В 2013 году будет торжественно отмечаться 300-летие Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге. В связи с этим повышенное внимание вызывает ее сложная и чрезвычайно насыщенная история. Освещению наименее изученного периода истории обители - послереволюционного - посвящен цикл статей М.В. Шкаровского, который открывает данная публикация.
В 2013 г. будет торжественно отмечаться 300-летие Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры в Санкт-Петербурге. В связи с этим повышенное внимание вызывает ее сложная и чрезвычайно насыщенная история. К юбилею готовятся и выходят различные издания, в том числе альбом, двухтомная история обители в 1913-2013 гг., различные буклеты и издания, посвященные насельникам Лавры. Особенный интерес представляет наименее изученный - послереволюционный период.
К моменту революции 1917 г. Александро-Невская Лавра находилась на вершине своего двухвекового развития. Сотни людей ежедневно приходили в Свято-Троицкий собор преклонить колени перед мощами святого благоверного князя Александра Невского, образом Владимирской Божией Матери, принадлежавшим по преданию самому князю, иконой Нерукотворного Спаса с частицей ризы Господней и другими лаврскими святынями. В обители находилось 15 церквей и часовня, кроме того, 3 храма были в Киновии и один - в Серафимо-Антониевском скиту. Численность братии составляла в феврале 1917 г. 113 человек, в том числе 63 монашествующих и 50 послушников. Лаврский капитал в это время достигал 1 800 тыс. рублей, а доходы в 1915 г. равнялись 699,3 тыс., уступая в стране из монастырей только Киево-Печерской Лавре; в 1916 г. доход только от арендных статей составил 369 тыс. рублей, а от кладбищ - 181 тыс. Обители принадлежали сдаваемые в аренду 14 жилых домов на близлежащих проспектах и улицах, а также 41 амбар, 60 кладовых и 4 подвала на набережной Невы. Кроме того, лаврской собственностью являлись 103 земельных участка в городе, 51 десятина земли и водяная мельница в имении Серафимово Лужского уезда Петербургской губернии[i].
В лаврских зданиях размещалась двухклассная Александро-Невская церковно-приходская школа на 100 мальчиков-певчих Митрополичьего хора, богадельня на 30 женщин, братская больница и лазарет Красного Креста № 279 для раненых и больных воинов. Он был создан на базе Рижского военного госпиталя, для которого 30 сентября 1915 г. мобилизационный отдел городской управы отвел здания Антониевского Духовного училища, больницы Духовной Академии, 4-й этаж Духовной Семинарии и некоторые другие помещения. До 1918 г. существовал еще один этапный лазарет имени Александро-Невской Лавры на театре военных действий (с 1916 г. во Франции, где он обслуживал русские войска), на содержание которого обитель внесла в октябре - декабре 1916 г. 13 тыс. рублей[ii].
Братия Лавры не стояла в стороне от бурных событий осени 1917 г. В ноябре она участвовала в выборе членов Учредительного собрания. А 11 ноября Святейший Синод удовлетворил ходатайство священномученика митрополита Петроградского Вениамина (Казанского) о разрешении в конце месяца согласно просьбе православного населения Петрограда изнести раку с мощами св. Александра Невского из Свято-Троицкого собора и совершить торжественный крестный ход по городу для служения Литургий, всенощных бдений в различных храмах и молебствий на площадях «о прекращении нестроений и бедствий в нашем Отечестве и о даровании державе Российской победы и одоления над врагами»[iii].
14 декабря 1917 г. наконец последовал указ Синода о результатах состоявшейся в мае-июле всесторонней ревизии обители. Проводившая ее комиссия выявила ряд злоупотреблений со стороны лаврского начальства, в частности, со стороны скончавшегося летом 1917 г. бывшего наместника архимандрита Филарета. В указе отмечалось: «Произведенная ревизия с одной стороны указывает на весьма несоответственное состояние религиозно-нравственной и духовной жизни Лавры, с другой - весьма многочисленные случаи нарушений со стороны бывших членов Духовного Собора Лавры и должностных лиц установленных по заведованию денежным и материальным имуществом Лавры правил и полную бесхозяйственность, проявленную теми же лицами, причем были открыты и прямые злоупотребления». Для исправления положения Синод предписывал провести целый ряд мер в различных областях лаврской жизни: «Обратить особливое внимание на упорядочивание богослужений и требоисправлений, строго держаться церковного устава, проводить решительные меры против поспешности, небрежности и сокращения в совершении божественной литургии, молебнов и панихид и вывести из употребления лаврскими хорами певчих песнопений итальянского стиля, а ввести в лаврское употребление пение строго церковного характера... озаботиться широкой организацией за лаврскими богослужениями проповеди, религиозно-нравственных чтений и бесед с народом... озаботиться привлечением в состав братии Лавры ученого монашества, оказывая этому всякое содействие и помощь... учредить новый особый орган для упорядочения обширного и сложного хозяйства Лавры и для заведования и отчетности по оному под наименованием Хозяйственного управления Лавры»[iv].
В указе содержались и административные распоряжения: Лавра оставалась в непосредственном ведении Синода, священномученик епископ Прокопий (Титов) назначался настоятелем с освобождением от должности викария Елисаветградского; казначея архим. Геннадия, эконома иеромонаха Афанасия и члена Духовного Собора о. Товию предписывалось уволить с должностей, перевести в другие монастыри и «вчинить дело о их неблагоповедении». Кроме того, предлагалось члена Собора архим. Моисея перевести в другой монастырь, а благочинного иеромонаха Стефана, библиотекаря и архивариуса архим. Макария, свечника иеромонаха Серапиона и помощника благочинного иеромонаха Арсения освободить от должности. Для «приведения в порядок расстроенного хозяйства Лавры» настоятелю поручалось образовать под своим председательством особую временную комиссию из числа братии, членов Хозяйственного управления и синодального контроля[v].
