Какие сильные слова умеют находить поэты, выражая одной фразой глубоко затрагивающее нашу душу содержание! Тютчев в своё время написал: «Блажен, кто посетил сей мiр в его минуты роковые!» Да, думаем мы, случались же в истории судьбоносные моменты, когда жить было интересно, не то что в наше скучное время... А этот стих («Цицерон») относится вовсе не к «роковому», а к самому заурядному моменту вялотекущей гражданской войны в Риме, когда типичный человек вчерашнего дня Цицерон, не понимая обречённости республиканского строя, то есть демократии, разоблачил заговор Каталины, намеревавшегося остановить уже неотвратимо приближающееся единовластие. Попытки ювернуть вспять колесо истории были и после Цицерона.
Брут и его друзья убили Цезаря, но набиравшей силу идее оздания империи уже ничто не могло помешать. И только те минуты, когда она утверждалась всё прочнее, можно считать действительно судьбоносными: переход Цезаря через Рубикон, присвоение ему Сенатом титула пожизненного диктатора, победа его племянника Августа над Антонием при Акциуме и провозглашение его в 27 году до н.э. императором. Но самым судьбоносным историческим событием (мы не говорим о Рождестве Хрисговом, являющимся событием не только историческим, а космическим) был Первый Вселенский Собор. Вот описание этой «роковой минуты» со слов очевидцев: «Большинство епископов тогда впервые увидели выход великого христианского мператора. По этому торжественному случаю император был облачён во все блистательные принадлежности восточной царственности, которые он так любил. Шёлковая материя пурпура, спускавшаяся вниз по его высокой фигуре и мужественному телу, блистала украшениями из золота, жемчугов и драгоценных камней. Вокруг его длинных волнистых локонов лежала диадема — повязка из пурпурного шёлка, сверкающая драгоценностями. На ногах были пурпурные сапоги, носимые одними только императорами. Но украшенная драгоценностями фигура поражала собравшихся не одним великолепным одеянием — они видели в ней окончательное торжество веры Христовой. Перед ними стоял человек, который победил знамением креста, который нанёс монограмму Христа на свой военный флаг, внушавший больше ужаса противнику, чем серебряные орлы и золочёные драконы римских легионов».
Это произошло в 325 году в Никее (память I Вселенского Собора празднуется Церковью 11 июня, или 29 мая по ст.ст.). Человеком, олицетворявшим триумфальную победу христианства после 300 лет преследований, был император Константин Великий. 12 лет ранее он положил конец гонениям на веру во Христа и сделал христианство государственной религией, побеждая своих соперников в борьбе за верховную власть под знаком креста. Последний из них, Лициний, был разбит за год до Собора. Константин стал властелином огромной империи, воспринимаемой её подданными как целая вселенная. Первым его шагом в качестве повелителя мiра был созыв в Никее церковного Собора, который справедливо был назван Вселенским, ибо на него собрались 318 епископов из всех епархий огромной державы, а также множество пресвитеров, диаконов и их помощников мiрян.
Эпитет «великий» в применении к монархам употреблялся слишком часто, что привело его к девальвации. В Пруссии был Фридрих Великий, у нас Екатерина Великая, но разве можно сравнить масштаб этих личностей с императором Константином? Он был не просто великим правителем, но одним из величайших исторических деятелей всех времён и народов. Внешняя красота и ценимый римлянами атлетизм сочетались в нём с глубочайшим умом, полководческим талантом, отвагой, тонкостью чувств, необычайной сердечной добротой и искренней любовью к своему народу. Областью, в которой в наибольшей степени проявилась его гениальность, была политика, а главным его политическим интересом был государственный интерес.
Его могучий интеллект, биение щедрого и отзывчивого сердца служили одной, поставленной с самого начала правления цели — созданию сильного, надёжно защищённого, мирно благоденствующего государства, в котором жизнь людей протекала бы «во всяком благочестии и чистоте». Ещё в юности он понял, что для осуществления этого идеала необходимы два условия: единоначалие в государственном управлении и единоверие в жизни духовной. Когда после смерти отца — Констанция Хлора — он сделался правителем Галлии и Британии, этой симфонии в империи не было: в других частях её правили три кесаря, а религиозные культы были так многочисленны, что не поддавались никакому учёту. Бороться за централизацию управления ему пришлось на полях сражений, где он показал себя блестяще. В качестве единой религии Константин выбрал христианство. Почему? Прежде всего, конечно, потому, что своей безошибочной интуицией почувствовал, что именно оно содержит в себе Истину.
