В 45-ю годовщину со дня кончины русской православной поэтессы Анны Андреевны Ахматовой (1889+1966) как-то пронзительнее и ярче, как-то по-особенному ясно звучат для нас её стихи из далекого 1914 года, не публиковавшиеся в прижизненных сборниках:
Я любимого нигде не встретила,
Столько стран прошла напрасно.
И, вернувшись, я Отцу ответила:
«Да, Отец, - Твоя земля прекрасна.
Нежило мне тело море синее,
Звонко, звонко пели птицы томные,
А в родной стране от ласки инея
Побелели сразу косы темные.
Там в глухих скитах монахи молятся
Длинными молитвами искусными...
Знаю я, когда земля расколется,
Поглядишь Ты вниз очами грустными.
Я завет Твой, Господи, исполнила
И на зов Твой радостно ответила,
На Твоей земле я всё запомнила
И любимого нигде не встретила.
Стихи оттуда, из мира горнего, привнесенные Святым животворящим
Духом и воспринятые духом человека взыскующего, прозревающего свой
тернистый путь. Тем сладостнее и утвердительнее звучат для нас сегодня
слова Старца Николая (Гурьянова), тайновидца многих душ, прибегавших к
нему за утешением: «Я хорошо знал Анну Ахматову. Она монахиней была.
Великая страдалица и молитвенница. Прозорливая старица-провидица... Бога
любила, и Он её слышал и многое ей открывал... Очень честная и
правдивая душа у неё была. Покаяние глубокое... Монахиня...»
(Схимонахиня Николая «Царственная птица взывает к Богу», стр. 149).
В жизни А. А. Ахматовой, рабы Божией Анны - так определил ей
Господь - было несколько человек, носивших победительное имя Святителя
Николая, Мир Ликийских чудотворца. Боговенчанный супруг, православный
поэт и воин Николай Гумилёв, мистический друг, поэт и литературовед
Николай Недоброво, довольно рано отошедшие ко Господу, и... Старец
Николай (Гурьянов) - в тайной схиме Епископ Нектарий. Даже отпевали Анну
Андреевну, как дочь морского офицера, в Морском Никольском Соборе
Петербурга.
Как записала со слов Старца его верная и чуткая келейница матушка
Николая (Гроян): А. А. Ахматова «была знакома с отцом Николаем,
прибегала к его молитвенному покрову и не раз встречалась с ним в
Петербурге. <...>. Они переписывались. Анна Андреевна
исповедовалась у отца Николая, даже в письмах...». Батюшка несказанно
скорбел, по свидетельству матушки, что у него выкрали в 70-е годы ХХ
века на Острове из кельи письма Ахматовой к нему».
Когда же возникло это духовное родство, это полное сакрального
смысла знакомство между прозорливым Старцем Николаем и рабой Божией
Анной, которая была старше его на 20 лет?
Возможно, что и в середине 20-х годов в Петрограде, когда повсюду
уже рушился привычный Русский Миръ, и юный инок, не страшась, подобно
Иоанну Крестителю да и своему Небесному заступнику - Святителю Николаю,
обличал деяния сатанистов-разрушителей. Считанные годы отделяли Батюшку
от рокового 1929-го, когда он «стал переезжать из санатория в
санаторий», из тюрьмы в тюрьму.
Книги же Анны Ахматовой ещё издавались, и всё ещё были доступны
читателю и её «Белая стая» (1917), и её «Подорожник» (1921), и её «Аnno
Domini» (1921). До 1925 года, когда вступила в силу закрытая Резолюция
ЦК, запрещающая её стихи.
Если предположить, что именно незадолго до ареста Старца Николая
произошла судьбоносная встреча этих двух русских людей, то вполне был бы
оправданным и вопрос: что их сближало?
Первое и главное, что приходит на ум, это, несомненно, Царская
Россия, к коей имели честь принадлежать и Старец, и Поэт. Второе, -
предначертанный обоим жребий духовного писательства, странничества и те
Кресты, что Господь дал каждому из них понести в земной жизни во имя
личного Спасения. Причём, именно на этих путях крестных Старцу и Поэту
суждено было встретиться для того, чтобы одному - благословлять на
стойкость и терпение, а другой, будучи духовно окормляемой, выпестовать
своё, «победившее смерть Слово». Слово Жизни.
