Религиозный реализм против художественного терроризма

В Брянской области есть небольшой городок - Клинцы. В 1707 году старообрядческая община, вынужденная перебраться сюда из центральной России, основала здесь слободку, которая со временем превратилась в небольшой провинциальный городок.

При въезде в Клинцы стоит памятник. Нет, не Ленину, не строителям коммунизма и даже не героям Великой Отечественной войны. Стоит здесь шестиметровый колокол-гора, увенчанный восьмиконечным крестом и фигурами мужчины, женщины и ребенка. Памятник местные жители любят и называют между собой не иначе как муравейник. Это неудивительно, ведь вся поверхность колокола щедро испещрена мелкими плоскими изображениями старинных особняков, изб, церквей, садов, мостов и людей. Незамысловатые сюжеты городской жизни: там рыбаки, там мальчишки таскают яблоки из соседского сада, там на скамейке влюбленные, там футболист о чем-то болтает с мотоциклистом...

Памятник этот был возведен в 2007 году в честь празднования 300-летия города и принадлежит резцу скульптора Александра Смирнова. Может быть, он остался бы для нас и не примечательным (что ни говори, а памятников сегодня устанавливается немало), если бы не одно обстоятельство.


Александр Смирнов - известный московский скульптор, работы которого хранятся в частных и государственных музеях и собраниях России и Европы, в том числе в Третьяковской галерее. Его каменный памятник святителю Тихону установлен в парке на Крымском Валу, а Андрею Рублеву - в Нижнем Новгороде.

Вообще-то член Союза художников России, Международного художественного фонда, Московского объединения скульпторов, лауреат многочисленных премий и наград по образованию - юрист. В 1975 году он окончил юрфак МГУ и продолжительное время работал по специальности.


«Я всегда интересовался историей и философией, которые в МГУ очень глубоко изучались: история России, Европы и Америки, история общественных и политических учений, - вспоминает Смирнов. - Бегал на истфак на лекции по истории искусств. И через все это незаметно пришел к вере. Хотя я был крещен еще в детстве, но в семье не было принято ходить в церковь, и никто нас с братом и сестрой туда не таскал. Пекли кулич на Пасху, вот и всё. Но именно в 70-е годы вера неожиданно стала для меня очень важна».

Примерно тогда же Смирнов глубоко увлекся скульптурой. Работал самостоятельно (еще в детстве отец научил резать по дереву), посещал народную студию Олега Яновского. Вечерам напротив Пушкинского музея в подвале здания  «Главпромстройматериалов» собирались мужики - механики и математики, строители, водители и юристы - пили чай, лепили скульптуру, обсуждая работы друг друга и получая рекомендации прославленного скульптора. Этот период 1970-1980-х годов Смирнов называет «мои университеты». Тогда же он стал участвовать во всесоюзных выставках, конкурсах, симпозиумах. И незаметно, но как-то сверхлогично пришел к собственной теме.


«Гоголь», «Чайковский», «Рублев», «Сергий Радо­нежский», «Александр Невский», «Сизиф», «Несение Креста», «Грешник», «Отшельник», «Икар», «Ной», «Иоанн Креститель» - вот неполный список его работ. Выполненные в бронзе, граните, шамоте, дереве, они объединены не столько жанром, сколько задачей, которую ставит перед собой художник.

«Это вовсе не особенная тема, - уверяет меня скульптор, - обычная. Условно обозначаю ее как религиозный реализм. Как-то со временем я понял, что герой нашего времени - монах, человек молящийся. Вот в советские годы героями были рабочие и колхозницы. Такие короли жизни... А сегодня... сегодня героем времени стал человек, бескорыстно отдающий душу за други своя. И пусть таких немного, но они переворачивают мир. И кто это, если не монах?


У меня есть работа в камне «Серафим Вырицкий». Он наш современник, умерший в 1949 году. Но кто он был, как не герой, повторивший подвиг Серафима Саровского, простоявший в войну 1000 дней на молитве? Выходит, победа ковалась не только в окопах, но и в молитве? Никто тогда в войну Вырицу не тронул и не бомбил, наоборот, храм в городе открыли... может, потому, что это место освящал такой человек?! Я считаю, что таких знаков нашей культуры, без знания о которых не обойдется ни одно поколение,  много.

Хотя бы взять Гоголя, призывавшего в своих »Выбранных местах из переписки с друзьями» вернуться России  в лоно культа. К тому, от чего мы оторвались. Культура оторвалась от религии и что получила? Бессодержательность и какую-то никчемность. Темы -  попса. Мы боролись за свободу, а получили вседозволенность. Но ведь религия свободы не отнимает. Господь сам называет человека камнем, которого не может перевернуть. Он не стесняет человека в свободе, но лишь оговаривает: поступаешь по свободной воле - неси ответственность за поступок. Однако самое смешное, что свобода сегодня понимается как открывшаяся возможность нагрешить, причем как можно больше...



