О том, что у современной православной литературы женское лицо, уже была написана целая статья (Ольга Курова "Женское лицо православной литературы").
Юлия Вознесенская, Майя Кучерская и Олеся Николаева - как раз такие конкретные лица: эти авторы пишут на православные темы, их книги продаются во многих православных книжных магазинах, обсуждаются в православных изданиях и на православных форумах в интернете.
Авторы, конечно, очень разные. Юлия Вознесенская называет себя писателем-миссионером, творит в легком жанре, сочетая непритязательную занятность и вероучительство. Майя Кучерская и Олеся Николаева пишут серьезную прозу на церковные темы, но отказываются называть себя православными писателями и их творчество обсуждается не только в церковной среде и принимается в литературных кругах. Но в то же время объединяет трех авторов одно - отказ от традиционного изображения православной жизни, от привычных жанров и форм, что, в свою очередь, вызывает у читателей сомнения и бурные споры о допустимости или недопустимости подобных книг.
Три известных автора ответили на несколько вопросов, которые сводятся к одному главному - что такое православная литература и как можно и нельзя писать на православные темы?
- Что такое православный писатель и православная литература, существует ли для вас такие понятия?
Ю.В.: Я считаю православной литературой в основном ту, которая написана православным автором на православную тему. Катехизаторская и святоотеческая литература - это хлеб православного человека: если без первой ему просто никак не обойтись в деле воцерковления, то вторая - это уже ступени духовного восхождения, этакая книжная "лествица".
А православным, воцерковленным людям наши книги нужны просто для чтения. Конечно, прекрасно, когда человек уже способен читать только отцов Церкви, но вот я, к примеру, так не могу. Так не читать же мне Акунина с Пелевиным, правда? Вот я и читаю Елену Чудинову, Максима Окулова, Наталью Иртенину...
В миру масса условий, которые творческий человек должен соблюсти, чтобы добиться признания и успеха. В Церкви все значительно проще: будь православен и честен, твердо придерживайся догматов Церкви, наполняй свои книги Любовью к Богу и к людям - и пиши что хочешь и как хочешь! Выводят твои книги читающих на дорогу к Храму - твоя работа принята, а нет - работа пропала даром.
М.К.: Когда я вижу вывеску "православный юрист" или "православный врач", мне хочется развернуться и пойти к хорошему врачу и хорошему юристу. Если он при этом православный человек, тем лучше. С писателями тоже самое. Всякий раз, когда говорят "православный писатель", отчего-то кажется, что имеют в виду литератора, очевидные недостатки которого извиняются его принадлежностью к православию.
О.Н.: В принципе, мне бы не хотелось, чтобы православных загоняли в некое гетто: вот - литература, а вот - православная литература, вот - поэзия, а вот - православная поэзия. По большому счету, то, что художественно, то и православно. Наши предки кое-что в этом понимали: недаром в некоторых православных храмах встречались изображения античных философов, как бы неких "предтеч" христианства. Поэтому я все-таки полагаю, что я просто русский писатель с мироощущением, которое, надеюсь, может быть определено как православное.
- Что такое для вас миссионерская литература, может ли она быть при этом художественной и должен ли православный человек миссионерствовать в своих книгах?
Ю.В.: Хлеб (катехизаторская и святоотеческая литература), конечно, всему голова. Но не всем он по зубам, кой-кому непривычна твердая пища, и тут уже подходит наша очередь - православных беллетристов. Мы осторожно берем читателя за руку и говорим привычным ему языком: "Друг дорогой! Посмотри, вот целый мир, тебе еще неизвестный. Ты уже чувствуешь, как он прекрасен, как нужен тебе? - Тогда иди дальше!" - и показываем ему, где находится Хлеб.
У меня есть хороший друг, который работает психотерапевтом в Центре по обслуживанию онкологических больниц и хосписов, мой добрый доктор Михаил Хасьминский. Он покупает мои книги мешками, а при встречах я ему их надписываю стопками - конкретным тяжкобольным людям. Так вот доктор Миша, как я его зову, рассказывает мне, сколько неизлечимо больных и умирающих людей пришли к вере и получили новую жизнь во Христе через мои книги. То есть, конечно, это Господь Сам привел их к Себе через мои книги, но Вы понимаете, о чем я говорю: это хорошо, что у Него есть под рукой книги диакона о. Андрея Кураева, о. Николая Агафонова, протоиерея Александра Торика, Николая Блохина... ну и мои тоже.
