Между тем, нарастающее рабочее движение, пожалуй, совершенно не волновало ни правительство, ни Думу, ни революционеров. Совет министров, заседавший в те дни, даже не нашёл нужным обсудить на своём заседании проблему рабочих выступлений. Министры считали, что это дело полиции, а не политиков.[2]
Военные власти были озабочены главным образом, как бы довести до сведения населения, что хлеба в Петрограде достаточно. 24-го февраля генерал Хабалов выпускает следующее объявление: «За последние дни отпуск муки в пекарни для выпечки хлеба в Петрограде производится в том же объёме, что и прежде. Недостатка хлеба в продаже не должно быть. Если же в некоторых лавках хлеба иным не хватило, то потому, что многие, опасаясь недостатка хлеба, покупали его в запас на сухари. Ржаная мука имеется в Петрограде в достаточном количестве. Подвоз этой муки идёт непрерывно».[3]
Интересно, что генерал ни словом не предупреждает о запрещении скоплений людей на улицах, о том, что любые противоправные действия будут беспощадно пресекаться. Ничего этого нет. Одна забота о подвозе хлеба. Только за 24-е февраля Хабалов принял две внушительные депутации: одну от мелких пекарен, а другую от фабрикантов. И те, и другие говорили о проблемах хлебозаготовок. Хабалов принял весьма близко к сердцу эту проблему и фактически весь день ею занимался. Между тем, драгоценное время для подавления мятежа в его зародыше было упущено.
Дума также не дала рабочим выступлениям ни одной оценки. Причина этого молчания думцев, на наш взгляд очевидна. Главари думской оппозиции просто не знали, как реагировать на события, которые они не инициировали и которые они не контролировали. Ведь, ещё накануне этих событий, лидер «Прогрессивного блока» Милюков вынужден был признать, что «Дума будет действовать словом и только словом».[4] А тут получалось, что кто-то весьма успешно обходится без думских демосфенов и устраивает самую настоящую революцию! «Прогрессивный блок» совершенно не знал, присоединяться ли к этому движению, или, наоборот, от него отмежёвываться. Как писал депутат Государственной Думы и член «Прогрессивного блока» С. П. Мансырёв: «Волнения в Петрограде, как известно, началась 23 февраля, но, насколько помню, ни в широких думских кругах, ни в обществе им особенного значения не придавали. Нормального хода жизни они не нарушали. [...] Так, 24-го я был в заседании Общества помощи военнопленным, [...] 25-го назначено было очередное собрание у Брянчанинова, а 26-го, менее чем за 12 часов до революции, было мирное общее собрание членов Общества славянской взаимности, где читался годовой отчёт и происходили выборы совета. О событиях почти ни слова».[5]
А вот, как вёл себя 24-го февраля главный «народный трибун», председатель Государственной Думы Родзянко. Тот самый, который 10-го февраля нагло и самоуверенно пугал Государя грядущей революцией. Он «утром объездил город, посетил Голицына и Беляева, которого просил организовать совещание для передачи продовольствия городу».[6]
Любопытный факт! «Народные избранники» столько раз заверявшие общество и народ в своей готовности взять на себя всю полноту ответственности за судьбу России, перед лицом первых признаков надвигающейся революции, немедленно стушевались, робко оправдываясь, что события в Петрограде «не нарушали нормального хода жизни». Насколько же прав был Государь, когда относился с презрительным скептицизмом к революционным возможностям думской оппозиции!
Но не все представители Думы хранили молчание. 24-го февраля на исторической сцене февральской революции появляется группа Керенский-Чхеидзе. Керенский произносит речи с призывом свержения Государя и даже его физического устранения. Ему вторит Чхеидзе. Таким образом, не Родзянко, Милюков и Гучков первыми заговорили о свержении самодержавной власти, не они стали глашатаями наступившей революции, а Керенский и его левые подельники.
Между тем, сводки полиции за 24-е февраля говорили сами за себя.
«Первый участок Литейной части. К 11 часам утра на Невском образовалась громадная толпа, рассеянная конными частями. Затем на Невском проспекте в течение всего дня до позднего вечера появлялись толпы, вследствие чего их приходилось разгонять много раз нарядами полиции и конных частей.
Первый участок Казанской части. В 11 часов 10 минут дня на Казанском мосту, на Невском проспекте, собралась толпа рабочих, числом до 1000 человек, преимущественно женщин и подростков, выкрикивавшая: «Дайте хлеба, хотим есть». Толпа эта вскоре была разогнана казаками и пешими городовыми.
