- Ты звал меня?
Я на зов явился...
- О, тяжело
Пожатье каменной его десницы!..
Проваливаются.
Пушкин Каменный гость
В час рассвета холодно и странно,
В час рассвета - ночь мутна.
Дева Света! Где ты, донна Анна?
Анна! Анна! - Тишина.
А.Блок Шаги командора
Фото: Статуя Командора у Сословного театра в Праге
Сюжет о Дон Жуане относится к тому, что наш известный
литературовед А.Н. Веселовский в свое время обозначил как «бродячие
мотивы» и «бродячие сюжеты». «Бродячий мотив», по Веселовскому - это
«простейшая повествовательная единица», из которых складывается сюжет
произведения. Происхождение большинства трудно установить, поскольку они
фактически не признают национально-литературных границ, кочуя из одной
литературы в другую. Поначалу такие мотивы живут в той части
словесности, которая носит народный, неавторский характер, затем
«осваиваясь» и авторской литературой, приобретая значительную сюжетную и
содержательно-смысловую сложность. Однако основной исходный «каркас»,
на который нанизывается сюжет, остается, в общем, неизменным, не
претерпевает значительных изменений. Для каждой эпохи различные мотивы
получают наибольшее распространение. В наше время, например, необычайно
популярна история графа Дракулы, составляющая основу многих вампирских
легенд. Подсчитать количество книг и фильмов, в которых вполне
реальное существование вампиров составляет реальную сюжетную основу, в
наше время, пожалуй, и невозможно.
История же о Дон Жуане, в основе которой - известная севильская
легенда, была особенно популярна в Европе на протяжении XVII - XIX
веков, захватив и часть XX. Это история о возмездии. Интересно, что, по
мнению ряда исследователей, никакой мистики в смерти одного из главных
прототипов Дон Жуана - севильского аристократа дона Хуана Тенорио вовсе
нет. Дон Хуан, известный соблазнитель и дуэлянт, пользовался полнейшей
безнаказанностью, поскольку ему покровительствовал никто иной, как сам
Педро, бывший на тот момент королем Кастилии. Поскольку добиться
справедливости у «действующей власти» было невозможно, то
монахи-францисканцы решили разобраться с греховодником самостоятельно.
Когда дон Хуан, по обычаю пользуясь расположением короля, похитил дочь
командора дона Ульоа, убив его самого, они ночью заманили его на
кладбище, к могиле командора, назначив свидание от имени молодой и
красивой женщины, убили его, а затем распустили слух, что он низвергнут в
ад статуей. Вот и вся любовь, никакой мистики; вполне себе
ренессансная такая история. (Происходило все вышеописанное в XIV веке).
Помимо этой истории, которая сама по себе носит полулегендарный
характер, у «Дон Жуанианы» есть и другие источники. Но дело вовсе не в
них. Гораздо важнее, что творческая мысль множества писателей на
протяжении веков была пристально прикована к истории севильского
дворянина.
Кто же такой Дон Жуан, в чем, собственно, заключается совершенно
особый характер его преступлений? Поскольку наша цель - вовсе не лекция
по истории литературы, мы не будем дальше ссылаться на конкретные
источники, исследуя различия между ними, за исключением немногих
важнейших для нас авторов и произведений.
Дон Жуан - не просто сластолюбец и дуэлянт, убийца многих людей. Он именно богоборец,
выражаясь словами знаменитого пассажа А.Ф. Лосева, носитель
титанического ренессансного начала, и в этом все дело. Дон Жуан Байрона
- это уже декадентское вырождение образа. Легенда гласит, что он
особенно любил развлекаться тем, что соблазнял монахинь (что для
строгой католической Испании является особенно тяжким грехом), причем
целью его было вовсе не просто чувственное удовольствие (как для
другого, не менее легендарного, хотя и вполне реального персонажа -
Казановы), но именно душевное несчастье очередной соблазненной
красавицы, лишение ее внутренней гармонии и покоя. (Пушкин отдаленно
использует «монашеский» мотив: его Дон Гуан в «Каменном госте»
вспоминает, как назначал свидание смертельно больной
(!) девушке, в которой находил «странную приятность», в монастыре или
близ монастыря). Он не просто герой-любовник, но именно, так сказать,
разбиватель сердец. И даже Мольер, сильно смягчивший мрачные стороны
легенды, говорит, что Дон Жуан, чтобы заполучить очередную женщину,
частенько вступал с ней в законный венчанный брак, тем совершая глумление над церковным таинством.
