она пред собой
И наполняет по капле водой дождевой.
С тайною радостью смотрит на полную чашу,
Будто в ней видит счастливую жизнь - но не нашу.
Всё чаще в поэме «Путь Христа» слово «счастье» мелькает по мере того, как развивается Христово учение. Счастливы апостолы при своём Учителе. Не ошибусь, если скажу, что во всей поэзии Кузнецова нет такого большого количества счастливых людей, нежели в «Пути Христа», особенно в третьей части, где Спаситель показан в пору евангельских событий от Богоявления и Крещения в водах Иордана до Распятия и Воскресения. Счастлив и сам автор, завершая первые три части поэмы словами:
Отговорила моя золотая поэма,
Все остальное - и слепо, и глухо, и немо.
Боже! Я плачу и смерть отгоняю рукой.
Дай мне высокую старость и мудрый покой!
Бог ему старости не дал вообще...
Примыкающее к «Пути Христа» «Сошествие во ад» пестрит словом «несчастье». Вот к какому пониманию счастья пришёл поэт на закате своей жизни - оно со Христом. А с теми, кто не с Ним, с теми, кто ввергнут во ад, - только несчастье.
«Полюбите живого Христа», - заповедовал Кузнецов своим читателям за два года до кончины. А за несколько дней до возвращения в «свет после смерти» он создал стихотворение, в котором поэт спорит с монахом на ту же тему, пытается доказать, что если бы мир был только гаванью для греха, Спаситель не пришёл бы в человеческом облике.
В финале неожиданно оказывается, что это вовсе не монах, а всё тот же есенинский «чёрный человек», «повелитель мировой изнанки»:
При грозном имени Христа,
Дрожа от ужаса и страха,
Монах раскрыл свои уста -
И превратился в тень монаха,
А тень осклабленного рта -
В свистящую воронку праха.
И смешаны во прахе том
Добро со злом и тьма со светом.
И ходит страшным ходуном
Свистящий прах перед поэтом.
Под ним сыра земля горит,
И гул расходится залесьем.
- Смотри, - поэту говорит,-
Как я качаю поднебесьем.
Поэт вскричал: - Да это враг! -
Окстился знаменным отмахом -
И сгинул враг, как тень, в овраг...
Но где монах? И что с монахом?
Обретение Христа стало подлинным спасением для души Кузнецова, но трагедия России, вновь пытающейся уйти от Господа, только теперь из тьмы большевизма во тьму волчьего капиталистического мира, не переставала терзать сердце поэта.
Как пламенный патриот своей Родины Юрий Поликарпович, возможно, лишь тогда мог смириться с миром и познать счастье, когда перестали бы русские люди делиться на красных и белых, как в финале его стихотворения, «Струна»:
В землю белый и красный легли,
Посылая друг другу проклятья,
Два ствола поднялись из земли
От единого корня, как братья.
В пыль гражданская распря сошла,
Но закваска могильная бродит.
Отклоняется ствол от ствола,
Словно дьявол меж ними проходит.
Далеко бы они разошлись,
Да отца-старика по наитью
Посетила счастливая мысль -
Их связать металлической нитью.
Слушай, слушай, родная страна,
В грозовую ненастную пору,
Как рыдает от ветра струна
И разносится плач по простору.
В ясный день не рыдает она,
И становятся братья родными.
И такая стоит тишина,
Словно ангел витает над ними.
Счастливая мысль отца-старика в данном случае - счастливая мысль Бога Отца. А струна - это то, что в сердце поэта. То рыдает, то затихает.
http://www.stoletie.ru/kultura/russkomu_serdcu_vezde_odinoko_660.htm