Почти все указания Синода были вскоре выполнены. 21 декабря Духовный Собор постановил сохранить свое временное присутствие, исключив из него архим. Моисея и иеродиак. Товию, добавив бывших до мая 1917 г. членами Собора архим. Гедеона, иеромон. Всеволода и, проведя выборы еще двух новых членов от чередных иеромонахов (они вскоре избрали иеромон. Антония I) и иеродиаконов (выбравших иеродиак. Корнилия). Временное исполнение должности наместника было возложено на помощника председателя Собора архим. Авраамия (Чурилина). Другим своим постановлением от 2 января 1918 г. Духовный Собор назначил на должности уволенных от исполнения членов братии новых насельников: библиотекарем и архивариусом архим. Неофита, казначеем иеромон. Гурия, благочинным иеромон. Антония I, экономом иеромон. Платона.
Еще 27 сентября 1917 г. новым духовником обители вместо убитого иеромонаха Филарета был избран уважаемый насельниками бывший смотритель Киновии иеромонах Гавриил (Стефановский). К 1918 г. братия монастыря уже пополнилась целой группой выдающихся представителей ученого монашества - кандидатов богословия, недавно закончивших Духовные Академии, некоторые из которых даже были профессорскими стипендиатами. К ним относились иеромонахи Гурий (Егоров), Иннокентий (Тихонов), Нектарий (Трезвинский), Серафим (Якубович) и др.[vi] Таким образом, Лавра вступила в пору безбожных гонений преобразованной и обновленной, что во многом помогло ей выстоять и просуществовать до 1933 г. - значительно дольше всех других главных монастырей на территории Советской России.
С первых дней Октябрьской революции стал завязываться трагический конфликт Церкви с новой властью. Антиклерикальная политика Совета народных комиссаров основывалась на двух предпосылках: мировоззренческой несовместимости марксизма с религиозной верой и отношении к Церкви как к союзнице царизма, а после свержения самодержавия - эксплуататорского строя. Поэтому религиозные организации начали усиленно вытесняться из социально-политической, экономической, культурной жизни страны. Уже первые постановления советской власти непосредственно затронули большинство сфер жизнедеятельности Церкви (и Александро-Невской Лавры в частности). Так, декрет о земле II съезда Советов и основанный на нем декрет о земельных комитетах от 4 декабря 1917 г. касался и наделов храмов и монастырей. Национализация частных банков повлекла утрату хранившихся там вкладов духовенства. В декабре были приняты декреты о передаче всего дела образования, включая богословские учебные заведения, в ведение Наркомпроса, актов регистрации рождений, брака и смерти - в исключительное ведение государственных организаций.
Как уже отмечалось, 31 декабря в газетах был опубликован проект закона об отделении Церкви от государства, и Петроградский митрополит Вениамин выразил свое категорическое несогласие с ним, отправив 10 января открытое письмо в Совнарком. Это активизировало антицерковные акции в Петрограде. В первой половине января начались правительственные действия, явно предвосхищавшие готовившийся закон - закрытие дворцовых и некоторых домовых церквей, изъятие синодальной типографии и т.д. Но основной удар большевистское руководство решило нанести по центру церковной жизни Петрограда - Александро-Невской Лавре, учитывая, что в ее стенах находилась и резиденция митрополита. Именно в Лавре состоялось первое открытое столкновение богоборческой власти и Русской Православной Церкви, причем Церкви удалось одержать единственную крупную победу над большевистским правительством в их многолетней неравной борьбе.
О методах действия коммунистов насельники обители получили некоторое представление еще до попытки ее захвата. Утром 6 января 1918 г. в Духовный Собор Лавры поступило предписание 1-го Александро-Невского комиссариата Петроградской городской милиции о том, что на основании распоряжения совета рабочих и солдатских депутатов «воспрещается... 6-го января крестный ход». А 11 января состоялось захоронение на Никольском кладбище монастыря министров Временного правительства А.И. Шингарева и Ф.Ф. Кокошкина, убитых революционными матросами в Мариинской больнице, куда они были перевезены из Петропавловской крепости. Тела погибших сопровождали из часовни больницы в Лавру несколько десятков тысяч людей, гробы некоторое время находились в церкви Святого Духа, где прошла заупокойная Литургия, а затем были преданы земле в восточной части кладбища (эти могилы сохранились)[vii].
Уже первые антицерковные акции вызвали возмущение верующих. В Петрограде начались собрания священнослужителей и представителей приходов, сначала городских, а затем и всей епархии. Первое такое собрание состоялось 11 января в здании Исидоровского епархиального училища под председательством владыки Вениамина. Оно вынесло резолюцию протеста по поводу захвата синодальной типографии, обсуждались и визиты разных комиссаров к ректору семинарии, в Духовное училище и к митрополиту с заявлениями, что все достояние Синода решено объявить собственностью народа, а также публичное выступление товарища наркома просвещения И.А. Шпицберга, объявившего о скором принятии мер к церковным властям за неповиновение Совету народных комиссаров, в том числе о выселении митрополита Вениамина из его покоев в Лавре[viii].
И действительно, 13 января 1918 г. Народный комиссариат государственного призрения издал распоряжение о реквизиции жилых помещений Лавры и покоев митрополита для своих нужд под богадельни и приюты. В тот же день в Лавре появились представители наркомата, в том числе секретарь народного комиссара, известной революционерки А.М. Коллонтай А. Цветков, в сопровождении вооруженных бойцов Ревельского сводного отряда моряков. Они заявили, что им поручена реквизиция всех капиталов монастыря, выяснение количества всех проживавших в Лавре лиц духовного звания, и начали детальный осмотр зданий. Однако кто-то из богомольцев сообщил в I Рождественский комиссариат, что матросы грабят и убивают монахов, и вскоре в обитель прибыл караул комиссариата и наряд милиции. После разбирательства был составлен акт, что «грабежей и насилия не было», но представителям наркомата, не имевшим официальных документов о реквизиции, пришлось удалиться[ix].
