В
этом году исполняется 200-летие «Записке о древней и новой России»
Николая Карамзина. Есть все основания полагать, что беды, обрушившиеся
на Россию в эти два века, во многом стали следствием забвения нашими
политическими элитами XIX-XX веков уроков Карамзина.
Возвращение
России к цивилизующему самостоянию уже более двухсот лет стоит на
повестке дня. Сегодняшние бесконечные упрёки в адрес русского народа со
стороны ряда полуофициальных деятелей и «идущих вместе» с ними
«правозащитников» только подтверждают обоснованность высказанного
предположения. Две прошлые неудачи политического завершения Русского
возрождения - пушкинско-тютчевско-достоевская и
солженицынско-шукшинско-высоцкая - свидетельствуют о значимости
сохраняющего актуальность исторического задания.
Русские ещё живы, и это не даёт покоя многим. Россия стремится к третьей попытке «возвращения к себе».
Наша
история последних столетий станет понятнее, если мы будем изучать
раскол элит империи и СССР именно по русскому вопросу. Соглашаясь с
констатацией социолога Л. Бызова («ЛГ», 2011, № 22), что современный
правящий режим «остановился» перед неким «рубежом», трудно не возразить
по поводу следующего его тезиса: «Одной национальной энергии русских не
хватит на то, чтобы консолидироваться как нации и обрести политическую
субъектность».
Но вместо нас и ради нас никто стараться не будет.
Россия исторически сложилась как Русское государство, образованное на
Русской земле. Эти понятия укоренены в народном самосознании долгой
русской историей. Другая судьба, чем та, которую предполагает эта
русская идея, у нас никак не получается, да и не может получиться в
принципе, как бы кто-то ни старался со времён Петра I.
Карамзин
осознал значение духа народности, этого «краеугольного камня» в здании
великой державы, от её политики до инженерной мысли. К сожалению,
правящая элита петровской империи, а затем СССР, несмотря на прозрения
отдельных деятелей, не сумела подняться до его уровня. Раскол между
национальной и интернационалистской частями российской элиты до сих пор
является главным системным препятствием русского возрождения.
Екатерина
Великая, Александр I, Александр III, в советское время Сталин и
Брежнев, бывало, делали ставку на основополагающее русское начало, но и у
них не было полного понимания его судьбоносности. Что уж говорить о
других, при которых «русофобия отдельных русских людей», как выразился
Тютчев, стала распространённой элитарной болезнью, перекочевавшей и в
наше постсоветское время?!
Отсюда и удивительные повторы в
получении ударов от «одних и тех же граблей», на которые мы все склонны
наступать. Вот пример. Матушка Екатерина, полюбившая своё новое
отечество и радевшая о его славе, учила, что в России, в этой
«вселенной», нельзя на высшие посты назначать немцев, так как те «не
довольно любят русских». С другой стороны, Екатерина, как отмечал
Карамзин, не умела противодействовать «вредным следствиям Петровой
системы», и «чужеземцы овладели у нас воспитанием, двор забыл язык
русский», а «сыновья бояр наших рассыпались по чужим землям тратить
деньги и время для приобретения французской или английской наружности».
Эта болезнь в наши дни только усилилась.
Налицо дилемма: русское
чувство, усвоенное Екатериной, требовало национально ориентированной
политики, а новомодное внешнее европейничание влекло к подражательности.
Карамзин и Пушкин были призваны разрешить это противоречие, и они нашли
органический синтез русизма и европеизма.
Временами и Александр I
следовал советам Екатерины Великой, особенно в страшную годину борьбы с
наполеоновской Европой, надвинувшейся на Русь. Двести лет назад царь
внимал в Тверском дворце Карамзину, который учил его русскости, знакомя с
«Запиской о древней и новой России» в её политическом и гражданском
отношениях. Мыслитель говорил о непременной важности для знати иметь
«привязанность к нашему особенному», испытывать «уважение к своему
народному достоинству».
Пётр
I в стремлении к величию империи, пишет Карамзин, исказил русский лик.
«Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя
иностранные, Государь России унижал россиян в собственном их сердце.
Презрение к самому себе располагает ли человека и гражданина к великим
делам?»
