2 марта 1917 года в четверток Крестопоклонной седмицы Император Николай II подписал Манифест. Свершилось то, что ровно за тридцать лет до цареубийства предрекал К. Н. Леонтьев: "...республиканская все-Европа придет в Петербург ли, в Киев ли, в Царьград ли и скажет: "Откажитесь от вашей династии или не оставим камня на камне и опустошим всю страну". И тогда наши Романовы, при своей исторической гуманности и честности, - откажутся сами, быть может, от власти, чтобы спасти народ и страну от крови и опустошения" [i].
"Когда пробил роковой для России час, - писал владыка Анастасий (Грибановский), - и революционная буря подняла на гребень волны новых, непризванных народных вождей, они приступили к нему с требованием отречения от прародительского Престола во имя блага Родины. Царь не захотел бороться за власть, которая никогда не ослепляла и не привязывала его к себе и на которую он смотрел, как на тяжелое послушание, возложенное на него свыше для служения родному народу в самую судьбоносную эпоху его многострадальной истории. Он не захотел сделаться причиною нового кровопролития на Русской земле, и без того истерзанной войной и междоусобицей. С истинным христианским самоотречением он, подобно пророку Ионе, решил принести себя в жертву для успокоения поднявшейся бури, которая могла опрокинуть и разбить наш государственный корабль, и, если великое крушение все же совершилось, Государь оказался неповинным в нем. Пожертвовав собою, он не предотвратил этого великого исторического народного бедствия, но зато спас и сохранил незапятнанной для последующих времен высокую идею Православного Царя, Помазанника Божия, для которого власть есть безкорыстное подвижническое служение Богу и людям для утверждения добра, правды и мира на земле" [ii].
"Вспоминается мне, - записал позже о тех безумных днях о. Сергий Булгаков, - как последний (1917) год в Москве ездили мы [...] на богомолье к Троице, были в скитах и там провели благодатный день. А когда возвратились в Москву, получилось известие о начале революции, - роковые мучительные дни, тоже была Крестопоклонная неделя. [...] Газеты уже грозили "попам", если они будут поминать Царя. Постановили не поминать (вот только не помню, было ли это до отречения, кажется, после). Таким образом, Россия вступила на свой крестный путь в день, когда перестала открыто молиться за Царя" [iii].
Было напрочь забыто то, что сформулировал некогда владыка Антоний (Храповицкий): "От верности Царю меня может освободить только его неверность Христу" [iv].
Первый шаг к исполнению вековой мечты бесов "русской" революции - уничтожению всей Великой ектении [v] - был сделан. Сначала перестали возносить имена, а потом и убили...
Начало было положено в Ставке, 5 марта, в Неделю 3-ю Великого поста, Крестопоклонную. Государь занес в дневник: "5-го марта. Воскресенье. Ночью сильно дуло. День был ясный, морозный. В 10 ч. поехал к обедне, Мама приехала позже" [vi].
Из дневника вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны: "Была в церкви, где встретилась с Моим Ники, молилась сначала за Россию, затем за Него, за Себя, за всю Семью. [...] Ники был чрезвычайно спокоен. Все те страдания, которые Он испытывает, выше всякого понимания!" [vii]
Только на следующий день будет принято Определение Св. Синода N 1207 с приказом о "возглашении многолетия Богохранимой Державе Российской и Благоверному временному правительству ее", но что за дело до определения, ведь - революция же...
Воспоминания очевидцев описывают этот ужасный и позорный день так...
Генерал-лейтенат П. К. Кондзеровский: "Это была обедня, которую трудно забыть. В первый раз на ектениях не поминали Их Величеств; было ужасно тяжело видеть Государя и Императрицу-Мать на клиросе, на том самом месте, на котором Государь всегда стоял эти полтора года, и вместе с тем понимать, что этого ничего больше нет, - это было ужасно! Когда на Великом Входе диакон вместо "Благочестивейшего, Самодержавнейшего", стал возглашать что-то странное и такое всем чуждое о временном правительстве - стало невыносимо, у всех слезы полились из глаз, а стоявший рядом со мной Б. М. Петрово-Соловово рыдал навзрыд" [viii].
Генерал Н. М. Тихменев: "Как всегда, Государь поехал к обедне в штабную церковь - одну из больших городских церквей, отданную в распоряжение Штаба. Как всегда, вошел в церковь с левого бокового входа и стал на свое обычное место на левом клиросе, Как всегда, стояли в церкви стройными рядами конвойные казаки со своими офицерами, занимая пространство между пилонами против царских врат, оставляя широкий проход посередине для молящихся. [...] Приближалось, по ходу обедни, время "Великого Входа" с сопровождавшим его возгласом священника, начинавшимся в алтаре и выносимым на середину амвона перед царские врата: "Благочестивейшего, Самодержавнейшего, Великого Государя нашего". Этого возгласа мы не услышали. Но услышали другой, никаким церковным каноном не установленный и придуманный тут же нашим штабным священником о. Владимиром. Государь поминался в нем, но в необычных и непривычных словах, однако поминался... "Я не мог помянуть его, как обычно, - говорил потом о. Владимир, - ибо он не Самодержавнейший и даже уже не Государь. Я не мог его обидеть таким всегдашним возгласом. Но я и не мог не помянуть совсем Царя, стоявшего тут же в церкви, у алтаря, на том самом месте, где я привык видеть его каждую службу в течение двух лет". Рисковал, очень рисковал этот благородный человек - и не побоялся рискнуть..." [ix]
Полковник А. А. Мордвинов: "В этот воскресный день Государь был, как обычно, в штабной церкви у обедни, куда мы на этот раз не пошли пешком, а поехали в автомобилях. Вскоре после нас туда же прибыла и Вдовствующая Императрица. Протопресвитер отец Шавельский был в отсутствии на фронте, и службу совершали, кажется, настоятель Московского Успенского Собора, прибывший в Ставку с чудотворной иконой Владимирской Божией Матери, и два других священника. Церковь была до тесноты полна молящимися и многие были очень растроганы... Вероятно не меня одного сильно взволновала невольная запинка диакона во время произнесения привычных слов моления о Царствующем Императоре. Он уже начал возглашать о "Благочестивейшем, Самодержавнейшем Государе Императоре Николае..." и на этом последнем слове немного приостановился, но вскоре оправился и твердо договорил слова молитвы до конца. Помню, что по окончании службы Государь, Императрица и все мы прикладывались к чудотворным иконам..." [x]
Подполковник Б. Н. Сергеевский: "5-го марта, в воскресенье, отрекшийся Государь и Вдовствующая Императрица были в церкви за Литургией, находясь, как всегда раньше, на правом клиросе... На Великом Входе поминали уже не "Благочестивейшего, Самодержавнейшего...", а "Державу Российскую и временное оной правительство..." Я не был в церкви, но слышал рассказы там бывших. Как раз во время выслушивания их меня потребовали к генерал-квартирмейстеру. Он представил мне двух пожилых людей в штатском, корреспондентов московских газет и поручил дать им информацию для печати о пребывании в Ставке отрекшегося Императора. Я им продиктовал только что выслушанные мною рассказы, закончив тем, как Государь, выходя боковыми дверями из храма, оказался перед группами нижних чинов, тоже выходивших из храма, но еще не построившихся для возвращения в казармы. Командовавший ими офицер еще не вышел из храма. Первый, заметивший Государя, солдат скомандовал: "Смирно!" Все исполнили эту команду, и на приветствие Царя "Здорово, братцы!" очень громко и отчетливо ответили "Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!" Корреспонденты меня сердечно благодарили, полученными сведениями видимо были довольны и обещали сейчас же мою информацию передать в Москву по телефону. На другой день я действительно прочел ее в московских газетах, но в каком виде!! Она была чрезвычайно сокращена, но вместе с тем и широко разбавлена революционным вздором, вроде: "Бывший Царь, стоя в церкви, плакал, оборачивался к народу и повторял: "Простите меня, простите!" и т. п. Сцена же с солдатами была передана так: "...Николай позволил себе поздороваться с ними. Солдаты ответили презрительным молчанием..." Если я не ошибаюсь, это было напечатано в "Русском слове"..." [xi]
Генерал-майор Д. Н. Дубенский: "Холодный ветер дул из-за Днепра. Старая церковь Св. Троицы, построенная борцом за Православие, Белорусским епископом Георгием Конисским, окруженная каменной оградой, была переполнена. Стояли рядами солдаты, а по середине прохода и спереди, ближе к алтарю, все заполнили генералы, офицеры и служебный персонал Ставки. Служил весь штабной причт с превосходным, хотя и небольшим хором певчих. Служба проходила по обычаю благолепно и благочинно. Государь и Императрица прибыли к началу службы и прошли на Царские места за левой колонной против северных дверей. Тут размещено много жертвованных в Ставку образов, поставлены два простых деревянных кресла, разостланы ковры, теплятся лампадки. С переезда Ставки в Могилев храм Св. Троицы служил штабной церковью.
