День Победы ныне пропах порохом салютов и фейерверков. Он уже не праздник со слезами на глазах. Память о Великой Отечественной войне из года в год покрывается лаком вышколенных и выхолощенных речей, не трогающих души, не тревожащих сердца. Порой кажется, что нынешние россияне воспринимают прошедшую войну как нечто предшествующее Дню Победы. Да, было в тех далеких сороковых годах нечто такое жуткое, страшное, от чего старики до своей гробовой доски молились, чтобы оно не повторилось... А потом начались салюты и парады каждый год в один и тот же день на главной площади страны. И ныне мы уверились, что эта радость дана нам навечно. Да здравствует Великая Победа! Никто не забыт и ничто не забыто...
А кого мы помним-то? Кто предстает перед нашим взором, когда говорим о Великой Отечественной и о тех, кто принес нам Победу? Памятники. Герои, одетые в камень. Им ежегодно приносят венки государственные деятели, которых показывают по телевидению. Полководцы, богатыри, в крайнем случае, персонажи художественных кинолент и книг, которые мы все реже и реже читаем. А что было на самом деле, что пережил человек в противоестественных для всего живого обстоятельствах, и какой ценой досталась Победа? Знаем ли, чувствуем ли мы это?
Знают фронтовики. Точнее, знали. Ибо мало их осталось. Да и немногословны они были при жизни. Отказывались говорить о войне. А теперь уходят, унося с собой единственную для нас возможность услышать правду. Что остается? Архивы... документы... письма... дневники. Причем, есть фронтовые и партизанские дневники с записями, сделанными непосредственно на месте событий. Заполняли их сразу - в окопе, блиндаже или в партизанском лесу. Эти записи бесценны, в них зафиксированы именно чувства, которые испытал человек - не памятник, а душа живая. Читаешь и многое узнаешь о наших героях, которые, оказывается, были такие же, как мы - обычные, бедные маленькие человечки, которым пришлось испытать великие страдания.
Событие для губернии, да и для страны тоже: архив Саратовской области издал сборник «Мы все войны шальные дети», в который вошли три фронтовых дневника жителей губернии - Анатолия Дзяковича, Ивана Кузнецова и Марата Шпилева. Первое издание было приурочено к празднованию 65-летия Победы. Но сотрудники архива посчитали необходимым выпустить уже в этом году второе издание. Первое имело совсем маленький тира - 167 экземпляров. Второе издали в новом оформлении и с большим числом примечаний. Но и у него небольшой тираж. Всего же выпустили 367 экземпляров. Книги передали, разумеется, безвозмездно нескольким библиотекам и историкам. Издали на собственные средства. Возникший у читателей вопрос о причинах столь малого тиража этим сообщением, полагаем, снят?
Идею издания фронтовых дневников директор областного архива Наталья Широва объяснила просто. Шла подготовка празднования 65-летия Победы. Архив должен был издать что-то юбилейное. Но о войне за многие десятилетия написано и издано немало. И официозного, и ретушированного... разного. А в последние годы участились всевозможные лжеразоблачения, в которых правды не больше, чем в лакокрасочных публикациях прежних лет, и гораздо меньше, чем в честных, но изрезанных прежними цензорами книгах. Как подчеркнула Наталья Ивановна, именно фронтовые дневники вообще редкость. Ведь в войсках был запрет на их ведение: солдат или офицер мог оказаться в плену, записи попасть в руки врага, а в них сведения, являющиеся военной тайной. Те, кто вел дневник, рисковали. Поэтому и издавались фронтовые записи мало, а если и случалось такое, то публикации были с большими купюрами.
- Нам повезло,- призналась Наталья Ивановна,- что дочь Дзяковича, Галина Анатольевна, передала в областной архив дневник и разрешила публиковать его без сокращений. А вот нашим коллегам из архива новейшей истории так и не удалось найти близких Ивана Яковлевича Кузнецова (а именно в этом архиве хранится дневник командира полка, и его сотрудники проделали колоссальную работу, подготовив обширные комментарии и примечания, сверяя данные с картой тех лет, уточняя места и местности, которые описал Кузнецов.- Авт.). Но все равно решили публиковать почти без купюр. Многие ученые-историки, познакомившись с дневником Кузнецова, назвали его энциклопедией Великой Отечественной войны.
