«И камышей на болоте тоже не было...»
Как бы я хотел вновь оказаться на той замечательной лавке, под иконой святителя Николая
Моя первая Пасха случилась лет тому назад двенадцать. Кладбищенская
церковь на вершине холма встречала неизменным ветром и приветливыми
огнями из окон. Идти до нее приходилось от автобусной остановки
километра четыре: по шаткому железному мостику через поросшее камышом
болото, через какую-то мусорку средь чистого поля, через узкие проулки
окраинной деревни городского типа, вдоль бетонного кладбищенского
забора. Идти не торопясь, потому что воздух весенних вечеров был так
свеж и приятен, что спокойная прогулка доставляла чуть ли не такое же
удовольствие, как стояние на службе. Древние паломники, наверное, были
очень правы, отправляясь в дальние монастыри на поклонение святыням
пешком и в одиночестве - то, что они созерцательно приобретали в длинных
пеших путешествиях, современные православные туристы на автобусах
познать просто не в состоянии.
Само пасхальное богослужение запомнилось достаточно поверхностно - мне
было лет тринадцать, и ближе ко второму часу ночи железные ступени
винтовой лестницы на второй этаж, где располагался клирос, казались
мягче пуховой перины. Детей было не много - человек пять, и мы жались
друг к другу на этих ступенях, в «мертвой зоне», откуда из храма нас уже
не было видно, но зато нам-то как раз открывался прекрасный обзор и на
солею, и на алтарь, так что для борьбы с усталостью оставались хоть
какие-то стимулы. Потом были длинные лавки в трапезной, шумные
поздравления, «сто фронтовых грамм» кагора, как называл их сторож
Виктор, какие-то рассказы из монастырской жизни и местные приходские
байки. И самое главное - была еще чья-то телогрейка, которую можно было
замечательнейшим образом постелить на лавке в храме, прямо под иконой
святителя Николая, завернуться в нее и ненадолго, часика на три, заснуть
до утренней Литургии - что я, собственно, и сделал с нескрываемым
удовольствием.
А после Литургии мне, кажется, впервые доверили первое церковное
послушание: «втихаря» снимать с подсвечников те свечи, которые погорели
чуть дольше пяти минут. Поскольку храм был кладбищенский, а русские люди
привыкли вопреки всем церковным канонам «навещать» своих усопших именно
в этот день, то спрос на свечи примерно на порядок превышал то
«предложение», которое могли обеспечить наши пять с половиной
подсвечников. Собранные свечи, успевшие уже немного погореть, собирались
в коробки, а потом, на протяжении, наверное, нескольких недель
непрерывно дожигались перед иконами сторожами и уборщицами - настолько
огромным было их количество. А в те короткие промежутки между приходами
привозящих богомольцев автобусов я сидел вместе со сторожем и двумя
пономарями и общался, общался, общался. О чем - даже уже и не вспомнить.
Вроде бы было там и о царе Николае, и о Богородице, хранящей Русскую
землю, и о том, что регент Наташка вконец разленилась, поскольку перед
песнопениями уже даже и тон хору не задает...
...Сколько потом было у меня этих пасхальных служб, даже, наверное, все и
не упомнить. На следующий год я был уже полноправным пономарем, только в
другом храме, и там я натурально свалился с амвона, заснув в процессе
раздувания кадила (перед Пасхой у меня была еще и богатая событиями
Страстная седмица, из-за которой мне даже пришлось не без удовольствия
прогулять парочку школьных уроков). Потом - семинария, диаконство,
священство... Кажется, по мере всё более и более глубокой моей
«интеграции» в церковную жизнь из праздника уходило что-то едва
заметное, нечто скорее субъективное, чем имеющее место быть на самом
деле, но все-таки уходило. Последняя «запомнившаяся» мне Пасха - это
когда я, еще диаконом, поехал после второй утренней Литургии со знакомым
иеромонахом в деревню, помогать служить молебен и освящать куличи с
яйцами. Те полчаса, что мы ехали в машине и могли пообщаться никуда не
торопясь - это был такой же праздник души, как то мое детское
«паломничество» к кладбищенскому храму сквозь камыши и тихие пригородные
улочки наедине со своими мыслями... Общение... Искреннее, неторопливое и
доброе общение... В суете современной жизни, не только светской, но и,
увы, церковной, этому роду человеческой деятельности отводится так мало,
катастрофически мало времени, что человеческое сердце всё чаще и чаще
сковывается какою-то каменною тоской, а радость от жизни становится
скорее умозрительной, чем реально ощутимой...
Потом было священство, переезд в провинцию, было много радостей и
печалей, и духовных, и сугубо человеческих. Были еще пасхальные службы и
застолья... Много чего было. Не было только той телогрейки, заботливо
расстеленной на лавке под иконою святителя Николая сторожем Витей, не
было и самого этого Вити. Камышей не было на болоте. Не было того
иеромонаха. Да и детства моего беззаботного тоже уже не было...
Священник N
«Это похоже на экстренную реанимацию...»
Помогая ощутить пасхальную радость другим, я почувствовала, как расширяется и реанимируется мое собственное сердце
Я крестилась накануне Благовещения, примерно за три недели до Пасхи, и
потому, как в евангельской притче о работниках, успела в одиннадцатый
час присоединиться к постящимся и молящимся...
Это первый мой пост, первые покаянные службы, первое литургическое
осмысление евангельских событий. Явление Архангела Божией Матери, Вход
Господень в Иерусалим, Страстная седмица - всё это в свои 18 лет я
переживаю впервые, с чистого листа, отдаваясь новым впечатлениям
полностью и безвозвратно. Может быть, поэтому мой первый праздник
Светлого Христова Воскресения воспринимается тоже как откровение, как
послание свыше, адресованное лично мне, - с любовью и заботой.
