Когда я думаю о художнике-белгородце Станиславе Косенкове, то вспоминаю картину М. Нестерова «На Руси», (второе ее название «Душа народа»), где навстречу Спасителю идут лучшие русские люди - равноапостольные и благоверные князья и княгини, святые старцы и старицы, юродивые, воины, сестры милосердия, простолюдины, писатели, мыслители. Убежден, что место художника С. Косенкова, как и поэта Н. Рубцова, композитора Г. Свиридова, скульптора В. Клыкова - тоже, и обязательно, в этих рядах, поскольку именно они и являются выразителями русского духа.
В Белгородском художественном музее открылась выставка «Петь вечность» - посвященная 70-летию со дня рождения заслуженного художника РСФСР Станислава Косенкова (1941-1993). В экспозиции более 200 работ мастера (1960-1990-х) из шести тысяч, созданных им. В выставочном зале музея представлены живописные работы, рисунки, монотипии, книжные иллюстрации, экслибрисы и станковые графические серии. Выставка произведений известного белгородского художника, чьи картины хранятся в двух с половиной десятках музеев и галерей разных стран и о характере дарования которого в одном из выступлений на вернисаже было сказано - «русский гений», продлится до 27 марта, дня трагической кончины этого выдающегося мастера.
На открытии выставки С.С. Косенкова
Открывшаяся выставка является, без преувеличения, событием общенационального масштаба, и хорошо бы ее провезти по стране, однако нынешнее время норовит отторгнуть подлинные ценности, забыть о русском, продавить в мир через информационные каналы или иным путем всяческие подмены и эрзацы.
Белгород удерживает Косенкова как немалую ценность в своем духовном поле - для своей цельности, осмысленности, значимости и для предъявления миру. Символичным видится тот факт, что 2 мая 2009 г. в Прохоровке Его Святейшеству, Патриарху Московскому и всея Руси Кириллу митрополит Белгородский и Старооскольский Иоанн преподнес именно произведение С. Косенкова - большую цветную линогравюру «Борозда памяти» из цикла «Прохоровское поле».
Неслучайно Патриарху подарена была не живописная работа, а гравюра. Ведь именно Косенков возродил русскую цветную линогравюру. В этой архаичной технике (кто сейчас, в компьютерно-принтерный век, возьмется за штурвал старомодного печатного станка?) сделаны его знаменитые циклы «Детство», «Стога», «Память», всё его «Прохоровское поле», иллюстрации к рассказу курского прозаика Е. Носова «Красное вино Победы», триптих по мотивам повести воронежца Е. Дубровина «В ожидании козы» - объехавшие десятки музеев и выставочных залов мира, не раз репродуцированные, удостоенные престижнейших отечественных и европейских профессиональных выставок и конкурсов. К слову, листы из «Прохоровского поля» побывали в середине 1980-х даже в Индии, в составе выставки «Космос - мир», и получили замечательные отзывы, и это сильно удивляло автора - что индусы с их многотысячелетней культурой нашли близкого для себя в этих работах? Косенковские экслибрисы экспонировались в Лондоне и Мехико, а однажды Косенков выиграл английский гравюрный конкурс Бьюика. Это было уже после его триумфов с Золотыми медалями в Лейпциге и Брно - за иллюстрации к «Преступлению и наказанию».
* * *
18 лет, отделяющие нас от даты гибели Станислава Косенкова в его неполные 52 земных года, и сами по себе заслуживают пристального взора. Это - новейшее время русской истории.
«Где тонко, там и рвется», поэтому первыми уходят из жизни наиболее чувствительные, незащищенные. Есть страшная, неотвратимая логика в том, что Косенкова сегодня с нами физически нет. Его и не могло быть в этом времени, где нет места для таких, как он. Нынешнее время само отвергает косенковых, его выбор - в другом.
У нас ампутировали старую душу и пытаются пересадить на ее место новую, «антидушу», точней, бездушье. Нас всячески - духовно, нравственно, образовательно - упрощают; нам подсунули такие ценностные приоритеты, как страсть к наживе, чистогану, алчности, так называемому «успеху» любой ценой, даже путем публичного - душевного и физического - раздевания. Растет взаимоозлобление, и - при этом - апатия, уныние, депрессия. Нам настойчиво вдалбливают в печенку, что вопрос «сколько ты стоишь» значимей вопроса «кто ты есть», и уж тем паче - главней вопроса «зачем ты»?