На следующий день на имя настоятеля епископа Прокопия поступило официальное уведомление от наркома А. Коллонтай: «Вследствие постановления народного комиссара о реквизиции всех жилых и пустующих помещений со всем инвентарем и ценностями, принадлежащих Александро-Невской Лавре, настоящим предписывается Вам сдать все имеющиеся у Вас дела по управлению домами, имуществами и капиталами Лавры уполномоченному лицу от Министерства государственного призрения, по предъявлению им соответствующего документа»[x].
После этих событий 14 января в зале Общества распространения религиозно-нравственного просвещения на Стремянной улице состоялось собрание духовенства и прихожан, решившее «твердо заявить народным комиссарам, что православный русский народ на допустит отобрания имущества у монастырей и храмов... не допустит поругания его заветных святынь, встанет на их защиту от поношения тех, кои будучи не русскими и не православными, этих святынь не могут понимать и ценить»[xi].
В пять часов вечера 14 января в Троицком соборе Лавры начался акафист. В богослужении участвовали митрополит Вениамин, его викарии, монашествующие и духовенство епархии. Собор оказался переполнен, как в Светлую заутреню. Настроение богомольцев было чрезвычайно напряженное, многие рыдали. Богослужение продолжалось несколько часов. По окончании его владыка благословлял молящихся и успокаивал их. Богомольцы обратились к митрополиту с предложением немедленно организовать особую охрану Лавры и заявили, что они здесь же, в церкви умрут, но не допустят разорения святыни: «Пусть нас кормят мякиной, пусть над нами издеваются, пусть окончательно лишат всего, но Бога отнять мы не допустим», - заявили они. Затем богомольцы обратились к владыке с просьбой, чтобы в случае вторичного прибытия незваных гостей он распорядился ударить в большой колокол, что послужит сигналом, по которому все дорожащие своей верой и святынями явятся в Лавру. Митрополит Вениамин, успокаивая собравшихся, сказал им: «Это - ответ на мое обращение к народным комиссарам, которые, не услышав моего голоса, может быть, услышат голос народа... Православный народ должен немедленно выступить с протестом и, я уверен, что по милости Божией разрушение церковного строя будет предотвращено»[xii].
16 января в зале Общества религиозно-нравственного просвещения состоялось еще одно многолюдное собрание верующих, уже в присутствии владыки Вениамина и двух викарных епископов. Митрополит сообщил о посещении его чиновником Наркомата призрения М.С. Иловайским, который сказал, что с этого дня Лавра переходит в ведение «народа». Для жительства митрополиту отводилось небольшое помещение. Настоятель Казанского собора прот. Философ Орнатский предложил в ближайшее воскресенье из всех храмов столицы устроить крестный ход к Лавре. Собрание единогласно приняло это предложение и резолюцию протеста против попытки захватить обитель и против предполагаемого захвата духовно-учебных заведений. Также единодушно было принято предложение отправить в Москву к Патриарху особую делегацию с просьбой восстановить митрополита Вениамина в правах настоятеля Александро-Невской Лавры и осведомить Патриарха о положении в Петрограде. В заключение с горячей речью выступил священник Никитин, отметивший трагическое положение духовенства. Для того чтобы поднять религиозное воодушевление в народных массах, он предложил просить Патриарха Тихона разрешить прибыть в Петроград некоторым оптинским старцам. Митрополит Вениамин заявил, что он будет просить Патриарха благословить прибыть в столицу старца Зосимовской пустыни Алексия, который вынул жребий при избрании Первосвятителя[xiii].
Между тем определенная информация (видимо, искаженная) о событиях в Лавре уже дошла до Патриарха Тихона, и он 17 января послал встревоженную телеграмму епископу Прокопию: «Благоволите срочно прислать подробный доклад кем, как, по чьему приказу захвачена Лавра». Как видно из резолюции настоятеля в тот же день подробный доклад Первосвятителю был послан членом Всероссийского Поместного Собора Жуковичем[xiv].
Под принятой 16 января в зале на Стремянной ул. резолюцией были собраны подписи в петроградских храмах, а затем ее послали властям и опубликовали в газетах. Однако как эта резолюция, так и непосредственные переговоры настоятеля Лавры в Совнаркоме не дали результатов. Руководству епархии, получавшему противоречивую информацию, не было даже официально разъяснено, что речь не идет о полной ликвидации монастыря, что резко усилило конфронтацию. 16 и 18 января к настоятелю с соответствующим мандатом являлся назначенный комиссаром по реквизиции Лавры Иловайский и требовал сдачи ему обители со всеми капиталами, документами, движимым и недвижимым имуществом, но получил категорический отказ.
Желая избежать открытого столкновения, утром 19 января Духовный Собор Лавры обратился с посланием к А.М. Коллонтай, в котором сообщалось о требованиях Иловайского, фактически означавших ликвидацию обители, и подчеркивалось: «Между тем из переговоров, имевших место в Смольном, выясняется, что речь идет о помещениях для устройства приютов и богаделен для увечных, инвалидов и вообще лиц, потерявших трудоспособность. Такая постановка вопроса совершенно меняет дело и Лавра, как и всякая другая православная обитель, не откажется, конечно, со своей стороны оказать всякое содействие и помощь в этом деле. Ввиду такого разночтения, а также ввиду того, что среди православных происходят большие волнения... Духовный Собор покорнейше просит Вас дать возможность Лавре выяснить дело, прежде всего, путем личной беседы с Вами представителей Лавры, а затем образования смешанной комиссии»[xv].
