А.С. Хомякова называли стоиком. Для русских поэтов XVIII-XIX веков понятие "стоик" означало многое; стоиком оказывается Петр Великий в поэме М. В. Ломоносова, "стоиком" напрямую называют своего любимого героя А. В. Суворова Г. Р. Державин и А. С. Шишков. А.Ф. Лосев пишет: "Важно отметить, что стоики тоже были поклонниками и почитателями древнего героизма. Но в то время как мифологические Геракл и Ахилл были героями по самой своей природе, так что героизм был для них всего только естественным проявлением их природы, в то же самое время стоики вовсе не считали человека героем по природе, а этот героизм нужно было еще воспитать, и достигнуть его можно было только в результате неимоверных субъективных усилий"1. Стоики считали творчество средством для воспитания в себе героического начала. Эта философия аукнется в поэзии Хомякова, когда поэт, по существу, предъявит строгую воспитательную систему для исправления нравов в России.3
Характерные черты русского героя, в которых воплотились важные для нашего исследования народные представления об идеале, набросал И.А. Ильин в исследовании "О русской идее": "О доброте, ласковости и гостеприимстве, а также и о свободолюбии русских свидетельствуют единогласно древние источники, и византийские, и арабские. Русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием. Русская песня есть прямое излияние сердечного чувства во всех его видоизменениях. Русский танец есть импровизация, проистекающая от переполненного чувства. Первые исторические русские князья суть герои сердца и совести (Владимир, Ярослав, Мономах). Первый русский святой (Феодосий) есть явление сущей доброты. Духом сердечного и совестного созерцания проникнуты русские летописи и наставительные сочинения. Этот дух живет в русской поэзии и литературе, в русской живописи и в русской музыке"2. Следует отметить, что в этих тезисах И. А. Ильин вполне охарактеризовал одно крыло российской героики, российского представления об идеале. Есть и другая традиция, неразрывно связанная с первой, - традиция, в которой первостепенное значение имеют такие черты, как трудолюбие, толерантность, аккуратность, дисциплинированность.
Фундамент хомяковской героики - это русский фольклор, и в первую голову - киевский былинный цикл. Центральный образ русского героического эпоса - Илья Муромец - связан взаимно направленными линиями со Святым Илией Муромским, с его образом в житийной литературе. Кстати, в народном эпосе мотив святости Ильи Муромца связан с ходячим сюжетом "гибели богов", который мы встречаем в русской былине о том, как перевелись богатыри на Руси: богатыри уходят, окаменевают, оставляют русскую землю - и это связывается с православной символикой. Современные исследователи, сверяя разные варианты сюжета, пишут: "Иногда богатыри погибают в бою вместе со своими врагами, а Илья находит смерть, наткнувшись, как Святогор, на чудесный гроб. Он хочет примерить его к себе и умирает. В других вариантах богатыри умирают в пещерах Киево-Печерского монастыря, окаменевают на поле боя или, подъехав к стенам Киева, прекращают бой и покидают поле битвы, так как живым "не наратиться с мертвыми". В варианте известного сказителя В. П. Щеголёнкова окаменевает конь Ильи, а сам богатырь превращается в святые мощи"3. Образ крестьянского сына богатыря Ильи стал многозначительным символом русского патриотизма. Знаменателен тезис А.С. Хомякова, говорившего о былине "Илья Муромец и Козарин": "Спокойное величие древнего эпоса дышит во всем рассказе, и лицо Ильи Муромца выражается, может быть, полнее, чем во всех других, уже известных, сказках. Сила непобедимая, всегда покорная разуму и долгу, сила благодетельная, полная веры в помощь Божию, чуждая страстей и - неразрывными узами связанная с тою землею, из которой возникла. Да и не ее ли, не эту ли землю Русскую олицетворило в нем бессознательное вдохновение народных певцов? И у нее на груди, как богатырь козарский у Ильи, сидел татарин и литвин и новый завоеватель всей Европы; но "не так у святых отцов писано, не так у апостолов удумано"4, чтобы ей погибнуть в бою!"5. Обращаем внимание на противоречивую, но глубоко логичную формулировку Хомякова: богатырь покорен разуму, долгу и вере. На этих трех качествах (каждое из них затрагивает особенный комплекс чувств) и зиждится силушка богатырская.
Илья Муромец - единственный из богатырей, чьи подвиги прослеживаются в целом цикле былин, выстраивающихся в своеобразное эпическое "житие" - представлен как старец; былины о молодости Ильи отсутствуют. В русском героическом эпосе XVIII века старцем предстает Суворов, богатырь нового времени.
