Когда я только начинал свою церковную жизнь, и учился молиться по молитвослову, меня поразило, как много в молитвах, обращенных к Богу, говорится о грехе. Святые, составившие эти молитвы, постоянно исповедовали себя грешниками, ищущими милости Божией. Каждое утро мне следовало вспоминать перед лицом Божиим о том, что беззаконие мое я сознаю и грех мой всегда предо мною. Тогда мне это казалось раздражающим и странным - как это обычно и кажется раздражающим людям нецерковным.
Может быть, это просто часть церковного этикета - вроде архаической
манеры называть себя «Ваш покорный слуга», когда на самом деле мы вовсе
не состоим в услужении у собеседника? Нет, святые имели в виду ровно то,
что они говорили - они (и мы) действительно грешники, испорченные
и виновные, притекающие к Богу со смиренной просьбой о милости.
В этом есть нечто прямо противоположное тому, что мы привыкли делать.
Игра в перебрасывание обвинений - грешник это не я, грешник это вот он
(не виноватая я! он сам пришел!) - стара, как само грехопадение, в нее
играют все - от ссорящихся супругов до правительств, обменивающихся
дипломатическими нотами. У всех нас есть глубоко укорененная привычка,
почти инстинкт, - пытаться оправдать себя и обвинить других. Часто люди
находят какое-то болезненное утешение в чужих грехах: бульварная пресса
с восторгом смакует скандалы, в которые попадают знаменитости,
а особенное внимание привлекают моральные провалы тех, от кого люди
опасаются услышать слова обличения, например, религиозных деятелей. Люди
с радостью читают, что такой-то великий композитор был алкоголиком,
а такой-то поэт отличался чрезвычайно беспорядочной личной жизнью.
Газеты с радостью сообщают о падении любого человека - не обязательно
даже верующего, - чьи моральные стандарты казались чуть выше, чем
у других. В этом нет ни малейшей логики - чужие грехи ничуть не
облегчают наших собственных, - но люди почему-то чувствуют себя
комфортнее, когда получают некоторые основания сказать своим возможным
обличителям: «А вы кто такие, чтобы порицать нас?»
Это стремление обезопасить себя, собирая компромат на тех, от кого сам
ждешь обвинения, особенно ярко проявляет себя в отношении Церкви. Вера
в то, что все священники дурные люди, а Церковь в целом преследует
какие-то низкие цели и вообще живет обманом, провозглашается с истинно
миссионерской ревностью - как будто люди лишатся опоры в жизни
и последней надежды, если вдруг окажется, что это не так. Это
действительно не так, но почему так отчаянно нужна вера в «плохую
Церковь» ее противникам?
По той же причине - из желания заставить замолчать голос, который
обличает - или хотя бы потенциально может обличить - в грехе. Но что
такого страшного в этих обличениях для тех, кто в Бога не верит и,
соответственно, греха не боится? Как-то я разговаривал с одним
кришнаитом, который полагал совершенно ужасным делом есть мясо, особенно
говядину. Его слова меня совершенно не задели - ну да, хорошую религию
придумали индусы, а мне-то что? По мне, так вегетарианство вещь морально
нейтральная: хотите быть вегетарианцами - будьте, но Господь Иисус
вегетарианцем не был, а Библия дозволяет употреблять в пищу мясо, так
что греха в этом нет. Но как-то в другой раз один знакомый указал на мой
незначительный, но совершенно реальный проступок. Я почувствовал себя
глубоко задетым - в голове у меня всколыхнулась волна всевозможных
оправданий, я рассердился на моего знакомого и - уже почти на автомате -
был готов отвечать в стиле «а ты-то кто такой?». В чем разница?
Кришнаит указал мне на то, что я совершаю (в рамках его религии) ужасный
грех, мой приятель - на незначительный проступок. Почему я был
совершенно спокоен в первом случае и глубоко задет - во втором? Потому
что во втором случае у моего обличителя оказался союзник внутри меня -
совесть. В глубине души я понимал, что я был неправ.
Люди могут сколько угодно объявлять заповеди Божии «бессмысленными табу» - сама надрывность, с которой они это делают, свидетельствует об их неуверенности в собственной правоте. Антицерковные демонстрации, которые иногда можно увидеть в Западной Европе, поражают своей истеричной красочностью. Какие-то молодые люди в стрингах, выкрашенные c ног до головы золотой краской и с бутафорскими крыльями за спиной; пожилые мужчины, загримированные под монахинь; кричаще непристойные лозунги, яростные обвинения - так не реагируют на бессмысленные табу. Так реагируют на совершенно реальный стыд и боль, это реакция маленького ребенка, пойманного на чем-то явно скверном вроде воровства из чужого шкафчика - страх, ярость, истерика, вызывающая похвальба, ответные обвинения, уверения, что так поступают и другие...