М.К.: Разумеется, дидактическая литература может существовать в самых разных формах - детектива или комедии. Но все же дидактическая литература обычно не связана с большой литературой, с искусством, которые мне на данный момент интересней. Успеть бы прочесть самое-самое, да вот хотя бы европейскую классику. А православные фэнтези, детективы... Возможно, я пропустила что-то важное. Но я этих книг не читала.
О.Н.: Существует специальная миссионерская литература, направленная на просвещение читателя. Непревзойденным здесь оказывается диакон Андрей Кураев. В этом отношении очень полезны и книги протоиерея Максима Козлова, дающие четкие пастырские ответы на недоуменные вопросы. Что касается художественных произведений, то все-таки здесь нужно помнить изреченное на века слово Пушкина: "Цель поэзии - не нравоучение, а идеал". То же, я полагаю, относится и к прозе, художественная ткань которой может порваться, если ее перегрузить "побочными" заданиями, будь то морализирование или даже катехизация, которые из этих "дырок" и вытекут самым бесполезным образом.
- Как вы относитесь к реакции некоторых читателей, которые возмущаются, что вы пишете о Церкви не так, как негласно "принято" и не понимают и не принимают ваше творчество?
Ю.В.: Некоторые читатели не принимают и не понимают, говорите? Ну, так и я их не понимаю и не принимаю! И почему я им должна что-то говорить, если они прекрасно обходятся без моих книг? Давайте уж и я без этих читателей как-нибудь обойдусь.
Другое дело те, кто запрещает их читать другим, ну или не запрещает, а, скажем так, настоятельно не советует. Это, конечно, несколько хуже, потому что книга может не попасть в руки человека, которому она необходима.
И конечно, мне жаль, если какому-то такому больному не дали прочесть мою книгу "из духовных опасений" - инструмент не сработал, а мог и помочь. Но тут уж я ничего поделать не могу.
Встречаются люди, которым нужна инструкция, рамки, контроль сверху, без этого они теряются, впадают в панику и оттого озлобляются. Совсем недавно "интеллигентные" православные дамы при мне вели разговор о том, что в церковные книжные лавки хорошо бы "спустить" сверху рекомендательные списки с указанием, какие книги можно брать на книжных складах, а какие - нельзя. Проще говоря, возмечтали наши дамы о цензуре. Откуда такое недоверие к пастырям и издателям? Деятели православных издательств, надо полагать, не из роковых яиц желтой прессы вылупились и явились издавать книги для церковного люда, а уж имеют какую-то православную подготовку - ведь профессия требует! И уж тем более смешно недоверие к пастырям. Никто же не спускает им указания, что можно, а что нельзя говорить в проповеди их прихожанам? Сами знают. То же в подборе книг для своих прихожан. Ну да, одним пастырям нравится Александр Раков и Борис Гонаго, а другим - Юлия Вознесенская и Иван Тырданов, первый возьмет на православном книжном складе книги первых, а второй - вторых. Ну и что? А кто-то возьмет наоборот. Все равно желающий купить книгу Ракова или Тырданова найдет возможность ее купить. Не надо бояться свободы.
М.К.: Если бы я писала, рассчитывая на какую бы то ни было реакцию, этой книги ("Современного патерика") бы не было. В процессе ее создания меньше всего меня заботило то, какова будет реакция, а когда она вышла в свет, я, конечно, не предполагала, что "Патерик" будут читать Кабанихи. Но это неприятие не в церковной среде, нет! - а в определенной категории людей, называющих себя церковными. В церковной среде положительных откликов полным-полно. Как и сдержанных. И я могу понять тех, у кого моя книга вызвала недоумение, или кто остался к ней равнодушен, - но вот агрессивную и злобную реакцию вообще не считаю реакцией православных людей.