Наталья Ивановна рассказала и о том, что сотрудники архива, готовя дневники к публикации, не скрывали своих сомнений в подлинности описанных фронтовиками событий: такого не могло быть, тут преувеличение! И когда книга вышла, то первым ее читателем стал отец Натальи Ивановны. Он был на фронте с 1943 года и, как многие фронтовики, не любил говорить о войне и о том, что там было на самом деле. Так вот, когда дочь спросила его после прочтения дневников: «То, что здесь написано, правда?», фронтовик ответил кратко: «Правда, но было еще хуже».
«Как дальше воевать, не знаю»
Но
что могло быть хуже описанного тем же кадровым офицером, командиром
полка Иваном Кузнецовым, который всю войну провоевал подполковником
(лишь в конце войны ему присвоили звание полковника)? Вот несколько
записей о том, как катастрофически не хватало боеприпасов, солярки,
техники и так далее. В скобках указаны даты этих дневниковых записей.
В первый же день войны Кузнецов записывает: «...Сейчас уже начинают поступать от дивизий шифровки с требованием немедленной подачи боеприпасов... Разве это не безобразие, по-моему, хуже - вредительство, вывести части в бой без боеприпасов... а дальше, дальше сказать немцам: "Подождите, мы подвезем боеприпасов, тогда будем продолжать воевать"». (22.6.1941 г.)
«Повторяется финская кампания - «поезжайте, вас там обеспечат»». (29.6.1941 г.)
«Снарядов с каждым днем становится все меньше, уже осталось по 10 шт. на орудие. Уже 5 дней, как не получаем ни одного снаряда... Оперативные документы обрабатываются небрежно и не дают возможности анализировать действия противника». (25.10.1941 г.)
Так было под Ленинградом, а вот записи, сделанные под Камышином: «...Все идет как-нибудь, авось выйдет... можно ли, например, идти вперед, не имея средств передвижения, а из имеющихся - 50% требуют ремонта, а ремонтировать нечем: нет ни инструмента, ни запчастей, и в результате подвозить боеприпасы и питание не на чем, а в армии отвечают: "У нас ничего нет и дать ничего не можем"». (24.9.1942 г.)
«Сегодня опять день безработицы. Огня никуда не вел, т.к. нет снарядов; когда, наконец, это кончится!» (4.10.1942 г.)
«Вот постановка работы: готовься к зиме, изыскивай средства на месте, как будто это где-нибудь в тылу, около заводов. Здесь полена дров не найдешь, не только что-нибудь из запчастей. Насажали бюрократов, а они дальше своего носа ничего не видят и не хотят ни с кем считаться». (26.10.1942 г.)
«Положение с горючим остается такое же, как и вчера... Фрицы бегут семимильными шагами, пехота их никак не догонит. Сейчас я оторвался километров на 60. Черт знает, как и догонять: трактора дряхлые, прошли уже километров 400, да еще предстоит пройти километров 200, запчастей нет. Только сейчас выяснилось, что эти трактора шли в ремонт, а мне их всучили, как прибывшие из ремонта. Такого безобразия я еще нигде не встречал». (27.12.42 г.)
Дневниковые записи Кузнецова не оставляют камня на камне от живучего мифа: «При Сталине был порядок и железная дисциплина, благодаря этому мы выиграли войну»:
«...Семь дней я уже на Ленинградском фронте... некоторые могут подумать, что у него - немца - созданы здесь какие-то сверхъестественные укрепления. Никаких укреплений сверхъестественных нет, а просто наше неумение организовать наступление. Ведь факт, что все держится только благодаря артогню... Можно ли иметь успех в наступлении, если войска к этому не подготовлены? Конечно, нельзя. А командование... с этим не считается, разрабатывает приказ на наступление, устанавливая час начала 5/50, а приказ присылает в полк в 5/30, т.е. дает командиру полка 20 мин. На организацию, отдачу распоряжения батальонам и увязку вопросов с начальниками других родов войск. Это не руководство войсками, по меньшей мере, это головотяпство, еще громче сказать - вредительство». (5.10.1943 г.)