В храме стояла удивительная тишина и глубоко молитвенное настроение охватило всех пришедших сюда. Все понимали, что в церковь прибыл последний раз Государь, еще два дня тому назад Самодержец величайшей Российской Империи и Верховный Главнокомандующий Русской армии, с Матерью своей Императрицей, приехавшей проститься с Сыном, бывшим Русским Православным Царем. А на ектениях поминали уже не Самодержавнейшаго Великаго Государя Нашего Императора Николая Александровича, а просто Государя Николая Александровича. Легкий едва заметный шум прошел по храму, когда услышана была измененная ектения.
- Вы слышите уже не произносят "Самодержец", - сказал стоявший впереди меня генерал Нарышкин.
Многие плакали. Генерал Алексеев, вообще очень религиозный и верующий человек, усердно молился и подолгу стоял на коленях. Я невольно смотрел на него и думал, как он в своей молитве объясняет свои поступки и действия по отношению к Государю, которому он не только присягал, но у которого он был ближайшим сотрудником и помощником в эту страшную войну за последние полтора года. Я не мог решить о чем молится Алексеев.
Я не помню за всю мою жизнь такой обедни и такого отношения к службе у всех молящихся.
Когда Государь со своей Матушкой, приложившись к кресту, вышли из церкви и сели в автомобиль, то они были окружены густой стеной солдат и офицеров, смотревших на них особым преданным и сочувственным взглядом. Многие из нас не только отдавали честь, но снимали шапки. Царский автомобиль тихо продвигался, а сидевшие в нем Государь и Императрица кланялись народу и грустен был их взгляд" [xii].
Мы не будем даже пытаться выяснить, как все это было в действительности. Кто служил в тот день в Могилеве в храме Пресвятой Троицы: "штабной священник о. Владимир", настоятель Успенского Собора в Москве протопресвитер Николай Любимов или протоиерей того же Собора Н. Пшенишников. Кто был тот запнувшийся во время ектении диакон (скорее всего протодиакон К. В. Розов - впоследствии знаменитый великий архидиакон; "царь-диакон" - по прозвищу москвичей). Важно, что ЭТО было. И что совершилось это в присутствии Великой Православной Святыни - Владимирской иконы Божией Матери, привезенной в Ставку перед праздником Пресв. Троицы 28 мая 1916 г. по настоянию Императрицы Александры Феодоровны и Великой Княгини Елизаветы Феодоровны [xiii].
Что вспомнилось ЕМУ, когда, уходя из храма, в последний раз в своей земной жизни он прикладывался к древнему Чудотворному образу - Свидетельнице его Священного Коронования? - Быть может, вот эти слова Первоиерарха, митрополита Санкт-Петербургского Палладия, сказанные им после коленопреклоненной, от лица всего народа, "Молитвы за Царя", когда он один - Император - в короне и порфире стоял у престола: "Святая Церковь Православная видит в лице Твоем Царя по сердцу Божию, Богом просвещенного ревнителя веры и благочестия, высокого своего покровителя и защитника, преемственного исполнителя древнего о ней проречения: и будут царие кормители твои (Ис. 49, 23), а Отечество зрит в Тебе, Избранник Божий, богомудрого Зиждителя народного благоденствия, праведного Судию и благопопечительного Отца своего. [...] Радуйся, Россия, радостию велиею! Божие благословение воссияло над тобой в священной славе Боговенчанного Царя твоего. Ты же, Царь Православный, Богом Венчанный, уповай на Господа, да утвердится в Нем сердце Твое: верою и благочестием и цари сильны, и царства непоколебимы" [xiv]. Протодиакон Попов неспешно начал: "Благоверному и Благочестивому, Самодержавнейшему Великому Государю нашему, Богом Венчанному, Превознесенному и Святым мvром помазанному Николаю Александровичу, Императору и Самодержцу Всероссийскому, и Супруге Его, Благоверной и Благочестивой, Венчанной, Превознесенной и Святым мvром помазанной Государыне Императрице Александре Феодоровне" [xv]. Трижды под древние своды взлетело: "Многая лета". Обрученный с отрочества России, в этот день он повенчался с нею. Все это помнили он и Она - Богородица "Владимирская". ("Все, что произошло в Успенском соборе, хотя и кажется настоящим сном, но не забывается во всю жизнь!!!", - занес он тогда в свой дневник.)
