В последнее время часто говорят о сетевых сообществах, приписывая им едва ли не решающую роль в мировых процессах. Появилась целая область литературы и исследований о сетях и "сетевиках-нетократах" (от англ. net - "сеть") - разновидность конспирологии. Что это - просто модное слово или жизненная реальность, с которой приходится считаться?
Есть мнение, что сетевые структуры существовали испокон веку, только назывались другими именами. При широком подходе сюда можно отнести современные сверхнациональные бизнес-структуры (например, Мировой банк), тайные религиозно-политические общества вроде мирового масонства ("Ротари-клуб" и т.п.), глобальные информационные сети (Интернет), "голубые" и "розовые" интернационалы и ещё многие другие человеческие объединения, вплоть до мафии и "воров в законе". Подобные негосударственные союзы на протяжении истории возникали, развивались и умирали, но никогда прежде они не выделялись в отдельный класс социальных явлений, для опознания которых необходим особый термин. Что произошло? Почему для, казалось бы, хорошо известных вещей, с которыми традиционно работали историки и социологи, вдруг понадобилось новое (и быстро ставшее расхожим) понятие?
Дело в том, что на рубеже ХХI века изменились отношения между госу'дарством и всем тем, что приходится определять как не-государство, - от течений крайне правых до крайне левых, от сугубо теоретических до брутально-практических. Однако те и другие объединяет одна черта: все они отделяют себя от государства и по большей части даже противостоят ему. Можно сказать и иначе: на протяжении последних десятилетий резко упала значимость государства как такового, снизился его "удельный вес" в мировом историко-культурном поле, и не в последнюю очередь потому, что в открытую конкуренцию с ним вступили именно вышеназванные сетевые структуры. Сети versus государства - это не выдуманная теоретиками проблема, а рождённая самой жизнью в эпоху торжества постмодерна на Западе и отчасти в России.
Есть множество определений государства - от марксистского "орудия классового господства" до либеральных, вроде полицейского "ночного сторожа", гоббсовского "левиафана" и ницшевского "самого холодного из чудовищ". В любом случае принцип государства трактуется прежде всего как всеобщий, относящийся ко всей совокупности человеческой жизни, а не к какой-либо частной её функции. В основе государства лежит универсальная ценностная иерарахия, оно развёрнуто по духовной вертикали общественного бытия. Без сомнения, это роднит государство с Церковью, однако разница в том, что Церковь ориентирована на мир иной, а государство юридически организует мир здешний. Во-вторых, государство как социокультурный феномен относится к классическому типу культуры: оно представляет в истории сверхличный (космический) порядок Бога, то есть осуществляет национальную волю к истине, а не просто право "вязать и решить". Герб, гимн и флаг - не внешние, а внутренние признаки государства. Они символизируют его классическую стратегию, его централизованность, его собранность на главном. Квазигосударственные структуры, вроде крупных транснациональных компаний (по бюджету превосходящие в наше время иные страны), в этом только подражают исходному державному образцу - не потому ли нынче развивается флаг над любой фирменной бензоколонкой?
Что касается европейской истории, то в ней происходила перманентная борьба сетей против государственного начала. В известном смысле такова её генеральная линия.
Начиная с эпохи Возрождения, социокультурное пространство Европы определяется давлением людей денег на людей веры и людей идеи. Последовавшая за Ренессансом протестантская Реформация оказалась ничем иным, как буржуазно-индивидуалистическим бунтом против сакральной власти - тут одинаково потрудились и Кальвин, и Кромвель. Выразительнейший пример победы сети над традиционной монархией являет собой французская революция ХVIII века с её мещанско-просветительской идеологией и террористической практикой. По сути, это был типичный сетевой заговор, в котором часть (третье сословие) одержала верх над целым - Францией, ещё хранившей память о Жанне д'Арк и "короле-солнце".
Всё ХIХ столетие прошло под знаком возрастающей агрессии демократических сетей против миропорядка Священного союза - от коронованного генерала Бонапарта до Февральской (масонской) революции 1917 года в России, свергнувшей последнюю властную христианскую корону в Европе (выброс событий в следующий XX век лишь подтверждает непрерывность сетевого процесса). Относительно интернационал-коммунизма замечу только, что первый съезд РСДРП в Минске собрал всего 9 делегатов - это ли не пример тайного могущества сети в Новейшей истории? Однако вершиной сетевой политики является разрушение СССР - сверхдержавы середины ХХ века, сокрушившей фашизм, вышедшей в космос, но оказавшейся совершенно беззащитной перед скрытой работой внутренних сетевых обществ (собственной "закулисы", как сказал бы Иван Ильин). Восходящий к рационализму Просвещения идеал модерна - то есть идеал радикального космополитизма, атеизма и либерализма (КАЛ) - после 1991 года стал знаменем "всего прогрессивного человечества". Силовую акцию мирового масштаба под этим знаменем предприняли, как известно, после 11 сентября 2001 года американские Соединённые Штаты (борьба с терроризмом), оправдав её защитой демократии и прав человека, - бомбардировки Сербии, Афганистана, Ирака.
