В конце апреля в Архангельске подводилиcь итоги конкурса «Книга года - 2010». Победителем в номинации «Лучшее научное издание» оказался Дмитрий Несанелис с книгой «Символические формы поведения в традиционной культуре народов Севера», посвящённой традиционной культуре коми, ненцев и некоторых других народов Севера. Мы порадовались за нашего давнего знакомого и земляка и, когда он приехал из Усинска в Сыктывкар по служебным делам, записали с ним беседу. Как и бывает, речь зашла не только об этнографии и фольклоре, но также о христианстве и социальной ответственности современного бизнеса.
Север как система координат
|
- Дмитрий Александрович, необычно, что труд учёного, выросшего в Коми, отметили в Архангельске. Как считаете, Поморская и Коми земли многим отличаются друг от друга?
- Мне довелось попеременно работать в Коми, в Ненецком автономном округе и в Архангельской губернии. Казалось бы, природа, климат схожи. Но это три разных мира. Трудно сказать, в чём тут дело... В Сыктывкаре я бываю довольно часто, наверное, у меня глаз «замылен». А вот мой друг Олег Григораш, который сейчас работает в Архангельске, на днях после 11-летнего перерыва приехал в Сыктывкар. И разницу почувствовал необычайно остро. Заметил, что люди здесь какие-то необычайно отзывчивые. Поморы - тоже народ душевный, но у коми есть своё, неповторимо тёплое, гостеприимство. Вообще наш Север - это как бы одна система координат, но точки в этой системе расставились по-разному.
- Помнится, вы и раньше интересовались связями Коми и Архангельской земель. В 94-м году ездили в экспедицию по следам святителя Стефана Пермского и почему-то, помимо Усть-Выми и Великого Устюга, охватили часть Архангельской области.
- Тут такая история. В своё время, будучи в коми селе Иб, я обратил внимание, что под холмом, на котором стоит старинная Стефановская церковь, есть почитаемый местными целебный источник Прокопия Праведного. Как известно, этот святой предсказал матери Стефана его святительское служение. А ведь таких святых мест, связанных с этим праведником, множество и в Вологодской, и в Архангельской областях. Получается, что и эта духовная связь со святителем Стефаном также распространилась по всему Северу. Я всегда считал (и всё больше убеждаюсь в этом), что наше северное пространство - оно постепенно усваивает какие-то религиозно-исторические смыслы. Возможно, территория Архангельской области, кроме Яренска и Ленского района, исторически никак не связана с миссионерской деятельностью Стефана Пермского, но дух его святительства пролился на весь Север, и косвенные следы этого мне было интересно найти.
Есть и другие, более зримые духовные связи северных регионов. Ульяновский Троице-Стефановский монастырь в Коми в XIX веке был возобновлён, можно сказать, архангелогородцами - монахами с Соловков. А на Соловках, в свою очередь, послушничали люди из Зырянского края. Или, например, женский Кылтовский монастырь - он ведь строился архангельским купцом-пароходчиком. Или судьба великого социолога Питирима Сорокина, который, конечно, был религиозным человеком, - некоторые эпизоды его жизни тесно связаны с Архангельском. И послереволюционная судьба наша тоже схожа. Как известно, город Архангельск хотели переименовать в Лесопильск, а Усть-Сысольск - в город Владимир-Ленин, но ничего из этого не вышло. Связь зримая и незримая - она присутствует, безусловно. Хотя стилистика жизни совсем разная.
- Как вам удаётся одновременно работать в огромной компании и заниматься наукой?