А вот что записал Кузнецов в Селиксе Пензенской области, куда прибыл, чтобы сформировать полк и отбыть с ним на Сталинградский фронт: «...Сегодня приехал представитель ОБП ПриВО, проверять укомплектованность полка и ход боевой подготовки. По разговору с ним выяснил - его больше интересует вопрос "писанины". Спрашивает, есть ли план или график контроля боевой подготовки в подразделениях, план боевых стрельб и т.д. Интересуется не содержанием, а формой, совсем обюрократились окружные работники, за бумагами не хотят видеть живой работы. С питанием рядового состава дело неважно обстоит, никак не можем открыть свою столовую из-за отсутствия трактора... Обмундирования до сих пор еще нет, и когда прибудет - неизвестно, люди ходят разутые и раздетые, а главное, по месяцу и больше не меняли белье, хотя в баню ходят регулярно, но белье не меняют, пропарят и опять его надевают». (14.4.1942 г.)
«...Бумажной волокиты с каждым днем становится все больше и больше, в мирное время и то меньше писали этих бумажек, а здесь развели такой учет и отчетность, что времени не хватает на составление этих отчетов. Каждый отдел требует для себя отдельно. И вот только на этих бумажках и сидишь». (31.10.1942 г.)
«...Каждый только пугает: "снимем", "под суд отдадим" - это самое легкое и простое дело, а вот их родной 506-й корпусный артполк, так он еще находится за 200 км и навряд ли догонит корпус, он еще в течение января ни разу не развернулся и не сделал ни одного выстрела, не потому, что командир полка не хочет, а потому, что он не может - у него трактора развалились и горючего нет». (25-26.1.1943 г.)
«...высоты, западнее Матвеева кургана, никак не могут освоить наши части. Каких-нибудь пять несчастных немецких танков и десятка два автоматчиков гоняют целые полки нашей пехоты. Разве это не безобразие, абсолютно никакого взаимодействия рядов войск нет, наши танки и авиация совершенно пропали. Как же можно при такой организации воевать? Не говоря уже о работе тылов армии, которые ничего не делают для бесперебойного обеспечения всеми видами довольствия частей армии - хлеба нет, жиров нет, сахара нет, табака нет, и вообще ничего нет, выдают зерно и семечки и говорят: "Обрабатывайте, как хотите". Спрашивается, для чего существует аппарат тыла армии? ...получили план артнаступления, такой план ни уму ни сердцу ничего не дает. ...где это видано, чтобы командиры батареи артиллерии РГК со своими НП находились впереди пехоты. А это установка генерала Краснопевцева - "прямой наводкой"... Командный состав вместо того, чтобы руководить этим наступлением, сидит в балках, и никто не руководит своими подразделениями, в результате чего сразу же был уничтожен целый батальон...» (28.2.1943 г.)
«...Как дальше воевать, не знаю. Никто никаких мер не принимает... Сейчас в 1-м и 2-м дивизионах матчасть приходится перевозить в два рейса, потому что недостает тракторов... С личным составом тоже чепуха: имею некомплект 200 человек, и никто не пополняет. Попробуй-ка ворочать систему 4-мя человеками - в ней 7 т. А огонь нужно давать быстро... Сегодня под вечер плохо работала наша авиация и «катюши». Дважды сыпанули по своим - это преступление, за такие вещи надо головы срывать штурманам, передний край пехота обозначает ракетами, а они на это не обращают внимания». (20.8.1943 г.)
«...вчера в тылах дивизий было совещание помощников командиров полков... очередной "надрай" - ни одному представителю полка не дали высказаться и рассказать о своих нуждах. Это «верблюды», а не руководители соединения. Все кричат, пугают трибуналом, а реальной помощи абсолютно никакой нет. Запчастей не дают, а требуют, чтобы автотранспорт был на ходу на 100%, чтобы овощи были заготовлены на 3 месяца на месте, а на местах все вывезено немцами. Нет ни одной картошки, ни кг капусты. Люди, которым доверено большое дело - дело обеспечения частей, оттолкнули эту работу от себя и перевели ее на части». (24.10.1943 г.)
