Из книги «От Сеула до Владивостока», изданной Сретенским монастырем в 2012 г.
***
Православие среди корейцев начало распространяться с 1860-х гг. по мере их переселения в пределы Российской империи — на Дальний Восток. Многие из них принимали российское подданство. Среди этих российских корейцев и велась миссионерская деятельность Русской Православной Церковью, в частности они обучались в православной миссионерской школе Южно-Уссирийского края. Первым проповедником Евангелия среди них стал просветитель Сибири, Дальнего Востока и Аляски святитель Иннокентий (Вениаминов).
Появление Православия в самой Корее было закономерным результатом развития связей ее с Россией, особенно с северокорейскими провинциями, жители которых вели с Россией активный торговый обмен. С конца XIX в. российское правительство предпринимало попытки посылать русских миссионеров в Корею. Эти намерения были связаны, прежде всего, с желанием усилить политическое влияние России в этой стране на фоне усиливающегося японского вмешательства во внутреннюю политику Корейской империи. Споры корейской и прояпонской партий в стране приводили к внутренним волнениям. Использовать эти волнения было главной целью российской дальневосточной политики. В связи с этим возник план послать туда миссионеров, чтобы приобрести себе сторонников в этих партиях.
В 1884 г. были установлены дипломатические отношения между двумя странами, а в 1885 г. специальный договор разрешал русским подданным совершение богослужений. Однако поначалу корейское правительство не разрешало въезд русским миссионерам, и поэтому в Корее не было священника. По воскресеньям один из русских мирян просто читал некоторые молитвы.
20 июня 1897 г. Святейший Синод принял решение об основании Православной духовной миссии с центром в Сеуле, но только в 1900 г. по требованию российского консула два русских миссионера смогли приехать в Сеул и поселиться в здании консульства.
Русская колония радостно встретила приехавших миссионеров. На следующий день в присутствии всех русских во главе с посланником А. И. Павловым и некоторых крещеных корейцев был совершен благодарственный молебен. Сообщение об этом было опубликовано в русской церковной печати. В корреспонденции из Сеула сообщалось: «Прибывший архимандрит новой церкви при миссии после молебствия сказал членам миссии и всем русским в Сеуле приветствие: «... Мы, православные русские, привыкли, где соберемся, там первым делом позаботиться о храме Божием. Благодаря стараниям нашего поверенного в делах, церковь устроена.» Потом архимандрит вынес крест и провозгласил: «Этот крест нам особенно дорог потому, что подарен отцом Иоанном Кронштадтским, который обещал молиться за нас»«.
17 февраля состоялось освящение домовой церкви и совершена Божественная литургия. Так в 1900 г. было положено основание Русской духовной миссии в Корее. Первую литургию в корейской столице совершил начальник Русской духовной миссии в Корее, выпускник Казанской духовной академии архимандрит Хрисанф (Щетковский).
Несмотря на краткость своего пребывания на корейской земле (около трех лет), о. Хрисанф оставил яркий след в истории Православия в Корее, выступив первым проповедником учения Христова. Главной задачей миссии, которую возглавил о. Хрисанф, первоначально ставилось обслуживание духовных потребностей русских православных, которых в момент принятия указа Святейшего Синода проживало в Корее около 150 человек Кроме того, он должен был заботиться об уже крещенных корейцах в российской Уссурийской области.
В декабре 1899 г. архимандрит Хрисанф со своим помощником, миссионером-псаломщиком Ионой Левченко, который до этого тоже трудился среди донских калмыков, выехали из России в корейскую миссию, где уже находился иеродиакон Николай (Алексеев).
Предполагавшаяся миссионерская деятельность ставила малочисленную духовную миссию в особо трудное, двойственное положение.
«Я, конечно, не против того, чтобы удовлетворять религиозные потребности русских православных, — это необходимо; но был всегда против того, чтобы соединять это с миссионерством. Личный опыт достаточно меня убедил в том, что эти два дела несовместимы: ожидать ревностного отношения к своим религиозным обязанностям со стороны русских, живущих за границей, невозможно; если же они будут неисправны, то. будут разрушать то, что с большим трудом созидает миссионер. Лучше, по моему мнению, удовлетворять религиозные потребности русских совершенно отдельно от инородцев», — писал о. Хрисанф в одном из писем, изданных впоследствии в Казани в 1904 г.
В связи с уменьшением влияния России на Корейском полуострове в 1898 г. русская православная община в Корее сократилась и отец Хрисанф и его сотрудники смогли полностью сосредоточить усилия на миссионерской деятельности. С христианством, а именно с католичеством, корейцы впервые познакомились в XVII в. через католических миссионеров и путем самостоятельного изучения христианской литературы, привезенной из Китая. В отличие от Китая, куда миссионеры пришли вместе с отрядами солдат-колонизаторов, в Корее христианство не воспринималось как связанное с западным империализмом.
Число крещений в Русской православной миссии не шло в сравнение с другими конфессиями. В 1900-1904 гг. о. Хрисанф, как он сам писал, крестил всего нескольких корейцев. Это объяснялось не отсутствием интереса к Православию у местного населения, а высокой ответственностью, с которой русские пастыри подходили к своему делу. «Если бы мы стремились побольше накрестить, то за три года своего существования в Корее мы могли бы накрестить десятки тысяч, ибо желающих принять «русскую веру» являлось очень много, но по тщательным справкам и строгом испытании всегда оказывалось, что. забота у них не о спасении души, а о том, чтобы приобрести в лице миссионера защитника для своих незаконных действий в отношении своих ближних или начальства. Все, приходившие к нам за получением крещения с нечистыми побуждениями, предсказывали нам, что если мы не будем делать так, как делают инославные миссионеры, то у нас не будет ни одного христианина, и я выражал им полную готовность лучше не иметь ни одного христианина, чем иметь много и вести их к погибели», — писал миссионер.
В Корее были и крещеные сановники, принадлежавшие к т. н. «прорусской группировке» при дворе. Они связывали с Россией надежды на возможность сохранения независимости страны в условиях усиливавшегося японского политического и военного давления. Негласно к этой группировке принадлежал сам император Коджон.
