Июнь 1941-го: почему не удалась дезинформация

Осуществление любой информационно-психологической операции (а дезинформационная операция – из этого разряда) подчиняется вполне определенным законам. Противодействуя ей, опасно полагаться лишь на силу ответных действий. Едва ли не большее значение имеет время, место, точность избранной цели и скоординированность тех мер, которые предпринимаются, чтобы свести на нет дезинформацию противника.

С этой точки зрения поучительной выглядит, увы, неудавшаяся попытка политического и военного руководства СССР противопоставить широкомасштабной дезинформационной операции германских спецслужб массированную переброску на «ту» сторону собственной дезинформации, чтобы оттянуть момент нападения вермахта или даже устранить эту угрозу…

Известно, что действия Сталина (следовательно, и всего руководства страны и армии) в последние предвоенные месяцы были подчинены одной цели – любой ценой избежать войны и не дать  германскому нападению ни малейшего повода. Добиваясь этой цели, советский лидер прибегал одновременно к диаметрально противоположным мерам. Чувствуя, что опасность агрессии с каждым днем возрастает, а страна к ее отражению не готова, он, с одной стороны, пытался умиротворить фюрера: запретил пресекать полеты немецкой авиации над советской территорией, строго следил за тем, чтобы поставки в Германию зерна, угля, нефтепродуктов и других стратегических материалов осуществлялись строго по графику, разорвал дипломатические отношения со всеми странами, которые подверглись немецкой оккупации. С другой стороны, он пытался некоторыми своими действиями и заявлениями оказать давление на Гитлера, сдержать его агрессивные намерения.

Поскольку один из лучших путей к этому – демонстрация силы, с начала 1941 г. из глубины страны к западной границе стали выдвигаться четыре армии. В Вооруженные силы были призваны 800 тысяч запасников. В наступательных тонах была выдержана речь Сталина на кремлевском приеме выпускников военных академий 5 мая 1941 г.

В ряду мер, призванных дезориентировать фюрера, были и довольно внушительные дезинформационные мероприятия, осуществлявшиеся советскими спецслужбами с ведома Кремля. 

Так, германской агентуре в Москве подбрасывалась (и успешно, ибо донесения такого рода сохранились в фондах германского МИДа) информация о том, что наиболее вероятным и опасным направлением возможного удара по СССР в советском руководстве считается северо-западное – из Восточной Пруссии через прибалтийские республики на Ленинград. Сюда и стягиваются основные силы Красной армии. А вот юго-западное и южное направления (Украина и Молдавия), наоборот, остаются относительно слабо защищёнными.

На самом деле, именно на юго-западном направлении концентрировались главные силы Красной армии: в составе войск Киевского особого военного округа – самого мощного в РККА на начало войны имелось 58 дивизий и насчитывалось 957 тыс. человек. Для Гитлера словно готовили здесь «волчью яму», или, если прибегнуть к литературным ассоциациям, имитировали овчарню, а готовили псарню.

На «ту» сторону забрасывалась даже дезинформация о якобы имевшихся в советском руководстве оппозиционных настроениях. Так, нарком обороны С.К. Тимошенко якобы настаивал на всемерном усилении северо-западного направления, чтобы, как доносила немецкая агентура, ослабить войска родной для него Украины и тем самым гарантированно сдать ее немцам. 

Фигурантом дезинформации стал даже сам Сталин. В архивах «бюро Риббентропа» сохранились донесения о наличии в руководстве ВКП(б) некоего широкого «движения трудовой оппозиции», выступавшей против «непомерных уступок Сталина Германии».    

В указанном направлении работали и дипломаты, подключенные к дезинформационным мероприятиям (пусть даже если они об этой «подключенности» могли и не знать). Вплоть до 21 июня 1941 г., посещая германский МИД, советский посол  в Берлине В.Г. Деканозов вел лишь протокольные беседы, обсуждая частные текущие вопросы о маркировке отдельных участков общей границы, строительстве бомбоубежища на территории посольства в Берлине и т.п.

Своего рода пиком дезинформации, попыткой Москвы, говоря словами Геббельса, «выманить из норы» Берлин, чтобы заставить его хоть как-то высказать свою позицию по поводу циркулирующих по всему миру слухов о готовящемся нападении на СССР, стала публикация 14 июня 1941 г. сообщения ТАСС. Вопреки многочисленным фактам, имевшимся в распоряжении советского руководства, о готовящемся нападении, Кремль по тассовским каналам объявил указанные слухи лишенными «всякой почвы» и увязал их появление с происками сил, не желавших сохранения нормальных отношений между СССР и Германией. Тем самым Сталин и пытался ввести Гитлера в заблуждение относительно собственной осведомленности о стягивании к границе войск вермахта и заставить его высказаться. А при особой удаче хотелось надеяться, что Гитлер расценит сообщение ТАСС как приглашение к переговорам и пойдет на них – это давало оттяжку войны еще как минимум на несколько месяцев.