Одна из претензий, предъявляемых Церкви, - это то, что «Церковь культивирует чувство вины». Это, конечно же, не так, но есть в этом обвинении один любопытный момент: культивировать можно только что-то уже существующее, имеющееся в наличии. Люди испытывают чувство вины - и испытывали его задолго до появления Церкви. До нас дошли гимны, в которых язычники умоляют своих богов о прощении грехов; описания сложных ритуалов, которые должны были это прощение обеспечить; пространные апологии, в которых древние цари оправдывали свои действия перед лицом богов и людей.
Чувство вины - такая же неотъемлемая часть общечеловеческого опыта, как старение, болезнь и смерть. Как и любое другое чувство, оно может принимать искаженные и болезненные формы, но оно свидетельствует об определенной реальности - в нас что-то сломано. С нами что-то очень сильно не в порядке. Почему же это так трудно признать?
Не по заслугам
Мы привыкли, что отношение к человеку определяется его заслугами - хорошие люди заслуживают нашей симпатии и привязанности, плохие заслуживают наказания. Если я сделал свою работу хорошо, я получу заслуженную плату. Если я не справился с ней, я не получу ничего, а возможно, еще и попаду под суд. Даже если в моей работе есть серьезные недостатки, мне лучше усиленно делать вид, что с ней всё в порядке: может быть, я как-нибудь и проскочу. Мне будет легче проскочить, если я сам буду уверять себя, что я все сделал как надо. Человек, который указывает мне на мой грех, делает это, очевидно, с единственной целью - причинить мне вред. Добиться, чтобы меня уволили с работы; чтобы меня бросили друзья; чтобы от меня все отвернулись; чтобы я сам проникся отвращением к себе и убил себя об стену. Обличение в грехе - акт агрессии, на который я должен реагировать решительной контратакой. Обличители хотят меня раздавить и уничтожить; я должен реагировать соответственно.
Библия возвещает весть настолько неожиданную, настолько противоположную всем нашим привычкам и ожиданиям, что при всей ее простоте ее бывает очень сложно усвоить. Это весть о благодати Божией. Благодать - абсолютно незаслуженное расположение Бога к неблагодарным и злым грешникам. Бог проявляет качество, которое в Ветхом Завете называется словом «хесед» - неотступная любовь, милость по отношению к тем, кто ничем этого не заработал. Он повелевает солнцу Своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных (Мф 5:45). Люди всегда были склонны верить, что Бог любит хороших людей и ненавидит плохих; истина же состоит в том, что Бог любит каждое свое творение - и особенно каждого человека.
Бог никогда не ищет раздавить и уничтожить: живу Я, говорит Господь Бог: не хочу смерти грешника, но чтобы грешник обратился от пути своего и жив был (Иез 33:11). Он обличает в грехе, чтобы спасти и восстановить, принять нас и вернуть в Отчий Дом.
Говоря «я согрешил», мы разворачиваемся против течения, которому позволяли уносить себя всю жизнь, поворачиваемся лицом к истине, от которой обычно прячемся. Такое признание - акт доверия Богу. Мы верим, что Бог не ненавидит нас и не презирает. Он знает о нас всё - в том числе всё самое плохое - и продолжает любить нас. Он готов возиться с нами столько, сколько потребуется, и мы можем быть уверены, что у Него хватит на нас любви и терпения - если только мы сами не развернемся и не уйдем, Он приведет нас домой.
Поэтому исповедание греха - акт веры именно в смысле личного, сердечного доверия, подобно тому, как мы могли бы в трудной ситуации открыться близкому человеку, твердо зная, что сказанное нами не будет использовано против нас, что от нас не отвернутся с презрением, не забракуют, не бросят.