После убийства супруги ван Коджон утратил всякое влияние на государственные дела. От его имени правили японцы и их ставленники, а он оказался под домашним арестом и проводил дни в постоянном страхе за свою жизнь. По его настоянию еду ему носили из русской дипмиссии и дома американских миссионеров в запираемом на ключ ларце. Так продолжалось до февраля 1896 г., когда ван и наследник бежали в русскую дипмиссию, в которой они пробыли до февраля 1897 года. Это время стало периодом наибольшего русско-корейского сближения. Император подарил российской дипломатической миссии участок земли специально для строительства православного храма.
Однако условия в стране уже тогда были таковы, что глава государства не мог свободно действовать по собственному усмотрению, и чтобы избежать политических осложнений, русская сторона отказалась от королевского дара и самостоятельно выкупила предназначавшийся для постройки церкви участок.
После личной аудиенции у императора архимандрит Хрисанф был полон оптимизма относительно будущего православной миссии и основательно осваивался на новом месте. Одним из первых предпринятых им шагов было строительство зданий миссии отдельно от посольства: школы, дома для сотрудников, помещения для сторожа, переводчика. В 1901 г. в школу были приняты 12 мальчиков, из которых двое сирот полностью содержались за счет о. Хрисанфа.
Отец Хрисанф активно занимался корейским языком, стремясь «назидать свою паству живою проповедью», и, видимо, добился немалого успеха, о чем свидетельствуют его письма из Мунса Пхо (пров. Кёнгидо, Южн. Корея), деревни «верстах в 50 от Сеула», где он открыл первый миссионерский стан весной 1903 г. и где часто бывал. «Корейцы не оставляют меня своим посещением, и сегодня — воскресенье — было так много, что и церковь моя не вмещала желающих молиться, — писал миссионер. — Потребность помолиться у них, без сомнения, есть, и с тем большим желанием, что здесь почти половину службы правлю я на корейском языке».
17 апреля 1903 г. состоялось торжественное освящение церкви в честь святителя Николая Чудотворца в центре Сеула.
В 1904 г., незадолго перед началом русско-японской войны, он предпринял поездку верхом из Сеула во Владивосток для изучения быта и нравов корейцев, их отношения к религии и возможности открытия миссионерских станов в разных частях Кореи, в частности. Написанные им во время этого путешествия путевые записки свидетельствуют о писательском даровании о. Хрисанфа, его наблюдательности, доброжелательности, терпении, практицизме, основательности, преданности делу и энтузиазме.
Отец архимандрит создал группу по изучению Библии в провинции Хванхэ (Сев. Корея), начал работу по переводу на корейский язык православной литературы. К 1904 г. в миссии имелся на корейском языке «Краткий молитвослов», отпечатанный во Владивостоке, краткое изложение веры и выдержки из «Простых речей о великих делах Божиих» преосвященного Макария, епископа Томского[1]. Огромное значение для миссии, как и для всей культурной и общественной жизни Кореи в целом, имело издание в 1900 г. Нового Завета на корейском языке.
Отец Хрисанф интересовался жизнью корейцев и любил свою паству. Описывая холод, который приходится ему терпеть живя зимой в фанзе в стане Мунса Пхо, он поясняет: «Надежда хоть чего-либо добиться заставляет нас жить и при такой обстановке. Уж больно хорошие люди, и жалко их оставлять. Есть у нас здесь всякого сорта прихожане, кроме чиновников, и земледельцы (большинство), и мастеровые, и купцы, и просто рабочие — всего наберется человек 30. Один, например, есть купец, как и полагается купцу, — очень толстый господин, благодушнейшее существо; я им часто любуюсь. Есть один старец лет 65 — добрейшей души человек, и много, много таких. Конечно, есть и у них пороки, и не мало; но что же мы бы и делали, если бы к нам все шли беспорочные; наше дело в том и состоит, чтобы очищать их от пороков и воспитывать в добре».
Первая миссия была вынуждена свернуть свою деятельность в связи с началом русско-японской войны. В феврале 1904 г. ее сотрудники вместе с работниками дипломатической миссии и членами их семей были эвакуированы в Шанхай. Последние дни отца Хрисанфа в Корее ознаменовались крещением кореянки, которая ровно четыре года исправно посещала церковь. «В искренности ее желания и глубине веры я нисколько не сомневаюсь, — писал миссионер. — Господь устроил так, что первый кратковременный период существования нашей миссии окончился таким знаменательным событием, которое по справедливости можно считать только началом миссионерской деятельности ее, и я глубоко верю, что это именно так. Грустно было покидать свое насиженное место.. , но я не сомневаюсь в том, что Господь послал нам столь тяжелое испытание для того, чтобы возбудить в нас любовь к этому несчастному народу, который давят со всех сторон, вселить в нас надежду на более светлое будущее и усилить в нас энергию и ревность к святому служению».
Отцу Хрисанфу больше не пришлось вернуться в Корею. По прибытии в Россию он в 1904 г. был посвящен в сан епископа Чебоксарского, викария Казанской епархии. В 1905 г. он по болезни был перемещен на кафедру епископа Елисаветградского (ныне Кировоград, Украина), викария Херсонской епархии и проживал в Одессе, в Успенском мужском монастыре. Вскоре, 22 октября 1906 г., владыка скончался от скоротечной чахотки и был погребен в монастырском храме.
Ниже публикуется некролог, напечатанный в Херсонских епархиальных ведомостях (№ 21, 1906 г.)
Почивший владыка — в миру Христофор Петрович Щетковский, сын священника станицы Великокняжеской, области Войска Донского, родился 19 апреля 1869 года, первоначально воспитывался дома, а образование получил в Новочеркасске — в Духовном училище и Духовной семинарии. По окончании семинарского курса в 1890 г. один год был псаломщиком в слободе Большая-Крепкая Донской области, а затем был рукоположен во священника к Флоро-Лавр- ской церкви родной Великокняжеской станицы, где одновременно состоял и священником при походной церкви Святителя Николая в калмыцких кочевьях. Работая во славу Божию, молодой батюшка и не подозревал, что над его семейным очагом начала сгущаться черная туча, которая очень скоро и разразилась смертью его супруги, приказавшей долго жить своим сиротам — мужу и малютке сыну.