Именно это провидел и предсказал Косенков в своих последних работах. Именно когда мы только начали съезжать с петель, он закавычил слово «демократия», словно приняв столетней давности пас от великого русского мыслителя В.И. Вернадского, заметившего: «Русская демократия - это царство сытых свиней». В самом деле: был ли за последнюю сотню лет русский человек более бесправен, чем сейчас, во времена олигархического вульгарного неокапитализма?
Очень точный образ нашел Косенков в одном из последних своих графических листов: еще живая кляча-доходяга, окруженная ощерившимися волками! Верно ведь, это - о нашей Родине? И волки - не чужие, а свои! А значит, особо лютые. И магнитофончик - вот он, среди захарканного, загаженного сигаретными бычками пространства. Поглядите на наши подъезды, лифты, дворы, послушайте наш «новопопсовый музон». И - какое-то непрерывное, повсеместное глумление над тем слабым, малым, но самым важным в человеке, над тем, что, собственно, и делает человека человеком - над душой, совестью.
А мы, в отличие от прадедов, уже, кажется, и лба перекрестить не умеем. Откуда ж нам знать, что в русской православной родительской молитве говорится: «Избави детей моих от непотребных кривляний».
И ведь здравый смысл говорит, что отсутствие духовного здоровья приводит нацию только к погибели. Если мы этой самой погибели не хотим, то должны сопротивляться.
Косенков в своих последних работах остро ставил русский вопрос, фактически надорвавший его. Рубежное время, связанное с распадом великого государства, острыми осколками терзало косенковское сердце. Нельзя снова и снова не вспоминать пронзительно-болевой цикл работ «Чернобыль России - деревня...», созданный Косенковым после двух поездок на Брянщину, в древний Вщиж. На листе «Четверг во Вщиже» мы видим согбенных старух, ожидающих как подаяние государственного хлебца. А в «Предчувствии весны 1991 года» Косенков и вовсе предсказывал голодомор, образно отсылаясь и к 1932-1933 гг., и к 1946-му. Свидетелем последнего он был сам, ему в 46-м году было 5 лет, и жил он с матерью, сельской учительницей Евфросиньей Ивановной, там, где и родился, в деревне Рождественка на Белгородчине. Однако и в последних его, черных, работах пространство листа пронзают сполохи цветных радуг. То есть свет человеческой надежды, упования (а может быть, и горний свет!) - все равно пробивается сквозь мрак.
* * *
Косенков, боготворивший Фаворского и навсегда пораженный экспрессивной выразительностью трагического искусства Кете Кольвиц, прочно утвердился в отечественном искусстве и как график-станковист, и как «книжник».
Остановимся, как на весьма показательной, на последней по времени крупной иллюстративной работе графика - большом цикле рисунков «Жизнь прожить. Памяти Алексея Прасолова» («Современник», 1988) к книге стихотворений известного воронежского поэта.
Книга стала выражением пространственной, земельной сущности Косенкова, уроженца Центрального Черноземья. Неизбывен на всем пути Косенкова образ меловых разломов, оврагов, холмов - этих великих, горестных «морщин» Белогорья. В книге большие горизонтальные развороты устремлены сквозь книжную плоть, начиная с форзаца, многократным эхом повторяясь на страницах: точно организованное ощущение пространственно-временной протяженности, движения, равнинного раската, непрерывности жизни.
Никогда у Косенкова земля не была просто пейзажем, фоном, но всегда обобщающим, диалектическим началом: Земля - Матерь человеческая, исток человеческий и исход. «Земля моя, я весь отсюда, и будет час - приду сюда». «Полукруг» далей, как правило, в работах Косенкова занимает большую часть листа - все главное для художника, с его стремлением к планетарному видению, происходит здесь. В одном из косенковских черно-карандашных листов к книге Прасолова образ Праматери-Земли материализуется в согбенную старуху на пепелище, у которой «ладоней темные морщины, как трещины земной коры». Морщинистые ладони земли, бережно качающие в небесах рушники с довоенными семейными фотокарточками, баюкающие Память.