Карамзин пояснял: «Два государства могут стоять на одной
степени гражданского просвещения, имея нравы различные». Обычаи народа
нельзя устранять сверху, это «есть насилие, беззаконное и для монарха
самодержавного». Карамзин заметил, что Пётр I «не хотел вникнуть в
истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств...
нужное для их твёрдости».
Страшным стал внутренний разлом России.
Верхи отделились от народа, который «увидел немцев в русских дворянах».
«Честью и достоинством россиян сделалось подражание. Имя русского имеет
ли теперь для нас ту силу неисповедимую, какую оно имело прежде?»
Царь
Александр I кое-что понял, тем более что назревала война с Европой. Но
вот настали мирные времена, и почти всё вернулось к петровскому
«перегибу». А ведь Карамзин советовал «забыть Европу» и «думать
единственно о России, чтобы сохранить её внутреннее благосостояние». Он
писал, что России стыдно быть чьим-то орудием и, наоборот, ей в
натуральном своём величии не зазорно «отказаться от Европы», приученной
эгоистически пользоваться русской отзывчивостью.
Александр
I в эйфории победы над Наполеоном решил слиться с Европой. Французскую
контрибуцию он тратил частью на закупки английского сукна для пошива
обмундирования для армии, частью на украшение чужой Варшавы, включённой
во главе автономного Царства Польского в состав империи, несмотря на
недовольство патриотов. Россия вернулась к самоубийственной политике,
добровольно заботясь о своих геополитических противниках - Австрии и
Пруссии.
Можно смело говорить о некоей отрицательной нравственной
и политической преемственности политических элит царской империи,
позднего СССР и современной «демократической» России. Природа этого
затянувшегося национального сбоя в нехватке у политиков духа народности,
того, что Пушкин называл русским духом, а философ пореволюционного
зарубежья Иван Ильин - русской идеей, являющейся идеей сердца.
Карамзин
писал о главенствующем значении русского народного характера, который
недопустимо насиловать сверху, или, как говорят сегодня,
«форматировать». Эту мысль уловил чуткий Пушкин.
Как же часто
наши правители прошедших двух столетий забывали, а то и враждебно
относились к русскому народному духу! Именно в этой системной,
непрерывно наследуемой до сих пор ошибке следует искать причины наших
исторических поражений последних столетий и особенно десятилетий. К 1917
г. русское царство «рассыпалось».
И
тогда, и сейчас власть принципиально не слышит русских. Слово Карамзина
- о недопустимости такого положения. Ещё в 1792 году мыслитель сделал
программное заявление, к которому сегодня надо ещё внимательнее
прислушаться: «Кто из нас не любит тех времён, когда русские были
русскими; когда они в собственное платье наряжались... жили по своему
обычаю, говорили своим языком по своему сердцу, то есть говорили как
думали?» Карамзин и позже настаивал на необходимости крепить
«национальную гордость», поскольку «смирение в политике вредно». Он
напоминал об очевидной истине: «Кто самого себя не уважает, того, без
сомнения, и другие уважать не будут».
Задолго до революций 1905 и
1917 гг. во властной элите империи русофобия уже стала заметным
явлением. Тютчев критиковал пореформенных деятелей, презрительно
относившихся к великороссам за их якобы нецивилизованность, а по сути,
за особый народный характер, который нельзя подверстать под любимые ими
западные образцы. Тютчев говорил, что эти сановники, смолоду пребывая в
среде, близкой их немецким и польским матерям, привыкли
«медиатизировать» русскую народность. То есть относиться к ней как к
средству для каких-то своих аристократическо-олигархических целей.
Тютчев
в 1855 г. так подвёл итог царствованию Николая I: «Сознание своего
единственного исторического значения... совершенно утрачено... в так
называемой образованной, правительственной России». Это было приговором.
Тютчев, знавший верхи империи как свои пять пальцев, отмечал, что
«власть безбожна» и «все сочувствия династии - немецкие». Достоевский
вторил единомышленнику: «Эх, кабы они в верхах поняли, но ведь ничего не
поймут».