Но встретиться с монахами Коллонтай не пожелала. Несомненно, что объявленное устройство в обители богадельни было лишь предлогом для намеченного выселения митрополита, викарных епископов и насельников, а также попытки поживиться за счет казавшихся новым властям «несметными» богатств Лавры. Планируемая акция являлась незаконной даже по советским понятиям - ведь закон об отделении Церкви от государства (и национализации церковного имущества) еще не был принят. Результатом стало трагическое столкновение, завершившееся кровопролитием.
Около часа дня 19 января Иловайский, по распоряжению Коллонтай, в сопровождении 17 красногвардейцев и матросов (которых прислал муж А.М. Коллонтай нарком по военно-морским делам П. Дыбенко) прибыл силой добиваться выполнения своих требований. Первоначально комиссар прошел к владыке Вениамину, которому предъявил требование очистить митрополичьи покои. Иловайский, между прочим, спросил митрополита, знает ли он, что такое комиссар, и тут же пояснил, что это лицо, которое имеет право распоряжаться лаврским имуществом и выселить того, кого найдет нужным. В ответ владыка заявил, «что он может протестовать против посягательств на право Православной Церкви только христианскими мерами. Во всяком случае, он, будучи избран на митрополичью кафедру, считает долгом охранять лаврское имущество, которое принадлежит обществу православных людей, являющихся живыми членами Церкви. Если нужно для благотворительных целей лаврское помещение, то это, во всяком случае, не является достаточным основанием для реквизиции всего лаврского имущества»[xvi].
Иловайский повторил свое требование и заявил, что, если его не выполнят, он вынужден будет применить силу. Затем комиссар в сопровождении красногвардейцев направился в собрание Духовного Собора Лавры, где в то время находился преосвященный Прокопий, и потребовал от него сдать все лаврское имущество: вещи, капиталы и помещения. Епископ категорически отказался исполнить это требование, тогда его объявили арестованным и отвели в келию. Члены Духовного Собора Лавры также были объявлены арестованными, и к ним был приставлен караул из 4 красногвардейцев.
Матросы заняли все проходы в Лавру, не пропуская никого в обитель или из нее. После этого комиссар приступил к обыску в монастырских подвалах. Красногвардейцы говорили, что ищут оружие и продовольствие, но вместо «сказочных запасов» нашли лишь 10 мешков картофеля и 10 пудов гороха. В это время с лаврской колокольни раздался набат. Оказалось, что находившиеся в лаврском дворе богомольцы, узнав о появлении красногвардейцев и арестах монахов, по собственной инициативе бросились на колокольню и забили тревогу. К Лавре стал быстро стекаться народ; особенно много было женщин. Слышались крики: «Православные, спасайте церкви!» К собравшимся вышел Иловайский с несколькими матросами, которые были вооружены винтовками, а сам комиссар все время угрожал толпе револьвером, который держал наготове. В адрес комиссара послышались угрожающие крики. Его окружили со всех сторон. Затем толпа обезоружила матросов, а комиссара сбила с ног, отобрав у него предварительно револьвер. Дело по всей вероятности кончилось бы самосудом, если бы находившиеся возле Иловайского монахи не стали успокаивать народ. Один из них, прикрывая комиссара, быстро повлек его к Тихвинскому кладбищу, провел окольными тропинками и сдал на руки солдатам прожекторной команды, помещавшейся в одном из лаврских зданий. Красногвардейцы же побросали оружие и разбежались. Верующие направились в келию епископа Прокопия и объявили его освобожденным. Караульные, приставленные к членам Духовного Собора, стали умолять арестованных спасти их от разъяренной толпы. Тогда иеродиакон Корнилий провел их через один из выходов в безопасное место[xvii].
Через некоторое время к реквизиторам на двух грузовиках прибыла помощь в виде вооруженных матросов и красногвардейцев с двумя пулеметами. Их поставили на лаврском дворе возле церкви Св. Духа. По звонарям было дано несколько залпов, но набат продолжался. Вернувшийся Иловайский с красногвардейцами вошел, не снимая фуражки, в церковь, заполненную богомольцами, и потребовал указать проход на колокольню. Взобравшись туда, он с револьвером в руке согнал звонарей. Внизу красногвардейцы и солдаты энергично изгоняли богомольцев из лаврского двора. Было произведено несколько выстрелов, одним из которых оказался тяжело ранен в бедро книгопродавец Усов, отправленный в лаврский лазарет. Тогда же от пуль пострадали два мальчика. А вскоре пролилась кровь святого новомученика о. Петра Скипетрова.
За сутки до трагических событий в Лавре протоиереи Скорбященской церкви на Шлиссельбургском пр. П. Скипетров и В. Покровский были вызваны митрополитом к себе (19 января к трем часам дня в Александро-Невскую Лавру). На дороге, при входе в монастырь со стороны Духовной Академии, им сообщили, что в Лавре неспокойно, были слышны выстрелы. У самой обители их встретил сын о. Петра, воспитанник Духовной семинарии Николай Скипетров, который настойчиво просил не идти дальше. Однако протоиереи, несмотря на предупреждение о возможной опасности, пошли в Троицкий собор, где совершался молебен епископом Прокопием, помолились у мощей св. благ. князя Александра Невского и по прямой аллее из собора пошли к покоям митрополита Лавры. Войдя в коридор главного подъезда, протоиереи увидели нескольких красногвардейцев, которые пререкались с женщинами и угрожали им винтовками и револьверами. О. Петр обратился с горячим пастырским увещанием к вооруженным людям не производить насилия над верующими, не издеваться над народными святынями. Не прошло и нескольких секунд, как последовал выстрел из револьвера со стороны одного из красноармейцев, и священник, как подкошенный, безмолвно опустился на пол коридора. Лицо его имело совершенно спокойное выражение, но показавшаяся мгновенно изо рта кровь свидетельствовала, что он ранен. Поле ранения пастыря вооруженные люди убежали из Митрополичьего корпуса, скрывшись от возбужденной толпы.