А, может, вспомнились ему крестный ход в Костроме 14 марта (снова март!) 1613 года, Великое посольство от Земского Собора всея Земли. Архиепископ Рязанский Феодорит, указывая на Владимирский чудотворный образ Божией Матери, который он нес, и на другие иконы [xvi], обращается к юному Михаилу Романову: "Если веришь, верь, что их, а не нашей волею ты избран, и что они дадут тебе силы Царствовать и спасут отца твоего. Что человек и что им делается? Волею Бога сии Святые иконы совершили путь из Москвы: преклонись же перед ними и повинуйся". Отрок отказывается в... третий раз. Владыка приступает в последний раз: "Совершилось, да будет по Вашему; мы идем обратно и скажем Москве и пославшим нас, что вы отвергли мольбы и слезы наши. Бедствуй Русская земля. Пусть настанет прежнее безначалие, пусть плачет снова народ, опозорятся церкви. Но перед сим Святым образом говорю тебе, Царь Михаил, что отныне на тебя падает бедствие отчизны. И ты, инокиня благочестивая (Марфа, мать Отрока - С. Ф.), ты будешь отвечать перед судом Божиим за кровь и слезы христиан. Да настанет вновь междоусобие, да расточится Царство Московское, да услышат о безгосударстве нашем враги, да придут и расхитят нас". - "Боже Милостивый, - воскликнул Михаил Феодорович, - если угодно это Твоему человеколюбию, буди Твоя святая воля. Твой есмь раб, спаси мя по милости Твоей, соблюди по множеству щедрот Твоих!" И, обратясь к народу: "Аще на то будет воля Божия, буди тако", - принял от Архиепископа благословение и Царский посох.
Эту историю призвания своего предка на Царство Император Николай II помнил ясно.
И сейчас от Владимирской было ему утешение и благословение на предстоящий Крестный путь. О чем он просил Ее тогда, мы не знаем, но вот... ровно через восемь месяцев (день в день!), 5 ноября 1917 года, перед Ней, вынесенной из полоненного безбожниками Кремля в Храм Христа Спасителя, старец Алексий, затворник Зосимовский, трижды перекрестившись, вынул из ковчежца записку. Священномученик митрополит Владимир внятно прочел: "Митрополит Московский и Коломенский Тихон". Россия обрела Патриарха.
Воистину
Страшная история России
Вся прошла перед Твоим лицом [xvii].
"В священной триаде русской теократии Святому отводится миссия быть "стражем Дома Пресвятой Богородицы": дерзновенным молитвенником и возвестителем воли Божией; Первосвятителю - молитвенным предстателем и ходатаем за всю Русскую Церковь; Царю же - "удерживающим", Защитником и эпистимонархом Церкви, и, в то же время, держателем судеб народных. Так, по слову оптинского старца преподобного Анатолия (Потапова), "судьба Царя - судьба России. Радоваться будет Царь, радоваться будет и Россия. Заплачет Царь, заплачет и Россия... Как человек с отрезанною головою уже не человек, а смердящий труп, так и Россия без Царя будет трупом смердящим". В один из самых страшных моментов русской истории - после отречения, но до выбора Патриарха, - когда в России была отъята всякая законная земная власть (а скипетр и державу Русского Царя взяла в Свои Пречистые длани Пресвятая Богородица, пребывающая доднесь прикровенно Царицей Третьего Рима), - в этот момент наивысшего напряжения духовных сил, Государь, пройдя исайино "очистительное посвящение" (Ис. 6, 6-7), спасая от неминуемой гибели Русскую Церковь, сподобляется понести крест обоих служений - Царского и Патриаршего, - уподобившись древнему Мелхиседеку, но, в отличие от "уединенного Царя" [xviii] Салима ("без отца, без матери, без родословия": Евр. 7, 3), являя собой энтелехийного спасителя и своего рода [xix], который в этот момент, по нашему разумению, сполна и окончательно осуществляет свою историческую задачу. Что, конечно, не может отменить (как и наши грехи) неложных - безусловных - обетований Божиих о даровании России (перед концом мировой истории и "на малое время") последнего Царя, имеющего быть предъизбранным Самим Господом" [xx].
Прибывшим с благовестием на Троицкое подворье об избрании его в Патриархи святитель Тихон сказал: "...Утешением и ободрением служит для меня и то, что избрание мое совершается не без воли Пречистыя Богородицы. Дважды Она, пришествием Своея честныя иконы Владимирския, в храме Христа Спасителя, присутствует при моем избрании: в настоящий раз самый жребий взят от чудотворного Ея образа. И я как бы становлюсь под честным Ея омофором..." [xxi]
Сам "выбор" иконы был не случайным: "...Пред сей иконою при избрании Святителей клали запечатанные Царской печатью жребии, которые после молебна тут же вынимались митрополитом и распечатывались Царем, при чем объявлялось имя избранного" [xxii].
Именно к этому образу со стороны святителя Тихона было особое "благожелательное отношение". Известно, что по его благословению сей чудотворный образ, по церковному преданию писанный апостолом Лукой на доске от стола, находившегося в жилище Иосифа и Богоматери в отроческие годы Иисуса Христа, был освобожден "от всех позднейших наслоений и реставраций" и предстал в первозданном своем виде. Келейной святыней Святителя стала точная копия, снятая с чудотворного Владимирского образа Божией Матери. После кончины Патриарха Тихона она перешла к Местоблюстителю митрополиту Петру (Полянскому), а от него к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому), впоследствии Патриарху, составившему новый акафист в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, в котором "восхваляет попечение Богоматери о земле Русской [...] и особенно радостно восхваляет Богоматерь, что Она Своею чудотворною иконою благословила работу Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 гг. и от Своея же чудотворной иконы дала жребий восстановленного Патриаршества Своему избраннику Патриарху Тихону" [xxiii].
Знаменательно и другое неслучайное "совпадение" - явление еще в XII в. на источнике в Могилевской губернии Патриаршей иконы Божией Матери. Прославленная многими чудесами, она почиталась не только православными, но и иноверцами. Возникшую на этом месте Успенскую пустынскую обитель в древних грамотах именовали "Домом Пресвятыя Богородицы". Празднование этой иконе установлено 15 августа - в день честнаго Успения Пресвятыя Богородицы [xxiv], когда в 1917 году в богоспасаемом граде Москве в Успенском Соборе (также называвшимся Домом Пресвятой Богородицы) открылся Освященный Церковный Собор, восстановивший Патриаршество на Руси.
По слову о. Сергия Булгакова: "Если в прежнее время Россия была Империей, теперь она стала Патриархией: Царя Всероссийского сменил Патриарх Всероссийский. Только в этом титуле продолжает сохраняться до лучших дней святое имя нашей страны" [xxv].
И дух суровый византийстваОт Русской Церкви отлетал [xxvi].
И тут нельзя не привести одно интересное наблюдение современного философа-традиционалиста, представляющее интерес не только с точки зрения прошлого:"Вместе со свержением Династии Романовых и большевицкой революцией, которая на внешнем уровне несла с собой полное отрицание Православия, его духовных, догматических и ритуальных основ, [...] произошли два события, имевшие для православного сознания огромное значение. Во-первых, на Руси было восстановлено Патриаршество, а, во-вторых, столица была снова перенесена из Петербурга в Москву. Оба события, с мистической точки зрения, теснейшим образом связаны между собой, так как введение на Руси Патриаршества и появление учения о Москве - Третьем Риме, в одном случае, а также упразднение Патриаршества и перенос столицы в Санкт-Петербург, в другом случае, происходили в русской священной истории синхронно" [xxvii].