И в ключевой истории с командором, составляющей, как понятно, основу
всего сюжета, вовсе не блуд и убийство являются причиной столь
страшного наказания. Мало ли людей вступают в незаконные связи с
женщинами! Да и убийство Командора Дон Гуаном вовсе не было, например,
засылкой наемных убийц в спальню к слабому и беспомощному старику, в
нужный момент лишенному должной охраны. Командор был убит в честной
дуэли, и сам Дон Гуан вполне мог бы оказаться на его месте...
Для нас, представителей и носителей русской культуры, естественным
образом самой близкой вариацией на тему «дон жуанианы» является
«Каменный гость» Пушкина, на текст которого мы теперь и будем
преимущественно опираться.
С самого начала все действие окутано атмосферой смерти. Мир этой
трагедии - это своего рода граница, граница двух миров, и главное
преступление Дон Жуана (у Пушкина Дон Гуана) заключается не в том, что
он делает в этом мире, а в том, как он относится к миру тому, миру
иному. Именно отсутствие должного благоговения по отношению к мертвым,
непризнание запретной метафизической границы переполняет чашу терпения
Божия, «оживляет» статую, играющую роль палача. Это для кого-то, быть
может, статуя Командора - воплощение безжалостного рока. Для нас, людей
христианской культуры, совершенно понятно, что это никакой не рок, но
наказание, исходящее от действия промыслительного, толчок которому дает
сама свободная воля перешедшего черту, нераскаянного грешника.
Дон Гуан, конечно, бретер и любитель амурных похождений. Но у Пушкина
он более всего любит свое главное развлечение - игры со смертью.
(Мотив, характерный и для «Маленьких трагедий» в целом, см., например,
«Пир во время чумы»). Мы уже упомянули смертельно больную девушку,
которой он назначал свидание в монастыре или близ него. Убив Дон
Карлоса, брата Командора, он тут же обращается с недвусмысленными
намерениями к Лауре, его и своей любовнице, вызывая в той стихийное
неприятие, хотя и минутное («Как? При мертвом?»). С Донной Анной он
впервые сталкивается на кладбище, в усыпальнице ее мужа, прознав от
монахов, что после убийства Командора это единственное место, где ее
можно встретить. При этом у Пушкина также присутствует упомянутый выше
мотив, характерный для легенды в целом - мотив недолжного,
неблагоговейного заигрывания со священными смыслами и священными
предметами: узнав от тех же монахов, что вдова не общается с мирскими,
он, чтобы положить начало знакомству, переодевается монахом, используя
монашескую мантию и клобук (или как это там называется у католиков?)
для прикрытия своих нечистых намерений соблазнителя. Наконец, высшей
точкой неприкрытого вызова, который он бросает Богу, является ключевой
эпизод - приглашение статуи Командора к покоям Донны Анны, куда он
явится на ею самой назначенное свидание, чтобы обольстить ее: убитый
муж (который, по словам самого Дон Гуана, «верно, присмирел с тех пор,
как умер») приглашается для того, чтобы охранять прелюбодейство своей
вдовы со своим убийцей. Именно в этом, как мы уже указали, все
усиливающемся от безнаказанности, вызове Небу, заключено главное
преступление Дон Гуана, а вовсе не в блуде и убийстве как таковых.
Пушкин - великий гений; будучи писателем абсолютно светским, он
обладал поразительной способностью постигать именно христианские смыслы
в своей уникальной, не имеющей аналогов поэзии с помощью художественной
интуиции. Пушкин заложил основы расцвета последовавшей за ним русской
литературы, и многие художники последующих десятилетий на протяжении
всей своей творческой жизни были заняты в основном тем, что
разрабатывали, развивали в разных направлениях то, что у него было лишь
намечено. Глубочайшее христианское содержание сюжета о Дон Жуане,
увиденное и «прочитанное» гением Пушкина, было постигнуто в своей
последней мистической, метафизической глубине другим величайшим гением
русской поэзии - Александром Блоком. Поскольку стихотворение Блока
сравнительно невелико по объему и крайне необходимо нам для анализа, не
относясь к числу хрестоматийно известных текстов, позволим себе
привести его целиком.
Александр Блок
Шаги Командора
В.А. Зоргенфрею
Тяжкий, плотный занавес у входа,
За ночным окном - туман.
Что теперь твоя постылая свобода,
Страх познавший Дон-Жуан?
Холодно и пусто в пышной спальне,
Слуги спят, и ночь глуха.
Из страны блаженной, незнакомой, дальней
Слышно пенье петуха.