Как важна для народной культуры героика!.. Об этом писал А. С. Хомяков, осмыслив оперу М. И. Глинки "Жизнь за царя", представившую глубокие героические образы Ивана Сусанина и царя Михаила Федоровича. Хомяков подчёркивает, что в общепринятом смысле Сусанин - не герой, но его роль - истинно героическая. И эта литературно-музыкальная героика признаётся важнейшим событием общественной жизни. Хомяков пишет: "Сусанин не герой: он простой крестьянин, глава семьи, член братской общины; но на него пал жребий великого дела, и он дело великое исполнит. В нем выражается не личная сила, но та глубокая, несокрушимая сила здорового общества, которая не высказывается мгновенными вспышками или порывами каждого отдельного лица на личные подвиги, но движет и оживляет все великое общественное тело, передается каждому отдельному члену и делает его способным на всякий подвиг терпения или борьбы"6. "Подвиг терпения или борьбы" - очень важный для Хомякова образ и одно из точнейших поэтических определений героического начала ("Высший подвиг - в терпеньи...") - принадлежащее, конечно, не только своей эпохе. Эти строки никогда не находились в измерении злободневности.
В "Письмах о современной литературе" Аксаков утверждал: "Один Хомяков понимал ложность Западной дороги, которою шли мы, понимал самостоятельность нравственной задачи для Русской земли; один он сознавал в себе и тогда, может быть, ещё не вполне отчётливо, то, что теперь определённо и ясно в нём выступило, и высказывал это в своих стихотворениях. "..." В самых первых, молодых его произведениях ("Иностранка", "Клинок" и пр.), в его первой трагедии "Ермак" ещё является одна неопределённая любовь или, лучше, стремление к своей земле, - но скоро разумение прояснило природное чувство, и оно проникнулось истиной. С той поры любовь к родной земле, выражающаяся в стихах, есть в то же время понимание, не слепая, но ясно взирающая любовь". Можно добавить - это была любовь, способная на беспощадный анализ, на горькое раскаяние.
В середине 1830-х Хомяков пишет стихотворение "К Западу". Взаимное проникновение и борение культур, мир исторических закономерностей - всё это смолоду занимало поэта. Уже в 1830-е годы он разочарованно вздыхает: "А как прекрасен был тот Запад величавый!". И призывает: "Проснися, дремлющий Восток!"
Позднейшее, написанное за несколько месяцев до кончины, стихотворение 1859 года справедливо воспринимается всеми ценителями творчества Хомякова как завещание. Знаменательно, что темой стихотворения является, по существу, размышление над сутью героики, героического начала:
Есть у подвига крылья,
И взлетишь ты на них
Без труда, без усилья
Выше мраков земных,
Выше крыши темницы,
Выше злобы слепой,
Выше воплей и криков
Гордой черни людской.
Стремление к нравственной высоте - вот истинный героизм по Хомякову. Поэт провозглашает подвиг сутью, смыслом жизни - вполне в русле эпической традиции. В русской героической поэзии, начиная с её фольклорных истоков и с традиций древнерусской литературы, никогда с такой ясностью не был провозглашён мотив духовного героизма. Этот мотив остаётся хомяковским направлением в истории русской героической поэзии. Разумеется, индивидуальный стиль Алексея Степановича Хомякова формировался под влиянием русской и зарубежной поэзии. Школой героики стали для Хомякова читательские впечатления от античных образцов, от поэзии Державина и старших современников Хомякова, поэтов пушкинской плеяды. В 1826 году А.С. Хомяков обращается к образу одного из значимых героев русской поэзии того времени - легендарного Ермака. Ермаку посвящали свои поэмы и думы Пётр Ершов и Кондратий Рылеев, Ермака не раз упоминали в торжественных одах, рядом с именами Петра Великого и Владимира Святого. Героический образ покорителя Сибири привлекал поэтов. Трагедия "Ермак" была написана Хомяковым одновременно с пушкинским "Борисом Годуновым", а через шесть лет Хомяков завершает трагедию "Дмитрий Самозванец", развивая историческую тему Сумарокова и Пушкина... Но лучшие, наиболее своеобразные поэтические произведения были написаны Хомяковым в позднейший период. Парадокс, но свой голос в поэзии Хомяков обрёл, когда перестал считать поэзию своим главным назначением.
Центральная тема поэтической героики Хомякова - судьба России. Тема, ставшая определяющей для многообразного творчества поэта, философа, публициста. Обращение к теме России подтверждает важность поэтического творчества в наследии Хомякова: стихами он выражает сокровенные свои мысли, самые яркие озарения и болезненные сомнения:
В твоей груди, моя Россия,
Есть также тихий, светлый ключ;
Он также воды льёт живые,
Сокрыт, безвестен и могуч.
Не возмутят людские страсти
Его кристальной глубины,
Как прежде, холод чуждой власти
Не заковал его волны.
