Перед уходом партизаны попросили у отчима отдать им имевшийся у него поясной ремень кавалериста. Отчим служил действительную военную службу в кавалерии и у него остался ремень после службы. Вероятно кто-то из них знал, что отчим служил в польской кавалерии. Ремень широкий, с портупеей, удобный для ношения оружия. Взяв ремень, они распрощались и ушли. Я вызвался их проводить и закрыть за ними дверь. Выглянул наружу, а там сильный, пронизывающий насквозь, мороз, ветер со снегом, настоящая пурга. Партизаны накинули белые, сшитые из простыни халаты, встали на лыжи, съехали со двора и сразу же как будто бы растворились в снежном вихре. Я закрыл наружную дверь, вошел из сеней в хату, разделся и сразу же лег в постель. Но еще долго не мог уснуть. Все наплывали мысли из нашего с Филиппом разговора о том, что и как я буду делать теперь; о моей просьбе взять меня с собой и о том, что бы я делал, если бы они меня взяли, в своем старом пальтишке и старых, требующих починки ботинках, которые мне давно обещал починить отчим: и о той пурге, которая завывала за окнами. При этой мысли меня передернуло, что я вот лежу в теплой постели, а партизаны находятся на морозе, в такую пакостную погоду, преодолевают длинный путь к лесу, да еще и находятся в постоянной опасности встречи с врагом.
Кобринские партизаны
Потом было много встреч, заданий и предостережений. Приходил к
нам Филипп только один. Особую заботу и тревогу он проявлял при
вызволении военнопленных из щельницы. Каждая встреча начиналась с
вопроса, что нового в деле щельницы.
Молодое поколение вряд ли знает, что это такое «щельница». Это
земляной вал в форме усеченной пирамиды. А рядом был котлован,
приспособленный под стрельбище. Построили его поляки для обучения
стрельбе солдат, находившихся в военном городке у д. Лепесы. Находилась
щельница при въезде в Кобрин по тевельской дороге, с левой стороны,
примерно в километре от города. Снесли ее в 1950-х годах при расширении
аэродрома. Летом 1942 г. я рассказал Филиппу, что ежедневно привозят и
увозят группу военнопленных на щельницу для каких-то работ в котловане.
Выяснить, что они там делают, не удается. Щельница огорожена колючей
проволокой в несколько рядов. У ворот дежурит немец с автоматом. Филипп
попросил меня, как-то проникнуть к военнопленным и передать, что здесь
недалеко лес и указать направление. При этом он подчеркнул, что нужно
быть особенно осторожным, чтобы не вызвать у немцев подозрения. Рядом с
нашей хатой и аж до щельницы находилось пастбище. Я пас коров - свою и
соседа, подрабатывал на хлеб. Получив задание я направлял своих коров, в
основном, к щельнице. Сделал попытку подойти к воротам, но сразу же был
остановлен немцем: «Цурюк», цурюк» и выразительно помахал рукой.
Вечером я доложил Филиппу о своей неудаче. Он успокоил меня, сказал, что
к этому конвоиру больше не суйся, но могут быть и другие. Может быть
как-то сможешь привлечь их внимание молоком. Утром я дома не завтракал,
взял бутылку с молоком и картофельные оладьи, приготовленные мне на
завтрак, с собой. Бутылка на четверть выглядывала из сумки. Несколько
попыток привлечь внимание немцев не увенчались успехом. Но, наконец,
один немец, заметив выглядывавшую у меня из сумки бутылку молока,
подозвал к себе и, показывая рукой на мою бутылку, сказал: «млеко» и
«бонбон». С удовольствием выпив всю бутылку он протянул мне конфету.
Контакт состоялся, в последствии переросший, если можно так выразиться, в
приятельские отношения. Я носил им молоко, а они мне давали конфеты и
хлеб. Но все мои попытки проникнуть к котловану, где работали
военнопленные, в корне пресекались. Конвоиры менялись, но связь
разрасталась. Видимо, они у себя рассказывали друг другу, как нравилось
им мое молоко. Я стал запросто приходить к ним, говорил «guten Tag»
(здравствуйте), предлагал «Milch (молоко) и спрашивал «Brot» (хлеб)
(Филипп научил), а они мне давали то, что у них было - хлеб, конфеты и
даже губную гармошку. Филипп говорил - бери все, что дают с
благодарностью. Хлеб был самый обыкновенный эрзац, без запаха и вкуса, в
водонепроницаемой упаковке. Обычно немцы разрезали буханку пополам,
одну половинку съедали с молоком сами, а вторую отдавали мне. Но бывало и
так, что выпив молоко они отдавали мне хлеб целой буханкой. Конфеты
были в виде пятикопеечных монет, только потолще, спрессованные в цилиндр
по 10 штук, в водонепроницаемой обертке. Получил плату за молоко
говорил «danke» (спасибо). По их лицам было видно, что им это нравилось и
вызывало добродушную улыбку.