[i] Россия перед Вторым Пришествием. 3-е изд. Т. II. 93.
[ii] Архипастырские послания, слова и речи Высокопреосвященнейшего митрополита Анастасия, Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви. Юбилейный сборник ко дню 50-летия архиерейского служения. 1906-1956. Джорданвилль. 1956. С. 112-113.
[iii] Булгаков С. Из "Дневника" // Вестник РХД. N 130. Париж. 1979. С. 256.
[iv] Лопухин П. С. Преподобный Серафим и монархическая идея // Православная жизнь. Джорданвилль. 1992. N 10. С. 15.
[v] "Люди совершенно забывают, - приводил слова Ленина в своих воспоминаниях В. Бонч-Бруевич, - что Нечаев обладал уникальным организаторским талантом, обладал способностью везде находить особенные технические приемы для организации заговора, придать своим мыслям такие потрясающие формы, что они навсегда запечатляются в памяти. Стоит вспомнить его ответ в листовках на вопрос, кого из Членов Правящего Дома надо убить? Его чеканный ответ гласил: "Весь большой Респомсориум" (молитвенник). Каждый знает, что в нем упомянуты все Члены Дома Романовых. Ведь этот ответ граничит с гениальностью"(Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. М. 1996. С. 117).
[vi] Дневники Императора Николая II. М. 1991. С. 626.
[vii] Дневники Императрицы Марии Феодоровны (1914-1920, 1923 годы). М. 2005. С. 176.
[viii] Кондзеровский П. К. В Ставке Верховного 1914-1917. Воспоминания дежурного генерала при Верховном Главнокомандующем. Париж. 1967. С. 109-110.
[ix] Тихменев Н. М. Из воспоминаний о последних днях пребывания Императора Николая II в Ставке. М. 1990. С. 17.
[x] Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев. Документы. Изд. 2-е, доп. Л. 1927. С. 133-134.
[xi] Сергеевский Б. Н. Отречение от Престола Императора Николая II. (Пережитое). Машинопись. Архив автора.
[xii] Дубенский Д. Н. Как произошел переворот в России. Записки дневники // Русская летопись. Кн. III. Париж. 1922. С. 79-80.
[xiii] Протопресвитер Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота. Т. 2. М. 1996. С. 81.
[xiv] Священное Коронование Царя Мученика Николая Второго // Пра??во?слав?ная жизнь. Джорданвилль. 1985. N 7. С. 31.
[xv] Там же. С. 33.
[xvi] Архиепископ Рязанский Феодорит отправился из Москвы с посольством в Кострому к Михаилу Феодоровичу Романову, имея с собой чудотворные иконы: Божией Матери Владимирской (26.8.1395; 23.6.1480; 21.5.1521) и Петровской (24.8.ок.1306), а также образ Московских чудотворцев. В Костроме посольство было встречено сонмом духовенства с Феодоровской иконой Божией Матери (16.8.1239). Именно перед Ней пала ниц мать будущего Царя старица Марфа и произнесла: "Да будет воля Твоя, Владычице! В Твои руки предаю сына моего: наставь его на путь истинный, на благо Себе и отечеству!" Однако благословила она сына своего на Царство Тихвинской иконой Божией Матери (26.6.1383), чудотворный первообраз которой перешел на Русь чудесным образом, по воздуху из Царьграда, куда, в свою очередь, был перенесен из Иерусалима. Список с этой иконы, которым был благословлен Царь, после 1613 г. хранился в Ипатьевском монастыре в Костроме (Сказание о чудотворных иконах Богоматери и о Ее милостях роду человеческому. Свято-Троицкий Ново-Голутвин женский монастырь. 1993. С. 202, 381, 549).
[xvii] Максимилиан Волошин. Владимирская Богоматерь.
[xviii] Великий канон св. Андрея Критского. Песнь 3. Имеется в виду Мелхиседек, царь Салимский (Быт. 14, 18; Евр. 7, 1-3; Пс. 109, 4). Клинообразные надписи ассирийских царей именовали Иерусалим обычно "Уру-Салим" (т. е. "город Салим"). В толковании на это место Канона епископ Дмитровский Виссарион (Нечаев) пишет: "Мелхиседек жил среди хананейских языческих племен, но не был язычником, - он служил истинному Богу и был Его священником, принося Ему Единому жертвы. Он же был вместе и царем Салимским, царствовал над одним из племен, обитавших в Иерусалиме и его окрестностях. В рассматриваемом стихе он назван царем уединенным, т. е. одиноким, конечно потому, что, как служитель истинного Бога, он держал себя вдали от соседних языческих царей, не вступал с ними ни в какие союзы, охраняя себя и подданных своих от языческого осквернения. По своей судьбе и служению Мелхиседек был подобием или предъизображением Христова жития в мире. [...] Мелхиседек по значению своего имени есть царь правды, а по значению имени столицы своего царства - Салима, есть царь мира (Евр. 7, 2)"(Епископ Виссарион (Нечаев). Уроки покаяния в Великом каноне святого Андрея Критского, заимствованные из Библейских сказаний. 2-е изд. М. 1891. С. 47, 49). - С. Ф.
[xix] См.: Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М. 1993. С. 213-216. - С. Ф.
[xx] Николаев Г. Последний Царь из Рода Романовых: к истолкованию духовного подвига. Машинопись. С. 3. Автор пишет: "Манна ветхозаветное прообразование Хлеба Небесного, Святой Евхаристии. Позволительно думать, что милость Божия, испрошенная в молитвенном подвиге Государем, состояла прежде всего в том, что на русский народ и Русскую Церковь (в лице ее Священноначалия) не были наложены церковные "клятвы", которым они подлежали согласии с духом и буквой XI анафематствования, возглашавшегося в России (с 1766 г.) в Неделю торжества Православия [...] Здесь же отметим, что о страшной возможности одоления "адовыми вратами" Русской Церкви размышлял К. Н. Леонтьев и - независимо от него - о. Павел Флоренский". См.: Россия перед Вторым Пришествием. 2-е изд. М. 1994. С. 317-318, 324.
[xxi] Ответное слово митрополита Московского и Коломенского Тихона при благовестии ему Патриаршества // Сергиевский листок. N 11-61. Париж. 1932.
[xxii] Житие Святителя Иоасафа, чудотворца Белгородско?го. Составил князь Н. Д. Жевахов. Новый Сад. 1929.
[xxiii] Патриарх Тихон и история Русской Церковной смуты. Сост. М. Е. Губонин. Кн. I. СПб. "Сатисъ". 1994. С. 222-223.
[xxiv] Сказание о чудотворных иконах Богоматери и о Ее милостях роду человеческому. Свято-Троицкий Ново-Голутвин женский монастырь. 1993. С. 531-533.
[xxv] The Slavonic Review. London. Vol. 4. N 10. Junie. Выделено нами.
[xxvi] Анна Ахматова.