- Монографию о традиционной культуре народов Севера я написал в Архангельске, будучи профессором Поморского университета. Основной же материал собрал раньше, работая в Сыктывкаре в Уральском отделении РАН. Но наука - это не только кропотливый сбор сведений, но и их осмысление. Одна моя студентка как-то спросила: «Дмитрий Александрович, а сколько часов в день вы занимаетесь наукой?» Я же переспросил: «А сколько часов в сутки вы мыслите?» И привёл пример с Менделеевым, который знаменитую свою таблицу увидел во сне. Если человек по настоящему увлечён тем, что делает, то думает об этом постоянно. Ещё мне дорог пример известного нашего биолога Александра Александровича Любищева, который имел смелость в советское время критиковать учение Дарвина. Однажды в 60-е годы в свободное от науки время, будучи на отдыхе, он вдруг всмотрелся в морозные узоры на стекле, и у него в голове сложилась некая научная система. Мимолётный взгляд открыл ему странное сходство ледяных рисунков с растениями, папоротниками, травой, с древесным миром - и дал намёк на то, что мир органический и неорганический создан как бы по единому плану.
Касательно же своей книги могу сказать следующее. Основной фонд антропологических и лингвистических материалов был собран мною где-то с 1987 по 1996 годы. После этого я не работал в архивах, но продолжал читать лекции и одновременно выстраивать этот материал для себя, и, конечно, следил за новой литературой, продолжая обдумывать накопленный материал.
- Вы бывали в Ненецком автономном округе. Наверное, и там что-то почерпнули?
- Да, я довольно плотно там работал в 2000-2003 годы, когда был заместителем генерального директора ОАО «Архангельскгеолдобыча», принадлежащего «Лукойлу». Мы часто выезжали в тундру, по долгу службы контактировали с ассоциацией ненецкого народа «Ясавэй» - она была создана в 1989 году в Нарьян-Маре. Было много живого общения, и какие-то слова, наблюдения, рассказы, впечатления дополняли антропологическую картину мира. Часто мои друзья-ненцы подбрасывали и какие-то свои материалы.
Народ и личность
- В вашей монографии я заметил такую особенность. Открывается она главой «Символические основы содержания детских игр и молодёжных развлечений (от Покрова и до Рождества)». И в других главах тоже много пишете о детях. Почему?
- Наверное, потому, что люблю детей и люблю своё детство! Что любишь - о том и пишешь. Помню, была у меня переписка с Василием Васильевичем Налимовым - сыном первого коми этнографа В. П. Налимова и видным учёным, создателем нескольких новых научных направлений, например, таких как химическая кибернетика. При всей теплоте наших отношений в одном из писем он довольно прохладно выразился об одном моём литературном пассаже. И заметил: «Вот вам добрый совет: пишите о том, что вы любите. Если вы не любите этот предмет, то ничего хорошего не получится». Поэтому, наверное, у меня так много о детстве.
Хотя знаете, своё детство я не идеализирую, в нём были и драматичные и напряжённые моменты. Помню, в 4 года меня обуял какой-то космический страх смерти. Этот страх я смог до конца преодолеть только через 25 лет, когда оказался в Церкви. Вот такие переживания в детстве и стимулируют наши разыскания - любые: научные, философские, живописные. И научные мои поиски, скорее всего, вытекали из этого чудовищного, вселенского ужаса перед кончиной бытия.
- Случилась какая-то смерть в семье?
- Нет, внешнего толчка не было. Просто ребёнок вдруг понял, что земная жизнь - она не вечна. То, что, кроме земной жизни, есть ещё другая, я тогда не понимал.
- Насколько знаю, восприемником вашим был архимандрит Трифон (Плотников)?
- Да, он крестил меня в 1987 году. Отец Трифон тогда был иеромонахом и служил настоятелем в селе Иб. Он сыграл в моей жизни, наверное, решающую роль.
- 87-й год - это даже не 88-й, о христианстве у народа были в основном смутные представления.
