Молитва атеистки
«Познание Бога в мире - это первое движение ума, пробуждающегося от житейской суеты»
(английский ботаник Роберт Броун).
К маме зашла бывшая сотрудница по КБ Ася Мухаметдинова. По паспорту она - Айсидора (отец дал ей звучное имя), но оно к ней так и не привилось. Хотя в Тбилиси никого не удивишь Джульеттой, Изольдой, Ричардом или Робертом, даже Гулливер и Нельсон встречаются, но Айсидору публика не восприняла. Не сговариваясь переделали в Асю.
Разговорились о житье-бытье.
- Живу я хорошо, - рассказывала Ася не спеша, время от времени обводя нас светло-голубыми глазами. Вообще от всего её облика так и веяло спокойствием и миролюбием. - Всё у меня есть. На пенсии скучно. Вот и решила я заняться чем-нибудь полезным. У меня соседи - евреи, в «Рахамиме» работают, это такая еврейская благотворительная организация. Семьи у меня нет, племянники в России, а мне так хочется быть кому-то нужной. И я соседям предложила: «Дайте мне какую-нибудь лежачую старушку, я буду за ней смотреть. А зарплаты мне не надо». Они стали настаивать: «Возьмите хоть паёк. Нехорошо, мол, чужим трудом пользоваться. По нашей вере нельзя». Пришлось мне согласиться, чтоб их не обижать. А паёк дали такой - на две семьи хватит: консервы, крупы разные, макароны. Опять-таки, зачем мне столько? Да ещё меня у этой старушки кормят. Бабушке 85 лет. Очень интересная личность. Прямо душевное удовольствие получаю от общения. А ей, бедняжечке, слушателей не хватает...
- Одним словом, всё у меня хорошо, - с какой-то грустью подытожила Ася. - И пенсии мне хватает, недавно ещё и полис медицинский от мэрии дали. Единственно, чего не хватает, - очень хочется быть верующей.
Мы переглянулись.
- Что за проблема? Хотите - будьте.
- Э-э, не так всё просто, - устало отмахнулась Ася. - Во-первых, я атеистка. Отец у меня был военный, татарин, мать - русская. Нас троих так вырастили, что о Боге и не вспоминали. Послевоенное время было... Нашему сталинскому поколению трудно прийти к вере, когда всю жизнь внушалось, что ТАМ ничего нет... Я уж всё перепробовала. Начала с Александро-Невской церкви (в грузинскую смысла не было идти, я там ничего не пойму, хотя в Грузии всю жизнь прожила). Стала в очередь на исповедь. Смотрю, хоть народу много, но дело быстро идёт. Дошло до меня. Говорю священнику: «Помогите стать верующей». А он мне скороговоркой: «Вы крещёная?» Сам на часы посматривает. «Вроде да, - говорю, - бабушка в детстве тайком крестила, но даже креста не сохранилось». «Как ваше имя?» - спрашивает. «Айсидора», - отвечаю. Он только руками замахал: «Нету в православии такого имени! Идите к католикам». И - басом: «Следующий!»
Пошла я в костёл, благо на той же улице. Там - как в театре и, главное, скамеек много. Дождалась я падре. Тот послушал мою историю, спросил про национальность. «В советском паспорте, - объясняю, - я татаркой записана, а в грузинском на том месте у меня прочерк стоит».
Он брови поднял: «О-о, на данном этапе вам креститься надо. Иначе по мусульманским законам всякий, рождённый от мусульманина, принадлежит их вере». И не поленился, стал мне подробно объяснять, что надо выучить наизусть к крещению, да какой крест подготовить (ни в коем случае не спутать с православным), да в какую сторону креститься. Я его слушала-слушала и поняла, что совсем запуталась. Дожила до 70 лет и не знала, что есть разные «Символы веры», да ещё столько разных сложностей. Попрощалась я с падре и пошла домой всё это переваривать.
Навстречу мне иеговисты - молодые ребята с брошюрками. Истинного Бога проповедуют. Поговорили мы этак с часик. Всё у них хорошо, культурно, современно. Только в толк не возьму. Как это: христиане, а крест нельзя носить? Он, дескать, орудие убийства. Опять непонятно.
До мечети только я не дошла в своих поисках. У меня ислам с терроризмом ассоциируется. А я курицу сама зарезать не могу.
Евреи, узнав о моей дилемме, стали к себе зазывать: «Примите иудаизм». Я им объясняю: «Вы не обижайтесь, вы очень хорошие, но мне какого-то простого Бога надо, а у вас одни запреты и всё по расписанию». Они мне предложили на курсы иврита ходить для «просветления ума». Вот и хожу по субботам, развиваюсь. Познавательно, конечно, но к цели я своей так и не приблизилась.
Иногда я думаю: может, оставить всё, как есть? Прожила я 70 лет без Бога и, честно сказать, неплохо прожила, со всеми в мире. Хоть и небогато, но и без особых потрясений.
Читала я недавно статистику в одной газетке. Оказывается, в мире атеистов - таких, как я - всего три процента, а остальное население Земли - верующие (кто во что, разумеется). Только вот как это понять: столько верующих, а зла вокруг меньше не становится?
Вопрос Аси был риторического характера, и отвечать на него никто и не пытался.