Но играли роль и политические соображения, которые Константин учитывал при всех своих решениях. Ведь для консолидации общества ему была необходима единая религия, а светская власть не могла запрещать людям веровать в их богов, ибо не могла отойти от юридического принципа веротерпимости, составляющего существенную особенность знаменитого Римского права. Следовательно, надо было поручить Церкви дело насаждения единоверия.
Совершенным неприятием никакой иной веры, кроме своей собственной, отличалась именно христианская Церковь. Из житийной литературы мы знаем, что в период гонений христиане, делая вид, будто хотят поклониться языческим божествам, сокрушали и оплёвывали их статуи, называя мерзкими идолами, и Константин первым понял, что эта уникальная веронетерпимость является для государства драгоценным качеством.
Предоставив все привилегии христианству, он знал, что оно само не допустит существования в империи иных религий. На Первом Вселенском Соборе он решил проблему установления единства внутри самой христианской Церкви.
Безпокоиться на этот счёт у него были самые серьёзные причины: начиная с 319 года в империи стало распространяться лжеучение александрийского пресвитера Ария, утверждавшего, что Христос — сотворённый бог. Психологические причины возникновения ереси понятны: Арий таким способом пытался уйти от многобожия, каковым казалась ему вера в Святую Троицу. Он хотел, чтобы у христиан был только один истинный Бог-Отец, — а остальные два были созданы Им в качестве помощников, т.е. они были ненастоящие. Он не заметил, что тем самым возвращается к язычеству, где тоже есть главный бог, Зевс, и боги-помощники, в частности, Афина Паллада, вышедшая из его головы, иными словами, сотворённая.
Отцы Первого Вселенского Собора разъяснили Арию, что, испугавшись многобожия мнимого, он впал в многобожие действительное. Святую Троицу на Соборе определили не как «три бога», а как «три Лица, или Ипостаси, Единого Бога, три проявления одной и той же сущности». Это определение было включено в составленный на Соборе Символ веры, под которым подписалось подавляющее большинство епархиальных владык. Арию предоставили возможность признать свои заблуждения и присоединиться к соборному мнению, но непомерная гордыня не дала ему это сделать, и он был предан анафеме.
Обычно считается, что главным деянием Первого Вселенского Собора было утверждение Символа веры. Это не совсем так. Во-первых, природа Святой Троицы была выявлена Собором не до конца. Чёткие определения богословского характера удалось сформулировать лишь по отношению к Отцу и Сыну, что же касается Третьего Лица Троицы, Святого Духа, то здесь подробное исследование проведено не было. «Точка» была поставлена уже на Втором Вселенском Соборе, состоявшемся в Константинополе в 381 году, поэтому тот «Символ веры», который мы сегодня читаем в своих молитвах и на каждой Литургии, именуется Никео-Царьградским.
Но на Соборе в Никее произошёл «прорыв» к пониманию правильных отношений между светской и духовной властями, т.е. между государством и Церковью, а эта проблема очень важна в практическом плане. И этот «прорыв» сделан гением
Константина Великого. Об этом его вкладе в формирование христианского мiра часто забывают, поэтому о нём следует сказать несколько подробнее.
Как раз во время работы Собора праздновали двадцатую годовщину восшествия Константина на престол. По этому случаю император устроил для епископов богатое угощение. Обращаясь на пиру к собравшимся отцам Церкви, кесарь сказал: «И я тоже епископ! Вы епископы для дел внутри Церкви, а меня Бог поставил епископом над внешними делами!»
В этой фразе в сжатой форме содержится идея т.н. симфонии — согласованного сотрудничества между мiрской и духовной властями на основе разделения труда ради достижения общей цели, каковой является благо народа. Коротко говоря, Церковь спасает души, государство защищает тела, и каждая из сторон не вмешивается в компетенцию другой. Эта великая идея, вначале непонятная, впоследствии стала краеугольным камнем Византийской, а потом и Российской державы, передана по наследству от Второго Рима — Третьему. Материалисты, захватившие власть в России, пытались уничтожить эту симфонию путём ликвидации Церкви, но потерпели крах, и возрождённая Русская Православная Церковь ныне снова протягивает руку государству, предлагая возобновить плодотворное сотрудничество. Установить его — главная задача нового Патриарха, как он сам объявил об этом на церемонии интронизации в присутствии Президента РФ Д.А.Медведева. И у государства нет иного выхода, как пожать руку Церкви, ибо наша русская цивилизация способна устоять только на двух камнях, заложенных Первым Вселенским Собором: на метафизической истине Святой Троицы и экзистенциальной истине симфонии.