Кто не знает невыразимой тяжести положения сельского священника, в молодые годы оставшегося вдовцом?! Убегая сиротливого одиночества, о. Христофор с большим, чем прежде, усердием отдался служению своей пастве; менее чем в год он на свои средства построил в станице церковно-приходскую школу, учил в ней и законоучительствовал. На почве обучения других у него стало назревать желание и самому поучиться, и он решает ехать в академию. Желая в то же время научно ознакомиться с системой ламаизма и историей распространения христианства среди калмыков, священствовать у которых ему приходилось, при выборе академии он отдал предпочтение Казанской. В августе 1895 года о. Христофор Щетковский с благословения Донского архпископа отправился в Казань, выдержал приемные академические испытания и был принят в число студентов XL курса, записавшись по миссионерскому отделению на специальное изучение предметов монгольского отдела (история и обличение ламаизма, этнография монголов, бурят, калмыков и др., история распространения христианства между ними, изучение монгольского языка с его наречиями — бурятским и калмыцким).
Четырехлетнее пребывание в академии помимо научно-образовательного для о. Христофора имело весьма важное значение и в другом отношении. Под влиянием религиозного подъема, всюду неизменно сопровождающего появление Антония, ныне архиeпиcкопа Волынского[2], тогда ректора Казанской академии, студенты внимательнее стали относиться к церковной жизни: говорили в приходских церквах проповеди, вели в них собеседования, принимали горячее участие в религиозно-нравственных чтениях, занимались в церковных воскресных школах, предпринимали паломничество по монастырям и между ними по преимуществу в Седмиозерную пустынь (в 27 верстах от Казани), в которой получали назидание от опытного в духовной жизни иеромонаха о. Гавриила[3].
Беседы с преосвященным Антонием, успевшим скоро создать около себя небольшую монашескую общину в академии, общение с о. Гавриилом духовно настроили о. Христофора, и вот он, после продолжительного испытания своей совести под руководством о. Гавриила, решил принять на себя обет иноческого послушания, подал об этом прошение и с благословения Казанского архиепископа Арсения[4] был пострижен в монашество с именем Хрисанфа.
Совершенствуясь в духовной жизни, о. Хрисанф целые недели проводил в тиши монастырского уединения — в молитве и посте, употребляя на это каникулярное время, побывав во многих обителях, и в том числе на Новом Афоне. Вместе с тем он продолжал заниматься предметами специального своего изучения, а из общеобязательных более других уделял внимание нравственному и пастырскому богословию. Во второй половине последнего года жизни в академии, когда о. Хрисанф оканчивал свою кандидатскую работу по миссионерству, сделалось известным, что после академии ему предстоит отправиться в далекую Корею для проповеди в ней Христовой истины в качестве начальника тамошней миссии. Сознание ответственности положения и трудности организационной работы, да притом в стране, тогда почти совсем неизвестной русскому обществу, дальность ее от родины, а также необходимость надолго расстаться с семилетним сыном — все это очень пугало о. Хрисанфа, но от обетов иноческого послушания отказаться было нельзя, и он подчинился.
Распрощавшись с товарищами по курсу, любившими его за прекрасный характер, и с академией, к которой до конца жизни он относился с благоговением и в которой окончил курс со степенью кандидата богословия, о. Хрисанф, напутствуемый лучшими пожеланиями, отбыл к себе на родину. Погостив там немного, простился с родными и поехал в Петербург. Здесь ему необходимо было подготовиться к путешествию и собрать все необходимое для миссии. Наконец, получив благословение от владыки митрополита[5] и разного рода деловые указания, о. Хрисанф, возведенный в сан архимандрита, направился в Одессу, а оттуда морем к месту своего нового служения.
Деятельность архимандрита Хрисанфа, о которой можно отчетливое представление составить по его литературным трудам, продолжалась около трех лет. 27 января 1904 года бой при Чемульпо заставил всю Русскую миссию с поспешностью бегства, во избежание японского плена, удалиться из пределов Кореи. Вынужденный покинуть полюбившуюся ему страну, о. Хрисанф уезжал в полной уверенности, что скоро обстоятельства изменятся и он снова явится в Корею продолжать успешно начатую проповедь Христа. Отдохнув в Шанхае и погостив в Пекинской духовной миссии, где он повидался со всеми друзьями и знакомыми по Казани, чрез главную квартиру русской армии в Ляоэн, где он останавливался служить Страстную и Пасхальную седмицы, он проследовал по сибирской железной дороге в Петербург. В столице он готовился изложить и в надлежащем виде представить кому следует немалые нужды своего детища — духовной миссии в Корее. По приезде в Санкт-Петербург на первом же приеме владыка-митрополит, когда о. Хрисанф начал излагать ему свои виды и предположения насчет Корейской миссии, сказал: «Все это хорошо, Бог благословил вас потрудиться, пусть потрудятся и другие, а теперь готовьтесь к хиротонии». Эти слова как громом поразили о. Хрисанфа, он начал было отказываться, но владыка напомнил ему о монашеском послушании и послал затем к высокопреосвященному Димитрию[6], архиепископу Казанскому (ныне Херсонскому), избравшему Хрисанфа себе вторым викарием.
12 мая 1904 года состоялось наречение архимандрита Хрисанфа во епископа Чебоксарского, второго викария Казанской епархии, а 17 мая и хиротония, совершенная собором святителей в составе митрополита Антония, архиепископа Николая (ныне Владимирского), архиепископа Димитрия (ныне Херсонского), епископа Константина Самарского, епископа Сергия Ямбургского (ныне архиепископа Финляндского) и епископа Антонина Нарвского[7].
Неожиданность известия о близком наречении и хиротонии во епископа, а также и сознание необходимости в этом случае навсегда проститься с Корейской миссией так сильно подействовали на него, что накануне наречения во епископа его била (как он сам говорил) сотрясающая нервная лихорадка. С этого момента, как считал сам он, и начинается у него недомогание, перешедшее впоследствии в тяжелый недуг, и преосвященный часто говорил, что благодать архиерейская была для него не по силам.
По прибытии в Казань, встретившую его очень радушно, как своего родного, преосвященный Хрисанф с усердием принялся за находившиеся в его ведении дела епархиального управления, председательствовал в училищном совете, ездил по епархии для обозрения церковно-приходских школ, совершал постоянные богослужения и управлял Кизическим монастырем, настоятелем которого он состоял по званию второго викария. Посещал духовно-учебные заведения и уроки Закона Божия в светских школах. С особенною любовью преосвященный бывал в родной академии в дни ее церковных торжеств и научных праздников.