В тяжелом 1925-м, начинающая осознавать бесконечный ужас потерь, Анна Ахматова напишет:
Так просто можно жизнь покинуть эту,
Бездумно и безвольно догореть,
Но не дано Российскому поэту
Такою светлой смертью умереть.
Всего верней свинец душе крылатой
Небесные откроет рубежи,
Иль хриплый ужас лапою косматой
Из сердца, как из губки, выжмет жизнь.
Знала ли она тогда, что этот, во Духе открытый ей образ жизни,
этот вид крестоношения русского поэта-сладкопевца середины 20-х годов
лишь предвосхищает путь, ещё более мучительный, ибо он станет для самой
Ахматовой подобно длительной, растянувшейся на годы пытке:
...Наградили меня немотою,
На весь мир окаянно кляня,
Окормили меня клеветою,
Опоили отравой меня.
И, до самого края доведши,
Почему-то оставили там.
Любо мне, городской сумасшедшей,
По предсмертным бродить площадям.
- напишет она, словно подводя итог своим скорбям, в 1959-м. Эти
строки свидетельствуют несомненно ещё об одном общем подвиге Старца и
Поэта, подвиге юродства, подвиге нищелюбия, подвиге ношения риз хулы и
напраслины. До самого смертного часа. Впрочем, и посмертно - тоже.
Тема нищелюбия, в раскрытии которой ярко отразился религиозный
характер исканий Поэта, появляется в творчестве Анны Андреевны уже в
книге «Четки», где голосом «человека Божьего», нищего странника,
пророчествует сама Ахматова:
Ещё я помню, как виденье,
Степной пожар в ночной тиши...
Но страшно мне опустошенье
Твоей замученной души.
Так много нищих. Будьте же нищей.
Или:
Много нас таких бездомных,
Сила наша в том,
Что для нас, слепых и темных,
Светел Божий дом.
И для нас, склоненных долу,
Алтари горят,
Наши к Божьему престолу
Голоса летят.
Недаром же и Старец Николай, вспоминая Анну Андреевну, говорил о
ней так: «Жизнь её была целеустремленной, всегда к Богу, к Небу... Её
творчество было пророческим служением, оно оказывало огромное
благодатное влияние на души людей во времена безбожия». (Схимонахиня
Николая «Царственная птица взывает к Богу», стр. 153). Поистине, у неё
перед Богом была своя, особая миссия.
Если дворянство, к которому принадлежала Ахматова, как сословие,
считалось «цветом» русского общества (вспомните слова Цветаевой: «Люблю
дворянство и народ - цветение и корни!»), то небесный оттенок этому
собранию кринов благоуханных, безусловно, могли сообщить только те, кто
нёс в себе и исполнял заповеди дворянского благочестия: был молитвенным,
милосердным, жертвенным. Уже с первых веков христианства на Руси
история возложила на представительниц высшего круга подвиг суровый -
«аристократическую ответственность за судьбу древнего идеала
христианской женственности», иными словами - «стоять свечою на
подсвечнике и светить всем в доме».
Монахиня Досифея (урожд. кн. Тараканова), святая благоверная
княгиня Анна Кашинская, блаженная Ксения Петербургская, игуменья
Спасо-Бородинской обители Мария (Тучкова)... Список может быть намного
длиннее, но сегодня мы вычленим из него только одно имя - А. А.
Ахматовой, вполне справившейся с возложенной на неё ответственностью.
Преподобный Симеон Новый Богослов учит, что святые взаимно
связаны друг с другом неразрывной небесной силой. «<...> святые,
будучи соединяемы Союзом Святого Духа, подобно Ангелам, образуют золотую
цепь, в которой каждый, как звено, соединяется с предыдущим святым
посредством веры, добрых дел и любви». То есть, уже при жизни святые
люди - старцы - как бы «передают» нас друг другу, по мере возрастания
нашей нужды в духовном руководителе.
Так было и в жизни А. А. Ахматовой. Прежде чем исповедоваться
молитвенному Старцу Николаю (Гурьянову), в тайной схиме Епископу
Нектарию, «Анна Сретенская», как называла себя поэтесса, припала к ногам
одного из последних Оптинских старцев, Нектарию (Тихонову), чье мирское
имя было также Николай...