- Да, время было не очень сладкое. И знаете, я ведь вначале называл батюшку Виктором Леонидовичем, произнести «отец Трифон» было очень трудно. Он воспринимал это спокойно, не подгонял меня. Или, скажем, поцеловать руку священника после благословения казалось очень странным. То, что я вошёл тогда в храм, - это всё благодаря отцу Трифону, его терпению. Позже, когда он возрождал Антониево-Сийский монастырь в Архангельской области, я постоянно у него бывал. Жена моя поныне работает в монастыре и на его подворье, ведёт научную часть вместе с Александром Юрьевичем Карушевым, они готовят сборники по исторической и другим тематикам. Сейчас в монастыре сложилась прекрасная библиотека, создан церковно-археологический кабинет, на территории монастыря супруга ведёт археологические исследования, которые дают очень интересные результаты. Получается, что я и моя семья связаны с отцом Трифоном, наверное, до конца земных дней. И я благодарен судьбе за это. Когда отец Трифон уехал в Екатеринодарскую и Кубанскую епархию, мы стали встречаться редко. Но перезваниваемся. Последний раз беседовали с ним по скайпу четыре дня назад, говорили долго - он в Краснодаре, я в Усинске. Вспоминали, кстати, и вашу газету.
- Возвращаясь к вашей книге о народной культуре. Многие считают, что христианство, борясь с язычеством, губит фольклор и народные традиции. Вы сталкивались с этим, скажем, общаясь с ненцами?
- Этот вопрос одновременно очень сложный и простой. Простота его вот в чём. Представьте, вот открываете вы какую-нибудь методичку и читаете: «Русская народная педагогика воспитывала в детях честность, трудолюбие...» Вместо «русская» можете подставить любую другую национальность. Казалось бы, правильно написано? Но вдумайтесь в смысл фразы. Что такое «народная педагогика»? В чём её корни? Утверждать, что «народность» сама по себе имеет нравственное содержание и поэтому может воспитывать, - это романтическое заблуждение. Ни русская, ни грузинская, ни ненецкая - никакая другая национальная традиция сама по себе, как таковая, прочных нравственных оснований не имеет. Таковые основания даёт только религия. «Народное» может раствориться, исчезнуть, а религия - никогда. Вспомните пруссов. Был такой народ, где он сейчас?
- Но фольклор же может встроиться, вжиться в христианское сознание. Могу процитировать из нашей газеты публикацию, которой уже много-много лет: «Удивительно, как бесстрастный дух эфира, языческая фея, которой не ведома любовь, у христиан превратилась в такой милый символ добра и душевной теплоты? И "Золушка" - какая христианская история! Есть там и смирение, и терпение, и жертвенность, и вышняя награда за это. Между тем, в языческом изложении всё было по-другому. Сыктывкарский этнограф Дмитрий Несанелис нашёл в "Золушке" едва видные остатки языческого "под-земного" культа. Это и мышиный мир в каморке Золушки. И утерянная туфелька - мистика человеческого следа, отпечатка на земле, что также связано с тёмным подземным миром. А потом эта сказка была просвещена христианским сознанием».
- Об этом я и говорю! Христианство - оно не противостоит русскости, литовскости или ненецкости, оно просто вводит его в другой, как сейчас говорят, дискурс. И когда говорят, что коми народная педагогика воспитывала нравственность и трудолюбие, - это правильно, только добавить следует, что эта народная педагогика была основана на христианских принципах. На самом деле, это очень хорошо, когда сохраняются национальные костюмы, кухня, язык, какие-то обычаи. Это делает мир разноцветным. Но мы видим также и другое. В истории так часто бывало: когда интеллигенция особенно увлекалась какими-то национальными вопросами, это шло в ущерб религиозной душе народа. Вот Третий рейх - пожалуйста, до чего он докатился в своём нацизме! Я бы так сказал: христианство - это содержание, а национальное - это выражение. Тут я никакой Америки не открываю. В советское время по отношению к литературе тоже применяли такую формулу: «социалистическая по содержанию и национальная по форме». Это из христианства взяли, заменив слово «христианская» своим. И мы тут возвращаемся к тому, о чём говорили: разнообразие Богу угодно и радостно. Поэтому пусть будет богатый фольклор, будут традиции. Но это всё хорошо до тех пор, пока национальное не становится самодостаточным - тогда никакой «народной педагогики» не будет, из неё выпадет стержень.