Парадокс новейшего pax americana тем более очевиден, что Соединённые Штаты - не государство (и тем более не империя) в классическом смысле слова, а именно гигантски разросшаяся и хорошо вооружённая сетевая бизнес-структура модернистского типа. Сегодня Штаты в состоянии навязывать свои жизненные стандарты другим цивилизациям силой (появился даже такой "политически-корректный" термин, как "принуждение к свободе"), но от этого они не становятся собственно государством, ибо лишены подлинной духовной вертикали. Их личная и общественная мифология прагматична. Их национальный бог - большая статуя в гавани Нью-Йорка. Их символ веры - "ОК".
Так или иначе, сегодня мы наблюдаем расцвет модернистских сетевых проектов, постепенно переходящих к постмодерну. В мировоззренческом плане речь, конечно, идёт о едином культурно-политическо-экономическом сдвиге, лидерами которого выступают прежде всего транснациональные финансово-промышленные группы (ТНГ), обладающие контролем над информационными ресурсами и всё более склоняющиеся к спекулятивной экономике. Главный сетевой бизнес сегодня - торговля валютой и брендами, а вовсе не "мерседесами" или сырьём. В таком плане мировой капитализм начала ХХI века - это большая пирамида. Например, финансовая организация Д. Сороса, виртуозно оперирующая "чистыми" (пустыми) дензнаками, - типично постмодернистская игра символами, которые ничего не означают, кроме самих себя и правил собственного размножения.
Мощную поддержку подобного рода играм оказывают глобальное телевидение и Интернет, где люди и образы не имеют естественного "своего места", а лишь окликают друг друга, благодаря чему и получают свой единственный шанс прорваться в тот или иной "хит-парад". Чего нет в электронном поле, того не существует, - это нынче не шутка, а суть дела. Такова сегодня сетевая интеррелигия и интеркультура ("сетература"), в мозаичном культе которых в принципе снимается противостояние между светлым и тёмным, добрым и злым. Воображаемая реальность электроники - это жёсткое дисциплинарное поле производства людской ТВ-массы, находящееся под стратегическим контролем безымянной сетевой власти. Французский культуролог Ги Дебор назвал это "обществом спектакля", где любая жизненная драма, вплоть до геноцида и войны ("война в заливе"), подаётся как красочное динамичное зрелище.
Свежий пример сетевой идеологии и политики - так называемые цветные перевороты в ряде стран Восточной Европы, где тот или иной политический спектакль тщательно режиссируется именно на уровне подачи, снабжаясь соответствующими либеральными лозунгами, музыкально-танцевальной рок-оснасткой и т.п. Особенно в постановке таких спектаклей за последнее время преуспела Грузия.
Задумываясь о будущем подобного "царства теней", можно предположить следующее. Уже в ближайшие десятилетия весьма вероятен приход жёсткого "сетевого тоталитаризма", то есть нового мирового порядка, построенного именно на всеобщей относительности (полицентризме) "пустых мест" культуры, удобно расположившихся на месте умершей религии и государственности. Как заметил ещё в 60-х годах ХХ века знаменитый битл Д. Леннон, "мы сегодня гораздо популярнее Иисуса"...
Наряду с этим в цивилизациях незападного типа, наоборот, нарастает напряжение между полюсами их традиционно "хорошего" и "плохого", "правого" и "левого" - вплоть до состояния войны против Запада. Обещанный Ф. Фукуямой конец истории всё никак не наступает. Исламский Юг и даосско-буддистский Восток перенимают у Запада материальные технологии, но отнюдь не сетевые нравы. То же самое имеет место в Японии. Даже в Израиле идут споры между "ортодоксами" (хасидами) и "сетевиками". Что касается православно-русской цивилизации, то в ней не произошло обмирщения (секуляризации) её базовых ценностей, вследствие чего она - в отличие, например, от американской - гораздо труднее поддаётся уравнительному смешению сети. Духовное ядро России фактически развёрнуто в двух взаимопересекающихся плоскостях - христианской и нехристианской, драматические отношения между которыми в культуре и политике составляют сквозное действие русской жизни в её настоящем и ближнем будущем. Применительно к нашим размышлениям это означает, что Россия пока ещё сохранила свою государственность, не уронив её в сеть. Иначе говоря, Россия до сих пор выбирает свою религиозно-государственную судьбу, тогда как на христианском Западе выбор совершился ещё в ХVIII веке - под звуки громового вольтеровского хохота, потрясшего перед революцией "священные камни" Европы. Этого факта не может опровергнуть даже американский доллар, на котором решительно написано: In god we trust ("мы верим в бога").