А. А. Ахматова навсегда оставила в своём сердце добрые и утешные
воспоминания об Оптиной пустыне, свет которых наполняет и ее
«Причитание» («Господеви поклонитеся во Святем дворе Его»), и «Северные
элегии» («А в Оптиной мне больше не бывать...»), и «Предсказание»
(«Видел я тот венец златокованый...»). Когда Старец Нектарий,
окормлявший к 1922 году и поэтессу Надежду Павлович, и художника Льва
Бруни, и его супругу - Нину Константиновну Бальмонт, и артиста Михаила
Чехова, прочитал стихи Ахматовой «Повсюду клевета сопутствовала мне»,
опубликованные в альманахе «Феникс», он сказал Льву Александровичу
Бруни: «Она достойна... и праведна... приехать в Оптину пустынь. Тут для
неё две комнаты есть свободные» (Схимонахиня Николая «Царственная птица
взывает к Богу», стр. 150).
Бесспорно, всё то, что говорил Старец Нектарий (Тихонов) алчущей
правды рабе Божией Анне, нашло отражение и в её творчестве. Нам же
следует лишь напомнить несколько удивительных наставлений, которые
Старец давал своим духовным чадам.
О Фаворском свете: «Это такой свет, когда он появляется, всё в
комнате им полно, - и за зеркалом светло, и под диваном... и на столе
каждая трещинка изнутри светится. В этом свете нет никакой тени».
Или: «В мире есть светы и звуки. Художник, писатель кладёт их на
холст или на бумагу и этим убивает. Свет превращался в цвет, звук в
надписание... Картины, книги, ноты - гробницы света и звука, гробницы
смысла. Но приходит зритель, читатель - и воскрешает погребенное. Так
завершается круг искусства.
Но так с малым искусством. А есть великое, есть слово, которое
живит и умерщвляет, псалмы Давида, например, но к этому искусству один
путь - путь подвига».
За 10 лет до встречи со Старцем Нектарием Оптинским 23-летняя Анна Андреевна написала:
В этой жизни я немного видела,
Только пела и ждала.
Знаю: брата я не ненавидела
И сестры не предала
Отчего же Бог меня наказывал
Каждый день и каждый час?
Или это Ангел мне указывал
Свет, невидимый для нас?
(1912, Флоренция)
Один из современников А. А. Ахматовой вспоминал: «Там, в её
комнате (имеется в виду комната в Слепнёвском имении её свекрови А. И.
Гумилёвой), висела большая икона Христос в темнице. А над диваном -
небольшой портрет Николая 1. Не как у снобов в Петербурге - почти как
экзотика, а просто серьёзно по-Онегински («Царей портреты на стене»)».
Вот и ещё одна из граней, духовно сближающая А. А. Ахматову с
современными ей молитвенниками и заступниками. Православными Батюшками,
Бога и Царя славить заповедавшими русским людям.
В 1928 году умирает оптинский Старец Нектарий, а в 1929-ом в
Петрограде арестовывают Старца Николая (Гурьянова), кому ещё предстояло
по Божьему волеизъявлению принять и епископский сан, и это повторяющееся
и радостное в духовной жизни Ахматовой имя - Николай-Нектарий. Анна
Андреевна остается без духовного руководителя, но не без молитвенника. И
вот здесь мы находим немало перекличек в тех «жемчужинах Духа», что
оставили нам Старец и Поэт. И, прежде всего, они смыкаются на теме
Святых Царственных Мучеников.
Последние годы жизни Старец Николай (Гурьянов) молитвенно, во
Духе, общался и с Государем мучеником Николаем Александровичем, и с
Государыней мученицей Александрой Феодоровной, любил особой любовью
«царскосельского ягненка Алексия» - ритуально убиенного Наследника
Русского Престола. Он горячо просил всех молиться Им за Россию, за
восстановление Царства Русского во главе с Царём, и очень скорбел, неся
бремя страшных видений, которые были открыты ему ещё в 9-летнем
возрасте, когда он оказался «самым маленьким» в Ипатьевском подвале со
всеми истязаемыми там Царственными Романовыми и Их верными слугами.