- Во введении к своей книге вы апеллируете к религиозным философам, в том числе к Карсавину. Хочется привести цитату: «Л. П. Карсавин (чей земной путь, как известно, завершился в одном из лагерей на севере Коми, где он ещё успел изложить многие свои важнейшие идеи и размышления) к числу личностей высшего порядка ("симфоническая личность") относил и народы - этносы». И далее вы пишете, что «глобализация, стирающая границы между народами и культурами, уничтожающая личностное начало бытия, представляет стратегическую опасность самим духовным основаниям существования человечества». То есть, по сути, в лице народов глобализация убивает живые личности?
- Подробнее об «этносах-личностях» я писал вместе с Николаем Теребихиным в «Вестнике Поморского университета», в статье «Православие и традиционная культура народов Европейского Севера России». Да, вслед за Карсавиным (и отчасти - за Лосским) я склонен полагать, что народ - это действительно Личность какого-то высокого порядка. Опасность для неё представляет не только глобализация, но, как ни странно, и она сама. Личность способна и на святость, и на грех. Философ Георгий Федотов - кстати, совершенно не близкий Карсавину - говорил, что формула души нашего народа должна быть дуалистична, что в ней есть и князь Мышкин, а есть и Свидригайлов. Вспомним события 1917 года, когда явили себя сотни тысяч праведников, но было не меньше и отступников. Это ведь был один и тот же народ, да? А гражданская война? Разве она не похожа на шизофрению одной Личности? Вообще, в академических терминах это описать сложно.
- То есть каждый народ противоречив как личность?
- Конечно! Нет святых людей, нет и святых народов. Другой вопрос, сознают ли человек и народ свою греховность и пытаются ли это преодолеть.
Знаете, что меня больше всего поражает? Если евангельские истины приложить не только к личностям, но и к народам, то эти истины нисколько не теряют своей глубины! Какой самый большой грех может быть у личности? Гордость, самодостаточность. А у народов? То же самое. Гордыня - это в том числе неспособность к диалогу с другими «я». Вот представим себе предвоенную Вену, которая бурлила разными идеями: там были и атональная музыка, и Кафка, и психоанализ Фрейда, и т.д. А когда пришли фашисты, объявив исключительность немецкого народа, всё закончилось. Мне кажется, что Бог - Он всё-таки предполагал диалог, а не монолог. Рефлексия, осознание чего-то возможны только при диалоге - подобно тому, как это происходит в многоголосном соборном пении. Когда кто-то говорит, что достаточно одной, скажем, идеологии, то чаще всего дело кончается концлагерями.
Вообще полифоничность - это непременное свойство богатых личностей и народов. Те же Карсавин, Налимов или, скажем, Бахтин - они ведь очень полифоничны. Карсавин - он и историк, и писатель, и философ, и музыкально одарённый человек. Эта его разносторонность не мешала ему чётко представлять иерархию ценностей. Он был из тех философов, которые считали, что философия - это служанка религии. Но при этом он замечал, что она не раба религии, то есть имеет определённую свободу в рамках рационального Богопознания. Вот так иерархически-чётко определить себе место в познании - это может только очень трезвенный человек. И в то же время, как я уже говорил, он был полифонической, многогранной личностью.
- Значит, противоречивость личности-народа бывает не только из-за сочетания в нём праведности с греховностью, а вследствие сочетания разных интересов и способностей?
- Именно так. Одно дело - бороться с грехом или ересями, и другое - со свободным проявлением различных даров от Бога. Люди могут славить Его на разных языках, и тому пример - перевод богослужения на пермский язык, совершённый святителем Стефаном Пермским. Но если брать шире славление Бога, то это не только богослужение. Это может быть живопись, это может быть игра, ритмический танец даже - разве его нет в природе? Славить Бога можно по-разному. И путь к Богу тоже у всех разный. Я вот рассказал про детский страх смерти - это один путь. А другие могут рассказать нечто противоположное - что они в детстве, наоборот, увидели жизнь вечную. Ещё раз повторяю, мир полифоничен.