Однако в Берлине приступили к заключительным действиям по непосредственной подготовке к вторжению, так что ответом было полное молчание. В том-то и жестокая реальность, что, сохраняя инициативу и последовательно двигаясь к завершению изготовки к вторжению, нацистское руководство могло с легкостью игнорировать любые посылы из Москвы. На попытки дезинформации или силового давления Германия попросту перестала обращать внимание, поскольку до часа «Х» оставались считанные дни.

А вот подготовке к войне Советского Союза то же самое заявление ТАСС, не увязанное и не скоординированное с другими действиями Кремля, нанесло серьезный вред, дезориентировав народ и армию. «У нас, работников Генерального штаба, как, естественно, и у других советских людей, сообщение ТАСС поначалу вызвало некоторое удивление», – писал маршал А.М. Василевский. О том, что оно в действительности было дипломатическим ходом, рассчитанным на реакцию Берлина, знал лишь довольно узкий круг военных руководителей. По воспоминаниям того же Василевского, руководителей структурных подразделений Генштаба проинформировал об этом первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н.Ф. Ватутин. Но не были предупреждены даже командующие войсками приграничных округов, не говоря уже о командирах более низкого звена. Вместо усиления бдительности и мобилизации всех сил заявление способствовало распространению в стране самоуспокоенности и беспечности.

Из опасения дать немцам хоть малейший повод к агрессии Сталин запрещал военному командованию любые действия по приведению войск в необходимую степень боевой готовности. Жестко пресекались все попытки командующих войсками округов заранее выдвинуть к границе хоть какие-то дополнительные силы. Советский лидер не заметил, как переступил грань, отделявшую разумную осторожность от опасной доверчивости.

Ответные действия,  рефлексия – всегда вторичны. Вынужденный отвечать в большинстве случаев играет по правилам нападающей стороны. Чтобы перехватить инициативу, надо предпринять такие действия, которые бы кардинально меняли ситуацию, ставили бы противника в тупик.

Не эти ли соображения двигали руководителями советского Генштаба (начальником ГШ Г.К. Жуковым, его первым заместителем Н.Ф. Ватутиным и заместителем начальника Оперативного управления А.М. Василевским) при разработке документа, доложенного в середине мая 1941 г. Сталину? В документе, известном в литературе как «Записка Жукова» от 15.05.1941, содержалось предложение «упредить противника в развертывании и атаковать германскую армию в тот момент, когда она будет находиться в стадии развертывания и не успеет еще организовать фронт и взаимодействие родов войск». Предусматривалось силами 152 дивизий разгромить 100 дивизий противника на решающем направлении Краков – Катовице, а затем из района Катовице продолжить наступление, разбить германские войска в центре и на северном крыле их фронта, овладев территорией бывшей Польши и Восточной Пруссии.

Лидер СССР отверг этот вариант действий, заявив, что высшие военные тем самым хотят столкнуть его с Гитлером, который-де того и ждет, чтобы воспользоваться поводом к нападению. Однако, независимо от мотивов отрицательного решения, Сталин был, скорее всего, прав: широкомасштабный удар по практически развернутым войскам вермахта мог стать в лучшем случае жестом отчаяния, без детальной проработки оперативных документов и создания необходимых группировок войск он рисковал обернуться авантюрой.

Был, правда, еще один вариант действий, вполне реальный и тоже позволявший вырваться из системы координат, заданных гитлеровским руководством. Позднее, анализируя обстановку кануна войны, маршалы Г.К. Жуков и А.М. Василевский пришли к выводу, что в середине июня 1941 г. наступил тот предел, когда далее откладывать принятие срочных мер было нельзя. Следовало, не обращая внимания на реакцию немецкой стороны, привести войска Красной армии в полную боевую готовность, занять оборонительные позиции и изготовиться к отражению агрессора, не переходя государственной границы. В таком случае удалось бы если не задержать врага на границе, то, по крайней мере, лишить его преимуществ, связанных с внезапностью нападения.

В стратегическом плане такие действия позволяли советской стороне сразу перехватить инициативу. Гитлеру предельно ясно давали бы понять, что его агрессивные замыслы вскрыты, его миролюбивым заверениям не верят и Красная армия готова к отражению вторжения. Конечно, одновременно и сжигались все мосты, прекращалась сложная политико-дипломатическая игра, ведя которую Сталин надеялся одновременно и задобрить фюрера, и напугать его.

Вероятно, именно по этой причине вождь на эти меры тоже не пошел, продолжая пребывать в иллюзиях, будто это он ведет игру в советско-германском дуэте. За необходимость до самого момента вторжения действовать в системе координат противника была заплачена очень дорогая цена. Войска Красной армии встретили начало войны на положении мирного времени. Их большие потенциальные возможности для отражения массированного удара врага оказались практически неиспользованными...