Месть по-русскиВесной 1814 года император Александр I писал домашним в Петербург из Парижа: «Из холодной отчизны Севера привёл я православное моё русское воинство для того, чтобы в земле иноплеменников, столь ещё недавно наступавших на Россию, принести совокупную, очистительную и вместе торжественную молитву Господу». Стиль частного письма выдаёт желание его автора передать свои ощущения не только членам семьи, но и общественности родной страны, шире того - истории.
Выстраданную потребность в такой молитве победитель Наполеона
откладывать в долгий ящик не стал. 10 апреля 1814 года по Православному
календарю, на Пасху, в центре Парижа, толпы народа заполнили площадь,
впоследствии названной Place de la Concorde (пл. Согласия). Здесь
велением императора Александра I был установлен помост с алтарём.
Выстроились войска. Царь, сопровождаемый прусским королём, поднялся к
православным священникам, готовым отправлять службу. Пехотинцы обнажили
головы и опустились на колени, кавалеристы опустили сабли острием вниз.
На берегу Сены бородатые священники, в расшитых золотом ризах, начали
торжественное богослужение. Всё как на далёкой родине: хоругви, иконы,
кадильницы... Зазвучали молитвы на старославянском языке и русское пение.
В том же письме, отрывком из которого начат настоящий эскиз к
портрету Александра I , царь отметил: «Духовное наше торжество в
полноте достигло своей цели. Мне было забавно видеть, как французские
маршалы, как многочисленная фаланга генералов французских теснилась
возле русского православного креста и друг друга толкала, чтобы иметь
возможность к нему приложиться». (Прочитав это письмо, я сделал попытку
представить себе Барклая де Толли, Ермолова, Коновницына, Раевского,
Платова, других наших прославленных генералов, героев Бородина,
искательно толпящихся вокруг какого-нибудь прелата с католическим
крестом в занятой французами Москве, на Красной площади... Не получилось! А
вы можете представить, читатели?). Так без малого два века тому назад
наши соотечественники «отмстили» столице просвещённой Европы за
разорённое Отечество. А ведь имели полное право на священную месть, и
стоило только императору отдать приказ, Париж подвергся бы той же
участи, что и Москва. И хотя предводителя русских дружин невольные
европейские союзники звали за глаза «вождём варваров», новым Аттилой он
не стал, просто не мог стать.
Лежачих не бить!
31
марта 1814 года войска антинаполеоновской коалиции вошли в Париж.
Коалицию по праву, никем не оспариваемому, возглавляла Россия. Среди
союзных венценосцев континентальной Европы император Александр I был
единственным, кого вершитель её судеб не смог одолеть. Он без
колебаний, даже в самые тяжёлые для своей страны и её армии дни, держал
курс на подписание мира с Наполеоном только в поверженной столице его
чудовищных владений. Некоторые монархи успели побывать в услужении у
коронованного самим Папой гениального выскочки; кое-кто поторопился
породниться с ним. Почти все они дали своих солдат для похода на Москву,
приняли участие в убийствах ни в чём не виноватых перед ними людей, в
разорении их страны. А после изгнания из России дванадесяти языков,
испуганно поглядывая в сторону Парижа, с вздохами, бочком переместились в
стан Александра, назвавшись его союзниками.
В кавалькаде
коронованных особ со свитами и генералитетом каждый монарх тайно считал
себя центром внимания, но взоры парижан были направлены на одну фигуру
- на молодого, красивого, рослого царя. Он восседал на белом коне в
белом мундире кавалергардского полка, с пышным белым султаном на
треуголке, как торжествующий призрак заснеженной равнины, на которой
осталась шестисоттысячная армия непобедимого, казалось, Бонапарта.
