Не без помощи донского атамана Ф.В. Межакова стал Михаил Романов московским царем, за что Филату Васильевичу был пожалован «земельный оклад» в Никольском Заболотье - глухом Вологодском краю. Стараниями и радением самого атамана и всех его родичей и потомков имение Никольское Заболотье на долгие годы стало настоящим культурным центром, «райским уголком» не только для его обитателей, но и для всей Вологодчины. Но райская жизнь дворянской усадьбы продолжалась недолго...
Темные своды старинного парка Межаковых с вечера тревожно шумели на ветру. Но ближе к полуночи все стихло. Лунный серп завис над остатками древней запруды. Где-то в середине парка тревожно вскрикнула ночная птица.
Мы напряженно всматривались в едва видимые на фоне ночного неба очертания арочного мостика, перекинутого через темный овраг.
Тут месяц скрылся за набежавшей тучкой, и мир погрузился во тьму. Прошло несколько минут, пока ночное светило не выбралось из плена. И тут мы увидели, что на мостках на фоне уже сереющего неба появились очертания странной фигуры. Это был грозный средневековый воин, одетый в железные доспехи и металлический шлем, который тускло блестел при неверном свете луны.
От неожиданности мы попятились, наше отступление изменило ракурс, месяц оказался за спиной этого призрачного воина и свет его, что удивительно, стал пробиваться сквозь тень рыцаря, стоявшего на мосту...
- Так это ж сам Филат Межаков, основатель Никольского имения, - произнёс кто-то за моей спиной.
В это время на древние кущи налетел легкий ветерок, предвестник утра, и тень Филата Межакова вдруг ожила, пришла в движение.
Мы замерли, не в силах сказать ни слова. Но тень основателя стала быстро терять свои очертания, и минуту спустя мы увидели лишь куст сирени, качавшийся на ветру.
...Нас было несколько человек, видевших в ту ночь тень Филата Межакова. Мы совершали по весне сплав на деревянных лодках по реке Уфтюге, впадающей в Кубенское озеро, и не могли не посетить знаменитое имение помещиков Межаковых и уникальный парк-дендрарий, который выращивался не одно столетие под опекой этой легендарной династии.
В центре исторических событий
История удивительного имения начиналась в 1612 г., в Смутное время. Москва захвачена поляками. Они сидят в Кремле, но народное ополчение осадило город, и захватчики голодают. И голод настолько велик, что в Кремле съедены кошки и крысы, поляки выкапывают трупы и едят мертвечину. К ним на подмогу идёт многочисленное войско конных латников гетмана Ходкевича с продовольственным обозом. Интервенты не хотят возвращаться домой. Они рассматривают Москву и Россию как свою честно завоеванную колонию.
А под Москвой, с одной стороны, стоят ополченцы Дмитрия Пожарского и Кузьмы Минина, с другой - казачьи таборы «тушинцев» князя Трубецого. Пожарский предлагает Трубецкому совместными усилиями атаковать интервентов и посылает ему в помощь несколько сотен донских казаков под предводительством атамана Межакова.
Решающий бой состоялся 22 августа 1612 г. Гетман ударил конными латниками по нижегородцам. Из Кремля вышли польские отряды. Нижегородское ополчение оказалось зажатым и рубилось на две стороны. Ждали, что сейчас ударит по полякам Трубецкой и русская сила переломит польскую. Но войско Трубецкого лишь созерцало, как гибнут ополченцы под копытами стальной польской конницы...
Польские латники уже пробивались к Кремлю. Еще усилие и исход битвы будет решён...
И вот тогда, по свидетельству летописца, казачьи атаманы Филат Межаков, Афанасий Коломна, Дружина Романов и Марк Козлов самовольно кидаются в бой, крикнув Трубецкому: "Для чего не помогаешь погибающим? Из вашей вражды только пагуба творится и государству и ратным!"
Удар свежих сил решил исход битвы. Гетман бежал из Москвы, преследуемый казаками. Осажденные поляки, потерявшие от голода человеческий облик, сдались. Кремль был освобождён. С той поры и родилась в народе поговорка: «пришли казаки с Дону - погнали ляхов к дому»...
В конце февраля 1613 г. в Москву, «на Собор всей Русской земли», съехались представители всех сословий и социальных групп Русского государства для избрания нового царя. В числе нескольких донских атаманов на Соборе присутствовал и Филат Межаков.
Вокруг кандидатур на царский трон развернулась борьба между различными группировками бояр, служилых людей и казаков. Всеми ими единодушно были отвергнуты претензии на русский трон польского и шведского королевичей: на отеческий престол решили возвести «природного русского государя». Вот тут и разгорелись на Соборе страсти...