Нет, я не считаю, что плыву против течения, отказываясь идти на поводу у зрителя, желающего чего-то эдакого. Ведь искусство - это не сообщение новостей. Нельзя все время выдавать инновации. Вот ковырну ногой, как Пикассо, и радуйтесь. Инновация не всегда соответствует истине. C произведением искусства должно хотеться жить, оно должно чем-то дополнять меня лично. При этом, если ты сам художник, мастер, и, как следствие, авторитет, то и ответственность у тебя выше. Ты же можешь завести за собой народ в кусты, в дебри, в болото.

Вот, например, скульптор Андреев - великий мастер. Какой памятник Островскому сделал, чудесный. А человеком какой доброй души, каким настоящим он изобразил дедушку Ленина... К нему же душа тянется, когда скульптуру видишь. Я не в упрек и не в осуждение говорю это. Я говорю о том, что искусство способно влиять на сознание. И потому-то задача художника быть преданным истине, и не вводить в соблазн». Ответственность художника значительно больше отвественности разбойника, ибо работы первого еще долгие годы после смерти автора радуют или смущают зрителя.


Смирнов ищет откровений в искусстве, находит их у других художников, скромно замечая про себя: «Пыжился, пыжился, вроде и по смыслу хорошая работа, и по композиции, но не знаешь, удалась ли. Однако это лучшее, что я смог сделать».

Чтобы дойти до точки, до определенной концентрации, найти оптимальное художественное и смысловое решение, он вновь и вновь пробует, сочетает материалы, форму, плоскости. Делает десятками работы в надежде на открытие. Называет свою мастерскую лабораторией. И вот из под руки выходят «Савватий Соловецкий», «Борис и Глеб», «Александр Невский», последний валаамский монах - «Отец Симфориан».


«Да, искусство сакрально, сокровенно. В конечном итоге оно предназначено для того, чтобы создать икону, которая есть отдельное и высочайшее проявление художественного гения. Для меня, по крайне мере, - добавляет Смирнов. - Икона - это как окно, через которое мы заглядываем в иной, невидимый, но ощущаемый мир. "Троица" Рублева - это апофеоз. Если ты можешь рядом поставить свою работу и она не оскорбляет икону, то значит, ничего работа. В противном случае - лучше убрать свою подальше.

В искусстве важна не форма, просто произведение должно настраивать на молитву. В этом смысле скульптура как жанр - в невыгодном положении. Молитва требует спокойного и созерцательного отношения, статики, а скульптура вводит элемент беспокойства. Она трехмерна, ее хочется обойти, рассмотреть, и с молитвой она все-таки несовместима.


Как же быть? Для меня сделать скульптуру, которая настраивала бы человека на молитву, - большая и важная задача, может быть, даже и недостижимая. Но к этому нужно стремиться, и, двигаясь в этом направлении, глядишь, может, и сделаешь что-то стоящее. - И тут же Смирнов продолжает: - Лучшее в человеке - его религиозные проявления, потому-то я и обращаю на эту сторону особое внимание. И если мы в другом человеке видим религиозность, то либо мы пытаемся ей соответствовать, либо она нас чему-то научает. Как-то свет этого человека доходит до нас. Кроме того, скульптура - это тяжелая артиллерия искусства. И как недостойно палить из пушек по воробьям, так и бессмысленно скульптору делать гигантского размера фитюльку. Мы засоряем пространство всякими глупостями. Ходим через это пространство, живем в нем, а оно, в свою очередь, на нас активно воздействует, и никуда от этого не деться. Происходящее не только в скульптуре, но и в живописи, в музыке, в литературе я могу назвать художественным терроризмом. Недопустимым, опасным. При этом я не знаю, как должно быть, я могу только констатировать факт или наблюдать и трудиться. И просто, как слепой котенок, пытаться найти выход к настоящему искусству».


Смирнов много путешествует, собирает камни для своих миниатюр, наблюдает за людьми, ситуациями, прислушивается к историям. И вот теперь уже появляются в мастерской забавная бабка-причастница, вышедшая к алтарю с сельского клироса; кучка людей под огромным, покрывающим аж пятерых, Евангелием; монах, несущий на спине свой гроб; спешащие к вечерне люди.


«Я не против литературы в скульптуре. Мне кажется, что она - и есть содержание, без которого остается лишь голая пластика, очень многим просто чуждая. Это как изобрести алфавит, который понятен только тебе. А что ты, собственно, сказал, чем поделился? И если мы обратимся к истории скульптуры, то обнаружим, что она всегда была не просто глубоко содержательна, но в первую очередь религиозна. Обратимся ли мы к истории Греции, Индии, цивилизации инков и ацтеков. Искусство как прославление Бога - на мой взгляд, вовсе не в прошлом. Да, процесс высвобождения от религиозных догматов шел и развивался, да, сегодня мы наблюдаем апофеоз богоборчества и неприкрытого атеизма в искусстве. Но я по-прежнему верю, что задача настоящего искусства - приводить к Богу. Конечно же, в отечественной истории мировоззрение выражалась всегда и больше через слово, через литературу. Я думаю, что в скульптуре мы просто еще не успели так глубоко высказаться, ведь для этого нужно, чтобы огромное количество людей, мастеров, подмастерьев потрудилось в этом направлении».

В анонсе статьи - скульптура "Не рыдай Мене, Мати". Бронза. 1994


http://www.foma.ru/article/index.php?news=4948