Что изменнику блаженства звуки?
Миги жизни сочтены.
Донна Анна спит, скрестив на сердце руки,
Донна Анна видит сны...
Чьи черты жестокие застыли,
В зеркалах отражены?
Анна, Анна, сладко ль спать в могиле?
Сладко ль видеть неземные сны?
Жизнь пуста, безумна и бездонна!
Выходи на битву, старый рок!
И в ответ - победно и влюбленно -
В снежной мгле поет рожок...
Пролетает, брызнув в ночь огнями,
Черный, тихий, как сова, мотор,
Тихими, тяжелыми шагами
В дом вступает Командор...
Настежь дверь. Из непомерной стужи,
Словно хриплый бой ночных часов -
Бой часов: "Ты звал меня на ужин.
Я пришел. А ты готов?.."
На вопрос жестокий нет ответа,
Нет ответа - тишина.
В пышной спальне страшно в час рассвета,
Слуги спят, и ночь бледна.
В час рассвета холодно и странно,
В час рассвета - ночь мутна.
Дева Света! Где ты, донна Анна?
Анна! Анна! - Тишина.
Только в грозном утреннем тумане
Бьют часы в последний раз:
Донна Анна в смертный час твой встанет.
Анна встанет в смертный час.
Сентябрь 1910 - 16 февраля 1912
Наименование Донны Анны «Девой Света» сразу придает сюжету доселе
небывалую метафизическую глубину, являя собой вершину постижения его
мировой литературной классикой.
Вспомним еще раз Пушкина. В его «Каменном госте» в ответ на вопрос
Дон Гуана вдова отвечает, что вышла за Командора («Дона Альваро») вовсе
не по любви, а по благословению матери. Таким образом, ее скорбь у гроба убитого - не столько горе любящей и любимой женщины, сколько исполнение супружеского долга.
Для Дон Гуана же подобные понятия вовсе не существуют; он может не
только легкомысленно переодеться в монашеские одежды, чтобы удобнее
было обольстить женщину, но пренебречь и другими духовными и социальными
«условностями»:
...Если б
Я прежде вас узнал, с каким восторгом
Мой сан, мои богатства, всё бы отдал,
Всё за единый благосклонный взгляд;
И проч.
Итак, уже у Пушкина Донна Анна поначалу - раба супружеского долга, Дон Гуан же - авантюрист и самозванец, так сказать, принципиально пренебрегающий социальными и прочими условностями. Блок переводит эту коллизию в высший метафизический план.
Если Донна Анна - «Дева Света», то в литературно-философском контексте
эпохи и творчества самого Блока это автоматически влечет за собой
достаточно привычный для них смысловой ряд, который в научной
литературе, посвященной Серебряному веку, принято вслед за авторами
самой исследуемой эпохи именовать «софийностью». Поэты и философы того
времени исписали многие страницы, посвященные Софии. Для того, кто
сколько-нибудь вник в данный вопрос, здесь все ясно вплоть до полной
прозрачности. «София», «Душа мира» традиционно ассоциируется в этой
мифологии с Россией и Церковью, «супругом» которой в метафизическом
плане является известно кто - Божественный Логос, то есть начало
высшего смысла. Если хотя бы в общих чертах знать этот
литературно-философский контекст, а также творчество и поэтическую
мифологию самого Блока, то совершенно ясно, что Донна Анна, трактуемая
здесь как «Дева Света», и есть Душа мира-София-Церковь, традиционно
сближаемая с Россией. В блоковской мифологии она именуется Прекрасной Дамой,
постигаемой им в его мистических озарениях, причем впоследствии ее
прекрасный лик мрачнеет, затемняется, она предстает уже в более темных и
соблазнительных, так сказать, «падших» личинах, далеких от
совершенного идеала. (Ср. самые хрестоматийные стихи Блока: «И
каждый вечер, в час назначенный // Иль это только снится мне //
Девичий стан, шелками схваченный // в туманном движется окне»). На
языке аскетики такое состояние называется прелестью, причем
колоссальное значение блоковского опыта для нас заключается в том, что
поэт, в общем, вполне отдавал себе отчет в том, что сам является
жертвой этих ложных духовных состояний, будучи не в силах противиться
им. Метафизическое падение Софии, Души мира, осмысляемое как
мистическое прелюбодеяние с духом зла - сквозная тема всего Серебряного
века, отраженная во многих поэтических, философских и прочих текстах
эпохи. «Дева Света» под действием обольстителя становится
прелюбодейцей, сосудом диавольским, полным всевозможных мерзостей,
прельщая, «если возможно, и избранных». Одно из лучших
произведений на эту тему принадлежит тому же Блоку, который всю жизнь
мучился, находясь под воздействием неких прельстительных чар. Это -
стихотворение «К Музе», от 29 декабря 1912 года.