Русских
изумляло, как встречали их, победителей, побежденные французы. Из окон
свешивались белые простыни - под цвет знамен Бурбонов, улицы заполнила
нарядная ликующая публика, французы рвались к Александру, целовали его
коня, ботфорты; пытались, дабы выразить свою лояльность, сбросить
медного Наполеона с Вандомской колонны, и только вмешательство
лейб-гвардейцев Семеновского полка помешало этому. Торопились
переименовать Аустерлицкий мост, на что царь заметил: «Достаточно, что я
по нему иду». Какой-то буржуа, оттеснив национальных гвардейцев,
поставленных вдоль дороги для порядка, протиснулся вперёд: «Мы уже давно
ждём Ваше Величество!» Потом, уже в будни оккупации, появление в
общественных местах офицеров - «северных варваров» - вызывало
рукоплескания и крики «да здравствуют русские!»
Разве так
встречала Наполеона Москва? Сначала долгое, оскорбительное для
императора ожидание на Поклонной горе «бояр с ключами». Потом солдаты
Великой Армии, опасливо озираясь по сторонам, делают последний бросок к
Кремлю по пустынным улицам покинутого населением города (из 250000
населения осталось, от силы, 15000). И сразу, в первую ночь оккупации,
мщение огнем, народная безжалостная война. Нет, в глазах завоевателей
Парижа «французишки» не заслуживали ни уважения, ни... мщения. «Солдаты
русской армии не питают ненависти к врагу, не помышляют мести за
унижение родного края, - пишет французский писатель Анри Труайя в
биографии Александра I. - Жители столицы не могут вообразить, что Париж
подвергнется участи Москвы... По мере того, как войска продвигаются по
бульварам, ликование парижан возрастает. Можно подумать, что французы
обрели вторую родину и эта родина - Россия». Подобные картины дал Ф.
Эриа в романе «Семья Буссардель»: «Всем в столице русские были ближе,
чем другие союзники...На Елисейских полях царила приятная атмосфера
дружеской близости, какой не было на других бивуаках». Эриа описывает и
палатки казаков на аллеях бульваров, у подножия мраморных коней Марли,
куда стекались праздные парижане без страха.
Разумеется, в
глазах победителей это были уже не те французы, которые прогулялись от
Немана к Москве и обратно. Но «не те» по внешним признакам и
вынужденному поведению. Их глубинную суть, в конце концов, понял
император Александр, покидая Париж, город, который «был всем ему обязан»
(Ф.Эриа). Царь бросил с горечью: «На этой земле живет тридцать
миллионов двуногих животных, обладающих даром речи, но не имеющих ни
правил, ни чести...». Эти слова были сказаны под воздействием открытия
заговора вчерашних союзников. Ведь ещё кровь дымилась на полях сражений,
а Вена и Лондон, и «примкнувший к ним» Париж заключили тайный союз,
направленный против России и Пруссии. Документ попадёт в руки царю. Но
он отправит его в огонь камина со словами: «Забудем об этом».
Великолепный жест. Но что осталось на душе!
Можно понять
Александра. Благодаря его энергичному заступничеству, Франция
освобождалась от выплаты контрибуций и возмещения ущербов, на чём
настаивали союзники. Царь не согласился передать Пруссии Эльзас и
крепости на Рейне. Были и другие уступки. Он объяснял их тем, что мир в
Европе того стоит. Не надо разочаровывать тех, кто принял как должное
падение Наполеона. Но и неразумно раздражать бонапартистов. Царь
решительно против ссылки Бонапарта на Азорские острова, на чём
настаивают австрийцы и англичане. Александр проявляет сострадание к
судьбе побеждённого императора и предлагает ему в пожизненное владение
о. Эльбу и два миллиона франков содержания. Приближённые царя, бывало,
давали понять ему, что находят его благожелательность к Франции
чрезмерной. Критикам казались ничтожными территориальные приобретения
России в обмен на страдания народа и пролитую кровь. Александр и сам
видел: его страна разорена, города в развалинах, финансы расстроены.
Предстоит трудная восстановительная работа.
И всё-таки, в этом
православном человеке, наделённом высшей земной властью, представляющим
всю Россию, берёт верх христианин. Он прощает поверженного, который
недавно явился русскому народу в образе Антихриста.
Сергей Сокуров для Sozidatel.org