И ведь не какое-то временное расстройство системы обеспечения, а так было заведено: сражайся и корми своих солдат, командир. И он кормил, и только с дневником делился своим отчаянием.
«...а муки - нет, посылают в Пролетарское - это за 500 км. Просто люди без головы или вредители - за 500 кг хлеба поезжай за 500 км. Завтра справляем первую годовщину существования полка... Как сейчас помню, землянки в Селиксе, люди прибывали оборванные, в лаптях. А некоторые в опорках, грязные, вшивые, и когда я первый раз посмотрел полк, то у меня волосы встали дыбом - это не полк Красной армии, а какая-то банда босяков». (22.3.1943 г.)
«...готовится операция под Никополем... Вчера получил лимит горючего на месяц - 9 т, причем из этих 9 - 4,5 я должен заложить в НЗ... На текущее довольствие это выходит 150 кг на день. При том положении, что все, кроме сахара, табака и водки, необходимо заготовлять своими силами, да плюс к тому подвозить дрова и воду. Попробуйте уложиться в 150 кг ежедневно... когда за мукой нужно ехать в один р-он - 100 км, за мясом и овощами - в другой, тоже 100-150 км. Сидят люди в кабинете. Как бюрократы, оторвавшись от живой жизни частей, и составляют лимиты. Разве можно так работать?» (11.1.1944 г.)
Жизнь командира была полна забот: как прокормить своих солдат в условиях сожженных или разграбленных деревень, как без боеприпасов, горючего, на сломанной технике гнать врага... И как не сломаться, не пасть духом. Но ведь выдержали.
«Страшно, но другого пути нет»
Дневник
партизана Анатолия Дзяковича потрясает именно душевной борьбой обычного
человека, терпящего ежедневную пытку - сначала в болотах, когда он
вместе с оставшимися в живых солдатами пытался выйти из окружения, затем
в плену, где от ран и болезней, от истощения умирали военнопленные, а
затем в партизанском отряде, где приходилось спать в воде, есть
тухлятину...
«Мы разбиты вдребезги. От дивизии на шоссе Москва - Смоленск вырвалось едва 300 человек. Патрон достали на
3 суток, без пищи, без сна».
«...Очень много пленных - до 500 в день - мрут от голода. Некоторые таскают под руки мертвого и получают на него, как на живого».
Из плена Анатолий и его земляки - Михаил Дудников и Алексей Упорников - вырвались, совершив грех. Вот запись в дневнике от 5.12.1941 г.:
«...Страшно, но другого пути нет. Немцы продажны... У мертвых буду вырывать золотые зубы и откупимся. Сегодня уже достал 2 коронки...». Невозможно представить страдания человека, вынужденного совершить подобное. Но оставаться в лагере означало смерть. Как записал Анатолий в своем дневнике, за 2,5 месяца, что он находился в плену, погибло 33 500 военнопленных.
Они откупились. Им дали «отпуска в Гомель на работы», однако они остановились в Жлобине, так как там жили родственники жены Михаила Дудникова. Устроились работать. Дзякович - сначала техноруком кирпичного завода, затем в комитет по заготовкам сельхозпродукции. Но сытая жизнь в оккупации претила. В феврале 1942-го Анатолий записывает в дневник:
«Много пью самогона в компании Л.Кураша - директора завода, Забелина - бургомистра района (хороший человек, но пьяница), Гришки Ермоленко - гада и пьяницы, бургомистра города, Кашина Михаила - шефа полиции. Приказывают: комбинируй и воруй, как хочешь, но чтобы самогон был...».
В апреле того же года он становится свидетелем массового уничтожения белорусских евреев - для него, так много уже повидавшего, это колоссальное потрясение. Работая в комитете по заготовкам, он пытается защитить местное население - «почти всех вдов, красноармеек и сирот мне удалось в той или иной степени освободить от нормировок» (ноябрь 1942). Запись далее: «По слухам, то тут, то там появляются партизаны. На каждый слух выезжаю, но не встретил ни разу». Следующая цитата говорит об окончательном и безоговорочном выборе: «Моя жизнь кончена для меня еще весной 1941 года. Мне нужно жить для детей, а им теперь нужен не я, а моя борьба. Буду бороться за их счастье и счастье других людей - многих миллионов».
