15 ноября 1917 года, ровно через неделю после захвата власти в Петрограде, ленинское правительство, как бы искупая исторические грехи императорской России, объявило о праве «всех народов России на свободное самоуправление вплоть до образования самостоятельного государства».
Через несколько месяцев, 29 августа 1918 года, советская власть приняла декрет о том, что отменяются «все договоры и акты, заключённые бывшей Российской Империей с правительствами Королевства Прусского и Австро-Венгерской Империи, касающиеся разделов Польши».
Воспользовавшись этими обстоятельствами, польская элита в ноябре 1918 года объявила мiру о рождении Польской Республики и сразу же начала стягивать войска к границе своих восточных соседей. В феврале 1919 года жолнежи (солдаты - ред) Ю.Пилсудского захватили Брест, в марте Пинск, в апреле Лиду, в июле Молодечно, в августе Минск.
Молодая хищная Польша, пользуясь разрухой, царившей на просторах бывшей Российской Империи, начала приобретать колонии на востоке.
25 апреля 1920 года 700-тысячная польская армия, пользуясь тем, что советские войска увязли в борьбе с Деникиным и Врангелем, захватила украинские земли в Подолии и на Волыни, а потом двинулась на Киев. Поскольку полякам помогали оружием, обмундированием, кредитами и военными специалистами французские и английские покровители, то и этот поход в советской историографии был назван третьим походом Антанты.
Впрочем, всё это было закономерно. Ещё задолго до революции польский социал-демократ Пилсудский писал о том, что целью Польши должно быть «расчленение Государства Российского на составные части».
7 мая 1920 года польские дивизии, с иголочки одетые во французские мундиры, совместно с несколькими сотнями обтрёпанных петлюровских сичевиков вошли в Киев. Но после двух месяцев оккупации, отмеченной крестьянскими восстаниями против возвратившихся в свои имения панов, еврейскими погромами, бандитизмом, голодом, полной государственной и хозяйственной разрухой и разложением шляхетского войска, к окраинам Киева подошла будёновская кавалерия. Поляки, сообразив, что надо уносить ноги, стали мстить за свою неудавшуюся военную авантюру Киеву и киевлянам, как последние варвары. Они сожгли все склады с продовольствием, среди белого дня в центре города запылал генерал-губернаторский дворец, а за ним здание лучшей в Киеве гимназии. Вспыхнули пакгаузы на товарной станции, водокачки, сухарный завод. Но наивысшей подлостью со стороны шляхты было то, что они взорвали все четыре моста через Днепр, связующих две половины Киева. 12 раз в течение Гражданской войны менялась власть в столице Украины, в неё врывались одни войска, уходили другие, но ни одна из армий не покушалась на красивейшие мосты Киева. Однако поляки не удовлетворились мостами. Из ноты правительства РСФСР и УССР правительствам Великобритании, Франции, Италии и США: «Ни разу за всю мiровую империалистическую войну не было ничего подобного тем гнусностям и преступлениям против цивилизации, которые совершили поляки в Киеве перед своей эвакуацией. Прекрасный собор Святого Владимира, эта не имеющая себе равных жемчужина русского регионального зодчества и уникальный памятник с безценными фресками Васнецова был уничтожен при отступлении».
После дальнейшего нашего наступления на запад и поражения в августе 1920 года под Варшавой между Советской Россией и Польшей был заключён унизительный для России Рижский мир, после которого Польша всё-таки обрела вожделенные западно-украинские и западно-белорусские земли с населением в 14 млн человек, из которых лишь 10% были этническими поляками. Так началась двадцатилетняя оккупация «восточных кресов» (т. е. восточных земель - ред), о которых всю свою историю мечтала польская шляхта. Эти земли как военную добычу польское правительство стало тут же раздавать своим солдатам и офицерам, так называемым «осадникам», отличившимся в борьбе с Советской Россией. Они должны были ополячить и окатоличить новые колонии Великой Польши и рьяно взялись за дело. С 1921 по 1936 год католики и униаты отобрали у православных общин 228 храмов и 7 монастырей, 133 православные церкви были закрыты, несколько - просто взорваны. В городе Остроге на Волыни власти запретили деятельность Кирилло-Мефодиевского общества.