О.Н.: Если бы изображать "изнанку" церковной жизни было действительно вредоносно, то следовало бы, прежде всего, исправить с этой точки зрения все Священное Писание. Выкинуть оттуда то, как лежал в шатре своем пьяный обнаженный Ной, и то, как дочери напоили вином отца своего Лота и понесли от него потомство; покрыть забвеньем то, как Иаков обманул слепого отца Исаака, добыв себе первородство; вымарать дерзновенные речи Иова, преступную любовь царя Давида к Вирсавии... А из Евангелия выбросить Иуду Искариота - ученика-предателя, а заодно и отрекшегося апостола Петра. Ведь гностики как раз инкриминировали Христу, что Он Сам избрал будущего предателя Своим учеником, и именно это приводили как довод против Божественности Христа. И, значит, по этой логике, евангелистам из педагогических соображений следовало бы скрыть этот факт. Но святитель Иоанн Златоуст свидетельствует: "Евангелисты никогда ничего не скрывают, даже того, что казалось предосудительным... или унизительным, потому что и это унизительное показывает человеколюбие Владыки". Это же подчеркивает и Ориген в книге "Против Цельса": "Если бы апостолы... записали ложь, то тогда не могли бы они записать того, как отрекся Петр или как пришли в смущение ученики Иисуса... Но они знали, что сила учения должна одержать победу над людьми, поэтому они и рассказали об этих событиях, в том убеждении, что они не принесут вреда и не подадут повода к отрицанию".
Вопрос в том, ради чего и с какими намерениями изображается церковная жизнь. Если писатель хочет лишь поглумиться над верующими и пнуть священнослужителей, как бывало в советской литературе, то это будет отвратительно и антихудожественно. Если он ставит своей задачей написать книгу в жанре жития, то в ней, конечно, должны быть соблюдены все законы жанра и исключена вся психологическая или "изнаночная" жизнь персонажа. Но если писатель берется за художественное произведение, где главными персонажами являются церковные люди и церковная жизнь со всем ее драматизмом; жизнь, в центре которой возвышается Голгофа с распятым Господом; жизнь, где не прекращается борьба героев с искушениями, со своей падшей природой, со своей волей, "удобопреклонной" ко греху, со своим сердцем, которое вдруг охладевает и тоскует в бессловесном томлении, то тут трудно отделить фасад от изнанки. И хотя очень эффектно звучит фраза о благих намерениях, которыми "путь в ад выложен", все же преподобный Макарий Египетский свидетельствует о том, что не имени монаха, не имени мужа или имени жены ищет Господь, но благого произволения.
А что касается того светского читателя, который ищет в Церкви высокого и неземного, то вряд ли он найдет это в глянцевом романе, где с педагогической предупредительностью выведены дистиллированные персонажи, говорящие и думающие словно по цитатнику из Святых Отцов и лишенные личностных черт. Этот "фасад", скорее всего, окажется лишь рекламной оберткой, и человек, уверовавший в действительное существование бесхребетной и бесконфликтной церковной жизни, скорее всего, может, столкнувшись с жизнью подлинной, получить душевную травму. "Если батюшка пьет, значит, Бога нет".
Я знаю немало примеров, когда неофит, идеализировавший жизнь в церковной ограде и тужившийся соответствовать недостижимым образцам, надрывался от этой "ревности не по разуму" и впадал в жесточайшее разочарование и уныние.
Споры, которые вызывает творчество трех авторов, в православной среде не умолкают уже давно: ведь своей неформальностью и новаторством они в некотором смысле попирают негласные консервативные нормы православной литературы, сложившиеся в пору ее становления, некоторого всеобщего "неофитства" 90-х годов. Многие читатели встречают их творчество на ура, многие видят в них ересь или недопустимо вольное обращение с "самым святым", но понятно, что одного мнения не существует и существовать не может.
Складывается такое ощущение, что художественная литература на православную тему слегка "засиделась" в периоде неофитства, и православный читатель, видя ее такой, считает, что так и должно быть, и любые отклонения недопустимы. Процесс преодоления жестких консервативных рамок, конечно, может пройти быстро или растянуться на десятилетия, но все-таки нельзя отрицать, что движение в эту сторону уже началось.