Если в истории русской литературы XIX века наиболее тонкими ценителями поэзии Хомякова можно назвать К.С. и И.С. Аксаковых, то в веке ХХ родственной душой великого славянофила, несомненно, был И.А. Ильин. Глубокий анализ поэтического творчества Хомякова даёт философ в статье-лекции "Россия в русской поэзии", по духу напоминающей гоголевские статьи о поэзии "Выбранных мест из переписки с друзьями" - "Об Одиссее, переводимой Жуковским", "О лиризме наших поэтов", "В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность". Философ ХХ века пропустил через сердце историософскую поэзию Хомякова. Ильина особенно интересуют те стихотворения Хомякова, в которых проявился благородный максимализм авторской позиции - несомненно, это героический максимализм, свойственный непобедимым и обречённым эпическим героям. И для Хомякова, и для Ильина центральным героическим образом становится образ Родины. Философ комментирует стихи Хомякова: "Нет, поистине, ни один народ не судил себя так откровенно, так строго, так покаянно; не ставил себя лицом к лицу - с христианской совестью; не требовал от себя такого очищения и покаяния. И не только требовал, а осуществлял его; и этим держал своё бытие и свой быт"7. Стихи, привлекшие внимание И.А. Ильина, - и впрямь трактуют героическую миссию России в неожиданном ключе высоких противоречий. Великий патриот обращается к своей стране со словами, полными боли и сострадания:
Но помни, быть орудьем Бога
Земным созданьям тяжело,
А на тебя, увы! как много
Грехов ужасных налегло!
Хомяков даже настолько остро чувствует природу греха, что его плач над Россией кажется гиперболическим, хотя каждый трагический образ здесь вырастает из вечно злободневных реалий:
В судах черна неправдой чёрной
И игом рабства клеймена,
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мёртвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
Пожалуй, таких тяжёлых обвинений Россия не слыхала ни от П.Я. Чаадаева, ни от П.А. Вяземского, ни от И.С. Тургенева, ни от других язвительных критиков российских пороков. На первый взгляд, славянофил Хомяков приближается к самым дерзновенным тезисам А.И.Герцена...
Героика борения с грехом - истинно хомяковская поэтическая героика. И для Г.Р. Державина, и для А.С. Пушкина историческое прошлое России - это былинная, легендарная старина, овеянная славой. Конечно, тема греховности пронизывает и "Песнь о Вещем Олеге", и "Бориса Годунова", а Державин не раз в стихах указывал на пороки недавнего прошлого (времена Анны Иоанновны, противопоставленные в "Фелице" славному царствованию Екатерины). Величественный образ Петра у Пушкина противоречив и многозначен, великого императора поэт судит с высоты христианской этики. И всё-таки и для Пушкина, и для Державина, и для Лермонтова историческое прошлое России было непредставимо без элементов красочной романтизации. Хомяков настолько взыскателен, что отказ от идеализации прошлого выходит страстным и трагическим:
Молитесь, кайтесь, к небу длани!
За все грехи былых времён,
За ваши каинские брани
Ещё с младенческих пелён;
За слёзы страшной той годины,
Когда, враждой упоены,
Вы звали чуждые дружины
На гибель русской стороны.
За рабство вековому плену,
За робость пред мечом Литвы,
За Новгород, его измену,
За двоедушие Москвы...
Хомяков с хирургической честностью вскрывает раны российской истории, чтобы они вечно кровоточили. Поэтические тезисы напоминают расхожую публицистику авторов, и в ХIХ, и в ХХ веке призывавших ко всенародному покаянию за исторические грехи. Но у этих аналогичных призывов разная природа. У Хомякова в подтексте нет надежды на политические реформы, на приобщение к западным цивилизационным ценностям. Природа всенародного покаяния у Хомякова иная. Поэт отождествляет личный духовный опыт с судьбой России. Раскаяние в грехах Отечества для него - личное раскаяние, духовная работа во спасение души. Из этой идеологии рождались лучшие образцы молитвенной героики в истории русской поэзии. В стихотворении 1854 года "Раскаявшейся России" Хомяков снова пытается разрешить противоречие - любить ли Россию вместе со всеми её пороками или пророческим даром приближать страну к высокому идеалу. Хомяков, в отличие от иных патриотов, отказывается поэтизировать грехи и грешки России, они не вызывают у поэта сентиментальных чувств. Его Святая Русь выше кабацкого ухарства:
Не в пьянстве похвальбы безумной,
Не в пьянстве гордости слепой,
Не в буйстве смеха, песни шумной,
Не с звоном чаши круговой;
Но в силе трезвенной смиренья
И обновлённой чистоты
На дело грозного служенья
В кровавый бой предстанешь ты.
Гимнический пафос этого стихотворения приобретает особый, хомяковский, дух благодаря смелому перечислению противоречий, если угодно, пороков, вопреки которым спасается Россия. До Хомякова никто в русской поэзии не приближался к таким сложным, зияющим вопросам.
По И.А. Ильину, "вера в Бога давала русскому народу - живую совесть, мудрое терпение, тихое трудолюбие, умение прощать и повиноваться, веру в царя, храбрость, преданность, любовь к Родине и способность освещать и освящать лучами этой веры весь свой жизненный уклад - и быт, и труд, и природу, и самую смерть..."8. К этому выводу философ приходит, обратившись к поэтической патриотике Хомякова.
Торжественный, проникнутый высоким дидактизмом, стихотворный строй Хомякова стилистически связан с наследием русской одической поэзии XVIII века. В отличие от своих предшественников, Хомяков отказывается от сложных аллегорических образов, от прихотливого словообразования и замысловатых строфических конструкций, свойственных и Державину, и Петрову, и Боброву. Хомяков стремится к ясности в выражении мыслей и эмоций. Мысль для Хомякова куда важнее изобретательной стихотворной техники. Подобно Державину, Кострову и Петрову, которые поэтическим словом поднимали полки во времена русско-турецких и наполеоновских войн, Хомяков вдохновляет на правый бой во имя славянского и православного братства:
Вставай, страна моя родная,
За братьев! Бог тебя зовёт
Чрез волны гневного Дуная,
Туда, где, землю огибая,
Шумят струи Эгейских вод.