Итак, государство и сетевые сообщества сегодня соперники. Государство полноценно (суверенно) по своей природе, территории и истории. Сети, при всей своей пестроте, ориентированы на отдельные фрагменты социальной мозаики. Современное состояние евро-атлантической цивилизации характеризуется упадком национальной государственности классического типа (декоративные монархии Европы, псевдоимперия Соединённых Штатов) и её быстрым смещением от модерна (буржуазно-демократическая республика) к постмодерну (анонимно-сетевая организация политики, экономики и культуры, поддерживающих "общество спектакля"). В таких сообществах отсутствует само понятие социальной истины, ибо истина по существу универсальна, требовательна и в этом смысле несвободна (именно против неё направлена знаменитая теория "открытого общества" К. Поппера). В перспективе подобная общественная архитектура крайне неустойчива и, видимо, обречена на большие испытания.
Однако евро-атлантичекая цивилизация (т.н. золотой миллиард) составляет лишь одну шестую часть населения Земли, и не следует смешивать её судьбу с путями большей части современного человечества. Всеобщая вестернизация мира - одна из очевидных утопий. "Мы не хотим такой демократии, как в нынешнем Ираке", - справедливо заметил недавно на саммите в Санкт-Петербурге президент В.В. Путин. Социальное и культурное многообразие планеты (его "цветущая сложность", как сказал бы К.Н. Леонтьев) - неслучайное, а необходимое его качество. Китай, Индия, исламский регион опираются в своём развитии на государственное, а не сетевое начало. Россия, как и Европа, переживает сейчас один из острых периодов своей истории, однако в отличие от Европы в её традиции глубоко укоренена идея Царства, составляющая мощный ценностный противовес постмодернистскому разделению единого религиозно-культурно-экономическо-социального поля русского народа. В этом плане выскажу надежду, что русская государственность устоит, а сети останутся на окраине нашего национального пространства.
Александр КАЗИН, доктор философских наук, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg052007/Polosy/3_1.htm
Есть мнение, что сетевые структуры существовали испокон веку, только назывались другими именами. При широком подходе сюда можно отнести современные сверхнациональные бизнес-структуры (например, Мировой банк), тайные религиозно-политические общества вроде мирового масонства ("Ротари-клуб" и т.п.), глобальные информационные сети (Интернет), "голубые" и "розовые" интернационалы и ещё многие другие человеческие объединения, вплоть до мафии и "воров в законе". Подобные негосударственные союзы на протяжении истории возникали, развивались и умирали, но никогда прежде они не выделялись в отдельный класс социальных явлений, для опознания которых необходим особый термин. Что произошло? Почему для, казалось бы, хорошо известных вещей, с которыми традиционно работали историки и социологи, вдруг понадобилось новое (и быстро ставшее расхожим) понятие?
Дело в том, что на рубеже ХХI века изменились отношения между госу'дарством и всем тем, что приходится определять как не-государство, - от течений крайне правых до крайне левых, от сугубо теоретических до брутально-практических. Однако те и другие объединяет одна черта: все они отделяют себя от государства и по большей части даже противостоят ему. Можно сказать и иначе: на протяжении последних десятилетий резко упала значимость государства как такового, снизился его "удельный вес" в мировом историко-культурном поле, и не в последнюю очередь потому, что в открытую конкуренцию с ним вступили именно вышеназванные сетевые структуры. Сети versus государства - это не выдуманная теоретиками проблема, а рождённая самой жизнью в эпоху торжества постмодерна на Западе и отчасти в России.
Есть множество определений государства - от марксистского "орудия классового господства" до либеральных, вроде полицейского "ночного сторожа", гоббсовского "левиафана" и ницшевского "самого холодного из чудовищ". В любом случае принцип государства трактуется прежде всего как всеобщий, относящийся ко всей совокупности человеческой жизни, а не к какой-либо частной её функции. В основе государства лежит универсальная ценностная иерарахия, оно развёрнуто по духовной вертикали общественного бытия. Без сомнения, это роднит государство с Церковью, однако разница в том, что Церковь ориентирована на мир иной, а государство юридически организует мир здешний. Во-вторых, государство как социокультурный феномен относится к классическому типу культуры: оно представляет в истории сверхличный (космический) порядок Бога, то есть осуществляет национальную волю к истине, а не просто право "вязать и решить". Герб, гимн и флаг - не внешние, а внутренние признаки государства. Они символизируют его классическую стратегию, его централизованность, его собранность на главном. Квазигосударственные структуры, вроде крупных транснациональных компаний (по бюджету превосходящие в наше время иные страны), в этом только подражают исходному державному образцу - не потому ли нынче развивается флаг над любой фирменной бензоколонкой?