Прощение, но не разрешение
Некоторые находят учение о благодати Божией опасным; некоторые, наоборот, с радостью хватаются за него - но не понимают, о чем оно говорит. Примеры того и другого есть уже в Евангелии. Господь Иисус проявляет поразительную снисходительность к явным грешникам, коррумпированным сборщикам налогов и проституткам, разделяет с ними трапезу, дружески беседует. Более того: когда добропорядочные нападают на грешниц - вспомним, например, женщину, взятую в прелюбодеянии, или женщину в доме Симона прокаженного, - Господь вступается именно за грешниц. Он открывается у колодца Самарянке - женщине с явно запутанной личной жизнью. Все это возмущает людей благочестивых и высоконравственных - по их мнению, Мессия (если это Мессия) не должен общаться с таким отребьем. Это против Святого Закона, это попустительство греху, это, в конце концов, просто непристойно. Хуже того, семикратное «горе вам» Господь обращает не к проституткам, а к уважаемым и глубоко религиозным людям. Фарисеи, которые связывают бремена тяжелые и неудобоносимые и возлагают на плечи людям, а сами не хотят и перстом двинуть их (Мф 23:4), виновны в том, что лжесвидетельствуют о Боге, который на самом деле неизменно любит даже самых грешных и дурных людей. Фарисеи, которые говорят о грехах других людей, стремясь не исцелить, а раздавить их этим обличением, никуда не исчезли. Уверенность в том, что Бог будто бы только и ищет, как покрепче врезать грешникам, чьи беды и страдания надо трактовать именно как Его кару - никуда не делась. Никуда не делось и псевдоблагочестивое желание добавить от себя - чтобы грешники наконец прочувствовали, какие они дурные люди и как сильно они заслуживают наказания. Проповедь благодати - сейчас, как и в Евангельские времена - воспринимается с испугом и негодованием, как проповедь покровительства безнравственности.
Но есть сегодня и другое распространенное недоразумение. Евангельское обличение религиозных гордецов с радостью подхватывается теми, кто хотел бы видеть в Господе религиозного «либерала», который выступает против «фундаменталистов» того времени - человека широких, толерантных взглядов, к которому смело могут обратиться те, кто жаждет пересмотра библейской этики, особенно этики в области пола.
Однако таких людей ожидает горькое разочарование - как и их древних предшественников, которые когда-то приступили к Господу с вопросом - по всякой ли причине позволительно человеку разводиться с женою своею? (Мф 19:3). Заметьте: не «можно ли в принципе», а - «по всякой ли причине». Понятно, что от Него уже заранее ожидают щедрого разрешения, типа: ну конечно, какие вопросы, раз любовь прошла и завяли помидоры, должен ли нестарый еще мужчина... Господь отвечает чрезвычайно жестко - даже Апостолы неприятно поражены. Он сказал им в ответ: не читали ли вы, что Сотворивший вначале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает. (Мф 19:4-6). От «друга мытарям и грешникам» ожидают смягчения Закона - Он поступает ровно наоборот, провозглашая более строгую, абсолютную версию закона.
Людям кажется, что любовь должна непременно ободрить и утешить грешников, сказав им, что это вовсе и не грех, что так тоже можно делать - и современное общество именно такого «утешения» требует от Церкви. Но Церковь не может дать того, что ей не дал Христос, - а разрешения на грех Он не давал.
Христос предлагает грешникам прощение - и дает его радостно и охотно; но Он не дает позволения. Если мы согрешили - а это так - мы должны попросить и принять прощение. Если мы согрешили снова - опять исповедать наш грех и принять прощение. Но просить у Господа, чтобы Он признал грех позволительным, бессмысленно. Почему? Именно потому, что Он друг грешникам. Бог любит грешника - и именно поэтому никогда не станет мириться с его грехом.
Известный христианский философ Питер Крифт в одной из своих лекций приводит занятный пример. «Представьте себе, - говорит он, - что одна из моих студенток сообщает мне, что она собирается заняться проституцией. Наверное, я смогу мягко, вежливо, корректно объяснить ей, что это будет чрезвычайно глупо с ее стороны. А теперь представьте себе, что об этом мне сообщает моя родная дочь - наверняка мой ответ будет звучать не мягко и не корректно. Именно потому, что она - моя любимая дочь». Бог действительно нас любит - он не благожелательный посторонний, Он - небесный Отец. Ему не все равно, что мы из себя представляем и как мы себя ведем.
Его Закон - не набор произвольных требований, которые можно было бы, ради нашего удобства, пересмотреть. Это набор указателей, ограничивающий единственную дорогу, которая ведет к вечной радости.
О разнице между святым и порядочным человеком
Греческое слово «хамартия» - «грех» буквально значит «промах мимо цели». Если человек направлялся в деревню, где его ожидал ужин и ночлег, а вместо этого заблудился (заблудил, как говорили раньше) в лесу, он промахнулся мимо цели. Если он плыл в порт, а оказался непонятно где посреди бурного моря, с ним случилась та же беда. У этой беды могут быть разные причины - у нашего путешественника могли быть ложные карты или неисправный компас. Могло произойти и нечто намного худшее - он мог решить, что никакой деревни (или порта) впереди нет и заботиться о правильном пути вообще нет смысла.