Задвижка на трубе
- Извините, Дмитрий, за вопрос, но то, о чём вы говорите, это как бы теория. Но вот вы работаете заместителем генерального директора компании «Лукойл-Коми». Я не представляю, как вы можете применять это на практике.
- Да, вопросик! Но приведу вам один пример. В своей компании я отвечаю за связи с общественностью и органами власти. В Сыктывкар прилетел на общелукойловский совещание-семинар. Специалисты моего профиля собрались со всего мира - это и Гана, и Италия, и Сербия с Черногорией, и Венесуэла, и Ирак, и так далее, плюс, конечно, все российские регионы, где работает «Лукойл». То есть порядка 70 моих коллег - ведущие работники «паблик рилейшнз» и «гавермент рилейшнз», заместители генеральных директоров, начальники центров общественных связей, главные редакторы газет, представители руководства республики, работники высшей школы и др. А на прошлой такой встрече, которая была в Москве, я выступал перед подобной большой и серьёзной аудиторией. А говорил я о традициях ненецкого народа, об их особенном укладе жизни, который нужно всем нам оберегать.
Проблема в том, что в 1990-е и в начале 2000-х нефтедобывающие компании, исходя из лучших побуждений, стали привлекать ненцев к стационарной работе на нефтяных промыслах. Опыт показал, что никакой пользы это ненцам не приносит. Они работают несколько месяцев, но, когда начинается сезон рыбалки или оленей куда-то надо перегонять, то у них руки опускаются. Зов тундры... Ненцы - народ кочевой, их образ жизни, экономика, мировоззрение основаны на постоянном движении. Остановка - это смерть. Ненцы не хуже и не лучше оседлых народов, но они по-другому устроены. Вот вам иллюстрация, что Бог, видимо, любит «диалог», любит единство в многообразии.
Но нефтяникам следовало бы заранее изучить образ жизни ненецкого народа. И помочь ему в каких-то эпизодах вот этого их оленеводства. Ведь можно, например, какую-то охрану дать от волков или от браконьеров, где-то повнимательней к их нуждам отнестись. Но не интегрировать их в нефтяную компанию. Ненец - он великолепный оленевод и охотник, он такой гибкий, подвижный, но ему очень трудно научиться инженерному какому-то делу. И самое главное, ему в тягость всё это. Вот об этом я и говорил: если мы хотим помочь малочисленным народам Севера, то мы должны это делать, исходя из понимания их антропологии, а не из наших представлений о мире.
Второй мой тезис был такой. Конечно, мир развивается так, как он развивается. Миру нужна энергия, нефть - таков вектор, и развернуть его в другую сторону сейчас уже невозможно. Но причинить минимальный урон природе - можно. Для этого, например, нефтяники могут изучить иерархию семейных участков, по которым кочуют олени. А их как минимум четыре. Если мы пустим трубопровод через «отельное» место, где рождаются оленята, то практически нарушим весь природный и культурный кочевой цикл. Потому что для отёла подходят строго определённые участки. А если мы проложим трубопровод, скажем, через зимний прогонный путь - ничего страшного не произойдёт, очень быстро будет найден обходной путь.
Так что вы напрасно в своём вопросе противопоставили практику теории. Как говорил Питирим Сорокин, самая практичная вещь на свете - это хорошая теория. Надо изучать, понимать, как можно минимизировать ущербы. Сделать это, в принципе, не очень сложно. Кстати, мы с моим другом, профессором Поморского университета Николаем Теребихиным, изложили все эти идеи в статье, которая была опубликована не только в российских изданиях, но и в Швеции и ещё в какой-то северной стране. Эти идеи и сейчас для меня актуальны - они дополняются, корректируются.
- «Лукойл» продвинут в этом вопросе «сбережения»?