Второй участок Васильевской части. Около 9 часов утра толпа мужчин и женщин остановилась перед зданием завода «Сименс и Гальске» (6 линия, 61), вызывая рабочих криками и свистками, но прибывшим нарядом полиции в числе 19 человек собравшиеся были рассеяны. Позже были получены сведения, что к забастовке присоединились и вышли на улицу рабочие означенного завода. Образовавшаяся толпа до 5000 человек направилась к Среднему проспекту с пением: «Вставай, подымайся, рабочий народ». Конный отряд городовых врезался в толпу, дабы рассеять ее. В это время появился патруль казаков в 9 человек под командой урядника, к которому бывшие в полицейском наряде помощники пристава второго участка Васильевской части титулярный советник Евсеев и поручик Пачогло обратились за помощью. Патруль сначала последовал за толпой, не принимая участия в действиях конных городовых, и, доехав до Среднего проспекта, скрылся. На погонах казаков были инициалы «Н.II». Рассеянная полицией толпа эта в большинстве направилась в район Гаванского участка.
Четвертый участок Петроградской части. В 6 час. вечера собравшиеся у Петроградского Механического завода рабочие вечерней смены до 1500 человек, не приступившие к работам, были рассеяны нарядом полиции. При этом из толпы рабочих были брошены в городовых конно-полицейской стражи Фому Долгова и Илью Кулемина комья мерзлого снега, причинившие первому ушиб подбородка и второму ушиб спины. Ушибы незначительны и городовые эти остались на службе.
Гаванский участок. Полицией задержаны Николай Бурмашев, 16 лет, за попытку остановить трамвай и Лазарь Ерохин, 17 лет, за подстрекательство к забастовке».[7]
Как пишет Спиридович: «С полудня на Литейном, на Знаменской площади, на Невском от Николаевского моста, по Садовой - всюду уже были сплошные массы народа. Движение трамваем прекратилось. Ехавших на извозчиках ссаживали. У Николаевского вокзала и на Лиговке останавливали ломовиков и выворачивали кладь на мостовую. Движение по льду с Выборгской и Петроградской сторон, с Васильевского острова увеличивались. Наряды пешей полиции потонули в них. В 12 с половиной часов градоначальник доложил по телефону генералу Хабалову, что полиция не в состоянии остановить движение и скопление народа».[8]
Ни войска, ни полиция нигде не применяли оружие. На Знаменской площади полиция была атакована градом ледышек, под хохот бездействующих казаков.
«Первый участок Александро-Невской части. Около 3 часов дня толпа, двигавшаяся по Невскому проспекту по направлению к Знаменской площади, впереди которой рассыпным строем ехали казаки (около полусотни), прорвалась на площадь. Толпа эта была встречена 15 городовыми конно-полицейской стражи, пытавшимися ее рассеять, но встреченные визгом, свистом, криками и градом поленьев, камней и осколков льда, лошади испугались и понесли своих всадников назад. На месте остались казаки, в присутствии которых у памятника Императора Александра III произошло митинговое собрание, откуда слышались возгласы: «Да здравствует республика, долой войну, долой полицию», а также крики «ура» по адресу бездействовавших казаков, которые отвечали толпе поклонами. При столкновении с толпой был поранен поленом в правую щеку конный городовой Боков и получил ушиб левой руки вахмистр Орешкин»[9]
Здесь следует сказать, о действиях казаков. Ещё вечером 23-го февраля генералу Хабалову было доложено, что казаки во всех случаях бездействуют. Причём, объяснялось это бездействие отсутствием у казаков нагаек. Генерал Хабалов приказал отпустить из находящихся в его распоряжении сумм по 50 копеек на казака для заведения нагаек.[10]
Но дело было, конечно, не в нагайках. Мы помним, что ещё накануне беспорядков, казаки дали сектантскую клятву большевику Бонч-Бруевичу не «стрелять в народ». Вот, они эту клятву и выполняли: «кланялись» толпе, подмигивали работницам и так далее.
Что характерно: требования «хлеба!» всё ещё главенствуют в риторике толпы. Лишь иногда, пока робко и неуверенно появляются требования политические: «Долой самодержавие, долой войну, долой правительство»! Причина этого понятна: те, кто организовал беспорядки, ещё не готовы выйти на первые роли. Они выжидают развитие событий. Одни предпочитают до времени оставаться в тени, другие считают выступления провокацией и ждут неминуемого подавления мятежа.
_____________________________________________
[1] Спиридович А. И. Указ. Соч. с. 507
[2] Катков Г. М. Указ. Соч. с. 265
[3] Блок А. Последние дни императорской власти. - М.: Захаров, 2005. с. 48-49
[4] Смирнов А. Ф. Государственная Дума Российской империи. 1906-1917. - М.: Книга и бизнес, 1998. с.
[5] Мансырев С. П. Мои воспоминания о Государственной Думе //Страна гибнет сегодня. Воспоминания о февральской революции. - М. :Книга, 1991. с. 101
[6] Блок А. Указ. Соч. с. 50
[7] ГА РФ. Ф. 111. оп. 1.д. 669. л. 347
[8] Спиридович А. И. Указ. Соч. с. 509-510
[9] ГА РФ. Ф.111. Оп.5. Д.669. л. 347
[10] Спиридович А. И. Указ. Соч. с. 508
Из новой книги «Николай II. Отречение, которого не было». - М.:АСТ, 2010
http://www.ei1918.ru/russian_empire/fevarl_skij_perevorot.html