Схожие геополитические эмоции были свойственны и авторам героических од XVIII века, но Хомяков насыщает пышную топонимику сложным идейным содержанием. Призыв Хомякова-поэта, в отличие от своих предшественников, далёкого от властной элиты, - не был связан с политической конъюнктурой, с правительственными планами. В оде князю Г. А. Потёмкину 1778 года Василий Петров воспевает освобождение христианских народов на южных рубежах Российской империи:
Не совершается ль пророчествие мира?
Херсонски жители, единой веры чада
Не все ль, оставя Юг, на Север к нам грядёте?
...Молдавец, армянин, индеянин иль еллин,
Иль чёрный эфиоп, под коим кто бы небом
На свет не произшёл, мать всем Екатерина.
И Ломоносов, и Державин, и Рубан, и Костров в одах, посвящённых завоевательным походам и освободительным войнам, в которых участвовала Россия, прибегают к экскурсам в историю, нередко - и в древнюю историю. Нередко, как в петровской оде Потёмкину, поэты говорили и о христианском единстве. Только поводом, толчком для подобных рассуждений всегда была свершившаяся военная победа или возникновение соответствующего государственного стратегического плана.
Идея единства единоверцев близка и Хомякову, но последний предпочитает не иллюстрировать стихами уже свершившиеся деяния. Хомяков не чужд пророческого пафоса, упоминания же действующих монархов в его стихах излишни и потому крайне редки. А.С. Хомяков - свободный философ, а не государственный поэт. Своё предназначение он видит не в придворной жизни и не в службе. Быть православным мыслителем и православным поэтом в бурный XIX век, справедливо названный веком революций, - это одинокая и героическая участь, осознанно избранная Хомяковым. А отношение поэта к политической власти было куда сложнее господствовавших в 1840-е годы уваровских построений. Подвиг самодержца воспринимался Хомяковым в сложном соотношении с идеями греха, раскаяния и искупления. Конечно, идеи Хомякова, авторитетные в узком кругу единомышленников, казались парадоксальными, они не были в почёте ни у официальных идеологов, ни в либеральных кругах.
Эти обстоятельства отразились на трансформации образа автора в одических стихах А.С. Хомякова. Отсутствие претензий на трибуну государственного поэта для Хомякова вполне закономерно, хотя и удивительно в контексте традиции XVIII века. Отношение А.С. Хомякова к природе государственной власти прослеживается не только в сочинениях Алексея Степановича, но и в исследованиях сына поэта, Дмитрия Хомякова. Статьи Д.А. Хомякова, объединённые в трилогию "Православие, Самодержавие, Народность"9, являются ценнейшим комментарием ко всей русской героической поэзии XVIII - XIX веков, хотя их автор и не уделяет первостепенного внимания поэзии.
Но Д.А. Хомякову удалось в простой и лаконичной форме дать обзор многолетнего идеологического движения, удалось раскрыть политический и нравственный смысл самодержавия.
Несомненно, философское и поэтическое наследие Алексея Степановича Хомякова оказало сильнейшее влияние на идеологию и исследовательский почерк Д.А. Хомякова. Так уж сложилась литературная судьба А.С. Хомякова, что его поэзия всегда будет восприниматься в контексте с философскими работами самого Алексея Степановича, его единомышленников и последователей, включая Д.А. Хомякова. Стихи показывают высокий градус эмоциональной правды, присущей историософским сочинениям Хомякова.
Россия А.С. Хомякова - это поле боя, на котором сходятся миры и идеи. В традициях русской поэтической героики XVIII века, поэт провозглашает и выражает высокую мистическую идею, за которую годов биться. Для Хомякова меньшее значение имеют реальные современные сражения, которые (в особенности - турецкие войны) можно было бы трактовать в близком поэту смысле. Упоминания Дуная и Эгейских вод, которые иногда звучат в поэзии Хомякова, всё-таки являются исключением из правила. Поэт также избегает упоминаний современных политических деятелей и военачальников - как в прямой, так и в аллегорической форме. В то же время, в подтексте поэзии Хомякова - не только знание славной русской военной истории, но и личностное восприятие грозы 1812-го года, озарившей детские годы поэта. Пожалуй, вне контекста 1812 - 1815 годов, вне идеи великой российской Победы, феномен хомяковской философии православного миссионерства был бы невозможен. Высокое предназначение России, воспетое Хомяковым, ярко проявилось именно в период наполеоновских войн и - позже - в дипломатии и военных походах времён Священного Союза.