В числе претендентов на московский трон были князья Пожарский, Голицын, Мстиславский, Воротынский, Трубецкой. «Домогались некоторые из бояр получить венец, подкупали голоса, подсылали своих пособников к выборным: это производило волнение», - отмечал историк Н.И. Костомаров. Однако ни одна кандидатура не имела решающего успеха... И тут «какой-то дворянин из Галича, - писал В.О. Ключевский, - откуда производили первого самозванца, подал на соборе письменное мнение, в котором заявлял, что ближе всех по родству к прежним царям стоит М.Ф. Романов, а потому его надобно выбрать в цари».
Однако старое родовитое боярство возражало против кандидатуры Михаила Романова, раздались сердитые голоса, требующие разобраться с заявителем.
«И в этот решающий момент из рядов донских казаков, - как пишет М. Астапенко в книге «Донские казачьи атаманы», - вышел атаман Межаков и, подойдя к столу, положил на него свое «писание».
- Какое это писание ты подал, атаман? - спросил его князь Дмитрий Пожарский.
- О природном царе Михаиле Федоровиче, - отвечал Межаков».
«Этот атаман, - отмечает Ключевский, - будто бы и решил дело: «прочетше писание атаманское и бысть у всех согласие и единомыслен совет», - как пишет летописец. - Михаила провозгласили царем».
Поляки, желавшие поставить на московский трон царевича Владислава, говорили потом, что «Михаила выбрали не бояре, а взбунтованное казачество». 11 июня 1613 г. Михаил Романов торжественно венчался на царство в Успенском соборе Московского Кремля.
И в тот же день Государь пожаловал князя Пожарского боярином, назавтра гражданина Минина думным дворянином, а Филата Васильевича Межакова «земельным окладом» в Никольском Заболотье в Вологодском краю недалеко от Кубенского озера.
«Райский уголок» в краю болот
Так появилось на Вологодчине имение Межаковых, за три столетия превративших эту, прямо сказать, неприглядную, скупую на урожай заболотскую землю в райский уголок.
И вот уже скоро столетие, как этот райский уголок стал достоянием народа... И, скорее всего, не зря явился нам, как тень отца Гамлета, в полуночие образ основателя имения, бесстрашного воина и мудрого политика Филата Межакова.
Потомки его верой и правдой служили Отечеству и Государю, не щадя живота своего. Многие сложили головы на полях сражений. А непрерывные войны, походы не оставляли другим времени для обустройства жалованных земель. И только Михаил Федорович Межаков, спустя сто с лишним лет после наделения прапрадеда земельным окладом, смог приступить к обустройству владений, которые стекались к нему от павших в боях за Отечество братьев.
Его старший брат Василий Федорович был убит в 1737 г. во время штурма Очакова, двоюродный брат Петр Осипович скончался в 1773 г. от ран.
Сам Михаил Федорович 20 лет провёл в походах и боях. Он воевал с турками, татарами, участвовал в битвах под Перекопом и Очаковым, ходил на Бендеры, Хотин, сражался в Швеции. И только по выходу в отставку смог заняться Никольским имением. Однако наибольший расцвет Никольского пришелся на время его сына Александра Михайловича, который построил в этом сумрачном болотном краю настоящий дворец.
Круглые башни по бокам, первый этаж с полуциркульными окнами, стрельчатые окна второго этажа с круглыми окошками над ними - во многом повторяли архитектурный стиль царского дворца в Царицыно. В межаковском дворце была 41 комната. Вестибюль украшали колонны, пол был выстлан паркетом палисандрового, красного и черного дерева, потолки украшала лепнина.
Кроме дворца и парка в ансамбль усадьбы входили оранжереи, каменные торговые ряды для проходящих в Никольском ярмарок, три церкви и некрополь.
Никольское стало настоящим культурным центром в этих глухих местах. Оно славилось не только дворцом и парком, но и богатейшей в губернии библиотекой, картинной галереей с полотнами Рембрандта, Рейсдаля, Гвидо Рени, Джорджа Доу.
А также оркестром и крепостным театром, которые гастролировали не только по России, но и за границей. В оркестре было 30 музыкантов. Он набирался из числа крепостных мальчиков, обучавшихся в столице у лучших мастеров.
В своем поместье Александр Михайлович сумел за несколько лет поднять уровень сельского хозяйства в несколько раз, построил кирпичный, керамический, полотняный, винный заводы, суконную фабрику, создал известный конный завод, занимался солеварением, ямским откупом.
Каждого приезжавшего сюда поражал парк, собранный из уникальных деревьев и цветов, с каскадом плотин и прудов с лебедями на речке, виноградниками, каменными гротами, горками, беседками и ажурными мосточками...