[xxvii] Дугин А. Г. Метафизика Благой Вести. М. 1996. С. 217.
http://www.pravaya.ru/faith/12/6801
"Когда пробил роковой для России час, - писал владыка Анастасий (Грибановский), - и революционная буря подняла на гребень волны новых, непризванных народных вождей, они приступили к нему с требованием отречения от прародительского Престола во имя блага Родины. Царь не захотел бороться за власть, которая никогда не ослепляла и не привязывала его к себе и на которую он смотрел, как на тяжелое послушание, возложенное на него свыше для служения родному народу в самую судьбоносную эпоху его многострадальной истории. Он не захотел сделаться причиною нового кровопролития на Русской земле, и без того истерзанной войной и междоусобицей. С истинным христианским самоотречением он, подобно пророку Ионе, решил принести себя в жертву для успокоения поднявшейся бури, которая могла опрокинуть и разбить наш государственный корабль, и, если великое крушение все же совершилось, Государь оказался неповинным в нем. Пожертвовав собою, он не предотвратил этого великого исторического народного бедствия, но зато спас и сохранил незапятнанной для последующих времен высокую идею Православного Царя, Помазанника Божия, для которого власть есть безкорыстное подвижническое служение Богу и людям для утверждения добра, правды и мира на земле" [ii].
"Вспоминается мне, - записал позже о тех безумных днях о. Сергий Булгаков, - как последний (1917) год в Москве ездили мы [...] на богомолье к Троице, были в скитах и там провели благодатный день. А когда возвратились в Москву, получилось известие о начале революции, - роковые мучительные дни, тоже была Крестопоклонная неделя. [...] Газеты уже грозили "попам", если они будут поминать Царя. Постановили не поминать (вот только не помню, было ли это до отречения, кажется, после). Таким образом, Россия вступила на свой крестный путь в день, когда перестала открыто молиться за Царя" [iii].
Было напрочь забыто то, что сформулировал некогда владыка Антоний (Храповицкий): "От верности Царю меня может освободить только его неверность Христу" [iv].
Первый шаг к исполнению вековой мечты бесов "русской" революции - уничтожению всей Великой ектении [v] - был сделан. Сначала перестали возносить имена, а потом и убили...
Начало было положено в Ставке, 5 марта, в Неделю 3-ю Великого поста, Крестопоклонную. Государь занес в дневник: "5-го марта. Воскресенье. Ночью сильно дуло. День был ясный, морозный. В 10 ч. поехал к обедне, Мама приехала позже" [vi].
Из дневника вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны: "Была в церкви, где встретилась с Моим Ники, молилась сначала за Россию, затем за Него, за Себя, за всю Семью. [...] Ники был чрезвычайно спокоен. Все те страдания, которые Он испытывает, выше всякого понимания!" [vii]
Только на следующий день будет принято Определение Св. Синода N 1207 с приказом о "возглашении многолетия Богохранимой Державе Российской и Благоверному временному правительству ее", но что за дело до определения, ведь - революция же...
Воспоминания очевидцев описывают этот ужасный и позорный день так...
Генерал-лейтенат П. К. Кондзеровский: "Это была обедня, которую трудно забыть. В первый раз на ектениях не поминали Их Величеств; было ужасно тяжело видеть Государя и Императрицу-Мать на клиросе, на том самом месте, на котором Государь всегда стоял эти полтора года, и вместе с тем понимать, что этого ничего больше нет, - это было ужасно! Когда на Великом Входе диакон вместо "Благочестивейшего, Самодержавнейшего", стал возглашать что-то странное и такое всем чуждое о временном правительстве - стало невыносимо, у всех слезы полились из глаз, а стоявший рядом со мной Б. М. Петрово-Соловово рыдал навзрыд" [viii].
Генерал Н. М. Тихменев: "Как всегда, Государь поехал к обедне в штабную церковь - одну из больших городских церквей, отданную в распоряжение Штаба. Как всегда, вошел в церковь с левого бокового входа и стал на свое обычное место на левом клиросе, Как всегда, стояли в церкви стройными рядами конвойные казаки со своими офицерами, занимая пространство между пилонами против царских врат, оставляя широкий проход посередине для молящихся. [...] Приближалось, по ходу обедни, время "Великого Входа" с сопровождавшим его возгласом священника, начинавшимся в алтаре и выносимым на середину амвона перед царские врата: "Благочестивейшего, Самодержавнейшего, Великого Государя нашего". Этого возгласа мы не услышали. Но услышали другой, никаким церковным каноном не установленный и придуманный тут же нашим штабным священником о. Владимиром. Государь поминался в нем, но в необычных и непривычных словах, однако поминался... "Я не мог помянуть его, как обычно, - говорил потом о. Владимир, - ибо он не Самодержавнейший и даже уже не Государь. Я не мог его обидеть таким всегдашним возгласом. Но я и не мог не помянуть совсем Царя, стоявшего тут же в церкви, у алтаря, на том самом месте, где я привык видеть его каждую службу в течение двух лет". Рисковал, очень рисковал этот благородный человек - и не побоялся рискнуть..." [ix]
Полковник А. А. Мордвинов: "В этот воскресный день Государь был, как обычно, в штабной церкви у обедни, куда мы на этот раз не пошли пешком, а поехали в автомобилях. Вскоре после нас туда же прибыла и Вдовствующая Императрица. Протопресвитер отец Шавельский был в отсутствии на фронте, и службу совершали, кажется, настоятель Московского Успенского Собора, прибывший в Ставку с чудотворной иконой Владимирской Божией Матери, и два других священника. Церковь была до тесноты полна молящимися и многие были очень растроганы... Вероятно не меня одного сильно взволновала невольная запинка диакона во время произнесения привычных слов моления о Царствующем Императоре. Он уже начал возглашать о "Благочестивейшем, Самодержавнейшем Государе Императоре Николае..." и на этом последнем слове немного приостановился, но вскоре оправился и твердо договорил слова молитвы до конца. Помню, что по окончании службы Государь, Императрица и все мы прикладывались к чудотворным иконам..." [x]
Подполковник Б. Н. Сергеевский: "5-го марта, в воскресенье, отрекшийся Государь и Вдовствующая Императрица были в церкви за Литургией, находясь, как всегда раньше, на правом клиросе... На Великом Входе поминали уже не "Благочестивейшего, Самодержавнейшего...", а "Державу Российскую и временное оной правительство..." Я не был в церкви, но слышал рассказы там бывших. Как раз во время выслушивания их меня потребовали к генерал-квартирмейстеру. Он представил мне двух пожилых людей в штатском, корреспондентов московских газет и поручил дать им информацию для печати о пребывании в Ставке отрекшегося Императора. Я им продиктовал только что выслушанные мною рассказы, закончив тем, как Государь, выходя боковыми дверями из храма, оказался перед группами нижних чинов, тоже выходивших из храма, но еще не построившихся для возвращения в казармы. Командовавший ими офицер еще не вышел из храма. Первый, заметивший Государя, солдат скомандовал: "Смирно!" Все исполнили эту команду, и на приветствие Царя "Здорово, братцы!" очень громко и отчетливо ответили "Здравия желаем, Ваше Императорское Величество!" Корреспонденты меня сердечно благодарили, полученными сведениями видимо были довольны и обещали сейчас же мою информацию передать в Москву по телефону. На другой день я действительно прочел ее в московских газетах, но в каком виде!! Она была чрезвычайно сокращена, но вместе с тем и широко разбавлена революционным вздором, вроде: "Бывший Царь, стоя в церкви, плакал, оборачивался к народу и повторял: "Простите меня, простите!" и т. п. Сцена же с солдатами была передана так: "...Николай позволил себе поздороваться с ними. Солдаты ответили презрительным молчанием..." Если я не ошибаюсь, это было напечатано в "Русском слове"..." [xi]
Генерал-майор Д. Н. Дубенский: "Холодный ветер дул из-за Днепра. Старая церковь Св. Троицы, построенная борцом за Православие, Белорусским епископом Георгием Конисским, окруженная каменной оградой, была переполнена. Стояли рядами солдаты, а по середине прохода и спереди, ближе к алтарю, все заполнили генералы, офицеры и служебный персонал Ставки. Служил весь штабной причт с превосходным, хотя и небольшим хором певчих. Служба проходила по обычаю благолепно и благочинно. Государь и Императрица прибыли к началу службы и прошли на Царские места за левой колонной против северных дверей. Тут размещено много жертвованных в Ставку образов, поставлены два простых деревянных кресла, разостланы ковры, теплятся лампадки. С переезда Ставки в Могилев храм Св. Троицы служил штабной церковью.