Потерявшего сознание о. Петра подняли на руки прот. В. Покровский, Н. Скипетров, семинарист Климович и лекарский помощник Хмыров и бережно перенесли в лаврскую братскую больницу. Сюда был вызван по телефону сын о. Петра, врач П.П. Скипетров, который нашел отца в крайне тяжелом состоянии. Револьверная пуля прошла через нижнюю челюсть и остановилась в области шеи. Экстренная медицинская помощь привела раненого на краткий момент в сознание, он попросил воды, а затем отрывисто сказал: «Маму... детей... благословить... умираю... Владыку митрополита...» Пытался благословить подошедших детей, но это ему не удалось, так как он уже не мог поднять руки. Ввиду необходимости немедленной серьезной помощи раненому, он был перенесен на руках в лазарет союза городов № 246, располагавшийся по Невскому пр., 135. Здесь о. Петр и скончался вечером 20 января, в этот день новомученика посетил митрополит Вениамин, благословивший пастыря. Погребение же священника состоялось 22 января на Тихвинском кладбище Лавры, за алтарем Тихвинской церкви[xviii].
После ранения прот. П. Скипетрова красногвардейцы еще около двух часов оставались в Лавре. Они обыскивали здания и, в частности, искали иеромонаха Гурия (Егорова), участвовавшего в разоружении первого отряда. Заняли красногвардейцы также канцелярию и покои митрополита, владыка удалился в отдаленную келию, соединенную с Крестовой церковью. Чтобы напугать народ, захватчики стреляли в воздух из пулеметов, но выстрелы и насилие не испугали богомольцев. Монахам стоило больших усилий удерживать их от физического сопротивления красногвардейцам. Верующие все прибывали и, в конце концов, насильникам пришлось отступить, около шести часов вечера они оставили Лавру и уехали в направлении Смольного. После этого в покоях митрополита был созван Духовный Собор обители, на котором постановили поручить ее охрану воинской части, расквартированной на территории монастыря. Многие лаврские богомольцы также решили на ночь остаться в Лавре, чтобы в любую минуту встать на защиту святынь в случае новой попытки из захвата.
Чувство негодования и раздражения, которые вызвали в народных массах набеги красногвардейцев на Лавру, смутило даже обитателей Смольного. Вечером 19 января они предложили настоятелю Лавры успокоить народ и заявили, что их неправильно поняли. «Не могу выразить удивления, - говорил епископ Прокопий, - что Смольный, в течение последних дней занявший вполне определенную позицию по отношению к нам, теперь старается переменить ее на примирительную. Еще несколько дней назад мы пробовали вступить в переговоры с Советом народных комиссаров, но последние не желали нас выслушать, всякий раз давая уклончивый ответ на нашу просьбу об отмене секвестра имущества Лавры, как распоряжения незаконного. Вчера вечером после событий, разыгравшихся в Лавре, Смольный заволновался и управляющий делами Совета народных комиссаров Бонч-Бруевич заявил, что братия Лавры неправильно поняла декрет, что в данном случае СНК имел в виду распределение инвалидов в зданиях Лавры. Я ответил Бонч-Бруевичу, что действия комиссара Иловайского способны не успокоить богомольцев, а наоборот вызвать дальнейшие эксцессы. Что же касается размещения инвалидов в зданиях Лавры, то на это мы с самого начала возникновения инцидента готовы пойти и предоставить свободные помещения в распоряжения комиссара призрения»[xix].
Ночь с 19 на 20 января прошла спокойно. После ухода красногвардейцев и матросов лаврским духовенством было отслужено благодарственное молебствие при огромном скоплении молящихся. Затем в Крестовой митрополичьей церкви была отслужена всенощная. После нее богомольцы и насельники собрались в помещении лаврской трапезной, где состоялось многолюдное собрание. На нем после горячего обсуждения ситуации было принято решение спешно организовать из мирян и монашествующих православное братство Александро-Невской Лавры для отстаивания интересов обители, охраны церковного достояния и «разъяснения народу пагубности последних действий по отношению к святыням Православия». С 4 часов утра во всех лаврских храмах непрерывно совершались богослужения, толпы молящихся, идущих со всех концов столицы, начали заполнять их. Митрополита Вениамина посетила депутация рабочих Стеклянного и Фарфорового заводов, они выразили готовность «до последней возможности» защищать имущество Лавры[xx]. Затем явилась делегация от рабочих Экспедиции заготовления государственных бумаг, которая просила разрешить ей участвовать в охране святынь Лавры, чтобы предотвратить эксцессы и т.д.
Еще днем 19 января Духовный Собор Лавры отправил Патриарху Тихону в Москву телеграмму, где указал, что занятие обители является нарушением свободы Церкви, и просил Первосвятителя приехать в Петроград для личного ознакомления с положением дел и переговоров с властями. А настоятель монастыря епископ Прокопий отправил послание о насилии против Лавры в адрес Всероссийского Поместного Собора.