«Губернские известия» того времени писали: «В означенном селе в воскресные и праздничные дни бывают здесь довольно многолюдные торги, которые при благоразумных распоряжениях владельца ежегодно и весьма приметным образом увеличиваются. Из богоугодных заведений имеются богадельня, в коей призревается до 10 человек обоего пола, принадлежащих владельцу крестьян, и больница на 20 кроватей, в которую принимаются люди всех сословий, без всякой платы за содержание и лекарства. Содержание этой больницы стоит владельцу до 1000 рублей серебром в год. Оба сии заведения помещаются в отдельных один от другого каменных домах».
У Никольского Заболотья появилось второе название, возвышенно-поэтическое: Александрополь. Тихая размеренная жизнь проходила в трудах и заботах. Казалось, ничто не предвещало трагедии.
Но скоро «райский уголок» омрачило жестокое убийство его устроителя, которое партийной пропагандой советского периода было представлено, как ещё один пример борьбы крестьян с крепостничеством. Вот что пишет о случившееся Ольга Шафранова, одна из наследниц рода Межаковых.
«Трагедия этой жизни заключалась в семейных обстоятельствах. Жена Александра Михайловича, Варвара Михайловна, происходила из богатого и влиятельного рода Нероновых. Но о семье ее отца ходила недобрая слава: пятеро его сыновей были известны своим беспутным поведением и двое из них даже привлекались к суду. Такое же беспутство было, по-видимому, и в характере Варвары Михайловны: она бросила мужа и детей после пятнадцатилетней супружеской жизни. А когда начался бракоразводный процесс и тяжба из-за имущества, постаралась втянуть в нее дворовых людей. Это ей удалось, потому что среди дворовых двое, приказчик и дворецкий, имели свои причины ненавидеть барина. Приказчик Асикрит Николаев ранее привлекался к суду и наказывался за нечестные поступки. Что касается дворецкого Осипа Иванова, то он был "незаконнорожденным сыном дворовой женки Елизаветы Михайловой" и двоюродного дяди Александра Михайловича, Петра Осиповича Межакова. После кончины последнего, Елизавета Михайлова получила вольную, а ее сына взяли в барский дом, обучили грамоте и сделали доверенным лицом. Так образовался клубок семейных противоречий, приведший к почти шекспировской драме».
«Россия и Европа» сошлись в Никольском
Зима у нас ведь так долга!
Морозы наши так жестоки,
Снега так страшны, так глубоки!
Зимой, при треске дров сухих,
Пылающих в моем камине,
О бренности всех благ земных,
О суете забот людских,
О жизни, счастье и судьбине,
Я кипы исписать готов...
Эти стихи написаны поэтом пушкинской поры Павлом Межаковым, большую часть жизни прожившем в Александрополе - Никольском Заболотье.
«Творчество Павла Межакова, - как писали о нём критики, - оказывается столь притягательным несмотря на весьма "среднее" дарование, его нельзя благополучно забыть. Он выразил существенную сторону русской провинциальной культуры, одного из интереснейших периодов ее становления».
Знаменитую Никольскую библиотеку, реквизированную после революции, в основном, создали Павел Александрович и Александр Павлович Межаковы. Павел Александрович писал стихи, переводил зарубежных поэтов, был своим человеком в петербургской литературной среде, устраивал литературные вечера.
"Обширная родня Межакова собиралась в его Никольском и проводила время гораздо осмысленнее и разнообразнее, нежели на обширных помещичьих съездах: давались домашние спектакли, оркестр играл серьезную музыку и аккомпанировал пению. Межаков дал блестящее воспитание своим детям".
Александр Павлович стал естествоиспытателем, занимался орнитологией, ихтиологией.
С Никольским связаны лучшие дни Николая Яковлевича Данилевского, автора известной книги "Россия и Европа", которого современники называли «великим славянином» и «русским гением». Здесь у Данилевского кардинально поменялись его жизненные воззрения.
После суда по делу Петрашевского в 1849 г. и заключения в Петропавловской крепости, Данилевский был выслан в Вологду под секретный надзор.
Вологда, село Никольское, дом Межаковых полюбились Данилевскому. Александр Павлович стал его близким другом. Общего у них было много: знатоки и любители природы, высокообразованные ученые. Они сажали новые виды цветов и растений в Никольском парке Межаковых, превращая его в уникальный ансамбль природных красот растительного мира.