Но ещё тяжелее пришлось советским военнопленным, попавшим в польские концлагеря. История сознательного уничтожения наших военнопленных расстрелами, голодом, холодом, болезнями, пытками теснейшим образом связана с последующей трагедией Катыни, случившейся через 20 лет после войны 1920 года...
Сегодня, когда листаешь польскую прессу, впечатление складывается, что вся страна, весь народ польский до сих пор волнуется и переживает только из-за Катыни. Каждый год в Варшавском королевском замке, где проводится Катынская конференция, бушуют страсти, горячатся юристы, бурлит издательская деятельность, выдвигаются ультиматумы, подсчитываются суммы компенсаций, демонстрируются новые фильмы. Пресса кипит: «В годовщину катынского преступления сенат почтил память убитых польских военнопленных»; «Сенат призвал российские власти признать катынский расстрел актом геноцида»; «Поляки в стремлении назвать поимённо каждую жертву преступных репрессий неутомимы», - это цитаты из журнала «Новая Польша» за 2005 год.
Преследуется главная цель - доказать, что весной 1940 года в Катыни под Смоленском погиб «цвет нации». Однако есть и другие точки зрения. В 1931 году в журнале «Новый мир» были опубликованы воспоминания комиссара Красной Армии еврея Я.Подольского, побывавшего в 1920-1923 гг. после нашей неудачной войны с Польшей в шляхетском плену. Вот отрывки из этих воспоминаний.
«Распахнулась дверь. С криком и ругательствами вошли несколько унтеров.
- Жид? - с остервенелой злобой бросил мне один полячик.
- Нет.
- А кто есть?
- Татарин, - сказал я, быстро учтя органические особенности, роднящие мусульман с евреями.
- Жид проклятый, - послышался его жирный баритон по соседству со мной: он дошёл до еврея-красноармейца. Хрястнуло несколько ударов... Помню, как на больших станциях к нашему вагону подходили господа с палками, "дамы из общества". Наиболее "подходящих" пленных вытаскивали из вагона, били и царапали. Особенным успехом пользовались евреи. Ужасное отмщение готовит себе шовинистическая буржуазная Польша».
Вот, если верить Подольскому, какова в 20-е годы была польская интеллигенция и польское офицерство, какова была «элита нации». Польские историки, говоря о «цвете польского общества, расстрелянного в Катыни», ни разу не назвали нигде по имени в числе расстрелянных ни одного выдающегося поэта, известного врача, знаменитого артиста, талантливого учёного. Потому что их там не было. Там были те самые «осадники» - солдаты и офицеры, получившие в награду за победу в 1920 году над Советской Россией земли восточных кресов (Западную Украину и Белоруссию) для их колонизации и ополячивания населения при помощи польских судов, прокуратуры, жандармерии, военных гарнизонов, лагерной системы. В одном белорусском концлагере в Картуз-Берёзе в 30-е годы польские колонизаторы замучили и уничтожили около 10 тысяч белорусов и евреев, сопротивлявшихся режиму Пилсудского.
Не потому ли 22 и 23 сентября 1939 года, когда Красная Армия перешла польско-советскую границу, местное население белорусского местечка Скидаля расправилось с бывшими легионерами-осадниками? Были застрелены, растерзаны и забиты в результате этой самосудной расправы 42 человека. Похожие самосуды в те же дни происходили и на Западной Украине.
В 2005 году в Минске вышла книга белорусского историка Л.Криштаповича, в которой он пишет о жертвах Катыни: «Это были не просто военнопленные, а оккупанты, ибо объективно Западная Белоруссия была оккупированной Польшей землёй. И расстреляны были не польские офицеры, а оккупанты, представлявшие карательные репрессивные органы Польши на оккупированной белорусской земле».