В храме стояла удивительная тишина и глубоко молитвенное настроение охватило всех пришедших сюда. Все понимали, что в церковь прибыл последний раз Государь, еще два дня тому назад Самодержец величайшей Российской Империи и Верховный Главнокомандующий Русской армии, с Матерью своей Императрицей, приехавшей проститься с Сыном, бывшим Русским Православным Царем. А на ектениях поминали уже не Самодержавнейшаго Великаго Государя Нашего Императора Николая Александровича, а просто Государя Николая Александровича. Легкий едва заметный шум прошел по храму, когда услышана была измененная ектения.
- Вы слышите уже не произносят "Самодержец", - сказал стоявший впереди меня генерал Нарышкин.
Многие плакали. Генерал Алексеев, вообще очень религиозный и верующий человек, усердно молился и подолгу стоял на коленях. Я невольно смотрел на него и думал, как он в своей молитве объясняет свои поступки и действия по отношению к Государю, которому он не только присягал, но у которого он был ближайшим сотрудником и помощником в эту страшную войну за последние полтора года. Я не мог решить о чем молится Алексеев.
Я не помню за всю мою жизнь такой обедни и такого отношения к службе у всех молящихся.
Когда Государь со своей Матушкой, приложившись к кресту, вышли из церкви и сели в автомобиль, то они были окружены густой стеной солдат и офицеров, смотревших на них особым преданным и сочувственным взглядом. Многие из нас не только отдавали честь, но снимали шапки. Царский автомобиль тихо продвигался, а сидевшие в нем Государь и Императрица кланялись народу и грустен был их взгляд" [xii].
Мы не будем даже пытаться выяснить, как все это было в действительности. Кто служил в тот день в Могилеве в храме Пресвятой Троицы: "штабной священник о. Владимир", настоятель Успенского Собора в Москве протопресвитер Николай Любимов или протоиерей того же Собора Н. Пшенишников. Кто был тот запнувшийся во время ектении диакон (скорее всего протодиакон К. В. Розов - впоследствии знаменитый великий архидиакон; "царь-диакон" - по прозвищу москвичей). Важно, что ЭТО было. И что совершилось это в присутствии Великой Православной Святыни - Владимирской иконы Божией Матери, привезенной в Ставку перед праздником Пресв. Троицы 28 мая 1916 г. по настоянию Императрицы Александры Феодоровны и Великой Княгини Елизаветы Феодоровны [xiii].
Что вспомнилось ЕМУ, когда, уходя из храма, в последний раз в своей земной жизни он прикладывался к древнему Чудотворному образу - Свидетельнице его Священного Коронования? - Быть может, вот эти слова Первоиерарха, митрополита Санкт-Петербургского Палладия, сказанные им после коленопреклоненной, от лица всего народа, "Молитвы за Царя", когда он один - Император - в короне и порфире стоял у престола: "Святая Церковь Православная видит в лице Твоем Царя по сердцу Божию, Богом просвещенного ревнителя веры и благочестия, высокого своего покровителя и защитника, преемственного исполнителя древнего о ней проречения: и будут царие кормители твои (Ис. 49, 23), а Отечество зрит в Тебе, Избранник Божий, богомудрого Зиждителя народного благоденствия, праведного Судию и благопопечительного Отца своего. [...] Радуйся, Россия, радостию велиею! Божие благословение воссияло над тобой в священной славе Боговенчанного Царя твоего. Ты же, Царь Православный, Богом Венчанный, уповай на Господа, да утвердится в Нем сердце Твое: верою и благочестием и цари сильны, и царства непоколебимы" [xiv]. Протодиакон Попов неспешно начал: "Благоверному и Благочестивому, Самодержавнейшему Великому Государю нашему, Богом Венчанному, Превознесенному и Святым мvром помазанному Николаю Александровичу, Императору и Самодержцу Всероссийскому, и Супруге Его, Благоверной и Благочестивой, Венчанной, Превознесенной и Святым мvром помазанной Государыне Императрице Александре Феодоровне" [xv]. Трижды под древние своды взлетело: "Многая лета". Обрученный с отрочества России, в этот день он повенчался с нею. Все это помнили он и Она - Богородица "Владимирская". ("Все, что произошло в Успенском соборе, хотя и кажется настоящим сном, но не забывается во всю жизнь!!!", - занес он тогда в свой дневник.)
А, может, вспомнились ему крестный ход в Костроме 14 марта (снова март!) 1613 года, Великое посольство от Земского Собора всея Земли. Архиепископ Рязанский Феодорит, указывая на Владимирский чудотворный образ Божией Матери, который он нес, и на другие иконы [xvi], обращается к юному Михаилу Романову: "Если веришь, верь, что их, а не нашей волею ты избран, и что они дадут тебе силы Царствовать и спасут отца твоего. Что человек и что им делается? Волею Бога сии Святые иконы совершили путь из Москвы: преклонись же перед ними и повинуйся". Отрок отказывается в... третий раз. Владыка приступает в последний раз: "Совершилось, да будет по Вашему; мы идем обратно и скажем Москве и пославшим нас, что вы отвергли мольбы и слезы наши. Бедствуй Русская земля. Пусть настанет прежнее безначалие, пусть плачет снова народ, опозорятся церкви. Но перед сим Святым образом говорю тебе, Царь Михаил, что отныне на тебя падает бедствие отчизны. И ты, инокиня благочестивая (Марфа, мать Отрока - С. Ф.), ты будешь отвечать перед судом Божиим за кровь и слезы христиан. Да настанет вновь междоусобие, да расточится Царство Московское, да услышат о безгосударстве нашем враги, да придут и расхитят нас". - "Боже Милостивый, - воскликнул Михаил Феодорович, - если угодно это Твоему человеколюбию, буди Твоя святая воля. Твой есмь раб, спаси мя по милости Твоей, соблюди по множеству щедрот Твоих!" И, обратясь к народу: "Аще на то будет воля Божия, буди тако", - принял от Архиепископа благословение и Царский посох.