Патриотизм Хомякова-поэта - взыскательный и страстный. Многие строки из историософской героики Хомякова излучают пророческую силу - подобно "Панмонголизму" В.С. Соловьёва, "Возмездию" и "Скифам" А.А. Блока. Взгляд поэта на героическое начало, на жертвенность, на подвиг остался в пространстве русской поэзии. Из всех материй поэта больше всего интересовал подвиг духовный, а хомяковская строка - "Есть у подвига крылья" - может быть эпиграфом ко всей русской поэтической героике.
http://6chuvstvo.pereprava.org/0208_poet.htm
Характерные черты русского героя, в которых воплотились важные для нашего исследования народные представления об идеале, набросал И.А. Ильин в исследовании "О русской идее": "О доброте, ласковости и гостеприимстве, а также и о свободолюбии русских свидетельствуют единогласно древние источники, и византийские, и арабские. Русская народная сказка вся проникнута певучим добродушием. Русская песня есть прямое излияние сердечного чувства во всех его видоизменениях. Русский танец есть импровизация, проистекающая от переполненного чувства. Первые исторические русские князья суть герои сердца и совести (Владимир, Ярослав, Мономах). Первый русский святой (Феодосий) есть явление сущей доброты. Духом сердечного и совестного созерцания проникнуты русские летописи и наставительные сочинения. Этот дух живет в русской поэзии и литературе, в русской живописи и в русской музыке"2. Следует отметить, что в этих тезисах И. А. Ильин вполне охарактеризовал одно крыло российской героики, российского представления об идеале. Есть и другая традиция, неразрывно связанная с первой, - традиция, в которой первостепенное значение имеют такие черты, как трудолюбие, толерантность, аккуратность, дисциплинированность.Фундамент хомяковской героики - это русский фольклор, и в первую голову - киевский былинный цикл. Центральный образ русского героического эпоса - Илья Муромец - связан взаимно направленными линиями со Святым Илией Муромским, с его образом в житийной литературе. Кстати, в народном эпосе мотив святости Ильи Муромца связан с ходячим сюжетом "гибели богов", который мы встречаем в русской былине о том, как перевелись богатыри на Руси: богатыри уходят, окаменевают, оставляют русскую землю - и это связывается с православной символикой. Современные исследователи, сверяя разные варианты сюжета, пишут: "Иногда богатыри погибают в бою вместе со своими врагами, а Илья находит смерть, наткнувшись, как Святогор, на чудесный гроб. Он хочет примерить его к себе и умирает. В других вариантах богатыри умирают в пещерах Киево-Печерского монастыря, окаменевают на поле боя или, подъехав к стенам Киева, прекращают бой и покидают поле битвы, так как живым "не наратиться с мертвыми". В варианте известного сказителя В. П. Щеголёнкова окаменевает конь Ильи, а сам богатырь превращается в святые мощи"3. Образ крестьянского сына богатыря Ильи стал многозначительным символом русского патриотизма. Знаменателен тезис А.С. Хомякова, говорившего о былине "Илья Муромец и Козарин": "Спокойное величие древнего эпоса дышит во всем рассказе, и лицо Ильи Муромца выражается, может быть, полнее, чем во всех других, уже известных, сказках. Сила непобедимая, всегда покорная разуму и долгу, сила благодетельная, полная веры в помощь Божию, чуждая страстей и - неразрывными узами связанная с тою землею, из которой возникла. Да и не ее ли, не эту ли землю Русскую олицетворило в нем бессознательное вдохновение народных певцов? И у нее на груди, как богатырь козарский у Ильи, сидел татарин и литвин и новый завоеватель всей Европы; но "не так у святых отцов писано, не так у апостолов удумано"4, чтобы ей погибнуть в бою!"5. Обращаем внимание на противоречивую, но глубоко логичную формулировку Хомякова: богатырь покорен разуму, долгу и вере. На этих трех качествах (каждое из них затрагивает особенный комплекс чувств) и зиждится силушка богатырская.
Илья Муромец - единственный из богатырей, чьи подвиги прослеживаются в целом цикле былин, выстраивающихся в своеобразное эпическое "житие" - представлен как старец; былины о молодости Ильи отсутствуют. В русском героическом эпосе XVIII века старцем предстает Суворов, богатырь нового времени.
Как важна для народной культуры героика!.. Об этом писал А. С. Хомяков, осмыслив оперу М. И. Глинки "Жизнь за царя", представившую глубокие героические образы Ивана Сусанина и царя Михаила Федоровича. Хомяков подчёркивает, что в общепринятом смысле Сусанин - не герой, но его роль - истинно героическая. И эта литературно-музыкальная героика признаётся важнейшим событием общественной жизни. Хомяков пишет: "Сусанин не герой: он простой крестьянин, глава семьи, член братской общины; но на него пал жребий великого дела, и он дело великое исполнит. В нем выражается не личная сила, но та глубокая, несокрушимая сила здорового общества, которая не высказывается мгновенными вспышками или порывами каждого отдельного лица на личные подвиги, но движет и оживляет все великое общественное тело, передается каждому отдельному члену и делает его способным на всякий подвиг терпения или борьбы"6. "Подвиг терпения или борьбы" - очень важный для Хомякова образ и одно из точнейших поэтических определений героического начала ("Высший подвиг - в терпеньи...") - принадлежащее, конечно, не только своей эпохе. Эти строки никогда не находились в измерении злободневности.