Польские осадники вкупе со своими соратниками из силовых структур относились к коренному населению восточных кресов приблизительно также, как англо-саксонские колонизаторы к индийским племенам, о чём, конечно, знали следователи НКВД в 1940 году. «Газета Варшавска» в 1925 году, выражая настроение осадников, писала: «То обстоятельство, что в XX веке может существовать в культурном государстве пространство, которое является какими-то индийскими джунглями, спокойным базисом для всяких банд, которые ищут там прикрытия и насмехаются над всеми стараниями полиции, - заставляет сильно безпокоиться о нашей власти. Десятки людей, которые прячутся в пущах, в своих воззваниях заявляют, что они ведут политическую борьбу, чтобы уничтожить польскую оккупацию в Белорусском крае, разбрасывают прокламации в этом духе; бабы носят им продовольствие в лес... Из всего видно, что полиция не справляется с этим движением, один выход - занять эти пущи войсками».
В 1924-1925 гг. в Западную Белоруссию были присланы крупные военные силы; были вооружены все бывшие офицеры и часть бывших солдат, мобилизованы помещичьи организации, в восточных кресах объявлено военное положение, введены военно-полевые суды, По всему краю свирепствовал массовый кровавый террор, производились аресты, избиения, пытки, грабежи и разрушения. Наряду с православными храмами в Западной Белоруссии закрывались белорусские школы. В 1919 году их было 400, в 1921-м осталось 37. Крестьянство было задавлено всяческими налогами, ему было запрещено ловить рыбу во всех озёрах и реках, заготавливать лес не только на строительство, но и на дрова, даже за сбор грибов и ягод крестьянин должен был платить осадникам немалые деньги.
Перед тем как 17 сентября 1939 года наши войска перешли советско-польскую границу, им был зачитан приказ № 1. В нём были слова, нужные политрукам и комсоргам, о помощи «рабочим и крестьянам Белоруссии и Польши», о «свержении ига помещиков и капиталистов», но в конце была фраза, обнажающая суть нашего похода, его причины и реальные цели: «не допустить захвата территории Западной Белоруссии Германией».
В такой войне, какую мы пережили позднее, чаша весов колебалась много раз, каждое серьёзное обстоятельство могло быть решающим. Немцам лишь чуть-чуть не хватило «времени и пространства» для взятия Москвы и завершения блицкрига. И только потому, что в 1939 году мы, «разделив Польшу», отодвинули нашу границу на запад на несколько сот километров, та же Польша была освобождена советскими войсками через шесть лет после «расчленения». Кумир нашей либеральной интеллигенции Константин Михайлович Симонов сам участвовал в справедливом реванше 1939 года и оставил о нём такие воспоминания:
«Надо представить себе атмосферу всех предыдущих лет, советско-польскую войну 1920 года, последующие десятилетия напряжённых отношений с Польшей, осадничество, переселение польского кулачества в так называемые восточные кресы, попытки полонизации украинского и в особенности белорусского населения, белогвардейские банды, действовавшие с территории Польши в двадцатые годы, процессы белорусских коммунистов... Почему же мне было тогда не радоваться тому, что мы идём освобождать Западную Украину и Западную Белоруссию? Идём к той линии национального размежевания, которую когда-то, в двадцатом году, считал справедливой, с точки зрения этнической, даже такой недруг нашей страны, как лорд Керзон, и о которой вспоминали как о линии Керзона, но от которой нам пришлось отступить тогда и пойти на мир, отдавший Польше в руки Западную Украину и Белоруссию, из-за военных поражений, за которыми стояли безграничное истощение сил в годы мiровой и Гражданской войн, разруха, неприконченный Врангель, предстоящие Кронштадт и антоновщина - в общем, двадцатый год».
Ценно то, что эти строки из мемуаров «Глазами человека моего поколения» были написаны в конце 70-х годов незадолго до смерти писателя, которому уже не нужно было ни лукавить перед историей, ни угождать властям, ни опасаться цензуры.