Эту историю призвания своего предка на Царство Император Николай II помнил ясно.
И сейчас от Владимирской было ему утешение и благословение на предстоящий Крестный путь. О чем он просил Ее тогда, мы не знаем, но вот... ровно через восемь месяцев (день в день!), 5 ноября 1917 года, перед Ней, вынесенной из полоненного безбожниками Кремля в Храм Христа Спасителя, старец Алексий, затворник Зосимовский, трижды перекрестившись, вынул из ковчежца записку. Священномученик митрополит Владимир внятно прочел: "Митрополит Московский и Коломенский Тихон". Россия обрела Патриарха.
Воистину
Страшная история России
Вся прошла перед Твоим лицом [xvii].
"В священной триаде русской теократии Святому отводится миссия быть "стражем Дома Пресвятой Богородицы": дерзновенным молитвенником и возвестителем воли Божией; Первосвятителю - молитвенным предстателем и ходатаем за всю Русскую Церковь; Царю же - "удерживающим", Защитником и эпистимонархом Церкви, и, в то же время, держателем судеб народных. Так, по слову оптинского старца преподобного Анатолия (Потапова), "судьба Царя - судьба России. Радоваться будет Царь, радоваться будет и Россия. Заплачет Царь, заплачет и Россия... Как человек с отрезанною головою уже не человек, а смердящий труп, так и Россия без Царя будет трупом смердящим". В один из самых страшных моментов русской истории - после отречения, но до выбора Патриарха, - когда в России была отъята всякая законная земная власть (а скипетр и державу Русского Царя взяла в Свои Пречистые длани Пресвятая Богородица, пребывающая доднесь прикровенно Царицей Третьего Рима), - в этот момент наивысшего напряжения духовных сил, Государь, пройдя исайино "очистительное посвящение" (Ис. 6, 6-7), спасая от неминуемой гибели Русскую Церковь, сподобляется понести крест обоих служений - Царского и Патриаршего, - уподобившись древнему Мелхиседеку, но, в отличие от "уединенного Царя" [xviii] Салима ("без отца, без матери, без родословия": Евр. 7, 3), являя собой энтелехийного спасителя и своего рода [xix], который в этот момент, по нашему разумению, сполна и окончательно осуществляет свою историческую задачу. Что, конечно, не может отменить (как и наши грехи) неложных - безусловных - обетований Божиих о даровании России (перед концом мировой истории и "на малое время") последнего Царя, имеющего быть предъизбранным Самим Господом" [xx].
Прибывшим с благовестием на Троицкое подворье об избрании его в Патриархи святитель Тихон сказал: "...Утешением и ободрением служит для меня и то, что избрание мое совершается не без воли Пречистыя Богородицы. Дважды Она, пришествием Своея честныя иконы Владимирския, в храме Христа Спасителя, присутствует при моем избрании: в настоящий раз самый жребий взят от чудотворного Ея образа. И я как бы становлюсь под честным Ея омофором..." [xxi]
Сам "выбор" иконы был не случайным: "...Пред сей иконою при избрании Святителей клали запечатанные Царской печатью жребии, которые после молебна тут же вынимались митрополитом и распечатывались Царем, при чем объявлялось имя избранного" [xxii].
Именно к этому образу со стороны святителя Тихона было особое "благожелательное отношение". Известно, что по его благословению сей чудотворный образ, по церковному преданию писанный апостолом Лукой на доске от стола, находившегося в жилище Иосифа и Богоматери в отроческие годы Иисуса Христа, был освобожден "от всех позднейших наслоений и реставраций" и предстал в первозданном своем виде. Келейной святыней Святителя стала точная копия, снятая с чудотворного Владимирского образа Божией Матери. После кончины Патриарха Тихона она перешла к Местоблюстителю митрополиту Петру (Полянскому), а от него к Заместителю Патриаршего Местоблюстителя митрополиту Сергию (Страгородскому), впоследствии Патриарху, составившему новый акафист в честь Владимирской иконы Пресвятой Богородицы, в котором "восхваляет попечение Богоматери о земле Русской [...] и особенно радостно восхваляет Богоматерь, что Она Своею чудотворною иконою благословила работу Всероссийского Поместного Собора 1917-1918 гг. и от Своея же чудотворной иконы дала жребий восстановленного Патриаршества Своему избраннику Патриарху Тихону" [xxiii].
Знаменательно и другое неслучайное "совпадение" - явление еще в XII в. на источнике в Могилевской губернии Патриаршей иконы Божией Матери. Прославленная многими чудесами, она почиталась не только православными, но и иноверцами. Возникшую на этом месте Успенскую пустынскую обитель в древних грамотах именовали "Домом Пресвятыя Богородицы". Празднование этой иконе установлено 15 августа - в день честнаго Успения Пресвятыя Богородицы [xxiv], когда в 1917 году в богоспасаемом граде Москве в Успенском Соборе (также называвшимся Домом Пресвятой Богородицы) открылся Освященный Церковный Собор, восстановивший Патриаршество на Руси.
По слову о. Сергия Булгакова: "Если в прежнее время Россия была Империей, теперь она стала Патриархией: Царя Всероссийского сменил Патриарх Всероссийский. Только в этом титуле продолжает сохраняться до лучших дней святое имя нашей страны" [xxv].
И дух суровый византийстваОт Русской Церкви отлетал [xxvi].
И тут нельзя не привести одно интересное наблюдение современного философа-традиционалиста, представляющее интерес не только с точки зрения прошлого:"Вместе со свержением Династии Романовых и большевицкой революцией, которая на внешнем уровне несла с собой полное отрицание Православия, его духовных, догматических и ритуальных основ, [...] произошли два события, имевшие для православного сознания огромное значение. Во-первых, на Руси было восстановлено Патриаршество, а, во-вторых, столица была снова перенесена из Петербурга в Москву. Оба события, с мистической точки зрения, теснейшим образом связаны между собой, так как введение на Руси Патриаршества и появление учения о Москве - Третьем Риме, в одном случае, а также упразднение Патриаршества и перенос столицы в Санкт-Петербург, в другом случае, происходили в русской священной истории синхронно" [xxvii].
[i] Россия перед Вторым Пришествием. 3-е изд. Т. II. 93.
[ii] Архипастырские послания, слова и речи Высокопреосвященнейшего митрополита Анастасия, Первоиерарха Русской Зарубежной Церкви. Юбилейный сборник ко дню 50-летия архиерейского служения. 1906-1956. Джорданвилль. 1956. С. 112-113.