В "Письмах о современной литературе" Аксаков утверждал: "Один Хомяков понимал ложность Западной дороги, которою шли мы, понимал самостоятельность нравственной задачи для Русской земли; один он сознавал в себе и тогда, может быть, ещё не вполне отчётливо, то, что теперь определённо и ясно в нём выступило, и высказывал это в своих стихотворениях. "..." В самых первых, молодых его произведениях ("Иностранка", "Клинок" и пр.), в его первой трагедии "Ермак" ещё является одна неопределённая любовь или, лучше, стремление к своей земле, - но скоро разумение прояснило природное чувство, и оно проникнулось истиной. С той поры любовь к родной земле, выражающаяся в стихах, есть в то же время понимание, не слепая, но ясно взирающая любовь". Можно добавить - это была любовь, способная на беспощадный анализ, на горькое раскаяние.
В середине 1830-х Хомяков пишет стихотворение "К Западу". Взаимное проникновение и борение культур, мир исторических закономерностей - всё это смолоду занимало поэта. Уже в 1830-е годы он разочарованно вздыхает: "А как прекрасен был тот Запад величавый!". И призывает: "Проснися, дремлющий Восток!"
Позднейшее, написанное за несколько месяцев до кончины, стихотворение 1859 года справедливо воспринимается всеми ценителями творчества Хомякова как завещание. Знаменательно, что темой стихотворения является, по существу, размышление над сутью героики, героического начала:
Есть у подвига крылья,
И взлетишь ты на них
Без труда, без усилья
Выше мраков земных,
Выше крыши темницы,
Выше злобы слепой,
Выше воплей и криков
Гордой черни людской.
Стремление к нравственной высоте - вот истинный героизм по Хомякову. Поэт провозглашает подвиг сутью, смыслом жизни - вполне в русле эпической традиции. В русской героической поэзии, начиная с её фольклорных истоков и с традиций древнерусской литературы, никогда с такой ясностью не был провозглашён мотив духовного героизма. Этот мотив остаётся хомяковским направлением в истории русской героической поэзии. Разумеется, индивидуальный стиль Алексея Степановича Хомякова формировался под влиянием русской и зарубежной поэзии. Школой героики стали для Хомякова читательские впечатления от античных образцов, от поэзии Державина и старших современников Хомякова, поэтов пушкинской плеяды. В 1826 году А.С. Хомяков обращается к образу одного из значимых героев русской поэзии того времени - легендарного Ермака. Ермаку посвящали свои поэмы и думы Пётр Ершов и Кондратий Рылеев, Ермака не раз упоминали в торжественных одах, рядом с именами Петра Великого и Владимира Святого. Героический образ покорителя Сибири привлекал поэтов. Трагедия "Ермак" была написана Хомяковым одновременно с пушкинским "Борисом Годуновым", а через шесть лет Хомяков завершает трагедию "Дмитрий Самозванец", развивая историческую тему Сумарокова и Пушкина... Но лучшие, наиболее своеобразные поэтические произведения были написаны Хомяковым в позднейший период. Парадокс, но свой голос в поэзии Хомяков обрёл, когда перестал считать поэзию своим главным назначением.
Центральная тема поэтической героики Хомякова - судьба России. Тема, ставшая определяющей для многообразного творчества поэта, философа, публициста. Обращение к теме России подтверждает важность поэтического творчества в наследии Хомякова: стихами он выражает сокровенные свои мысли, самые яркие озарения и болезненные сомнения:
В твоей груди, моя Россия,
Есть также тихий, светлый ключ;
Он также воды льёт живые,
Сокрыт, безвестен и могуч.
Не возмутят людские страсти
Его кристальной глубины,
Как прежде, холод чуждой власти
Не заковал его волны.
Если в истории русской литературы XIX века наиболее тонкими ценителями поэзии Хомякова можно назвать К.С. и И.С. Аксаковых, то в веке ХХ родственной душой великого славянофила, несомненно, был И.А. Ильин. Глубокий анализ поэтического творчества Хомякова даёт философ в статье-лекции "Россия в русской поэзии", по духу напоминающей гоголевские статьи о поэзии "Выбранных мест из переписки с друзьями" - "Об Одиссее, переводимой Жуковским", "О лиризме наших поэтов", "В чём же наконец существо русской поэзии и в чём её особенность". Философ ХХ века пропустил через сердце историософскую поэзию Хомякова. Ильина особенно интересуют те стихотворения Хомякова, в которых проявился благородный максимализм авторской позиции - несомненно, это героический максимализм, свойственный непобедимым и обречённым эпическим героям. И для Хомякова, и для Ильина центральным героическим образом становится образ Родины. Философ комментирует стихи Хомякова: "Нет, поистине, ни один народ не судил себя так откровенно, так строго, так покаянно; не ставил себя лицом к лицу - с христианской совестью; не требовал от себя такого очищения и покаяния. И не только требовал, а осуществлял его; и этим держал своё бытие и свой быт"7. Стихи, привлекшие внимание И.А. Ильина, - и впрямь трактуют героическую миссию России в неожиданном ключе высоких противоречий. Великий патриот обращается к своей стране со словами, полными боли и сострадания:
Но помни, быть орудьем Бога
Земным созданьям тяжело,
А на тебя, увы! как много
Грехов ужасных налегло!