- Я бы сказал так: «Лукойл» уделяет этому внимание. Не хочу сказать, что компания, в которой я работаю, прямо-таки идеальна, - наверное, это не так. Но то, что руководство обращает внимание на эти вопросы и поощряет наше взаимодействие с оленеводами, как-то старается понять и систематизировать эти отношения, - это уже огромный шаг вперёд. Как и любая другая крупная корпорация, «Лукойл» работает на прибыль, и совместить вот это с гуманитарным контекстом не всегда удаётся. Понимаете, дать какие-то деньги на благотворительность - это достаточно легко. Значительно сложнее попытаться свою производственную деятельность ввести в какое-то гуманитарное русло. Наша среда обитания, как сказал бы Пьер Тейяр де Шарден, - это Божественная среда. Осознать и попытаться соответствовать этому при рыночных условиях коммерческой компании очень сложно.
- Об этом вы рассказываете и на лекциях в усинском филиале Ухтинского университета?
- В Усинске есть нженерный факультет Ухтинского государственного технического университета, который возглавляет Николай Цхадая, человек, которого я безмерно уважаю. Однажды по просьбе тогдашнего директора филиала, Виктора Тельнова, я прочитал там пробную лекцию. Говорил о происхождении человека и о древних этапах истории. Неожиданно это вызвало очень большой интерес. Поэтому стал читать лекции чаще, и в конце концов на факультете оформили специальный курс, который мы назвали «Культурная антропология». По большому счёту, в этом спецкурсе обсуждаются четыре позиции: происхождение Вселенной, жизни, сознания и некие ключевые точки истории человеческой культуры. На спецкурс ходит кто хочет, оценок студентам я не ставлю, но примерно 35 ребят составили постоянный круг слушателей.
- То есть «гуманизируете», так сказать, будущих нефтяников?
- Примерно так. Знаете, меня забавляет, когда кто-то из людей светских говорит о духовности и нравственности, а потом обнаруживается, что он под духовностью понимал - дать деньги на строительство часовни. Дал денег - и всё, ты духовен, вопрос закрыт. В современном постиндустриальном обществе возникло странное понимание: что есть сфера финансовая, есть сфера производственная, а есть ещё какая-то отдельная сфера духовная. И я своим студентам говорю: вот представим, что кто-то убил человека, а потом пришёл в храм - и что, он там перестал быть убийцей? Точно так же и с этой «откупной духовностью». Или, к примеру, человек халтурит на своей работе, но регулярно ходит, скажем, в синагогу - он что, хороший прихожанин? У молодого поколения сейчас распространена иллюзия, будто территория духовности целиком и полностью совпадает с оградой Церкви. А ведь это не так! Вот, собственно, что я и пытаюсь рассказать своим студентам. Это поражает их воображение. Они и думать не думали, что, когда ты работаешь, скажем, с задвижкой нефтяной, то в этот момент ты тоже человек либо духовный, либо не очень. Абсолютно на всё, на каждый момент жизни, накладывается шкала религиозной совести, так это назовём.
- А этот пример с «нефтяной задвижкой» относится к вашей работе? Всё-таки «паблик рилейшнз» такая сфера... В нашем обществе к пиару настороженное отношение.
- Связи с общественностью - это не обязательно пиар или реклама. Так, на упоминавшемся нашем семинаре Первый заместитель Главы Республики Коми Алексей Леонидович Чернов привёл любопытный пример. В Сыктывкаре готовились ко Дню города, над улицами устанавливали всякие рекламные растяжки. И встал вопрос: ставить ли билборд с рекламой «Лукойла»? С одной стороны, он участвует в финансировании и организации праздника, надо бы отметить. А с другой - зачем эта реклама горожанам? Совершенно незачем. Да и «Лукойлу» нужна ли она? Оказывается, тоже нет. Потому что ЛУКОЙЛ не нуждается в том, чтобы проинформировать о своём существовании; компания, по справедливому замечанию Алексея Леонидовича, - это часть социальной жизни города, республики, страны. И Чернов привёл другой пример: вот три человека поставили торговый ларёк, и они вывешивают билборд: вот есть ларёк Иванова, Петрова и Сидорова, заходите, пожалуйста.И это вполне разумно. А «Лукойлу» это не обязательно. Он может, например, тщательно отрекламировать «Евро-4» или какие-то масла. Но самого себя - зачем? Лучше эти рекламные деньги потратить на восстановление храма или поддержку талантливых студентов, спортсменов, что «Лукойл-Коми», собственно, и делает. Вот вам небольшой элемент того, что такое есть «паблик рилейшнз».