[iii] Булгаков С. Из "Дневника" // Вестник РХД. N 130. Париж. 1979. С. 256.
[iv] Лопухин П. С. Преподобный Серафим и монархическая идея // Православная жизнь. Джорданвилль. 1992. N 10. С. 15.
[v] "Люди совершенно забывают, - приводил слова Ленина в своих воспоминаниях В. Бонч-Бруевич, - что Нечаев обладал уникальным организаторским талантом, обладал способностью везде находить особенные технические приемы для организации заговора, придать своим мыслям такие потрясающие формы, что они навсегда запечатляются в памяти. Стоит вспомнить его ответ в листовках на вопрос, кого из Членов Правящего Дома надо убить? Его чеканный ответ гласил: "Весь большой Респомсориум" (молитвенник). Каждый знает, что в нем упомянуты все Члены Дома Романовых. Ведь этот ответ граничит с гениальностью"(Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. М. 1996. С. 117).
[vi] Дневники Императора Николая II. М. 1991. С. 626.
[vii] Дневники Императрицы Марии Феодоровны (1914-1920, 1923 годы). М. 2005. С. 176.
[viii] Кондзеровский П. К. В Ставке Верховного 1914-1917. Воспоминания дежурного генерала при Верховном Главнокомандующем. Париж. 1967. С. 109-110.
[ix] Тихменев Н. М. Из воспоминаний о последних днях пребывания Императора Николая II в Ставке. М. 1990. С. 17.
[x] Отречение Николая II. Воспоминания очевидцев. Документы. Изд. 2-е, доп. Л. 1927. С. 133-134.
[xi] Сергеевский Б. Н. Отречение от Престола Императора Николая II. (Пережитое). Машинопись. Архив автора.
[xii] Дубенский Д. Н. Как произошел переворот в России. Записки дневники // Русская летопись. Кн. III. Париж. 1922. С. 79-80.
[xiii] Протопресвитер Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера Русской Армии и Флота. Т. 2. М. 1996. С. 81.
[xiv] Священное Коронование Царя Мученика Николая Второго // Пра??во?слав?ная жизнь. Джорданвилль. 1985. N 7. С. 31.
[xv] Там же. С. 33.
[xvi] Архиепископ Рязанский Феодорит отправился из Москвы с посольством в Кострому к Михаилу Феодоровичу Романову, имея с собой чудотворные иконы: Божией Матери Владимирской (26.8.1395; 23.6.1480; 21.5.1521) и Петровской (24.8.ок.1306), а также образ Московских чудотворцев. В Костроме посольство было встречено сонмом духовенства с Феодоровской иконой Божией Матери (16.8.1239). Именно перед Ней пала ниц мать будущего Царя старица Марфа и произнесла: "Да будет воля Твоя, Владычице! В Твои руки предаю сына моего: наставь его на путь истинный, на благо Себе и отечеству!" Однако благословила она сына своего на Царство Тихвинской иконой Божией Матери (26.6.1383), чудотворный первообраз которой перешел на Русь чудесным образом, по воздуху из Царьграда, куда, в свою очередь, был перенесен из Иерусалима. Список с этой иконы, которым был благословлен Царь, после 1613 г. хранился в Ипатьевском монастыре в Костроме (Сказание о чудотворных иконах Богоматери и о Ее милостях роду человеческому. Свято-Троицкий Ново-Голутвин женский монастырь. 1993. С. 202, 381, 549).
[xvii] Максимилиан Волошин. Владимирская Богоматерь.
[xviii] Великий канон св. Андрея Критского. Песнь 3. Имеется в виду Мелхиседек, царь Салимский (Быт. 14, 18; Евр. 7, 1-3; Пс. 109, 4). Клинообразные надписи ассирийских царей именовали Иерусалим обычно "Уру-Салим" (т. е. "город Салим"). В толковании на это место Канона епископ Дмитровский Виссарион (Нечаев) пишет: "Мелхиседек жил среди хананейских языческих племен, но не был язычником, - он служил истинному Богу и был Его священником, принося Ему Единому жертвы. Он же был вместе и царем Салимским, царствовал над одним из племен, обитавших в Иерусалиме и его окрестностях. В рассматриваемом стихе он назван царем уединенным, т. е. одиноким, конечно потому, что, как служитель истинного Бога, он держал себя вдали от соседних языческих царей, не вступал с ними ни в какие союзы, охраняя себя и подданных своих от языческого осквернения. По своей судьбе и служению Мелхиседек был подобием или предъизображением Христова жития в мире. [...] Мелхиседек по значению своего имени есть царь правды, а по значению имени столицы своего царства - Салима, есть царь мира (Евр. 7, 2)"(Епископ Виссарион (Нечаев). Уроки покаяния в Великом каноне святого Андрея Критского, заимствованные из Библейских сказаний. 2-е изд. М. 1891. С. 47, 49). - С. Ф.
[xix] См.: Флоренский П. А. Анализ пространственности и времени в художественно-изобразительных произведениях. М. 1993. С. 213-216. - С. Ф.
[xx] Николаев Г. Последний Царь из Рода Романовых: к истолкованию духовного подвига. Машинопись. С. 3. Автор пишет: "Манна ветхозаветное прообразование Хлеба Небесного, Святой Евхаристии. Позволительно думать, что милость Божия, испрошенная в молитвенном подвиге Государем, состояла прежде всего в том, что на русский народ и Русскую Церковь (в лице ее Священноначалия) не были наложены церковные "клятвы", которым они подлежали согласии с духом и буквой XI анафематствования, возглашавшегося в России (с 1766 г.) в Неделю торжества Православия [...] Здесь же отметим, что о страшной возможности одоления "адовыми вратами" Русской Церкви размышлял К. Н. Леонтьев и - независимо от него - о. Павел Флоренский". См.: Россия перед Вторым Пришествием. 2-е изд. М. 1994. С. 317-318, 324.
[xxi] Ответное слово митрополита Московского и Коломенского Тихона при благовестии ему Патриаршества // Сергиевский листок. N 11-61. Париж. 1932.
[xxii] Житие Святителя Иоасафа, чудотворца Белгородско?го. Составил князь Н. Д. Жевахов. Новый Сад. 1929.
[xxiii] Патриарх Тихон и история Русской Церковной смуты. Сост. М. Е. Губонин. Кн. I. СПб. "Сатисъ". 1994. С. 222-223.
[xxiv] Сказание о чудотворных иконах Богоматери и о Ее милостях роду человеческому. Свято-Троицкий Ново-Голутвин женский монастырь. 1993. С. 531-533.
[xxv] The Slavonic Review. London. Vol. 4. N 10. Junie. Выделено нами.
[xxvi] Анна Ахматова.
[xxvii] Дугин А. Г. Метафизика Благой Вести. М. 1996. С. 217.
http://www.pravaya.ru/faith/12/6801