Что касается европейской истории, то в ней происходила перманентная борьба сетей против государственного начала. В известном смысле такова её генеральная линия.
Начиная с эпохи Возрождения, социокультурное пространство Европы определяется давлением людей денег на людей веры и людей идеи. Последовавшая за Ренессансом протестантская Реформация оказалась ничем иным, как буржуазно-индивидуалистическим бунтом против сакральной власти - тут одинаково потрудились и Кальвин, и Кромвель. Выразительнейший пример победы сети над традиционной монархией являет собой французская революция ХVIII века с её мещанско-просветительской идеологией и террористической практикой. По сути, это был типичный сетевой заговор, в котором часть (третье сословие) одержала верх над целым - Францией, ещё хранившей память о Жанне д'Арк и "короле-солнце".
Всё ХIХ столетие прошло под знаком возрастающей агрессии демократических сетей против миропорядка Священного союза - от коронованного генерала Бонапарта до Февральской (масонской) революции 1917 года в России, свергнувшей последнюю властную христианскую корону в Европе (выброс событий в следующий XX век лишь подтверждает непрерывность сетевого процесса). Относительно интернационал-коммунизма замечу только, что первый съезд РСДРП в Минске собрал всего 9 делегатов - это ли не пример тайного могущества сети в Новейшей истории? Однако вершиной сетевой политики является разрушение СССР - сверхдержавы середины ХХ века, сокрушившей фашизм, вышедшей в космос, но оказавшейся совершенно беззащитной перед скрытой работой внутренних сетевых обществ (собственной "закулисы", как сказал бы Иван Ильин). Восходящий к рационализму Просвещения идеал модерна - то есть идеал радикального космополитизма, атеизма и либерализма (КАЛ) - после 1991 года стал знаменем "всего прогрессивного человечества". Силовую акцию мирового масштаба под этим знаменем предприняли, как известно, после 11 сентября 2001 года американские Соединённые Штаты (борьба с терроризмом), оправдав её защитой демократии и прав человека, - бомбардировки Сербии, Афганистана, Ирака.
Парадокс новейшего pax americana тем более очевиден, что Соединённые Штаты - не государство (и тем более не империя) в классическом смысле слова, а именно гигантски разросшаяся и хорошо вооружённая сетевая бизнес-структура модернистского типа. Сегодня Штаты в состоянии навязывать свои жизненные стандарты другим цивилизациям силой (появился даже такой "политически-корректный" термин, как "принуждение к свободе"), но от этого они не становятся собственно государством, ибо лишены подлинной духовной вертикали. Их личная и общественная мифология прагматична. Их национальный бог - большая статуя в гавани Нью-Йорка. Их символ веры - "ОК".
Так или иначе, сегодня мы наблюдаем расцвет модернистских сетевых проектов, постепенно переходящих к постмодерну. В мировоззренческом плане речь, конечно, идёт о едином культурно-политическо-экономическом сдвиге, лидерами которого выступают прежде всего транснациональные финансово-промышленные группы (ТНГ), обладающие контролем над информационными ресурсами и всё более склоняющиеся к спекулятивной экономике. Главный сетевой бизнес сегодня - торговля валютой и брендами, а вовсе не "мерседесами" или сырьём. В таком плане мировой капитализм начала ХХI века - это большая пирамида. Например, финансовая организация Д. Сороса, виртуозно оперирующая "чистыми" (пустыми) дензнаками, - типично постмодернистская игра символами, которые ничего не означают, кроме самих себя и правил собственного размножения.
Мощную поддержку подобного рода играм оказывают глобальное телевидение и Интернет, где люди и образы не имеют естественного "своего места", а лишь окликают друг друга, благодаря чему и получают свой единственный шанс прорваться в тот или иной "хит-парад". Чего нет в электронном поле, того не существует, - это нынче не шутка, а суть дела. Такова сегодня сетевая интеррелигия и интеркультура ("сетература"), в мозаичном культе которых в принципе снимается противостояние между светлым и тёмным, добрым и злым. Воображаемая реальность электроники - это жёсткое дисциплинарное поле производства людской ТВ-массы, находящееся под стратегическим контролем безымянной сетевой власти. Французский культуролог Ги Дебор назвал это "обществом спектакля", где любая жизненная драма, вплоть до геноцида и войны ("война в заливе"), подаётся как красочное динамичное зрелище.