Помолчав, Ася грустно закончила рассказ о своём «хождении в веру»:
- Иногда потихоньку, чтоб тот сердитый священник не заметил, захожу в Александро-Невскую церковь (больше всего меня туда тянет) и свечки ставлю. Прошу одно и то же: «Господи, дай мне веру!»
Мария САРАДЖИШВИЛИ
Исповедь спецназовца
28-летний Гурам сам пришёл в редакцию.
- ...Мне было 6 лет, когда погиб отец. Ехали мы на своей машине из Зестафони. Водитель встречной легковушки на повороте не удержал руль, врезался в нас, и мы упали с 20-метровой высоты в реку. Я и мать не пострадали, а отец ударился головой и через несколько дней скончался. Всю трагедию случившегося я осознал, когда вскоре после этого мать привела меня в какое-то учреждение, во дворе которого бегали дети моего возраста. Мама сказала, что я должен здесь остаться, а она на время уйдёт. Со мной случилась истерика, я обхватил её колени, визжал и умолял её забрать меня с собой. В конце концов я заснул у неё на груди. Что случилось потом, вы, наверное, поняли. Проснувшись один, я плакал до тех пор, пока одна из воспитательниц не сказала: «Мама ушла. Я уверена, что она по тебе очень скучает, но не помнит дорогу назад. Ты должен найти её». «Как?» - я весь превратился в слух. «Ты должен вырасти! - сказала она с улыбкой. - Если будешь слушаться, быстро вырастешь, и мы вместе найдём эту дорогу!» - она снова улыбнулась и прижала меня к груди.
Больше я не отходил от неё ни на шаг.
Не поверите, но эта женщина сделала для меня больше, чем мать...
Отец мой был боксёром, и его данные передались мне. В 12 лет я уже выходил на соревнования. Натела, как звали ту воспитательницу, платила за все мои спортивные занятия из своей мизерной зарплаты. Она была моим самым верным болельщиком.
- Маму после расставания вы так и не видели?
- Нет, она ни разу не пришла. Наверное, побоялась растить ребёнка одна и по-другому устроила свою жизнь. Так или иначе, Натела заставила забыть меня эту боль. Хотя в 13 лет я снова потерял самого дорогого мне человека - Нателу сократили, а вместо неё вскоре приняли настоящего жандарма. После этого я дважды убегал из интерната, нашёл дом Нателы, но в итоге меня вернули назад.
- Если она вас так любила, почему не усыновила?
- Хотела, но муж запретил. Натела была замужем за вдовцом с тремя детьми. И, по мнению мужа, должна была всю энергию и силы отдать этим детям. Кто я был для него - мальчишка, сбежавший из интерната?
После этого многое произошло. Биография одного человека не вместит всего. В 17 лет я начал уличную жизнь, дважды чудом избежал тюрьмы. В конце концов попал туда, где место таким, как я.
- Куда?
- В спецназ. Один знакомый повёл. Собеседование проводили несколько человек. Интересные вопросы задавали. Например: «В критической ситуации можешь убить отца?» Я ответил: «Отец уже умер, а мать с удовольствием отправлю на тот свет». «В Бога веришь?» - «После смерти отца забыл о Нём». Один, очкастый, сказал тогда: «Знаешь, кто ты? Ничтожество, ноль, кончишь свою жизнь где-нибудь в канализации. Но у тебя есть выбор: достойно служить нашему государству».
- Что именно вы должны были делать?
- Обо всём не расскажешь. Я участвовал во многих сложных операциях. И много на мне грехов висит. Может, те люди и были виноваты, но всё равно очень тяжело потом осознавать, что именно твоя пуля пробила кому-то лоб. Начальство нам внушало, что думать об этом не наше дело... Я стал роботом. Ничего у меня внутри не болело, никого не было жалко. Просто делал, что приказывали. Как-то в Тбилиси политическая обстановка очень осложнилась. Нам дали приказ разогнать многочисленный митинг. Маска, которую надевают спецназовцы, имеет отвратительное свойство - прячет твоё лицо, и не достигают до тебя крики других людей.
- Это очень похоже на самооправдание.
- Нет, я очень сожалею о том, что делал. Нет оправдания тем, кто идёт против своего народа. Я хочу рассказать о том, что было в тот день. Во время разгона митинга мне на пути попался человек, он пытался сопротивляться. Я ударил его дубинкой. Он упал. Его прикрыла свои телом какая-то женщина. Я был в ярости и несколько раз ударил её по голове, рассёк ей щеку, и всё лицо её залила кровь. Я увидел только её глаза. Пожилая женщина посмотрела на меня и вскрикнула. Я её тут же узнал и испугался сам себя: это была Натела, моя вторая мать! В ту минуту я был животным, готовым на убийство. Я бросил дубинку и побежал. На проспекте меня сбила полицейская машина. Меня подбросило в воздух. При падении я повредил позвоночник и ходить теперь почти не могу... Но я пришёл сюда не для того, чтобы вызвать чьё-то сочувствие. Часто говорят, что интернатовцами укомплектовывают спецназ. Я не потерял лицо человека в интернате - наоборот, найденная там любовь меня спасла. И потому прошу прощения у всех за всё, что сделал.
Из журнала «Рейтинг» № 23, 2011 г.
Перевод с грузинского М. Сараджишвили