Первые антицерковные акции не остались без ответа Патриарха. Они, а также становившаяся все более кровавой гражданская война, явились причиной появления его знаменитого воззвания от 19 января 1918 г. В нем Патриарх заклеймил «открытых и скрытых врагов» истины Христовой, которые ненавистью, братской междоусобицей и кровопролитием по всей стране выполняли «дело сатаны», и предал их анафеме. Большевики или советская власть в послании прямо не упоминаются, и не исключено, что Первосвятитель «при неясных для него обстоятельствах обрушил ее на разные силы, участвовавшие в кровавой борьбе», однако богоборческие действия Совнаркома, в том числе против Александро-Невской Лавры, конечно же, имелись в виду. 20 января в Казанском соборе его настоятель протоиерей Философ Орнатский впервые в Петрограде зачитал воззвание Патриарха (его успели размножить и отдать по церквам для оглашения на следующий день). Духовный Собор Лавры также решил напечатать на средства обители для раздачи богомольцам 20 тыс. экземпляров воззвания и выделил 26 января 600 руб. Невской типографии для уплаты за эту работу[xxi].
Много сделал для защиты Лавры и предотвращения дальнейших столкновений митрополит Вениамин. Он отсрочил свой приезд в Москву на открывавшуюся сессию Всероссийского Поместного Собора и 20 января отдал распоряжение о совершении на следующий день общегородского крестного хода из всех храмов к Лавре в защиту Церкви. Как отмечалось на заседании Поместного Собора, «этим исполнилось лишь требование верующего народа. И только в случае, если будут поставлены заставы, решили не брать народ в крестный ход и помолиться в соборе. Когда в субботу об этом сообщили народу, народ говорил: «Пойдем!» В некоторых храмах исповедовались и приобщались Святых Тайн. Говорили: «Пойдем, хотя бы и на расстрел». В «Вечернем голосе» было напечатано, что крестный ход будет запрещен. Но, вероятно, власть учла народное настроение, и Бонч-Бруевич не только не запретил, но даже заявил, что они не противники веры, и сделал распоряжение об аресте нарушающих порядок во время крестного хода и отправления в Смольный в комнату № 75. Эти распоряжения были напечатаны и разбрасывались из автомобиля параллельно крестному ходу»[xxii].
В грандиозном воскресном крестном ходе участвовало по церковным оценкам до полумиллиона, а по данным властей - 50 тыс. человек (газеты того времени почти единодушно полагали, что участников по самым скромным подсчетам было не менее 250-300 тыс.). В 12 часов с паперти Троицкого собора архимандрит Авраамий (Чурилин) огласил послание Патриарха к чадам Церкви. К 2 часам дня около 200 отдельных процессий слились в один грандиозный крестный ход, пришедший на лаврскую площадь. Под звон колоколов из обители вышел митрополит во главе братии вместе с викарными епископами и тысячным сомном петроградского духовенства. Владыка отслужил молебен о спасении Церкви от надвигавшихся на нее бедствий. Лавра не могла вместить всех желавших, и митрополит выступил после молебствия перед верующими с особого помоста на площади перед ней: «В переживаемые дни родина наша, некогда Русь святая, превратилась в пещеру погребальную. И наполнена эта пещера телами людей, которые ходят, действуют, много говорят, но которые духовно мертвы для веры, для блага родины, для любви и сострадания к ближним и для голоса совести своей... Думали предоставлением свободы произволу и страстям человеческим, обещанием всех благ земных, рассыпанием денег заставить людей забыть про небо, про Бога, про совесть. Но это средства, цели не достигающие. Бывшие дорогие братья наши, дети общей семьи, знайте, что невозможно бороться с Богом, нельзя искоренить веру. Гонения на веру только укрепляют ее. Так было, так будет, так и теперь есть».
Затем крестный ход во главе с митрополитом Вениамином двинулся к Казанскому собору, при подходе к которому владыка сказал еще одну небольшую речь: «...мы боялись тогда, когда устраивали крестный ход, что он закончится неблагополучно, но вот Господь, светящий и добрым, и злым, послал нам солнышко, и все мы живы и здоровы. Поэтому будем теперь в вере до готовности пострадать даже до самой смерти, как завешал нам протоиерей Скипетров, убитый у порога своего архипастыря». В целом все завершилось без столкновений, лишь некоторые усердные богомольцы срывали шапки с неснимавших их при виде крестного хода[xxiii].
Ежедневная пресса на лаврские события отозвалась с редким единодушием. Газеты всех направлений, исключая большевистские, сурово осуждали насильников, посягнувших на святое святых народной души. В «Нашем веке» 20 января Д. Философов писал о «Новом фронте» - фронте физической борьбы с Церковью: «Я еще не знаю всех подробностей событий в Лавре, но уже в народных массах ходят слухи не только о кощунствах, но и о предстоящей реквизиции самих храмов, прекращении богослужений. Слухи эти падают на очень благоприятную почву, и кто знает, какие плоды на ней вырастут? Те самые массы, которые в вопросах материальной жизни настроены очень большевистски, могут «разделиться» и начать воистину братоубийственную войну. В данном случае, авторитетным судьей является недавно избранный митрополит Петроградский Вениамин. Он хорошо осведомлен о настроении паствы. На днях он обратился к властям с официальным письмом, в котором очень скромно и незлобно предупредил о нежелательности резких мер, оскорбляющих религиозное чувство народа. С этим указанием необходимо считаться. В конце концов, для Церкви, как таковой, никакие гонения не опасны. Всякие гонения «очищают» Церковь, укрепляют ее моральный авторитет. История дает нам неопровержимые тому доказательства»[xxiv].
Даже орган эсеров «Воля страны» в те дни писал: «Теперь, при диктатуре большевизма, в церквах появляются вооруженные отряды с пулеметами. Ими фабрикуются новые святые, они создают мучеников на почве религиозной так же, как создают они их во всех других областях русской жизни. Борьба, предпринятая Смольным для проведения в жизнь своих декретов, в той форме, в которую она вылилась в Лавре, ничего, кроме самого взрыва ненависти, не может вызвать. Убийство несчастного свящ. Скипетрова так же отвратительно, как расстрел манифестации 5 января и убийство Шингарева и Кокошкина. Большевики возвращают Россию к средневековью. Ко всем ужасам войны классовой, национальной, партийной, областной и внешней они прибавляют еще войну религиозную, быть может, самую страшную и самую нелепую из всех»[xxv].