Хомяков даже настолько остро чувствует природу греха, что его плач над Россией кажется гиперболическим, хотя каждый трагический образ здесь вырастает из вечно злободневных реалий:
В судах черна неправдой чёрной
И игом рабства клеймена,
Безбожной лести, лжи тлетворной,
И лени мёртвой и позорной,
И всякой мерзости полна!
Пожалуй, таких тяжёлых обвинений Россия не слыхала ни от П.Я. Чаадаева, ни от П.А. Вяземского, ни от И.С. Тургенева, ни от других язвительных критиков российских пороков. На первый взгляд, славянофил Хомяков приближается к самым дерзновенным тезисам А.И.Герцена...
Героика борения с грехом - истинно хомяковская поэтическая героика. И для Г.Р. Державина, и для А.С. Пушкина историческое прошлое России - это былинная, легендарная старина, овеянная славой. Конечно, тема греховности пронизывает и "Песнь о Вещем Олеге", и "Бориса Годунова", а Державин не раз в стихах указывал на пороки недавнего прошлого (времена Анны Иоанновны, противопоставленные в "Фелице" славному царствованию Екатерины). Величественный образ Петра у Пушкина противоречив и многозначен, великого императора поэт судит с высоты христианской этики. И всё-таки и для Пушкина, и для Державина, и для Лермонтова историческое прошлое России было непредставимо без элементов красочной романтизации. Хомяков настолько взыскателен, что отказ от идеализации прошлого выходит страстным и трагическим:
Молитесь, кайтесь, к небу длани!
За все грехи былых времён,
За ваши каинские брани
Ещё с младенческих пелён;
За слёзы страшной той годины,
Когда, враждой упоены,
Вы звали чуждые дружины
На гибель русской стороны.
За рабство вековому плену,
За робость пред мечом Литвы,
За Новгород, его измену,
За двоедушие Москвы...
Хомяков с хирургической честностью вскрывает раны российской истории, чтобы они вечно кровоточили. Поэтические тезисы напоминают расхожую публицистику авторов, и в ХIХ, и в ХХ веке призывавших ко всенародному покаянию за исторические грехи. Но у этих аналогичных призывов разная природа. У Хомякова в подтексте нет надежды на политические реформы, на приобщение к западным цивилизационным ценностям. Природа всенародного покаяния у Хомякова иная. Поэт отождествляет личный духовный опыт с судьбой России. Раскаяние в грехах Отечества для него - личное раскаяние, духовная работа во спасение души. Из этой идеологии рождались лучшие образцы молитвенной героики в истории русской поэзии. В стихотворении 1854 года "Раскаявшейся России" Хомяков снова пытается разрешить противоречие - любить ли Россию вместе со всеми её пороками или пророческим даром приближать страну к высокому идеалу. Хомяков, в отличие от иных патриотов, отказывается поэтизировать грехи и грешки России, они не вызывают у поэта сентиментальных чувств. Его Святая Русь выше кабацкого ухарства:
Не в пьянстве похвальбы безумной,
Не в пьянстве гордости слепой,
Не в буйстве смеха, песни шумной,
Не с звоном чаши круговой;
Но в силе трезвенной смиренья
И обновлённой чистоты
На дело грозного служенья
В кровавый бой предстанешь ты.
Гимнический пафос этого стихотворения приобретает особый, хомяковский, дух благодаря смелому перечислению противоречий, если угодно, пороков, вопреки которым спасается Россия. До Хомякова никто в русской поэзии не приближался к таким сложным, зияющим вопросам.
По И.А. Ильину, "вера в Бога давала русскому народу - живую совесть, мудрое терпение, тихое трудолюбие, умение прощать и повиноваться, веру в царя, храбрость, преданность, любовь к Родине и способность освещать и освящать лучами этой веры весь свой жизненный уклад - и быт, и труд, и природу, и самую смерть..."8. К этому выводу философ приходит, обратившись к поэтической патриотике Хомякова.
Торжественный, проникнутый высоким дидактизмом, стихотворный строй Хомякова стилистически связан с наследием русской одической поэзии XVIII века. В отличие от своих предшественников, Хомяков отказывается от сложных аллегорических образов, от прихотливого словообразования и замысловатых строфических конструкций, свойственных и Державину, и Петрову, и Боброву. Хомяков стремится к ясности в выражении мыслей и эмоций. Мысль для Хомякова куда важнее изобретательной стихотворной техники. Подобно Державину, Кострову и Петрову, которые поэтическим словом поднимали полки во времена русско-турецких и наполеоновских войн, Хомяков вдохновляет на правый бой во имя славянского и православного братства:
Вставай, страна моя родная,
За братьев! Бог тебя зовёт
Чрез волны гневного Дуная,
Туда, где, землю огибая,
Шумят струи Эгейских вод.