Недомоганию, которое по временам давало себя чувствовать, преосвященный не придавал серьезного значения; не обратили внимания на его недомогание ни врач, иногда бывавший у него, ни фельдшер, постоянно ездивший к нему и лечивший его от малярии. Лечение видимой пользы владыке не приносило, и весной — летом 1905 года он стал чувствовать себя гораздо хуже, но его продолжали лечить от малярии, хотя появление сухого и отрывистого покашливания могло бы дать основание к предположению более опасной болезни.
27 августа 1905 г. состоялось перемещение преосвященного в Одессу вторым викарием Херсонской епархии с именованием епископом Елисаветградским, куда он и прибыл 29 сентября, проследовав после представления архиепископу Димитрию на Большой Фонтан, в Успенский монастырь, настоятелем которого он был по должности викария. В отношении здоровья на перемещение в Одессу и сам преосвященный и пользовавшие его лица возлагали большие надежды, рассчитывая, что «упорная малярия» наконец-то уступит влиянию климата и крепкий от природы организм скоро оправится; однако надежды на благотворное влияние климата не оправдались и владыка продолжал недомогать. Знавшие владыку раньше, увидев его по прибытии в Одессу, глазам своим не верили: от когда-то мощной фигуры его осталось одно воспоминание, и преосвященный имел вид худого изможденного монаха. Освидетельствование и тщательное исследование владыки профессором Новороссийского университета Левашовым[8] объяснили скоро и причину такой его перемены: у него обнаружен был диабет, притом в сильной степени и настолько подточивший его организм, что в последнем были налицо все признаки туберкулеза легких. Борьба с этими болезнями была почти невозможна, но диабет по временам ослабевал и надежда не покидала ни врачей, ни самого владыку, который исправно занимался своими делами, а с половины марта 1906 года до 1 мая, за отъездом высокопреосвященного Димитрия в Петербург для присутствия в Святейшем Синоде и участия в предсоборном совещании, управлял Херсонской епархией.
С 1 мая преосвященный Хрисанф, испросив себе отпуск, по совету врачей ездил в Донскую область на сезон кумысного лечения. Но кумыс пользы владыке не принес, и по возвращении в Одессу врачи в его здоровье перемен к лучшему не обнаружили, напротив, с грустью констатировали почти безнадежное состояние левого легкого. Сознавал это и сам владыка и на совет близких лиц куда-нибудь еще поехать отвечал: «Больше никуда не поеду, буду ждать конца здесь».
Тем не менее служить владыка не переставал, и только 13 сентября, совершив всенощное бдение, он почувствовал себя настолько слабым, что на следующий день не мог совершать Божественную литургию. С этого времени он и начал готовиться к смерти. В начале октября он попытался еще раз обратиться за помощью к медицине, но когда на консилиуме ему сказали, что главным лекарством для него должен быть чистый и свежий воздух, он понял, что врачи не в состоянии помочь ему, и если приглашал потом врача, то единственно для того, чтобы несколько облегчить страдания. 9 октября у владыки утром последовало первое кровоизлияние горлом. Видя приближение смерти, он пригласил к себе в покои монашествующую братию пособоровать его. О своем положении он телеграфировал в Новочеркасск брату, который и не замедлил приехать. Приезд брата ободрил владыку, но силы его таяли, а ужасный кашель и частые кровоизлияния еще более его ослабляли. С поспешностью он велел привести в порядок все дела по монастырю, документы, приходо-расходные книги и, окончив формальности, облегченно вздохнул, сказав: «Земные дела окончены, остается молитва».
За неделю до смерти владыка попросил привезти к нему икону Божией Матери Касперовской, с умилением слушал молебное пение и с усердием клал земные поклоны, со слезами просил Заступницу рода христианского здесь облегчить ему страдания, а по отше- ствии в иной мир — ответ пред Господом. Страдания владыки были велики, и утешением для него служило каждодневное принятие Святых Таин — Тела и Крови Христовой и непрестанная молитва — в промежутке между кашлем. Эти промежутки делались все меньше и меньше, в дождливые же и туманные дни 20 и 21 октября кашель сделался буквально непрерывным: владыка настолько исстрадался, что с нетерпением ждал смерти. Утром 22 октября кашель на несколько минут затих, но затем около 6 часов возобновился с ужасающей силою, оставшееся правое легкое не выдержало, и последовало непрерывное кровотечение, дышать было нечем, и владыка в Бозе почил, окончив дни земного своего существования 37 лет от роду.
О кончине преосвященного Хрисанфа немедленно отправлена была телеграмма высокопреосвященному Димитрию в Петербург. Владыка тотчас же ответил телеграммой, в которой погребение почившего поручал совершить преосвященному Димитрию, епископу Новомиргородскому, первому викарию Херсонской епархии, выразив желание, чтобы городское духовенство и духовно-учебные заведения приняли участие в погребении, самое погребение назначил 24 октября.
В день кончины владыки были совершены панихиды во всех храмах города и домовых церквах духовно-учебных заведений. У останков покойного в этот же день совершил панихиду ректор семинарии архимандрит Анатолий[9]. 23 числа в 11 дня над почившим совершил панихиду преосвященный Димитрий, епископ Новомиргородский[10]. В 4 часа того же дня гроб с останками почившего владыки из покоев его братией монастыря во главе с казначеем иеромонахом Иннокентием после литии был перенесен в Успенский собор, где потом и совершено было заупокойное всенощное бдение. 24 числа в 10 часов утра началась Божественная заупокойная литургия, которую совершал преосвященный Димитрий, епископ Новомиргородский, в сослужении городского духовенства и монашествующей братии, пел хор монастырских певчих. За литургией после запричастного стиха ректор семинарии, архимандрит Анатолий, посвятил памяти почившего нижеследующее слово.
«Угас светильник, поставленный на иерархическом свещнике, на верху горы Православия.
Правда, он не долго светил. Но кто поставлен на виду у всех, чтобы светить, на кого обращены глаза многих, — жизнь того, как бы ни была коротка, достойна внимания всех, ибо и за короткое время отблеск того света, которым она светила, оставляет след во вселенной... У Господа и тысяча лет, яко един день, и един день, яко тысяча лет. Божественное Провидение воздвигает из среды людей избранных Своих, вождей народа и, верим, не оставляет их во время земной жизни их без Своего водительства.