А Анна Андреевна на заре ещё, казалось бы, благополучной своей
юности, возвратясь из Киева в Царское Село, воспроизвела такую картину в
стихотворении 1910 года:
На землю саван тягостный возложен,
Торжественно звонят колокола,
И снова дух смятен и потревожен
Истомной скукой Царского Села.
Пять лет прошло.
Здесь всё мертво и немо,
Как будто мира наступил конец.
Как навсегда исчерпанная тема,
В смертельном сне покоится дворец.
Но и в стихотворении 1945 года Поэт описывает какие-то лишь на
первый взгляд непонятные, вырванные или подслушанные у горнего мира
картины:
Их выпили в вине,
вдохнули с пылью жаркой
И с запахом священных роз...
А Батюшка, в свою очередь, свидетельствовал: «Царских останков
нет! Они в своё время сожжены были... Над ними такое творили, что
сохрани Бог и говорить!.. Об этом лучше молчать и плакать...»
(Схимонахиня Николая «Царственная птица взывает к Богу», стр. 30-31).
Но ведь было и ещё одно откровение Поэта (1936):
И снова чёрный масляничный вечер,
Зловещий парк, неслышный бег коня.
И полный счастья и веселья ветер,
С небесных круч слетевший на меня.
А надо мной спокойный и двурогий
Стоит свидетель... о, туда, туда,
По древней Подкапризовой дороге,
Где лебеди и мертвая вода.
О, эти сокровенные знания царскоселки не могут не заставить
задуматься! Недаром же, по линии матери, Инны Эразмовны Стоговой, Анна
Ахматова происходила из рода бояр Мотовиловых, ярким представителем
которого был и служка Матери Божией и убогого Серафима Саровского
Николай Александрович Мотовилов. Вослед ему Ахматова несла, как
послание, скорбную весть русскому народу об уничтожаемых отечественных
святынях, слово памяти о добром Царском имени. Именно её устами
заговорит со временем верная Христу Русская Церковь, расхищаемая и
изничтожаемая.
«Если не будет памяти у народа, - предупреждал Старец Николай
(Гурьянов), - всё сотрётся. Душа окаменеет... И тогда наступит полное
забвение, незнание, равнодушие». И ещё Старец повторял, как духовный
наказ, слова Св. Игнатия Кавказского: «Никогда не уклоняйтесь от
свидетельства об Истине, как бы вас не мучили и не давили; если
христиане будут молчать, то возгласят камни - события». Когда же,
хочется добавить, христиане перестают приходить к Божественной литургии,
то другие обедни «посещают» их и заставляют подниматься до зари:
Подымались, как к обедне ранней
По столице одичалой шли,
Там встречались,
мертвых бездыханней,
Солнце ниже и Нева туманней,
А надежда всё поёт вдали.
Приговор...
Но в этих словах сквозит не осуждение Поэта, а сочувствие и
сострадание к этому любимому Ахматовой «хору» нищих и обездоленных,
помыкаемых антихристианской властью. И здесь вновь сближение со Старцем
Николаем, с Царской Русью, стоявшей в бесконечных очередях под
Питерскими «Крестами». Через них прошел и наш дорогой Батюшка.
Творчество Поэта в 40-е годы, как нельзя лучше, демонстрирует сочетание
событий земной жизни со знаменьями горнего мира:
Уложила сыночка кудрявого
И пошла на озеро по воду,
Песни пела, была весёлая,
Зачерпнула воды и слушаю:
Мне знакомый голос прислышился,
Колокольный звон
Из-под синих волн.
Так у нас звонили во Граде Китеже.
Вот большие бьют у Егория,
А меньшие с башни Благовещенской,
Говорят они грозным голосом:
«Ах, одна ты ушла от приступа,
Сына нашего ты не слышала,
Нашей горькой гибели не видела.
Но светла свеча негасимая
За тебя у престола Божьего».