Уже за несколько дней до Пасхи всё в моей жизни проникнуто напряженным
ожиданием праздника. Яйца покрашены, по квартире витает приятный запах
тяжелых домашних куличей. Темные наряды храма сменились на белоснежные,
которые сегодня же сменятся на красные с золотом... Конечно, немного
волнуюсь: смогу ли выстоять ночную службу? Не станет ли мне плохо с моим
хлипким здоровьем? Как обидно было бы разомлеть в тепле под монотонное
чтение, плюхнуться мешком на скамейку и проспать свою первую Пасху...
Однако с первых же мгновений, когда густую тьму рассекают сверкающие
хоругви, когда весь честной народ подхватывает «Воскресение Твое, Христе
Спасе...», мой сон куда-то улетучивается. Меня вдруг накрывает волна
какой-то неожиданной, беспричинной радости. Кажется, сама ночь отступает
перед хлынувшим через окна и двери светом, перед сиянием праздничных
облачений, сопровождаемых широкой вереницей свечей и разноцветных
фонариков. И даже воздух будто искрится от света глаз, когда заходится
чуть хрипловатым переливом старый надтреснутый колокол и навстречу ему
ввысь несется стройное многоголосие: «И нас на земли сподоби чистым
сердцем Тебе славити...».
Помню первое «Христос воскресе!», ползущие вверх уголки губ молодого
священника, который изо всех сил пытается сохранить серьезность, но у
него это никак не выходит. Помню дружное, звонкое, ликующее «воистину»,
как оно пронзает высоту, как я набираю полную грудь воздуха, чтобы
крикнуть громче всех, как оглядываюсь по сторонам, ловя, удерживая,
запоминая сияющие взгляды и улыбки прихожан...
Монотонного великопостного чтения нет, как нет больше скорби и
сокрушения прошедших дней. Вокруг всё время поют, кричат, кадят -
кажется, дай волю, и весь храм пустился бы в пляс. «Пасха, Господня
Пасха, от смерти бо к жизни и от земли к небеси...». Я стою счастливая,
опьяненная этим радостным безумием, и хочется только одного: чтобы оно
никогда не кончалось.
Торжество Жизни, торжество веры, торжество Любви, торжество
Воскресения. «Смерть, где твое жало? Ад, где твоя победа?». Я не успеваю
понять, когда кончается служба и начинаются поздравления. Все
христосуются, сжимая друг друга в объятиях так крепко, как будто
вкладывая в них свою душу. Я выношу из храма увесистый пакет со
множеством крашеных яиц, куличей и незамысловатых гостинцев.
Делиться радостью - это так естественно, так хорошо. И мы, почти не
успевая отдохнуть, спешим поделиться ею с теми, кто в этом городе лишен
тепла и заботы близких. В шесть утра нас уже ждет машина с подарками,
собранными для сиротского приюта и дома инвалидов.
Сначала приют - заходим в торжественно украшенный зал, наполненный
детьми, поем тропарь и кондак Воскресению. Смотрим, как дети разбирают
игрушки и конфеты, с любопытством поглядывая на нас, с жадностью ловим
их восхищенные взгляды и улыбки. Здесь наша функция невелика - в приюте
много верующих воспитателей, которые смогут рассказать им о празднике.
А мы спешим дальше, туда, где мы нужнее - в дом инвалидов. В обитель
дурно пахнущих смятых простыней и никому не нужных стариков. Меня взяли
сюда впервые, и я не знаю, как себя вести. Боюсь сделать что-то не так,
растерянно оглядываюсь на друзей. Заходим в одну из палат, моя подруга
наклоняется к первой попавшейся бабушке. Неужели обнимает? «Христос
воскресе!». По сморщенному лицу текут слезы. «Воистину, воистину», -
шепчут дрожащие бледные губы. Теперь моя очередь. Кто-то кивает
трясущейся головой, кто-то лежит, отвернувшись к облупленной стенке,
кто-то смотрит пустым, остановившимся взглядом, кто-то безразлично
достает из подарка конфету и отправляет в рот. Но мы целуем, обнимаем,
целуем, обнимаем - без передышки. Мне приходит мысль, что все это похоже
на какую-то экстренную реанимацию. Мы торопимся вдохнуть в них,
омертвевших от холода и одиночества, всё то тепло, которое получили в
эту ночь. Вы нужны, вы не забыты, потому что есть Бог, Который помнит о
вас...
И по мере того, как мы переходим из палаты в палату, я чувствую, как
реанимируется и расширяется мое собственное сердце, до краев
переполняясь живительной теплотой. Казалось бы, мы, спавшие от силы два
часа, должны уже валиться с ног и чувствовать раздражение, но происходят
странные, необъяснимые никакими человеческими факторами вещи: радость
никуда не исчезает, не истощается, не выдыхается.
И я вдруг понимаю, что Пасха - это нечто большее, чем храм. Служба
закончилась, а праздник продолжается. И будет продолжаться всегда,
потому что настоящая радость - она неотлучно с нами, неизменно рядом,
она не зависит ни от чего временного, она вечна, как и Сам ее Источник -
Бог. Всё в этом мире пройдет, всё сотрется с лица земли, и даже, как
сказано в Откровении, бездонное небо совьется как свиток, а пасхальная
радость не кончится никогда. Радость воскресения мертвых и жизни
будущего века...
Надежда ПОРХУН
http://www.vzsar.ru/special/2012/04/05/v_ozhidanii_torzhestva_.html