Из книги Откровений мы научаемся, что Держащий седмь звезд в деснице Своей (Откр 2, 1), наряду с Ангелами — предстоятелями церквей Ефесской, Смирнской и других не забывает и предстоятеля церкви Сардикийской, который был мертв и дела которого не были совершенны пред Богом (см.: Откр 3, 1-2), и предстоятеля Лаодикийской церкви, который был ни холоден, ни горяч, за что Господь изверг его из уст Своих (см.: Откр 3, 15-16).
Верим, что и угасший на наших глазах светильник Церкви Христовой, преосвященный Хрисанф, совершил свой земной путь под водительством Божественного Промысла и был истинным светильником и в учении и в примере своей жизни, распространяющим Свет Христов.
К прискорбию нашему, мы узнали покойного преосвященного только в последние дни его жизни, когда он поселился среди нас, в городе Одессе, прибыв сюда уже больным, со всеми признаками той роковой болезни, которая за один год свела его в могилу. Но и за это короткое время всякий, кто вступал с ним в общение, не мог не обратить внимания на ту ясность духа, на ту силу воли, которую он проявлял и в отношениях к другим и в перенесении обуревающего его недуга. Всякий мог наблюдать эту роковую борьбу доброго, но мощного, еще почти юного духа с разрушающим бренное тело злым недугом. Не верилось, несмотря на присутствие всех зловещих признаков приближающегося конца, в торжество болезни. Если такое мужество и чисто христианское терпение выказывал дух почившего во время болезни, то каким же он являлся в здоровом теле?! От тех, кто знал почившего в более раннее время, года два-три назад и ранее, когда у покойного не замечалось еще признаков недуга, а также из оставшихся от преосвященного его литературных произведений мы узнаем не длинную, правда, но назидательную повесть его жизни, отчасти объясняющую, откуда у покойного, здорового в молодости, взялся смертельный недуг.
Повесть эта, как и многих иерархов Русской Церкви, такова.
В молодости избирает он пастырскую деятельность — скромную, но не лишенную всяких забот и трудов жизнь сельского священника одной из казацких станиц в донских степях. Тихая семейная жизнь прерывается, по попущению Божию, для молодого иерея страшным ударом — смертью жены, оставившей на руках осиротевшего мужа малолетнего сына. Затем — Духовная академия; жизнь среди молодежи; принятие монашества. На сем пути отречения Господь судил молодому иноку миссионерское делание в далекой языческой Корее, среди полудикого населения. Около четырех лет здесь он сеет семена слова Божия, трудясь почти одиноко. В одно время он предпринимает, чтобы ознакомиться с населением страны, его обычаями и нравами, длинное, чрез всю Корею, сухим путем, на протяжении полутора тысяч верст путешествие во Владивосток. В сообществе двух корейцев-спутников неустрашимо он проходит сначала верхние страны Кореи, так называемые Алмазные горы, спускается к морскому побережью и продолжает путь по приморской области, по Уссурийскому краю, где население также корейское. Описание этого путешествия занимает целую книгу. И что особенно поражает в этом описании — это то, что, перенося всевозможные трудности пути и подвергая в непроходимых горах, вертепах и пустынях опасности свою жизнь, скудно питаясь и пр., провозвестник Евангелия Христова менее всего заботится о себе и своих удобствах. Напротив, все помыслы его о других. Встречая вражду и неприязнь между язычниками, он благодушно переходит из одного селения в другое, отрясая прах по-апостольски с ног своих, ни одним словом не осуждая врагов своих, лишь сожалея в глубине души за их невежество, за их дикость, и мучается, видя между ними скорби, их же скорбями. «Не умею вам описать всего, — пишет покойный преосвященный в одном своем письме, — скажу одно, что картины были умилительные и потрясающие. Остановились мы на одном постоялом дворе на ночлег; открываю дверь в комнату, на полу лежит полувысохший скелет человека, покашливает удушливым тяжелым кашлем, поворачивает с трудом голову, видит меня, европейца, и лицо его сразу изменилось и блеснула у него надежда... Он когда-то слышал, что европейцы умеют лечить всякие болезни, и вот он хриплым голосом просит у меня лекарства, просит у меня исцеления. Образ этого бедного страдальца никогда не забуду. Что я ему дам, чем я ему помогу?! После своего разочарования он хуже, казалось мне, стал себя чувствовать», — и добавляет в скорбном тоне: «Да, современному миссионеру, не имеющему дарования целить болезни силою божественною, необходимо уметь целить земными средствами».
В момент, когда у берегов Кореи разыгралась трагедия русско-японской войны, преосвященный находился в Сеуле. Когда происходил в Чемульпо бой крейсера «Варяг» и канонерской лодки «Кореец» с японской эскадрой и пушечные выстрелы ясно доносились до слуха членов русской сеульской колонии, вся колония, собравшись в храме миссии на молебствие во главе со своим о. настоятелем горячо молились за своих погибающих героев-братьев в Чемульпо. Настоятель обратился с речью, в которой слышатся слезы: «Итак, братие, жребий войны брошен. Вы слышите громовые раскаты пушечных выстрелов: там бьют наших братьев». Такие слова могут только вырваться из потрясенного сердца. Отцу Хрисанфу пришлось увидать, во время переезда на французском пароходе в Шанхай, и раненых наших героев, утешать их и напутствовать в жизнь вечную. «Из всех раненых, — пишет преосвященный об этих днях, — человек восемь были совершенно изуродованы — то без ноги, то без руки. Стон и слезы этих бедных страдальцев приводили всех в ужасное состояние: без слез невозможно было смотреть на них..» И добавляет: «Здесь стон и слезы, а там, дома, где остались их отцы, матери, жены и дети..» Очевидно покойный и за них, и с ними страдал и мучился.
Видел затем преосвященный по пути своего следования нашу общерусскую печаль на равнинах злосчастной Маньчжурии и тут, конечно, скорбел сердцем. Помимо этих скорбей, вызываемых окружающими обстоятельствами, сердце его точила тоскливая мысль о покинутом евангельском деле, об оставленных Корее и корейцах. «Долго ли продлится наше изгнание, — пишет он из Шанхая, — трудно предугадать; все же, несмотря на то что мы устроились относительно хорошо, тоска душит и все мысли в Сеуле. Господь послал нам испытание, и надобно терпеть»..