Схожие геополитические эмоции были свойственны и авторам героических од XVIII века, но Хомяков насыщает пышную топонимику сложным идейным содержанием. Призыв Хомякова-поэта, в отличие от своих предшественников, далёкого от властной элиты, - не был связан с политической конъюнктурой, с правительственными планами. В оде князю Г. А. Потёмкину 1778 года Василий Петров воспевает освобождение христианских народов на южных рубежах Российской империи:
Не совершается ль пророчествие мира?
Херсонски жители, единой веры чада
Не все ль, оставя Юг, на Север к нам грядёте?
...Молдавец, армянин, индеянин иль еллин,
Иль чёрный эфиоп, под коим кто бы небом
На свет не произшёл, мать всем Екатерина.
И Ломоносов, и Державин, и Рубан, и Костров в одах, посвящённых завоевательным походам и освободительным войнам, в которых участвовала Россия, прибегают к экскурсам в историю, нередко - и в древнюю историю. Нередко, как в петровской оде Потёмкину, поэты говорили и о христианском единстве. Только поводом, толчком для подобных рассуждений всегда была свершившаяся военная победа или возникновение соответствующего государственного стратегического плана.
Идея единства единоверцев близка и Хомякову, но последний предпочитает не иллюстрировать стихами уже свершившиеся деяния. Хомяков не чужд пророческого пафоса, упоминания же действующих монархов в его стихах излишни и потому крайне редки. А.С. Хомяков - свободный философ, а не государственный поэт. Своё предназначение он видит не в придворной жизни и не в службе. Быть православным мыслителем и православным поэтом в бурный XIX век, справедливо названный веком революций, - это одинокая и героическая участь, осознанно избранная Хомяковым. А отношение поэта к политической власти было куда сложнее господствовавших в 1840-е годы уваровских построений. Подвиг самодержца воспринимался Хомяковым в сложном соотношении с идеями греха, раскаяния и искупления. Конечно, идеи Хомякова, авторитетные в узком кругу единомышленников, казались парадоксальными, они не были в почёте ни у официальных идеологов, ни в либеральных кругах.
Эти обстоятельства отразились на трансформации образа автора в одических стихах А.С. Хомякова. Отсутствие претензий на трибуну государственного поэта для Хомякова вполне закономерно, хотя и удивительно в контексте традиции XVIII века. Отношение А.С. Хомякова к природе государственной власти прослеживается не только в сочинениях Алексея Степановича, но и в исследованиях сына поэта, Дмитрия Хомякова. Статьи Д.А. Хомякова, объединённые в трилогию "Православие, Самодержавие, Народность"9, являются ценнейшим комментарием ко всей русской героической поэзии XVIII - XIX веков, хотя их автор и не уделяет первостепенного внимания поэзии.
Но Д.А. Хомякову удалось в простой и лаконичной форме дать обзор многолетнего идеологического движения, удалось раскрыть политический и нравственный смысл самодержавия.
Несомненно, философское и поэтическое наследие Алексея Степановича Хомякова оказало сильнейшее влияние на идеологию и исследовательский почерк Д.А. Хомякова. Так уж сложилась литературная судьба А.С. Хомякова, что его поэзия всегда будет восприниматься в контексте с философскими работами самого Алексея Степановича, его единомышленников и последователей, включая Д.А. Хомякова. Стихи показывают высокий градус эмоциональной правды, присущей историософским сочинениям Хомякова.
Россия А.С. Хомякова - это поле боя, на котором сходятся миры и идеи. В традициях русской поэтической героики XVIII века, поэт провозглашает и выражает высокую мистическую идею, за которую годов биться. Для Хомякова меньшее значение имеют реальные современные сражения, которые (в особенности - турецкие войны) можно было бы трактовать в близком поэту смысле. Упоминания Дуная и Эгейских вод, которые иногда звучат в поэзии Хомякова, всё-таки являются исключением из правила. Поэт также избегает упоминаний современных политических деятелей и военачальников - как в прямой, так и в аллегорической форме. В то же время, в подтексте поэзии Хомякова - не только знание славной русской военной истории, но и личностное восприятие грозы 1812-го года, озарившей детские годы поэта. Пожалуй, вне контекста 1812 - 1815 годов, вне идеи великой российской Победы, феномен хомяковской философии православного миссионерства был бы невозможен. Высокое предназначение России, воспетое Хомяковым, ярко проявилось именно в период наполеоновских войн и - позже - в дипломатии и военных походах времён Священного Союза.
Патриотизм Хомякова-поэта - взыскательный и страстный. Многие строки из историософской героики Хомякова излучают пророческую силу - подобно "Панмонголизму" В.С. Соловьёва, "Возмездию" и "Скифам" А.А. Блока. Взгляд поэта на героическое начало, на жертвенность, на подвиг остался в пространстве русской поэзии. Из всех материй поэта больше всего интересовал подвиг духовный, а хомяковская строка - "Есть у подвига крылья" - может быть эпиграфом ко всей русской поэтической героике.
http://6chuvstvo.pereprava.org/0208_poet.htm