Одним словом, шел товарообмен, хотя некоторые давали и деньги. В
моей нумизматической коллекции сохранилась полученная мною от немца за
молоко монета в 5 пфеннигов, выпуска 1942 г. и бумажная купюра
стоимостью 50 пфеннигов (funfzig Reichspfenning). Расходовать их я не
смог. Для местного населения были в обороте карбованци. Старшее
поколение помнит, а молодым, наверно, стоит сообщить. На лицевой стороне
купюры была надпись полностью на немецком языке: zwei hundert
karbowanez, marz 1942, а с обратной стороны - среди немецких фраз, одна
на украинском языке: 200 двiстi карбованцiв. Такая вот незалежна Украина
с немецким акцентом.
Как сказали бы сегодня, был самый обыкновенный, но смертельно
опасный бизнес. При любой оплошности с моей стороны сделка могла
закончиться нажатием на спусковой крючок и автоматной очередью. Бизнес
военного времени... В данном случае бизнес не ради наживы, а выполнения
поставленной задачи, ради спасения жизни людей.
Наконец-то попался сравнительно молодой, светловолосый парень,
очень стеснительный. Отвернувшись от меня, он с удовольствием кушал хлеб
с моим молоком. Я, как обычно, ждал, когда освободится бутылка от
молока. Этого было достаточно, чтобы подойти к краю котлована. Сразу же
подскочил к кромке один военнопленный. Состоялся предельно краткий
разговор, что недалеко лес и ориентиры в каком направлении бежать.
Буквально через день мы увидели с матерью группу бегущих людей мимо
нашего дома. Это были военнопленные, один из них с автоматом. Я насчитал
29 человек, но их могло быть и все 30. Часа через четыре по их следу
пробежала группа немецких солдат с овчаркой. Но не было слышно, чтобы
кого-либо задержали. В этом направлении, как мне стало известно позднее,
базировалась партизанская бригада имени Чапаева. Эту операцию Филипп
отметил похвалой, что я не допустил оплошности и сделал все как надо.
Любая оплошность грозила вызвать у немцев подозрение и они могли принять
меры предосторожности. А это грозило гибелью и военнопленных и нас
самих. Но я был всего лишь исполнитель, а руководил операцией партизан
Филипп. После побега военнопленных немцы усилили охрану на щельнице,
наверху вала установили станковый пулемет.
Последняя встреча с партизаном Филиппом произошла где-то в июне
1944 года. Он приезжал к нам домой верхом на коне с винтовкой за плечами
и с пистолетом на поясе, среди ясного дня. Это в то время, когда
местным жителям категорически запрещалось ездить верхом на лошадях.
Близость подходящего фронта расслабила и притупила бдительность. Как
рассказывает Климентий Якимович Сметюх, его односельчанин, он погиб на
перекрестке дорог из Легат в Именины и проселочной между селами.
Вероятнее всего его убили полицаи.
Без малого три года воевал Филипп в партизанском отряде. Три года
жизни в лесах, в землянках, отапливаемых «буржуйками» только ночью, при
полной маскировке. Три года бессменно находиться в фронтовой
обстановке, воевать на два фронта - с немцами и полицаями. Ходить на
выполнение диверсионных заданий, на разведку и добывание пропитания.
Каждый выход смертельно опасен от мин, засад и фронтовых атак. Каждый
выход - это десятки километров в один конец и столько же обратно, и это
за одну ночь. Причем, в основном по бездорожью и мимо населенных
пунктов. А ходить приходилось и в хорошую летнюю погоду, и в дождь, и в
зимнюю вьюгу. И это все делалось, рискуя своей жизнью, не ради наживы, а
исключительно с патриотических побуждений.
Партизаны наводили страх на местных старост и полицаев. И это значительно защищало людей от их произвола.
Деревня Легаты находится недалеко от Кобрина и рядом с
аэродромом, на котором всегда было полно военных. Вот староста и
лютовал. А в деревнях, расположенных подальше от города, контролируемых
партизанами, старосты боялись проявлять столь усердное рвение в
исполнении указаний районных властей и находили подходящие объяснения.