Ирина Стрижова, Нина Федорова, Владимир Файер
http://www.pravkniga.ru/interview/75/
Юлия Вознесенская, Майя Кучерская и Олеся Николаева - как раз такие конкретные лица: эти авторы пишут на православные темы, их книги продаются во многих православных книжных магазинах, обсуждаются в православных изданиях и на православных форумах в интернете.
Авторы, конечно, очень разные. Юлия Вознесенская называет себя писателем-миссионером, творит в легком жанре, сочетая непритязательную занятность и вероучительство. Майя Кучерская и Олеся Николаева пишут серьезную прозу на церковные темы, но отказываются называть себя православными писателями и их творчество обсуждается не только в церковной среде и принимается в литературных кругах. Но в то же время объединяет трех авторов одно - отказ от традиционного изображения православной жизни, от привычных жанров и форм, что, в свою очередь, вызывает у читателей сомнения и бурные споры о допустимости или недопустимости подобных книг.
Три известных автора ответили на несколько вопросов, которые сводятся к одному главному - что такое православная литература и как можно и нельзя писать на православные темы?
- Что такое православный писатель и православная литература, существует ли для вас такие понятия?
Ю.В.: Я считаю православной литературой в основном ту, которая написана православным автором на православную тему. Катехизаторская и святоотеческая литература - это хлеб православного человека: если без первой ему просто никак не обойтись в деле воцерковления, то вторая - это уже ступени духовного восхождения, этакая книжная "лествица".
А православным, воцерковленным людям наши книги нужны просто для чтения. Конечно, прекрасно, когда человек уже способен читать только отцов Церкви, но вот я, к примеру, так не могу. Так не читать же мне Акунина с Пелевиным, правда? Вот я и читаю Елену Чудинову, Максима Окулова, Наталью Иртенину...
В миру масса условий, которые творческий человек должен соблюсти, чтобы добиться признания и успеха. В Церкви все значительно проще: будь православен и честен, твердо придерживайся догматов Церкви, наполняй свои книги Любовью к Богу и к людям - и пиши что хочешь и как хочешь! Выводят твои книги читающих на дорогу к Храму - твоя работа принята, а нет - работа пропала даром.
М.К.: Когда я вижу вывеску "православный юрист" или "православный врач", мне хочется развернуться и пойти к хорошему врачу и хорошему юристу. Если он при этом православный человек, тем лучше. С писателями тоже самое. Всякий раз, когда говорят "православный писатель", отчего-то кажется, что имеют в виду литератора, очевидные недостатки которого извиняются его принадлежностью к православию.
О.Н.: В принципе, мне бы не хотелось, чтобы православных загоняли в некое гетто: вот - литература, а вот - православная литература, вот - поэзия, а вот - православная поэзия. По большому счету, то, что художественно, то и православно. Наши предки кое-что в этом понимали: недаром в некоторых православных храмах встречались изображения античных философов, как бы неких "предтеч" христианства. Поэтому я все-таки полагаю, что я просто русский писатель с мироощущением, которое, надеюсь, может быть определено как православное.
- Что такое для вас миссионерская литература, может ли она быть при этом художественной и должен ли православный человек миссионерствовать в своих книгах?
Ю.В.: Хлеб (катехизаторская и святоотеческая литература), конечно, всему голова. Но не всем он по зубам, кой-кому непривычна твердая пища, и тут уже подходит наша очередь - православных беллетристов. Мы осторожно берем читателя за руку и говорим привычным ему языком: "Друг дорогой! Посмотри, вот целый мир, тебе еще неизвестный. Ты уже чувствуешь, как он прекрасен, как нужен тебе? - Тогда иди дальше!" - и показываем ему, где находится Хлеб.
У меня есть хороший друг, который работает психотерапевтом в Центре по обслуживанию онкологических больниц и хосписов, мой добрый доктор Михаил Хасьминский. Он покупает мои книги мешками, а при встречах я ему их надписываю стопками - конкретным тяжкобольным людям. Так вот доктор Миша, как я его зову, рассказывает мне, сколько неизлечимо больных и умирающих людей пришли к вере и получили новую жизнь во Христе через мои книги. То есть, конечно, это Господь Сам привел их к Себе через мои книги, но Вы понимаете, о чем я говорю: это хорошо, что у Него есть под рукой книги диакона о. Андрея Кураева, о. Николая Агафонова, протоиерея Александра Торика, Николая Блохина... ну и мои тоже.