И он терпел. Но не это ли терпение с подавленными тоской и перенесенными потрясениями и надломило крепкий от природы, могучий организм покойного?.. Другое объяснение трудно подыскать. В этом именно видел причину своих телесных недугов и сам покойный. Вообще не любившей говорить о себе и своей жизни, в частных беседах однако он проговаривался, что если бы не пережитые потрясения, его организм еще поборолся бы с недугами.
Но так угодно было, верно, Промыслу Божию: угаснуть светильнику на иерархическом светоче, когда он только начал разгораться. На то Господня воля, и с этим должны мы примириться.
Естественная в таких случаях скорбь об утрате, печаль потери смягчается сознанием, что почивший, хотя и кратко жил на земле, но добре совершил свой путь, подвигом добрым подвизался, течение скончал, веру соблюдши, и уготовал тем себе венец праведности за гробом (см.: 2 Кор 4, 7-8).
Но есть, братие, здесь между нами из стоящих за гробом такие, которых печаль не смягчается такими размышлениями. Есть здесь между нами сродницы и знаемые покойным, предстоит здесь скорбная мать безвременно Богом отнятого у нее сына. Что ей скажем в утешение? «Не рыдай Мене, Мати, зряще во гробе», — прорек бы покойный, если бы мог он говорить. Не рыдай же, его мати, ибо он отошел к своему Пастыреначальнику, Которому в жизни и смерти он хотел подражать. Возверзи печаль свою на Господа и Его Пречистую Матерь, Которая подобно тебе, стоя при Кресте, источала слезы о Сыне своем. Она, Помощница и Заступница всех сирых и в горестях сущих, утешит тебя и всех, делящих ныне с тобою твою печаль».
Пред самым отпеванием преосвященный Димитрий обратился к присутствующим с таким задушевным словом назидания, приглашая вознести молитвы о почившем иерархе.
Скончався вмале исполни лета долга (Прем 4, 14).
Это изречение ветхозаветного мудреца вполне приложимо к жизни ныне в Бозе почившего преосвященнейшего епископа Хрисанфа. Непродолжительна была его жизнь; он не достиг еще и 40 лет и потрудился на своем веку много.
По окончании академического образования о. Хрисанф получил весьма трудное назначение: его послали начальником недавно открытой Корейской духовной миссии. Нелегко было молодому монаху покидать свою родину и ехать в чужую, неведомую ему дикую страну, однако он принял это назначение с полной покорностью, возложив все упование свое на помощь Божию. Еще большие трудности ожидали о. Хрисанфа в самой Корее, где ему пришлось сделаться в собственном смысле основателем и первым начальником миссии. Правда, еще до покойного был назначен начальником этой миссии некто архимандрит Амвросий, ныне один из здравствующих иерархов Русской Церкви, но тот не только не успел что-нибудь сделать в Корее, но даже и не доехал до места своего назначения, так как, по воле начальства, был назначен на другую должность. Таким образом, на долю почившего архипастыря выпала нелегкая задача основать и дать первоначальную организацию Корейской миссии, имеющей целью распространять православную веру среди корейцев-язычников.
Немало пришлось претерпеть молодому начальнику миссии всяких невзгод, лишений и материальных затруднений, пока не устроена была, хотя небольшая, домовая церковь и другие необходимые здания миссии в городе Сеуле, столице Корейского государства. Но особенную трудность для русских миссионеров представляет, конечно, изучение туземного языка, без чего немыслимо проповедание слова Божия между язычницами. Иные миссионеры оказываются прямо-таки неспособными изучать иностранные, особенно восточные, языки и принуждены бывают оставить миссионерскую службу. Не таков был почивший архипастырь. Он быстро освоился с корейским языком и уже начал с успехом проповедовать язычникам слово Божие, как вдруг неожиданно его миссионерская деятельность была прервана. Наступила русско-японская война. Русские власти приказали всем русским людям, светским и духовным, немедленно оставить Сеул и Корею и отправиться на родину. Миссионерам пришлось в собственном смысле бежать, оставив на произвол судьбы не только казенное имущество миссии, но и свое собственное. Покойный владыка мне лично рассказывал, что некоторые русские люди взяли с собою на пароход свои чемоданы с пожитками, но принуждены были бросить их в море, потому что на пароходе была невообразимая теснота и давка от множества спешно уезжавших из Кореи русских пассажиров.
По возвращении из Кореи о. Хрисанф получил высшее назначение по распоряжению церковной власти. Он был хиротонисан во епископа Чебоксарского, викария Казанской епархии, и сделался сотрудником вашего архипастыря, высокопреосвященнейшего Димитрия, когда последний был еще в Казани. Однако почивший, как мне сам лично говорил, с сожалением оставил Корейскую миссию, это свое любимое детище. Ему хотелось бы обратно вернуться туда на апостольские труды. Он выражал первосвятителю Русской Церкви, высокопреосвященному митрополиту Санкт-Петербургскому, сожаление о том, что его труды по Корейской миссии пропали даром. Владыка митрополит утешал его, что такова воля Божия, которой нужно покориться. Труды почившего архипастыря в Корее не пропали даром. По окончании войны миссия начала опять действовать во славу Божию. Она теперь составляет памятник апостольской ревности покойного владыки Хрисанфа.
На новом месте служения в знакомой ему Казани почивший ревностно стал исполнять возложенные на него обязанности. Между прочим, он совершил зимою одну продолжительную и очень трудную поездку по обзору епархии, преимущественно по таким селам, где живут татары, черемисы и другие инородцы, из коих многие еще недавно просвещены светом Христова учения, а многие и до сих пор коснеют во тьме язычества и магометанства. Но, к прискорбию, в Казани почивший владыка впервые почувствовал, что он заболел, и притом сильно. От юности он обладал хорошим здоровьем, обещавшим ему долгую жизнь, но, вероятно, подорвал свои силы еще в Корее. Болезнь сильно подтачивала его здоровье, и владыка почувствовал необходимость переселиться на юг, где благодатный климат. Поэтому он с удовольствием принял приглашение нашего ныне здравствующего владыки архиепископа перейти на освободившуюся викариатскую кафедру епископа Елисаветградского.