В этом стихотворении звучит уже привычный для нас в творчестве
Ахматовой лейтмотив о Граде Китеже, скрывшемся пред очами врагов Божьих в
глубинах озера Светлояр, но взывающим оттуда голосом правды. Так и сама
Анна Андреевна. Она овдовела в 1921 году (венцы брачные, «царские,
мученические» она разделяла только с Н. С. Гумилевым, расстрелянным
богоборческой властью, а посему и осталась до конца дней его подлинной
вдовой!). И подобно своей тезке - тверской землячке благоверной княгине
Анне Кашинской, так же вдовствующей, потерявшей в Орде супруга и двух
сыновей, - была призвана нести нелицемерно выпавший на её долю крест и
сохранять веру православную, память о величии России Царской.
Тема Града Китежа в поэзии Ахматовой - это всё то же соединение
русских чаяний прошлого - в «годину смуты роковой» - с духовными
чаяниями нынешних поколений, венцом которых, безусловно, является
Императорская Россия. Без нее и вне её мы всегда только сироты и нищие.
Эту Россию духовно воплощал на острове Талабск до 2002 года смиренный
Старец Николай (Гурьянов). Впрочем, были на Острове и внешние проявления
Града Китежа. Это израненные теперь посреди вод Царские врата,
Никольский храм, старинное кладбище с часовней Анастасии Римляныни да
келейка светозарного Батюшки, где когда-то находили себе приют и
молитвенное внимание Старца письма А. А. Ахматовой и где так чувствуется
воздействие чужой руки в наши дни. Всё там - не от духа Старца, не от
духа боготворимой им Царской России. И имя его, как и имя Поэта всё чаще
покрывают лукавыми измышлениями различные современные литераторы. Как
покрывают ими и имена Царские. С каждой новой книгой, не признающей
ритуальный характер убийства Святых Царственных мучеников и продолжающей
хулить и Старца Григория (Нового), и Грозного Царя Иоанна Васильевича.
А, между прочим, родовую вотчину последнего - село Коломенское -
Анна Андреевна особенно любила посещать, когда бывала в Москве. В 60-е
годы она писала одному из своих корреспондентов: «Как я завидую Вам в
Вашем волшебном Подмосковии, с какой тяжёлой горечью вспоминаю
Коломенское, без которого почти невозможно жить, и Лавру...». А своему
товарищу по переводам иностранной поэзии А. Найману, гулявшему как-то
там и посетившему древнюю Вознесенскую церковь, где в 1917 году была
обретена чудотворная икона Божией Матери «Державная», она со знанием
дела сказала: «А вы заметили, какая она внутри крохотная? Какой, стало
быть, маленький был у Грозного Двор?».
...В журнале «Новая жизнь» за 1922 год некий Н. Алексеев,
рецензируя сборник Ахматовой «Аnno Domini», писал, явно ёрничая: «
<...> в своей последней книге стихов А. Ахматова неузнаваема. Тут
нет ни чёткости, ни прежних ярких образов. Это не книга стихов, а скорее
молитвенник, да и внешностью и размером она его напоминает. Поэтесса из
«дома Искусства» отправляется в монастырь молиться за чью-то грешную
душу...».
Другой рецензент - Г. Лелевич в статье об Ахматовой (журнал «На
посту», 1923), вообще, в духе того времени, не скупится на «эпитеты»:
«<...> к двум основным мотивам творчества Ахматовой - эротике и
мистике, война присоединила третий мотив - мистический национализм».
Что ж, рецензенты не совсем и не правы. Уже незадолго до смерти
Ахматова признается всё тому же А. Найману («Рассказы об Анне
Ахматовой»): «Поверьте, я бы ушла в монастырь, это единственное, что мне
сейчас нужно. Если бы это было возможно».
В этих осторожных словах сквозит ответственность
Поэта-христианина перед лицом Всевышнего и понимание того, что «никто не
приемлет чести сам по себе, только званный от Бога». Вероятно, что и
благословения от её Старцев на жизнь в монастыре не было. А тайну своей
бессмертной души, своих духовных переживаний в связи с этим Анна
Андреевна унесла с собой в Вечность. Но у нас всё-таки остаётся святое и
бесценное свидетельство Старца Николая, в тайной схиме Владыки
Нектария: «Какие у нас светильники веры! Повсюду... Я хорошо знал Анну
Ахматову. Она монахиня была» (Схимонахиня Николая «Царственная птица
взывает к Богу», стр. 149).
Людмила СКАТОВА,
г. Великие Луки