М.К.: Разумеется, дидактическая литература может существовать в самых разных формах - детектива или комедии. Но все же дидактическая литература обычно не связана с большой литературой, с искусством, которые мне на данный момент интересней. Успеть бы прочесть самое-самое, да вот хотя бы европейскую классику. А православные фэнтези, детективы... Возможно, я пропустила что-то важное. Но я этих книг не читала.
О.Н.: Существует специальная миссионерская литература, направленная на просвещение читателя. Непревзойденным здесь оказывается диакон Андрей Кураев. В этом отношении очень полезны и книги протоиерея Максима Козлова, дающие четкие пастырские ответы на недоуменные вопросы. Что касается художественных произведений, то все-таки здесь нужно помнить изреченное на века слово Пушкина: "Цель поэзии - не нравоучение, а идеал". То же, я полагаю, относится и к прозе, художественная ткань которой может порваться, если ее перегрузить "побочными" заданиями, будь то морализирование или даже катехизация, которые из этих "дырок" и вытекут самым бесполезным образом.
- Как вы относитесь к реакции некоторых читателей, которые возмущаются, что вы пишете о Церкви не так, как негласно "принято" и не понимают и не принимают ваше творчество?
Ю.В.: Некоторые читатели не принимают и не понимают, говорите? Ну, так и я их не понимаю и не принимаю! И почему я им должна что-то говорить, если они прекрасно обходятся без моих книг? Давайте уж и я без этих читателей как-нибудь обойдусь.
Другое дело те, кто запрещает их читать другим, ну или не запрещает, а, скажем так, настоятельно не советует. Это, конечно, несколько хуже, потому что книга может не попасть в руки человека, которому она необходима.
И конечно, мне жаль, если какому-то такому больному не дали прочесть мою книгу "из духовных опасений" - инструмент не сработал, а мог и помочь. Но тут уж я ничего поделать не могу.
Встречаются люди, которым нужна инструкция, рамки, контроль сверху, без этого они теряются, впадают в панику и оттого озлобляются. Совсем недавно "интеллигентные" православные дамы при мне вели разговор о том, что в церковные книжные лавки хорошо бы "спустить" сверху рекомендательные списки с указанием, какие книги можно брать на книжных складах, а какие - нельзя. Проще говоря, возмечтали наши дамы о цензуре. Откуда такое недоверие к пастырям и издателям? Деятели православных издательств, надо полагать, не из роковых яиц желтой прессы вылупились и явились издавать книги для церковного люда, а уж имеют какую-то православную подготовку - ведь профессия требует! И уж тем более смешно недоверие к пастырям. Никто же не спускает им указания, что можно, а что нельзя говорить в проповеди их прихожанам? Сами знают. То же в подборе книг для своих прихожан. Ну да, одним пастырям нравится Александр Раков и Борис Гонаго, а другим - Юлия Вознесенская и Иван Тырданов, первый возьмет на православном книжном складе книги первых, а второй - вторых. Ну и что? А кто-то возьмет наоборот. Все равно желающий купить книгу Ракова или Тырданова найдет возможность ее купить. Не надо бояться свободы.
М.К.: Если бы я писала, рассчитывая на какую бы то ни было реакцию, этой книги ("Современного патерика") бы не было. В процессе ее создания меньше всего меня заботило то, какова будет реакция, а когда она вышла в свет, я, конечно, не предполагала, что "Патерик" будут читать Кабанихи. Но это неприятие не в церковной среде, нет! - а в определенной категории людей, называющих себя церковными. В церковной среде положительных откликов полным-полно. Как и сдержанных. И я могу понять тех, у кого моя книга вызвала недоумение, или кто остался к ней равнодушен, - но вот агрессивную и злобную реакцию вообще не считаю реакцией православных людей.