В ходе общегородского крестного хода одна из процессий верующих прошла мимо здания Смольного, и Ленин мог лично наблюдать провал первой крупной антицерковной акции. Совнаркому пришлось отреагировать на события. В ночь с 21 на 22 января состоялось чрезвычайное заседание советского правительства, на котором был заслушан доклад о сложившейся в связи с крестным ходом ситуации. После дискуссии народные комиссары решили вопрос о занятии помещений Лавры пока оставить открытым, но из ленинской биохроники известно, что председатель Совнаркома вскоре указал А. Коллонтай на недопустимость самочинных, не согласованных с правительством действий и распорядился подобрать для инвалидов другие помещения. Правда, все эти упреки в адрес Коллонтай в самочинности были безосновательны. Из той же ленинской биохроники видно, что еще в конце 1917 г. в СНК ставился вопрос о передаче монастырей в ведение Наркомата государственного призрения, а 4 января 1918 г. речь шла уже непосредственно о реквизиции Александро-Невской Лавры[xxvi]. Скорее всего на Коллонтай решили возложить ответственность за неудачный исход акции.
Большевистская печать также была вынуждена оправдывать действия властей и 21 июня опубликовала официальное сообщение о событиях в Александро-Невской Лавре, в котором утверждалось, что большинство монахов готовы к совместной работе с комиссарами призрения, а упорствует только один епископ Прокопий, который не сдает ни помещения, ни инвентарь. Пространно говорилось о том, что комиссара Иловайского, красногвардейца и какого-то политического эмигранта избили. При этом ни одним словом не упоминалось о том, что в Лавре были расставлены пулеметы и что убили священника только за то, что он осмелился говорить о поругании святынь. Однако замолчать это преступление оказалось невозможно, и СНК опубликовал второе сообщение - об убийстве о. Петра Скипетрова, коренным образом извратив обстоятельства дела. Лживо утверждалось что красногвардеец, окруженный толпой возбужденного народа, убил протоиерея после того, как последний ударил его посохом. Также ложно говорилось, что вскрытие тела о. Петра нельзя было произвести потому, что к лазарету явилась толпа истеричных женщин и угрозами заставила выдать им тело убитого. Врач лазарета, в который доставили тело о. Петра, Ф.А. Верховский указывал, что никакой толпы женщин не было, а прах выдали священникам и диаконам - сослуживцам покойного. Их просьбу о выдаче тела убитого удовлетворили, так как причина смерти была совершенно ясна, и вскрытия не требовалось. 22 января Лавру обследовала для выяснения обстоятельств, при которых был убит протоиерей, следственная комиссия под председательством В.Д. Бонч-Бруевича. Ей пришлось признать, что необходимости в стрельбе не было, и комиссар Иловайский несет ответственность за бездействие в момент убийства[xxvii].
В то же время большевистская пресса попыталась дискредитировать епископа Прокопия, возложив на него основную вину за трагические события в Лавре. Это вызвало возмущение и естественный протест верующих. В городе было распространено воззвание, в котором говорилось: «Мы выражаем свое глубокое негодование против гнусной лжи, возводимой на досточтимого епископа Прокопия. Нелепость чудовищной клеветы и обвинения нашего глубокочтимого Владыки в провокации, приведшей к вызову красногвардейцев и к убийству о. Скипетрова, столь бессмысленны в своем содержании, что не нуждаются в серьезном опровержении. Мы, бывшие ближайшими свидетелями событий 19-го января, можем только пожалеть, что настоящее бесправное время не дает возможности оградить чтимое имя Владыки от подобной инсинуации. Заявляем, однако, что мы считаем личность святителя Божия неприкосновенной и суду революционного трибунала не подлежащей, и потребуем строжайшего расследования всех обстоятельств дела при нашем участии»[xxviii]. Под воззванием стояло пятьсот подписей. В этих обстоятельствах власти привлечь епископа к суду не решились.
У насельников Лавры возмущение вызвало прежде всего утверждение большевистских газет об их готовности сотрудничать с Иловайским. В этой связи 24 января состоялось общее собрание монашествующих обители, «которое выслушав сообщение о готовности, якобы, большинства братии помогать комиссару государственного призрения в деле реквизиции им Лавры с негодованием отвергло эту клевету, и затем по предложению председательствовавшего в собрании настоятеля Лавры епископа Прокопия, для вящего уверения, вопрос этот был подвергнут тайному голосованию, причем общее собрание единогласно решило не допускать передачу Лавры в ведение Комиссариата государственного призрения. Что же касается предоставления свободных помещений военноинвалидам, то Лавра, конечно, никогда в этом не откажет, как равно и в содержании их, насколько позволят средства»[xxix].
Некоторое время угроза Лавре еще оставалась реальной, и в этих условиях отдельные насельники проявили малодушие. Так, иеродиакон Пантелеимон (Киселев) в конце января подал прошение в Духовный Собор о разрешении ему отбыть в отпуск на родину в Орловскую губернию на 6 месяцев. Мотивировал он свою просьбу необходимостью улучшения питания по состоянию здоровья, «а в Петрограде в настоящее время полное отсутствие не только более питательных продуктов, но даже хлеба». Однако действительной причиной отъезда был страх за свою жизнь. В письме от 13 декабря 1919 г. иеродиакон писал митр. Вениамину, прося об обратном приеме в обитель: «Я выбыл из Лавры в то самое время, когда со Смольного нападали и резали братию и убили протоиерея Петра, и я не раз попадал под выстрелы и решился уехать на родину»[xxx]. Впрочем подавляющее большинство насельников решило защищать монастырь до последней возможности. Вечером 23 января состоялось первое собрание образованного братства мирян и духовенства обители по охране лаврских святынь, председателем братства стал митрополит Вениамин. В связи с борьбой вокруг Лавры на 31 января был намечен приезд Патриарха Тихона в Петроград, но Первосвятитель заболел, и его поездка в северную столицу в то время не состоялась.