23 мая 1943 года Анатолию и его двум товарищам удалось осуществить задуманное. Партизанили до июня 1944 года.
«...в Новиках перебиты партизанские семьи. Дома сожжены. Итак, начинается». (3.7.1943 г.)
«Сегодня на рассвете приехали в Коротковичи. Ехали через Антоновку, которая сожжена... Жители частично перебиты, частично разбежались. Детишки были брошены в колодец, и к ним вслед брошена граната.
На восходе нас разбудили выстрелы. Немцы окружили деревню. Убегали под огнем... сейчас сидим в болоте, все сырые по шею. Холодно, болото воняет. Собралось нас из разных групп человек 10, да гражданских человек 15. Неужели придется погибнуть?» (7.7.1943 г.)
«...Боже мой, какая тоска! Живем на нервах. Бесконечное ожидание смерти, со дня на день, с часа на час. Как часто у нас царит паника. Во время нее никто не остановится перевязать рану или помочь выйти из огня в укромное место». (10.7.1943 г.)
«...все группы разбежались, осталась только наша - 9 человек. 8 винтовок на всех. ...спать хочется так, что режет веки. Сгниваю заживо: количество чирьев на спине не поддается учету». (11.7.1943 г.)
«Надо делать тайник, немцы кругом. Нам нигде нет места. Думаю, что пока придет фронт, ляжем костьми». (12.11.1943 г.)
«...Наше положение очень тяжелое. Отряда нет, а нас 6 человек, из них 2 труса и 2 щенка. Зачем нас бросили на верную смерть? Если для диверсий, то должны были дать материал, а его нет вот уж месяца полтора. Свой почти кончился. Ночевали сегодня в будане (видимо, землянка.- Ред.). Сделан так, что без собаки не найдешь». (25.11.1943 г.)
«Ночью спим плохо. Подошла вода. Пришлось отливать... еще раз - 30 ведер. Настил, где спим, сделали более высоким на 10 см. Теперь сесть у нас можно, только опустив голову на грудь и согнув спину». (29.11.1943 г.)
«...16 января около 10 утра стоявший на часах Упорников крикнул в будан: «Немцы!» - и кинулся бежать, бросив винтовку... Каратели уже окружили будан. Все. Смерть, неизбежная, неотвратимая... Сказал Сеноженскому вставить в мину капсюль, остальным лезть в секретный ход. Как только мы влезли в ход, в трубу печки, немцы бросили гранату, затем вторую. Смягченные поворотами и расстоянием, в уши болезненно ударили воздушные волны разрывов. Нашли дверь, открыли и бросили гранату, сдетонировала мина... Взрыв нашей мины заставил немцев не спускаться в будан, опасаясь нового сюрприза, тем более что после такого взрыва в будане не могло остаться ничего живого... С нашего будана началась расправа. Перебили человек 150 женщин и детей, 20 мужчин... У Лиса - жену и 4-х детей. Буданы сожгли, и по лесу идет запах горелого мяса и картошки. У Лиса один мальчик уцелел: когда к нему, лежащему на снегу, подходил немец, он хотел встать и бежать, а немец сказал: "Лежи, мальчик, а то мои комрада убьют". И верно. Он уцелел». (18.1.1944 г.)
«Уцелевшие все еще разыскивают и хоронят убитых. Многие в буданах погорели заживо. Приходится делать могилы там, где лежат груды праха и костей. Еще страшеннее трупы обгоревшие. Без содрогания на них нельзя смотреть! У Лиса жену и детей перестреляли обнявшимися». (19.1.1944 г.)
Жутко даже читать, а каково это все пережить и не сойти с ума, не озлобиться вконец и запредельно, не окаменеть душой? И кто-то сошел, кто не устоял, пал нравственно. Как старшему своей группы, Дзяковичу приходилось разбираться и с другими партизанскими группировками, и с жалобами населения. Увы, было и такое...