Сановная знать, а за ней и большая часть интеллигенции
всецело ушли в подражательство: одни - английским лордам, другие -
немецким марксистам. О Руси самобытной они забыли, вот она и сошла со
своего естественного пути.
В советском XX веке «безнародность» политики и жизни в конце концов только усилилась. Писатель Леонид Бородин так «подводил черту» под советским периодом, не вернувшимся к русскости «по Пушкину, по Тютчеву»:
Сквозь песни молодецкие
Мы ищем нашу Русь.
Нам бабки досоветские
Вложили эту грусть.
Но тропы опечатаны.
Не тронь! / Не воскреси!
Последние внучата мы
Несбывшейся Руси!
Западнизм
разных типов преобладал в политической и интеллигентской элите.
Железобетонный марксизм, въевшийся в сознание номенклатуры, не давал ей
понять правду русской жизни. Русские партийцы сдерживали русских
художников, учёных и общественников. Национальная элита оказалась
расколотой, как и до 1917 года, что предопределило крах 1991 года.
В
60-е годы наступило состояние, типологически сходное с тем, которое
было до революции, когда верхи не давали свободу действия Пушкину, Ивану
Киреевскому, когда преследовали национальную прессу. Политика верхов,
как и прежде, торила дорогу прямым радикалам-западникам.
Аберрация
сознания советской верхушки соответствовала росту её безнравственности.
Государственники Андропов, Крючков и практически все деятели их ранга с
таким же самоубийственным для страны рвением, как и когда-то
Бенкендорф, преследовали носителей русского самосознания и тем самым
плодили внутренних врагов Отечества. Носителям русской идеи не дозволяли
даже излагать свои взгляды, не говоря уже о том, чтобы пустить их в
политику.
Вспоминаю, как мне, много выступавшему с публичными
лекциями в Самаре и области в 80-е годы, никакого труда не стоило увлечь
аудиторию словом о русской традиции самобытности, её классиках и
современниках. Люди в НИИ, отделениях милиции, колхозах, заводских
коллективах сочувственно слушали изложение мыслей Карамзина, Пушкина,
славянофилов и почвенников, соглашаясь, что «это наше всё». Народ
тянулся к родному, власть же влеклась к другим рубежам. Нехватка духа
народности привела к параличу воли. Они были больны забвением всего
русского, о чём как системном недуге двести лет назад сказал Карамзин.
Но «Записка» его была запрещена не только в большую часть царского
времени, но и в советский период.
Петербургский исторический цикл
до сих пор не завершён, хотя несколько поколений носителей русской
идеи, начиная с Фонвизина и Карамзина и заканчивая Флоренским,
Солженицыным, Шукшиным и другими, предлагали и предлагают элите пути
возвращения России на круги своя. Пока она глуха к пророкам своего
отечества, как заметил однажды Высоцкий.
Множатся протесты граждан, доведённых до отчаяния наркодилерами и бандитами из этнических группировок.
Власть вместо наведения порядка в милиции-полиции, сообразуясь с правилом Карамзина «искать людей», пытается искать лишь новые «сухие формы», не устраняя беспочвенности своего стиля. Всё тревожнее становится в стране. Неужели власти думают, что такое унизительное для русских положение может быть благотворным?
«Правила, мысли народные... лучше всех бренных форм», - писал Карамзин. «Казна богатеет только двумя способами: размножением вещей или уменьшением расходов, промышленностью или бережливостью». Ни то, ни другое правило у нас не соблюдается. Зато всё хотят закупать за рубежом - танки, самолёты, корабли... Затратных, не нужных народу прожектов «тьмы и тьмы».
А ещё в «Записке» говорится о «бессмысленном правиле» некоторых правителей «удерживать умы в невежестве, чтобы властвовать тем спокойнее». О том, что «вся беда от того, что мы образовали свои университеты по немецким [образцам], не рассудив, что здесь иные обстоятельства». Сегодня мы «болонизируем» своё образование, слепо копируя то, чего не следует копировать.
Самое главное задание - «Стать самими собой», - поставленное гением Русской земли, остаётся на повестке дня.
Владимир ШУЛЬГИН, доктор исторических наук, КАЛИНИНГРАД
http://www.lgz.ru/article/17578/