События в Петрограде сразу оказались в центре внимания возобновившего с 20 января после перерыва свою работу Поместного Собора. На его первом собрании было оглашено послание настоятеля Лавры, 24 января на другом заседании сообщение о крестном ходе в Петрограде сделал прот. Философ Орнатский, призвавший выявить свою силу: «Пора сказать, что разбойники взяли власть и управляют нами. Мы терпели, но терпеть далее невозможно, потому что затронуто Святое Святых русской души - Святая Церковь... На сознательное мученичество идти не следует, но если нам нужно пострадать и даже умереть за правду - это надо будет сделать»[xxxi]. Орнатский также поблагодарил Собор за присвоение митрополиту Вениамину древнего и почетного титула священноархимандрита Александро-Невской Лавры.
27 января вышел официальный указ Свят. Синода о назначении владыки Вениамина священноархимандритом и настоятелем обители с освобождением епископа Прокопия от настоятельства. Но в тот же день митрополит написал на указе резолюцию: «Прошу Преосвященнейшего Прокопия на прежнем основании продолжить исполнение обязанностей наместника Лавры, впредь до новых распоряжений Высшей церковной власти». Таким образом, епископ Прокопий еще более двух месяцев руководил практической жизнью обители. Права же настоятеля некоторое время были ограничены указом Свят. Синода от 19 января 1918 г., согласно которому принятие решений о пострижении в монашество было предоставлено Духовному Собору и настоятелю Лавры, а о рукоположении и награждении насельников - Синоду по представлениям настоятеля. Один из первых указов владыки Вениамина после назначения его священноархимандритом был посвящен правильности богослужения: «Председателю Духовного собора сделать соответствующие распоряжения и иметь неослабное наблюдение за точностью исполнения церковного устава и благоговейным совершением богослужения в Лавре...; все церковное чтение должно быть неторопливо и внятно, и чтец обязан выходить для чтения на середину храма, особенно в соборе... Вообще на уставность и чинность богослужения прошу обратить особое внимание, без совершенно ненужного промедления и затягивания в пении в ущерб полноте службы»[xxxii].
[i] Российский государственный исторический архив (РГИА), ф. 815, оп. 11-1917, д. 65, л. 59; Зыбковец В.Ф. Национализация монастырских имуществ в Советской России (1917-1921 гг.) М., 1975. С. 200, 202-203.
[ii] РГИА, ф. 815, оп. 14, д. 155, л. 18, 55.
[iii] Там же, д. 753, л. 1-2.
[iv] Там же, оп. 11-1917, д. 82, л. 40-42.
[v] Там же, л. 41-49.
[vi] Там же, оп. 14, д. 158, л. 87-91.
[vii] Там же, оп. 11-1918, д. 64, л. 1; Наши ведомости. 1918. 11 января.
[viii] Церковные ведомости (Прибавления). 1918. № 1. С. 23-24.
[ix] РГИА, ф. 815, оп. 11-1918, д. 96, л. 1.
[x] Церковные ведомости (Прибавления). 1918. № 1. С. 26.
[xi] Там же, С. 27.
[xii] «Просто» насилие. К 75-летию попытки захвата Свято-Троицкой Александро-Невской Лавры большевиками в 1918 году // Санкт-Петербургские епархиальные ведомости. 1994. Вып. 12. Ч. 1. С. 38.
[xiii] Там же. С. 38-39.
[xiv] РГИА, ф. 815, оп.11, д. 96, л. 4.
[xv] Там же, л. 3-3об.
[xvi] Утро России. 1918. 20 января.
[xvii] Там же; «Просто» насилие. С. 39.
[xviii] Попов И.В. Новомученик протоиерей Петр Скипетров // Церковный вестник. 2000. № 4. С. 23-25; Петроградский церковно-епархиальный вестник. 1918. № 1. С. 4-5.
[xix] «Просто» насилие. С. 40.
[xx] Наши ведомости. 1918. 20 января.
[xxi] РГИА, ф. 796, оп. 445, д. 792, л. 9об, ф. 815, оп. 14, д. 159, л. 14, 18.
[xxii] Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяние. Кн. VI. Вып. 1. М., 1918. С. 58-59.
[xxiii] Степанова И. Житие Петроградского митрополита // Вечерний Ленинград. 1990. 11 августа.
[xxiv] Наш век. 1918. 20 января.
[xxv] Степанов (Русак) В. Свидетельство обвинения. Церковь и государство в Советском Союзе. Ч. 1. Нью-Йорк, 1987. С. 98.
[xxvi] Ленин В.И. Биографическая хроника. Т. 5. М., 1974. С. 98, 178, 218-219.
[xxvii] Наши ведомости. 1918. 24 января.
[xxviii] «Просто» насилие. С. 41.
[xxix] РГИА, ф. 815, оп. 11-1918, д. 96, л. 8-9.
[xxx] Там же, оп. 14, д. 99, л. 7-8.
[xxxi] Священный Собор Православной Российской Церкви. Деяния. Кн. VI. Вып. 1. С. 58-59.
[xxxii] РГИА, ф. 815, оп. 14, д. 159, л. 26.
.jpg)