Тема материнства была очень важна для Косенкова, однако самым сильным, «овеянным вечностью» остается этот лик женщины, в который художник вглядывается внимательно, любовно, с состраданием. Близок к этой образности, значителен и незавершенный косенковский цикл образов русских женщин послевоенного времени - «Житие не одной бабы». Название перефразирует (добавлением отрицательной частицы) известный рассказ Лескова, а саму задумку Косенков называл «деисусным чином», поскольку по замыслу изображаемые им «равноапостольные» русские женщины должны были - каждая - держать в руках ту или иную икону.
Мироощущение Косенкова вызревало в «расколотости мира», в «ноющей черной утробе», которой стала изуродованная войной родная земля для всего поколения послевоенных ребятишек, российской безотцовщины, выросшей на горьких пепелищах Отечества.
Отправные «мировые» категории не только в этом иллюстративном цикле Косенкова: Свет и Тьма, День и Ночь, сосуществование «двух начал, сурово слитых» - ранней духовной зрелости (тогда, в те годы) и еще не ушедшего детства. «Но в десять лет не мы ли по стерням / В войну чернели от беды и пыли?» - написал А. Прасолов.
* * *
Косенков искал и в гармонии своих произведений нередко находил выверенный баланс меж своими внутренним и внешним мирами. Достижения цивилизации никогда не теснили, не ущемляли и не отменяли в нем национальное, малую родину, деревню, культ родной земли, материнства, которым он был отдан всеми силами своего дарования.
Русскость Косенкова заключалась еще и в серьезе, в той самой глубине, с которой он вглядывался духовным взором в окружающий и внутренний, сакральный мир. В метафизических же просторах ему отзывалась собственная душа, православной основой которой является «уход из мира, во зле лежащего, аскеза, готовность к жертве и перенесению мученичества» (Н. Бердяев). И поскольку, согласно этому взгляду, «истинное царство нужно искать в пространстве под землей, во времени - искать в будущем, окрашенном апокалиптически», постольку «добрые силы ждут Града Грядущего, Царства Божьего».
Есть поговорка, весьма справедливая и для Косенкова, «мы русские, а потому грустные». Но свет у Косенкова пробивался в любой трагической теме. Очищение в его лучших работах, как и учили древние греки, происходит через катарсис, высшее переживание.
Косенков - русский провинциальный художник. Какой знак препинания следует поставить в конце предыдущего предложения: восклицательный или вопросительный? Косенков, при его, прямо по Достоевскому, всемирной отзывчивости - только ли русский, и только ли - провинциальный? Да и потом: в современных условиях, когда столицы утратили свою руководительную духовную миссию, а несут, скорей, дары тлена и распада, эпитет «провинциальный» приобретает комплиментарный оттенок.
Семья С. Косенкова - на давних портретах и в жизни
* * *
Новые поколения, которые приходят и придут в Белгород, произрастут в России, узнают о Косенкове с разных сторон. Более пытливые и внимательные увидят его работы, прочтут книги о нем (необходимо издать и собственно труды Косенкова, и исследования его творчества), менее пытливые - обычные прохожие - увидят памятник художнику в центре города (скульптор А. Шишков, ученик Косенкова и коллега знаменитого В. Клыкова), в ряду других памятниковых городских образов - как обнаружат они на белгородских улицах равноапостольного князя Владимира Крестителя, святителей Иоасафа Белгородского и Макария Булгакова, актера Михаила Щепкина, танкиста Андрея Попова. И в бронзовой ипостаси, и в музейных собраниях придет к новым поколениям художник Косенков, и таким образом поможет соединить в душах белгородцев малую родину - с Вечностью.
Это и есть прорастание памятных духовных зерен. Это и есть непресечение русской традиции наделения ближних Прекрасным, а Красота, как не следует забывать, есть одна из Господних ипостасей.
Памятник С.С. Косенкову в Белгороде
http://rusedin.ru/2011/03/06/neotmenimyiy-kosenkov/
_(cropped).jpg)