Но, увы, южный климат не помог. Его болезнь оказалась смертельною, и в Одессе мы были свидетелями постепенного угасания сего светильника Церкви Христовой. Безропотно переносил почивший тяжкие страдания и смело смотрел в глаза приближающейся смерти. Не раз он мне лично говорил: видно, скоро придется мне умирать. Иногда же говорил: рано мне умирать, нужно бы пожить, но да будет воля Господня. И я думал: рано умирать еще молодому архипастырю. У него остается старушка мать, нуждающаяся в сыновнем попечении, есть еще и малолетний сын, которого необходимо воспитать. А и для Церкви Божией очень нужны такие светильники, особенно в наше смутное время, когда добрые делатели на ниве Христовой, можно сказать, все на счету.
Но что делать: человек полагает, а Бог располагает. Недаром существует у нас, русских, пословица: «Бог добрых, хороших людей к Себе забирает». Нам хотелось бы, чтобы таковые люди подольше жили среди нас на земле, но не так иногда бывает угодно Богу. Будем же смиренно и благоговейно преклоняться пред волей Всевышнего. Воистину в жизни почившего архипастыря исполнились вышеприведенные слова Священного Писания: Скончався вмале исполни лета долга. Мало он пожил, но много сделал, много перечувствовал, много перестрадал. Кончина его была вполне христианская.
Во время болезни он неоднократно исповедался, причащался Святых Таин, принял Таинство святого елеосвящения и с миром отошел ко Господу.
Прости мне, владыко святый, что я дерзаю касаться обстоятельств твоей личной жизни и восхвалять добродетели. Я знаю, что твоя скромность не терпит похвалы, но для нас, оставшихся в живых и окружающих твой гроб, весьма назидательно вспомнить о твоих трудах и подвигах. В своей жизни и мы постараемся подражать твоей вере и добродетелям. Знаем, что теперь тебе нужны не похвалы наши, а молитвы. Мы молимся и впредь будем молиться об упокоении твоей души. Со своей стороны и мы просим твоих молитв у Престола Божия, когда получишь дерзновение у Господа. В этих взаимных наших молитвах и выражается тесная связь здешнего мира с миром загробным.
Итак, православные христиане, отдадим последний долг почившему архипастырю. Помолимся об упокоении его души, да простит ему Господь Бог все согрешения вольные и невольные, да упокоит Он душу его, идеже вси праведные пребывают, а нас да помилует и спасет, яко Благ и Человеколюбец. Аминь».
Затем началось погребение, на которое вышли до 30 священников и иеромонахов. На погребении присутствовали воспитанники Духовной семинарии, Духовного училища и ученицы епархиального училища, градоначальник города Одессы, представители от управляющего военным округом и временного генерал-губернатора и много других молящихся, прибывших с Большого Фонтана и из города. По левую сторону изголовья гроба стояли мать, сын и брат почившего. По окончании отпевания гроб владыки был поднят иереями и обнесен вокруг храма. Когда гроб был внесен в храм, то пред могилой, приготовленной, согласно желанию почившего, рядом с могилой преосвященного Тихона[11], выступил из сонма иереев отец Феодор Миляновский, ближе других по служебному своему положению стоявший к почившему преосвященному. Отец Феодор сказал приблизительно следующее.
«Я знал владыку со дня его приезда, видел его переносящим свой недуг, стоя близко по служебным обязанностям к почившему, и часто поэтому являлся исполнителем его всевозможных поручений, имел неоднократные случаи узнать его мысли и намерения и видеть, как терпеливо он переносил свои недуги.
Мы знаем, что болезнь очищает. На преосвященном я имел возможность в этой истине убедиться воочию. Болезнью своею, к которой он относился с полным сознанием скорого конца ее, он действительно душевно очищался и возвышался. Братия, мы сегодня совершили Божественную евхаристию, жертву очистительную за грехи почившего архипастыря, да явится он пред Богом чистым и непорочным. И я верю, что он очистился и чист теперь. Да упокоит же Господь его с праведными.
От лица архипастыря, очистившегося и очищенного нашими молитвами, обращаюсь с словами утешения к тебе, мати почившего. В печальных песнях погребения мы слышали слова: «Не рыдай Мене, Мати». Не рыдай же, мать своего сына, ибо он чистым отошел к Господу.
И к тебе обращаюсь, чадо. Давно ты лишился матери; теперь нет у тебя и отца. Но знай, что у тебя есть наш общий Отец, Господь Бог, и есть Мать Пречистая Богородица, в обители Которых жил и скончался твой отец. Молись Отцу Небесному и Божией Матери, и Они помогут тебе устроить всю твою жизнь. И чем чаще будешь молиться, тем легче тебе будет. В молитве твоей ты будешь соединяться с твоими родителями, которые призрят на тебя с небес.
Обращаюсь и к тебе, святителю Божий, от лица тех, которые тебя окружали. Недуг твой был тяжкий. Он требовал постоянного внимания к себе. Но, может быть, этого не всегда мы уделяли тебе в достаточной мере. Прости же нас за человеческие слабости и благослови. И пусть память о тебе будет для всех здесь находящихся и для всех прочих вечной, не только теперь, — и до конца дней каждого из нас».
По окончании речи и произнесении «Вечной памяти» тело преосвященного Хрисанфа было опущено в гробницу рядом с гробом преосвященного Тихона . Глухо застучали комья земли о крышку гроба. Постепенно яма заполнилась землей, и вместе с этим навеки сокрылся от нас преосвященный Хрисанф[12].
Отныне блаженны мертвые, умирающие в Господе. Ей, говорит Дух, они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними (Апок 14, 63).
Аминь.
***
 |
| Храм Живоначальной Троицы в Пхеньяне |
Судьба Православия в Корее сложилась непросто. Труды архимандрита Хрисанфа после окончания русско-японской войны были продолжены, и миссия возобновила работу. Ее руководителем в 1904-1912 гг. был о. Павел (Ивановский Н. И., 1874-1919), впоследствии епископ Николо-Уссурийский, викарий Владивостокской епархии (1912-1918), и епископ Вяземский, викарий Смоленской епархии (1918-1919). Архимандрит Павел, владея корейским языком, перевел Божественную литургию и совершал богослужения по-корейски, совершал крещения, построил две школы. Оккупация Кореи Японией в 1910 г. и обращение ее в колонию затруднила работу миссии, а после 1917 г. миссия утратила связь с Россией.