...И когда ты смеешься над верой,
Над тобой загорается вдруг
Тот неяркий, пурпурово-серый
И когда-то мной виденный круг.
Зла, добра ли? - Ты вся - не отсюда.
Мудрено про тебя говорят:
Для иных ты - и Муза, и чудо.
Для меня ты - мученье и ад...
И проч. Пурпурово-серый (то есть лиловый) цвет в
блоковской мистике осмысляется как верный признак «прелести»,
противоположный светлой небесной лазури.
Однако в «Шагах Командора» привычный для поэта сюжет как бы
перевернут. Здесь, в одну из самых светлых своих минут, он задался
целью художественно исследовать как раз момент соблазнения и падения
самой «Души мира», а также следующего за ним возмездия. Поэтому, на наш
взгляд, это одно из самых глубоко и последовательно христианских
произведений Блока. Если Донна Анна - «Дева Света», то есть Душа
мира-София-Россия-Церковь (что с учетом вышеуказанного контекста
абсолютно очевидно), то, стало быть, соблазнивший ее Дон Гуан (в разных
вариантах легенды, имеющихся в мировой литературе, так сказать,
устойчиво-«традиционно» и легкомысленно играющий с религиозными
смыслами) и есть, как ни крути, темный дух противления, воплощение
антихристовой силы, ненавидящий Логос, высший смысл богосотворенного
бытия и стремящийся его уничтожить. София, Душа мира, лишенная этого
высшего Смысла, умирает, не может жить, ибо вся жизненная сила ее
даруется свыше.
Здесь важно понять, что, убив законного земного супруга
Донны Анны, лишив Душу мира связи с логосом в земном, человеческом
смысле и обольстив ее, ввергнув в ложное духовное состояние «прелести»,
самозванец не может уничтожить Божественный Логос, который в
христианской традиции, как известно, прочно связан со Христом. Ибо
Господь уже победил смерть в своей Голгофской жертве. Но и помимо
этого, любая война с Богом обречена на поражение.
Традиционный для всего сюжета обморок Донны Анны трактуется поэтом,
как временная смерть, временный, конечный морок. Почти во всех
трактовках сюжета Донна Анна была как бы на стороне обольстителя, играя
роль чисто страдальческую и пассивную. Но Блок, прозревающий высший
метафизический смысл преступления Дон Жуана, трактует ее роль иначе. В
судный час, когда статуя уже подаст дрожащему от страха преступнику
свою холодную каменную руку (ср. у Пушкина: «Все кончено. Дрожишь ты,
Дон Гуан»), Душа мира, София- Россия-Церковь очнется от морока и обличит
преступника, убийцу и прелюбодея, переступившего запретную
метафизическую черту. Это будет суд России и Церкви над самозванцем,
восстановление ее связи с высшим Божественным, метафизическим смыслом,
заложенным в нее Богом, Самим Господом Иисусом Христом.
В этом своем пророчестве Александр Блок (как и многие поэты, в своей
собственной биографии не сумевший справиться с поработившими его
темными силами) поднимается до таких высот, на которые до него смогли
взойти немногие. Это постижение его творческой, художественной
интуицией последней истины о России как Душе мира и ее прочной
метафизической связи с Церковью Божией, что «стоит до скончания века, и врата ада ее не одолеют»,
о тщетности дела всех самозванцев, стремящихся ее обольстить, лишив
высшего, провиденциального смысла бытия, и неизбежности скорого Божьего
Суда над ними является возвышением и над самим сюжетом, наполняя
традиционный мотив неизбежного возмездия за грехи доселе небывалой,
поистине христианской в самом высоком смысле метафизической глубиной.
Это грозное пророчество касается всех нас. Ибо Дон Жуан - это не
какой-то мифический вымышленный образ. Это, помимо всего прочего, еще и
все мы, погрязшие в грехах и безверии. Великая литература, питаемая
христианскими смыслами и постигающая их для нас - необходимая ступенька в
нашей духовной работе, в нашем движении к своему «опамятованию».
Соприкасаясь с нею, мы вспоминаем, что покаяние неизбежно, ибо
неотвратим сам Божий Суд.
2012 год, Отдание праздника Воздвижения
Животворящего Креста Господня
http://amin.su/content/analitika/9/277/