Свежий пример сетевой идеологии и политики - так называемые цветные перевороты в ряде стран Восточной Европы, где тот или иной политический спектакль тщательно режиссируется именно на уровне подачи, снабжаясь соответствующими либеральными лозунгами, музыкально-танцевальной рок-оснасткой и т.п. Особенно в постановке таких спектаклей за последнее время преуспела Грузия.
Задумываясь о будущем подобного "царства теней", можно предположить следующее. Уже в ближайшие десятилетия весьма вероятен приход жёсткого "сетевого тоталитаризма", то есть нового мирового порядка, построенного именно на всеобщей относительности (полицентризме) "пустых мест" культуры, удобно расположившихся на месте умершей религии и государственности. Как заметил ещё в 60-х годах ХХ века знаменитый битл Д. Леннон, "мы сегодня гораздо популярнее Иисуса"...
Наряду с этим в цивилизациях незападного типа, наоборот, нарастает напряжение между полюсами их традиционно "хорошего" и "плохого", "правого" и "левого" - вплоть до состояния войны против Запада. Обещанный Ф. Фукуямой конец истории всё никак не наступает. Исламский Юг и даосско-буддистский Восток перенимают у Запада материальные технологии, но отнюдь не сетевые нравы. То же самое имеет место в Японии. Даже в Израиле идут споры между "ортодоксами" (хасидами) и "сетевиками". Что касается православно-русской цивилизации, то в ней не произошло обмирщения (секуляризации) её базовых ценностей, вследствие чего она - в отличие, например, от американской - гораздо труднее поддаётся уравнительному смешению сети. Духовное ядро России фактически развёрнуто в двух взаимопересекающихся плоскостях - христианской и нехристианской, драматические отношения между которыми в культуре и политике составляют сквозное действие русской жизни в её настоящем и ближнем будущем. Применительно к нашим размышлениям это означает, что Россия пока ещё сохранила свою государственность, не уронив её в сеть. Иначе говоря, Россия до сих пор выбирает свою религиозно-государственную судьбу, тогда как на христианском Западе выбор совершился ещё в ХVIII веке - под звуки громового вольтеровского хохота, потрясшего перед революцией "священные камни" Европы. Этого факта не может опровергнуть даже американский доллар, на котором решительно написано: In god we trust ("мы верим в бога").
Итак, государство и сетевые сообщества сегодня соперники. Государство полноценно (суверенно) по своей природе, территории и истории. Сети, при всей своей пестроте, ориентированы на отдельные фрагменты социальной мозаики. Современное состояние евро-атлантической цивилизации характеризуется упадком национальной государственности классического типа (декоративные монархии Европы, псевдоимперия Соединённых Штатов) и её быстрым смещением от модерна (буржуазно-демократическая республика) к постмодерну (анонимно-сетевая организация политики, экономики и культуры, поддерживающих "общество спектакля"). В таких сообществах отсутствует само понятие социальной истины, ибо истина по существу универсальна, требовательна и в этом смысле несвободна (именно против неё направлена знаменитая теория "открытого общества" К. Поппера). В перспективе подобная общественная архитектура крайне неустойчива и, видимо, обречена на большие испытания.
Однако евро-атлантичекая цивилизация (т.н. золотой миллиард) составляет лишь одну шестую часть населения Земли, и не следует смешивать её судьбу с путями большей части современного человечества. Всеобщая вестернизация мира - одна из очевидных утопий. "Мы не хотим такой демократии, как в нынешнем Ираке", - справедливо заметил недавно на саммите в Санкт-Петербурге президент В.В. Путин. Социальное и культурное многообразие планеты (его "цветущая сложность", как сказал бы К.Н. Леонтьев) - неслучайное, а необходимое его качество. Китай, Индия, исламский регион опираются в своём развитии на государственное, а не сетевое начало. Россия, как и Европа, переживает сейчас один из острых периодов своей истории, однако в отличие от Европы в её традиции глубоко укоренена идея Царства, составляющая мощный ценностный противовес постмодернистскому разделению единого религиозно-культурно-экономическо-социального поля русского народа. В этом плане выскажу надежду, что русская государственность устоит, а сети останутся на окраине нашего национального пространства.
Александр КАЗИН, доктор философских наук, САНКТ-ПЕТЕРБУРГ
http://www.lgz.ru/archives/html_arch/lg052007/Polosy/3_1.htm
.jpg)