Летом 1943 г. по дороге, проходящей мимо нашего дома, проходила
колонна молодых людей, человек пятьдесят. Брели хлопцы еле-еле
передвигая ноги, как будто их вели на бойню. У некоторых за плечами были
небольшие котомки, видимо с продуктами для еды, без вещей и легко,
по-летнему, одетые. Сопровождают колонну двое полицейских, с винтовками:
один впереди, а второй - сзади. Мать велела мне спрятаться, чтобы не
забрали. Для своих 12-ти лет я крупно выглядел и вполне мог им подойти. Я
спрятался на чердак. Вдруг слышу окрик: стой, стрелять буду. Я прильнул
к слуховому окошку. Вижу, парень перескочил придорожную канаву. «Да я, -
говорит парень, - хотел воды в доме напиться». «Стань в строй, -
скомандовал прежний голос, - скоро придем, там и напьешься». Когда
колонна прошла, я спустился с чердака и издали проследил - куда погнали
людей. Их завели в казармы военного городка у деревни Лепесы. Там был
сборный пункт для отправки людей железнодорожными вагонами на работы в
Германию. Между тем, доходили слухи, что партизаны в отдаленных от
города деревнях, такие колонны у полицаев отбивали.
После войны усердие легатского старосты было оценено по его
заслугам. Он был осужден на 25 лет тюремного заключения и оттуда уже не
вернулся.
Трудно вычислить, что конкретно сделал сам партизан Филипп. Но
доподлинно известно о производимых партизанами диверсиях. Так, за время
оккупации на участке железнодорожной магистрали Кобрин-Пинск было пущено
под откос 398 вражеских эшелонов. Операциями партизан была выведена из
строя система Днепро-Бугского канала, лишившая немцев возможности
использования водного пути. Вполне возможно, что эти, без малого 400
вражеских эшелонов с людьми и военной техникой, пущенные под откос в
Кобринском районе, как раз и не хватило немцам под Сталинградом или в
танковом сражении на Курской дуге. А партизаны могли выполнить эту
работу только благодаря самоотверженности, слаженности, кропотливому
труду, а подчас и героизму отдельных партизан. В том числе и партизана
Филиппа, отдавшего свою жизнь во имя Победы.
Ушел из жизни Филипп еще совсем молодым, не знавшим любви, не
оставив потомства. Его тело увезли полицаи, как трофей, в участок.
Закопали его где-то в общей могиле. Никто не знает где она. Но точно
известно место его гибели. Об этом знает его односельчанин, тоже воин
Советской Армии, Климентий Якимович Сметюх, ныне проживающий в деревне
Легаты. Возможно и еще найдутся люди, особенно в деревне Именины, где
Филипп родился, вырос и учился в именинской школе, знают его и что-то
смогут рассказать о нем.
Думается, что Филипп вполне заслужил памятник, хотя бы в форме
обелиска. И установить его можно и нужно на месте его гибели. Именно там
он в последний раз видел радости жизни, ощущение приближающейся
свободы. Именно там оборвались его мечты о будущей безоблачной жизни, о
будущей семье, о мирном труде. Именно там он, возможно, видел последнюю
вспышку света от выстрела, оборвавшего его жизнь. От перекрестка в
сторону Именин сейчас располагается кладбище, которого ранее не было.
Стоят сотни памятников почившим мирным труженикам. Но не хватает одного -
памятника воину, партизану Филиппу, выходит, первому поселенцу этого
кладбища.
Поскольку я знал его лично, то, надеюсь, позволительно мне будет
обратиться через газету к кобринчанам с призывом собрать деньги на
установку памятника партизану Филиппу. Для этого можно будет учредить
специальный счет в банке на имя газеты или Военно-исторического музея
или любой другой организации, определенной райисполкомом. Я готов
сделать взнос на 500 рублей в российской валюте и призываю всех
кобринчан сделать взносы по мере возможности каждого из них. Любому
парню его лет, думается, было бы по силам вместо бутылки пива или
чего-либо подобного сделать взнос на счет сооружения памятника. Могла бы
сделать вклад и фирма, изготавливающая памятники, взяв деньги за работу
и материалы без обычных наценок подоходности, то есть по себестоимости.
Вполне возможно, что и райисполком сможет принять некоторое участие в
этом деле, организовать работу.
Все мы без исключения обязаны живым и мертвым воинам, в том числе
и ему, партизану Филиппу, тем, что мы можем свободно жить, учиться по
желанию, любить тех, кого хотим, работать по призванию, жениться по
любви, отдыхать там, где хочется, гулять, нянчить детей и внуков и
получать прочие радости жизни. И все это досталось нам ценой жизни
миллионов людей, погибших в Великой Отечественной войне, в том числе и
партизана Филиппа.
http://www.rv.ru/content.php3?id=8968