О.Н.: Если бы изображать "изнанку" церковной жизни было действительно вредоносно, то следовало бы, прежде всего, исправить с этой точки зрения все Священное Писание. Выкинуть оттуда то, как лежал в шатре своем пьяный обнаженный Ной, и то, как дочери напоили вином отца своего Лота и понесли от него потомство; покрыть забвеньем то, как Иаков обманул слепого отца Исаака, добыв себе первородство; вымарать дерзновенные речи Иова, преступную любовь царя Давида к Вирсавии... А из Евангелия выбросить Иуду Искариота - ученика-предателя, а заодно и отрекшегося апостола Петра. Ведь гностики как раз инкриминировали Христу, что Он Сам избрал будущего предателя Своим учеником, и именно это приводили как довод против Божественности Христа. И, значит, по этой логике, евангелистам из педагогических соображений следовало бы скрыть этот факт. Но святитель Иоанн Златоуст свидетельствует: "Евангелисты никогда ничего не скрывают, даже того, что казалось предосудительным... или унизительным, потому что и это унизительное показывает человеколюбие Владыки". Это же подчеркивает и Ориген в книге "Против Цельса": "Если бы апостолы... записали ложь, то тогда не могли бы они записать того, как отрекся Петр или как пришли в смущение ученики Иисуса... Но они знали, что сила учения должна одержать победу над людьми, поэтому они и рассказали об этих событиях, в том убеждении, что они не принесут вреда и не подадут повода к отрицанию".
Вопрос в том, ради чего и с какими намерениями изображается церковная жизнь. Если писатель хочет лишь поглумиться над верующими и пнуть священнослужителей, как бывало в советской литературе, то это будет отвратительно и антихудожественно. Если он ставит своей задачей написать книгу в жанре жития, то в ней, конечно, должны быть соблюдены все законы жанра и исключена вся психологическая или "изнаночная" жизнь персонажа. Но если писатель берется за художественное произведение, где главными персонажами являются церковные люди и церковная жизнь со всем ее драматизмом; жизнь, в центре которой возвышается Голгофа с распятым Господом; жизнь, где не прекращается борьба героев с искушениями, со своей падшей природой, со своей волей, "удобопреклонной" ко греху, со своим сердцем, которое вдруг охладевает и тоскует в бессловесном томлении, то тут трудно отделить фасад от изнанки. И хотя очень эффектно звучит фраза о благих намерениях, которыми "путь в ад выложен", все же преподобный Макарий Египетский свидетельствует о том, что не имени монаха, не имени мужа или имени жены ищет Господь, но благого произволения.
А что касается того светского читателя, который ищет в Церкви высокого и неземного, то вряд ли он найдет это в глянцевом романе, где с педагогической предупредительностью выведены дистиллированные персонажи, говорящие и думающие словно по цитатнику из Святых Отцов и лишенные личностных черт. Этот "фасад", скорее всего, окажется лишь рекламной оберткой, и человек, уверовавший в действительное существование бесхребетной и бесконфликтной церковной жизни, скорее всего, может, столкнувшись с жизнью подлинной, получить душевную травму. "Если батюшка пьет, значит, Бога нет".
Я знаю немало примеров, когда неофит, идеализировавший жизнь в церковной ограде и тужившийся соответствовать недостижимым образцам, надрывался от этой "ревности не по разуму" и впадал в жесточайшее разочарование и уныние.
Споры, которые вызывает творчество трех авторов, в православной среде не умолкают уже давно: ведь своей неформальностью и новаторством они в некотором смысле попирают негласные консервативные нормы православной литературы, сложившиеся в пору ее становления, некоторого всеобщего "неофитства" 90-х годов. Многие читатели встречают их творчество на ура, многие видят в них ересь или недопустимо вольное обращение с "самым святым", но понятно, что одного мнения не существует и существовать не может.
Складывается такое ощущение, что художественная литература на православную тему слегка "засиделась" в периоде неофитства, и православный читатель, видя ее такой, считает, что так и должно быть, и любые отклонения недопустимы. Процесс преодоления жестких консервативных рамок, конечно, может пройти быстро или растянуться на десятилетия, но все-таки нельзя отрицать, что движение в эту сторону уже началось.
Ирина Стрижова, Нина Федорова, Владимир Файер
http://www.pravkniga.ru/interview/75/