Так или иначе, он сбился с пути.
Но сбиться можно только в том случае, если существует истинный путь и истинное место назначения - место, куда мы должны прийти, наш подлинный, вечный Дом. Многие современные люди не верят в реальность греха именно потому, что они не верят в реальность Дома - никакого предназначения у нас нет, жизнь - это путь в полное небытие, а на дороге в никуда заблудиться невозможно.
Здесь лежит различие между христианской и светской этикой - светская этика требует только воздержания от причинения явного вреда другим; христианская этика значительно объемнее - согласно ей, человек может нанести себе вред, который намного хуже смерти, и обрести благо, которое неизмеримо больше любой, самой долгой и счастливой, земной жизни.
Христианин должен быть как минимум законопослушным гражданином и хорошим соседом - но этот минимум совершенно недостаточен. Надо понимать, что гражданская добропорядочность еще не спасет нас, если мы строим нашу жизнь на неправильном основании и направляем ее к неправильной цели. Приведу пример. Фельдмаршал Эрвин Роммель, командующий немецкими войсками в Северной Африке в годы Второй мировой войны, был весьма умелым полководцем и порядочным человеком. Он соблюдал правила и обычаи ведения войны, гуманно обращался с пленными, не трогал гражданское население и вообще никакими преступлениями себя не запятнал. Он мог бы служить образцом воинского профессионализма и чести - если бы не одна роковая деталь. Он сражался на стороне Гитлера, и благодаря его верной и честной службе Гитлер погубил больше невинных людей, чем мог бы. Этот достойный в остальных отношениях человек согрешил - то есть «промахнулся» самым ужасным образом, посвятив свой меч одному из самых страшных злодеев в человеческой истории. Увы, личные добродетели еще не дают человеку гарантированной защиты от того, чтобы присягнуть неправильной стороне.
То, как человек сражается, - важно; но еще важнее - за кого он сражается. Евангелие требует от нас покориться истинному Царю, Иисусу Христу, и посвятить нашу жизнь Ему. Если мы не делаем этого, а отдаем себя кому-то или чему-то другому - мы грешим, трагически промахиваемся мимо главной цели своей жизни, того, для чего мы созданы.
Поэтому покаяние - не просто признание тех случаев, когда мы несправедливо обходились с другими людьми; это прежде всего - пересмотр курса, выбор правильной дороги, присяга правильной стороне. В христианской литературе много историй о Божией милости к явным грешникам - бандитам, проституткам, наркоманам, ворам - которые, по благодати Божией, обратились к трезвой и честной жизни.
Но было бы ошибкой думать, что приличный по мирским меркам человек не нуждается в покаянии. Мирская порядочность необходимое, но не достаточное условие для спасения - так, вести себя дисциплинированно на борту корабля важно, но недостаточно. Надо еще, чтобы корабль направлялся в гавань, а не на рифы.
Отречение от отчаяния
Как говорит святой Иоанн Лествичник, покаяние есть отречение от отчаяния; как дополняет эту мысль святой Амвросий Медиоланский, «никто не станет каяться, если не будет уверен в милости и прощении». Возложив твердую надежду на милость Божию, мы можем смелее посмотреть в лицо нашей главной проблеме - греху. Всю нашу жизнь нам придется бороться с грехом - а также с привычкой к самообману, к отрицанию, к поиску виноватых. И в этой борьбе более всего нас будет укреплять уверенность в благодати Божией.
Да, мы грешники, испорченные и виновные, но Господь любит нас, умер за нас, и приведет нас в наш небесный дом, где мы наконец будем полностью исцелены и очищены для вечной радости.
«Ну что за труд сказать тебе: я согрешил», - увещевает Иоанн Златоуст. Великое освобождение, которое приходит с этими словами, навсегда избавляет человека от комплекса попавшегося ребенка - от самооправданий, от попыток обвинить других, чтобы как-то вывернуться самому, от надрывной похвальбы грехом. Исповедание греха открывает двери мира и небесной надежды. Как говорит псалмопевец, Когда я молчал, обветшали кости мои от вседневного стенания моего, ибо день и ночь тяготела надо мною рука Твоя; свежесть моя исчезла, как в летнюю засуху. Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: «исповедаю Господу преступления мои», и Ты снял с меня вину греха моего (Пс 31:1-5).
http://www.foma.ru/article/index.php?news=6073