«...Люди жалуются на партизан, пришедших из группы Кароля и Подполковника. За неделю пребывания здесь они взяли 5 коров. Мясо меняют на табак и самогон (посредством Ермила)... С Полянок жалуются на то, что они отобрали деньги (серебряных полтинников около 90 штук), которые проиграли Ермилу из Печек. Гражданин Лаптев пришел с жалобой, что у него взяли табак, сало, белье, хорошие верхние вещи. Что постарей, прожгли папиросами, бросили в болото, крупу рассыпали по земле». (31.5.1944 г.)
Нет, такие записи не могут оставить никого равнодушными. К ним не подберешь слова. Да и не нужно. Лишнее это занятие и пустое. Когда говорит сама правда, надо просто слушать, не пропуская ни слова. И лишь спустя какое-то время попытаться... поразмышлять о прошлой жизни и нынешней. Какие мы, на что способны и что именно таится в наших душах?
Священную войну выиграли отнюдь не святые люди. И не богатыри со статью памятников, не полководцы и генералиссимусы, а обычные люди, со всеми человеческими слабостями. А вот выстояли, защитили страну. Они были сильные духом. Иначе не выдержали бы ни жизни в лесах и болотах, ни тех ужасов, которые пришлось им испытать. Да, кто-то из них сдал, опустился, согрешил. Но ведь поднялись, отстояли, защитили, сохранили в себе человеческое в нечеловеческих условиях!
Почему эту войну и ныне зовут не только Отечественной, но и Великой? Может быть, потому так и зовут, что велико было страдание, доставшееся на долю простых людей, и велика была сила духа, таившаяся в них и проявившаяся во дни и годы трагедии народной? Потому-то и победили, несмотря на плохую организованность, обеспеченность техникой, боеприпасами, бюрократизм... И своей победой потрясли мир.
Жаль, что изданные фронтовые дневники по причине малого тиража останутся неизвестны большинству граждан. Может быть, правительство области сделает свой шаг к постижению правды о войне, выделит средства на дополнительный тираж книги? Ведь в ней правда не только о прошедшей трагедии, но и о человеке, который изначально наделен духовностью и потому способен пережить многие невероятные страдания. Как это важно в наши дни - представить подобные доказательства.
Станислав Крепышев
Журнал "Православие и современность", №20 (36)
Иван Яковлевич Кузнецов родился в Саратове в 1902 г. В 1922-м был призван в Красную армию; отслужив, остался на сверхсрочную службу, обучался во 2-й Ленинградской артиллеристской школе, в 1938-1939 гг. принимал участие в гражданской войне в Испании, а затем - в Финской войне. Великая Отечественная застала его в звании майора. Он командовал артиллерией 41-го стрелкового корпуса. Сражался на подступах к Ленинграду, выбирался из окружения. Далее в его послужном списке - Сталинград, прорыв Миусского оборонительного рубежа, освобождение Донбасса, Крыма, Белоруссии, Польши, наконец, штурм Берлина. Награжден многими боевыми орденами и медалями. Умер в Саратове в июне 1962 г. |
Анатолий Николаевич Дзякович родился в 1910 г. в Киеве, в дворянской семье. Вырос в Саратове. Окончил химический факультет Саратовского университета, работал по специальности. В мае 1941 г. был мобилизован, служил в должности начальника химической службы 223-го стрелкового полка 53-й стрелковой дивизии, входившей в 21-ю армию. Перед самой войной эта армия была направлена на пополнение войск Белорусского военного округа. Старший лейтенант Дзякович сражался до октября 1941 г., затем попал в окружение и оказался в фашистском плену. Одному из немногих, ему удалось спастись и легализоваться на оккупированной территории; он работал в комитете по заготовкам сельхозпродукции, много ездил по деревням, видел страшные преступления гитлеровцев, искал связь с партизанами, затем воевал в партизанском отряде. После освобождения Белоруссии Дзякович работал председателем райисполкома города Жлобина. Вернувшись в Саратов, преподавал технологию металлов и химию в Саратовском индустриальном техникуме. Скончался Анатолий Николаевич рано, в 58 лет - здоровье было подорвано нечеловеческими испытаниями в годы войны. Испытаниями, о которых он рассказывает в своих кратких и страшных записках.
http://www.eparhia-saratov.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=60376&Itemid=4