Здесь Данилевский встретил свою судьбу. Детство Ольги Межаковой прошло в роскошной усадьбе с уникальным парком, богатейшей библиотекой, картинной галереей, собственным театром и церковью. Она выросла среди ученых, поэтов, художников, дипломатов и политических деятелей. Ольга говорила на французском и немецком языках, получила хорошее домашнее образование, рисовала, любила книги. Ей суждено было стать впоследствии самым близким человеком для Н.Я. Данилевского.
Здесь в Никольском родилась идея главной книги «русского гения». Книга "Россия и Европа" начала печататься главами в журнале "Заря". Аполлон Майков сообщал Достоевскому за границу: "Этот Данилевский - Вы его знаете - бесподобная голова. Он написал книгу листов в 25 под заглавием "Россия и Европа": тут и история, начиная с арийцев, и этнография, и политика, и восточный вопрос. Представьте себе, методы естественных наук, приложенные к истории - прелесть что такое!"
Достоевский отозвался из Женевы: "Признаюсь Вам, что о Данилевском я, с самого 49-го г. ничего не слыхал, но иногда думал о нем. Я припоминал, какой это был отчаянный фурьерист. И вот, из фурьериста обратиться к России, стать опять русским и возлюбить свою почву и сущность! Вот по чему узнается широкий человек!"
Данилевский в молодости был последователем учения французского философа-социалиста Шарля Фурье.
А в зрелые годы Николай Яковлевич говорит о заимствованиях чужих идей очень жестко, называя их смертельной болезнью: «...общий вид этой болезни, в сущности очень опасный - есть наше балансирование перед общественным мнением Европы, которую мы признали своим судьею". "Такое отношение к иностранному общественному мнению, даже если бы это мнение не было радикально враждебно всему русскому, не может не лишать нас всякой свободы мысли, всякой самодеятельности", - утверждает он.
Эта опасная болезнь "препятствует осуществлению великих судеб русского народа, и может, наконец, иссушить самобытный родник народного духа, лишить историческую жизнь русского народа внутренней зиждительной силы".
Иными словами, только бесповоротное обращение России к своему, родному, национальному вместо чужого, иностранного, может стать началом исцеления.
Судьба Никольского - убедительный пример справедливости слов «великого славянина». Мы видим процветание и развитие, когда свое, природное, берется за основу, - и ужасное разрушение и запустение, как итог заимствования чуждых коммунистических идей, взятых в Европе...
За семьдесят лет Советской власти «райский уголок» Никольское был разграблен и уничтожен почти до основания. Исчезли картинная галерея, библиотека. Дворец с палисандровыми инкрустированными полами, в котором некоторое время хранили сено, был сожжен, храмы осквернены, каскад плотин на реке разрушен, а в реку отведены стоки скотного двора, в уникальном парке-дендрарии пасли скот и разъезжали тракторы. Был уничтожен и некрополь Межаковых.
Одна из наследниц рода Межаковых Ольга Шафранова писала с горечью:
«Только в 1987 г. я решилась посетить эти места. И вот мы едем по унылой, кое-где заболоченной равнине с изредка встречающимися убогими деревнями в несколько замшелых домишек. И когда на горизонте показалась, наконец, черная маковка церкви, и водитель сказал:"Это Никольское", - сердце невольно сжалось: "Зачем я ехала сюда?!"
И все же следует сказать, что, хотя и с большими трудностями, но усадьба Межаковых принимает более или менее ухоженный вид. Уже нет той мерзости запустения в парке, которая наблюдалась в семидесятых-восьмидесятых годах, когда уникальное это сокровище было завалено хламом, старыми гниющими деревьями, зарастало бурьяном. Среди общего равнодушия всегда находилось несколько человек энтузиастов, которые хлопотали о судьбе удивительного имения.
Может быть, с годами в Никольском Заболотье, под этим неласковым небом, вновь расцветет райский уголок... Начало этому уже положено: парк не только чистят, но и подсаживают, на реке вновь поставлена первая плотина.
...Путешествуя по реке Уфтюге в ту весну, мы увидели массу интересного на своей родной земле. Брошенные деревни и зарастающие поля, разрушающиеся церкви и возрождающийся из руин Спасо-Каменный монастырь на острове при впадении Уфтюги в Кубенское озеро. Все требовало участия и заботливых человеческих рук. И тогда мы приняли решение: свои отпуска проводить не где-то под жарким солнцем хургад и анталий, а в родном краю - с деятельным участием в возвращении родных святынь к жизни.
Ехалов Анатолий Константинович - заслуженный работник культуры Российской Федерации, писатель, тележурналист, действительный член Петровской академии наук и искусств, член Союза писателей России. Живет в Вологде.
http://www.stoletie.ru/russkiiy_proekt/menajem_antaliju_na_nikolskoje_zabolotje_2011-11-08.htm