С 1936 г. миссию возглавлял иеромонах Поликарп[13]. Обосновавшись в Сеуле, иеромонах Поликарп стремился сохранить разбросанную паству, а также возродить миссионерскую активность, несмотря на крайнюю скудость средств, не позволявшую открывать школы и содержать катехизаторов. При нем в 1936 г. миссия организовала строительство часовни-церкви в Омпо на севере Кореи. Иеромонах Поликарп неизменно служил в праздничные и воскресные дни, а Великим постом — каждый день первой и Страстной седмиц. С началом Второй мировой войны японские власти строго ограничивали деятельность миссии по окоромлению русских эмигрантов, стараясь свести к минимуму общение русских с корейцами, и литургии совершались только на церковнославянском языке.
В октябре 1941 г., под давлением японских властей, Сергий, митрополит Токийский[14], ранее уже отстраненный от управления своей кафедрой, был вынужден также сложить с себя полномочия и начальника Духовной миссии в Корее. Своим преемником он назначил отца Поликарпа с возведением его в сан архимандрита. После кончины митрополита Сергия в 1945 г. и окончания Второй мировой войны указом Патриарха Московского и всея Руси Алексия I было подтверждено пребывание миссии в ведении Московского Патриархата.
Однако южнокорейские власти и американская оккупационная администрация в течение нескольких лет вели борьбу за овладение Русской православной миссией в Сеуле, пытаясь вывести ее из-под юрисдикции Московского Патриархата. Через несколько лет после того, как последний русский миссионер о. Поликарп в 1949 г. был выдворен из Южной Кореи по политическим мотивам, в стране начала работать Православная миссия Константинопольского патриархата. Сейчас в Южной Корее из православных церквей представлен Константинопольский Патриархат, имеющий на территории страны Корейскую митрополию, возглавляемую с 2008 года митрополитом Амвросием (Зографосом, род. 1960). Корейская митрополия, по данным 2007-2008 годов, состоит из 7 церковных общин.
В провинции Чхунчхон действует церковь Святого равноапостольного князя Бориса.
В конце 1980-х годов в Сеуле вновь появилась русская община, и греческий митрополит Сотирий (Трамбас, род. 1929) направил патриарху Алексию II просьбу о присылке священника из России. В Южную Корею был направлен игумен Феофан (Ким), избранный в октябре 2011 г. епископом Кызыльским и Тывинским.
Из всех существующих Поместных Православных Церквей в Северной Корее представлена лишь Русская Православная Церковь. При содействии Ким Чен Ира в Пхеньяне, столице республики, был сооружен храм в честь Святой Живоначальной Троицы.
13 августа 2006 г. в Пхеньяне торжество освящения новосооруженного храма возглавил Председатель Отдела внешних церковных связей Московского Патриархата, митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл, ныне Святейший Патриарх Московский и всея Руси.
http://www.pravoslavie.ru/put/53941.htm
Примечания
[1] Макарий (Парвицкий-Невский М. А., 1835—1926) — митрополит Московский и Коломенский (1912—1917), митрополит Алтайский (1920— 1926), апостол Алтая, святитель. Память 16/29 февраля (или 1 марта) и в Соборе Московских святых. «Простые речи о великих делах Бо- жиих» изданы впервые в Томске в 1900 г.
[2] Антоний (Храповицкий А. П., 1863—1936) — митрополит Киевский и Га- лицкий, первый председатель Архиерейского Синода Русской Православной Церкви заграницей. Философ, богослов. В 1894—1900 гг. ректор Казанской духовной академии
[3] Гавриил Седмиезерский (Зырянов Г., 1844—1915), — преподобный. Схиархимандрит и старец Седмиезерной Богородицкой пустыни Казанской епархии в 1883—1915 гг. Память в Соборе Казанских и Псковских святых.
[4] Арсений (Брянцев А. Д., 1839—1914) — архиепископ Харьковский и Ахтырский. В 1897—1903 гг. архиепископ Казанский и Свияжский. На Казанской кафедре особенно заботился о миссионерской деятельности.
[5] Антоний (Вадковский А. В.. 1846—1912) — митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский (1898—1912), первенствующий член Святейшего Синода с 1900 г.
[6] Димитрий (Ковальницкий М. Г., 1839—1913) — архиепископ Херсонский и Одесский, церковный писатель и церковно-общественный деятель, архиепископ Казанский и Свияжский (1903—1905 гг.).
[7] Николай (Налимов Н. А., 1852—1914) — архиепископ Владимирский и Суздальский (1906—1914). Константин (Булычёв К. И., 1858—сер. 30-х гг.) — впоследствии архиепископ Могилевский и Мстиславский (1911 — 1922), неоднократно уклонялся в обновленческий раскол. Сергий (Страгородский И. Н., 1867—1944) — впоследствии Патриарх Московский и всея Руси (1943—1944). Антонин (Грановский А. А., 1865—1927) — впоследствии епископ Владикавказский и Моздокский (1913—1921), один из лидеров обновленческого движения.
[8] Левашов С. В. (1857—1919) — русский врач, государственный и общественный деятель, профессор медицины, председатель Общества русских врачей, депутат Государственной думы, член-корреспондент Парижского терапевтического общества, член Главного совета Союза русского народа.
[9] Анатолий (Каменский А. В., 1863—1925) — ректор Одесской духовной семинарии (1903—1906), архиепископ Иркутский (1923—1924).
[10] Димитрий (Сперовский Н. А.. 1865—1923) — впоследствии епископ Рязанский и Зарайский (1911-1917).
[11] Тихон (Морошкин В.И., 1851 — 1903) — епископ Елизаветградский, викарий Херсонской епархии (1895—1903).)
[12] Монастырский храм Успения Пресвятой Богородицы был разрушен в 1936 г. В 1953 г. на его месте была сооружена водосвятная часовня в честь иконы Божией Матери «Живоносный Источник».
[13] Поликарп (Приймак Г. К., 1912—1989) — впоследствии епископ Пензенский и Саранский (1968—1969).
[14] Сергий (Тихомиров Г. А., 1871 — 1945) — митрополит Токийский и Японский. Сподвижник святого равноапостольного Николая Японского и его преемник на посту начальника духовной миссии в Японии; духовный писатель и церковный историк.