Вообще, что такое политика? Это когда ты свои собственные интересы выдаёшь за общественные. Так было всегда, и так есть. И любая корпорация вынуждена точно так же действовать. Но всё-таки дистанцию между собственными интересами и интересами общества можно сделать минимальной - и тогда будет так называемая социальная ответственность бизнеса. «Лукойл», я считаю, - это социально ответственный бизнес. А есть и такие, у кого эта дистанция гигантского масштаба (не буду называть конкретные примеры). И они выглядят не очень красиво, у них плохой «паблик рилейшнз».
Или, скажем, то, что называется «гавермент рилейшнз», то есть связи с государством. Корпорация всегда хочет больше заработать денег и меньше заплатить налогов. А государство хотело бы больше налогов или участия корпорации в каких-то социально значимых проектах. И тут должны быть баланс и чувство меры у разных уровней власти. Правительство Республики Коми, например, я считаю в этом смысле одним из сильнейших в плане понимания ситуации, профессионализма. Разумное правительство и разумная корпорация всегда смогут свои противоречия минимизировать и не раздувать конфликты, не воевать постоянно.
Слово «пиар» у нас стало словом с негативным смыслом, к сожалению. Но пиар может быть разным. Кто-то устраивает театр, чтобы только обмануть сограждан. А кто-то просто рассказывает о себе, или, как сейчас говорят, позиционирует себя, объясняя, что люди могут ждать от него. Если, скажем, рекламируешь качественный бензин - почему бы нет? Или рекламируешь хороший социальный проект. Вот мы сейчас ведём целый ряд, считаю, прекрасных социальных проектов. В этом году они тематически посвящены 20-летию ЛУКОЙЛа и 90-летию РК. Там есть номинации по истории, по краеведению и так далее. Хорошее дело? Конечно, хорошее. Вот вы спросили: возможно ли религиозное измерение пиара? Конечно, возможно! Если сам себя хвалишь и уже мёд течёт - то это, считаю, глупо и даже грешно. А если делаешь это по разумным поводам, для информации - почему нет? Как говорил Карбюзье, хорошую архитектуру от плохой отличает 10 сантиметров. Здесь то же самое: какую интонацию в этой работе «паблик рилейшнз» возьмёшь, по такой и будут судить.
- Та «шкала религиозной совести», о которой вы говорили, для многих сейчас не очевидна. Думаете, она станет заметной в нашем постиндустриальном обществе?
- А есть ли выбор? Я понимаю, что для кого-то выгляжу как музейный экспонат, говоря в своих лекциях о двухтысячелетней культуре, где всё поверялось совестью. Но так ли уж изменился космос за последние два рационалистических «железных» века? Бог ведь никуда не делся. Помню, где-то вычитал: Гагарина спросили, видел ли он в космосе Бога, и когда тот ответил отрицательно, какая-то бабушка ему сказала: «Ты плохо смотрел». Наверное, нам не имеет смысла ностальгировать по прошлому, нужно просто делать своё дело.
- Свои научные исследования вы будете продолжать?
- Когда я работал в РАН, академическая наука для меня уже тогда не являлась самоценной, она стала «живой», лишь когда я как бы ввёл её в религиозно-философский и практический контекст. В этом контексте - да, работа продолжится. Готовится новая книга. Надеюсь завершить её написание в будущем году.
Беседовал Михаил СИЗОВ
