Иван Фотиевич СТАДНЮК (1920 - 1994) - писатель "военной темы". Он автор романов "Люди не ангелы", "Война", "Москва, 1941", "Меч над Москвой", повестей "Следопыт", "Человек не сдается", фильмы по его сценариям "Максим Перепелица", "Ключи от неба" до сих пор пользуются любовью зрителей. Можно сказать, что тема эта - родная для писателя. В финскую кампанию он был младшим командиром, в Великую Отечественную войну служил в газетах 209-й мотострелковой дивизии и 27-й армии. После войны - до 1958 года - полковник Стаднюк работал в военной печати.
Сегодня мы публикуем фронтовые письма Ивана Фотиевича, адресованные им своей жене, Антонине Митрофановне. Они написаны чернилами разных цветов на листах бумаги различного формата. На каждом конверте - штамп "Просмотрено военной цензурой". Обратный адрес - "Полевая почта 02295-С". Личные послания, превратившиеся теперь в документы эпохи, сохранила и передала в редакцию "Красной звезды" дочь писателя Галина Ивановна ПЕТЕЛИНА. Мы публикуем тексты с небольшими сокращениями.
"15/XI - 43 г.
Здравствуй, моя дорогая, любимая Тонечка!!!
Наконец имею возможность настрочить тебе письмецо, моя хорошая. Вчера ночью... вернулись из Киева. Командировка весьма трудная, но я остался очень доволен ей. В Киев вошли пешком - через переправу. Этот город я знаю очень хорошо. И как я был поражен и обрадован, когда увидел, что он разрушен в очень незначительной степени. Это небывалое! Немцы драпали так поспешно, что не успели даже заминировать здания.
...(Так в тексте. - Ред.) Это было в час ночи. Мы поднялись на Печерск, вышли на улицу Кирова. Она была мертвая - нигде ни единого человека. Первой живой душой, которую мы увидели, был милиционер. По этому поводу посыпались шутки и остроты - дурная, мол, примета, когда милиционера первого встретил.
Я направился с хлопцами к своему дяде. Вышли на Крещатик. Его не узнать. Там, где стояли здания, - груды камней. Это поработали наши партизаны. Через две недели, после того как немцы расселились на Крещатике, он взлетел в воздух вместе с фрицами.
Вот и улица Ленина, где живет мой дядя. Здесь нас ждало большое огорчение - дом дяди встретил нас зияющими дырами, где раньше находились окна. Все сожжено и разрушено.
Переночевали у одной незнакомой старушки, а утром я повел ко второму дяде. Но и здесь мы увидели догорающий дом. Пришлось устроиться на квартиру у незнакомых, которые, кстати, приняли нас очень радушно. Народ понял, что такое немцы, и с очень большой любовью встретил перемену власти.
За три дня пребывания в Киеве мы собрали огромное количество очень интересного материала. В том числе материал, который ты увидишь в центральных газетах. Я нашел одного человека, который дал интереснейшие показания для чрезвычайной комиссии по расследованию зверств немцев. Этот человек был свидетелем, как немцы сожгли 45 тыс. трупов евреев, коммунистов и др., расстрелянных в сент. 41 г. Завтра об этом напишу в "Комсомолку".
Да, на второй день я снова зашел во двор, где жил мой дядя, чтобы сфотографировать его сгоревший дом. Вдруг заметил, что из подвала выходит старик - в нем еле узнал своего дядю. Он, конечно, меня не узнал. Как изменился человек! Много рассказывал ужасов, которые перенес...
...Ну, моя дорогая Тонюшка, кажется, написал тебе все. Ведь не писал я тебе дней пять. Такого интервала по моей вине еще не было. Теперь снова буду писать часто...
Крепко, крепко тебя целую и обнимаю - твой Ванка".
* * *
"17-8-44
Здравствуйте, мои родные Тонка и Галюнька!
Хотя и поздно, спать хочется, но решил написать вам - поговорить со своими родными. Сегодня получил твои 2 письма (от 4 и 6-8). Долго идут. А сегодня очень хотелось получить твои письма, потому что ночью собирался совершить полет в тыл к румынам, подобно полетам на СЗФ (Северо-Западном фронте. - Ред.).
Ведь завтра - 18.8, День авиации. О своих летчиках мы даем материал. Ну и я решил дать "гвоздь" - свежую интересную информацию. Договорился насчет полета, меня благословило начальство, и в 10 вечера отправился на площадку. Темень непроглядная. Ввиду особых условий без штурмана лететь нельзя (в мои штурманские способности не поверили). Очень уж тяжело в воздухе в темноте ориентироваться. В общем, втиснулись мы в одну кабину со штурманом. Я прихватил автомат.
Впечатления и ощущения, которые я получил, довольно запоминающиеся. Были далеко в тылу, сбросили груз, я чесал из своего автомата. Но и по нам чесанули. В этот момент мне хотелось сидеть на какой-либо бронированной сковородке. Очень неприятно, когда возле тебя пролетают десятки трассирующих пуль. Летчик с восхитительным умением, лавируя, бросая машину в разные стороны, ушел из-под огня.
Словом, к 12 часам я принес в редакцию "гвоздь" - хороший материал. Но, увы! Застал переданное по радио постановление правительства, что День авиации откладывается на 20.8. Пришлось отложить и информацию..."
* * *
"17/9
...Пишу это письмо, находясь в командировке. Вчера еле отпросился... (Неразборчиво. - Ред.) деньков на 5 развеяться, побывать на передовой. Бои сейчас жестокие. Мадьяры (венгры) обороняются упорно. В горах сбить их с рубежа нелегко.
Вчера у меня была интересная встреча. Остановились мы в небольшом городишке. Здесь сконцентрировалась вся верхушка духовенства Румынии. И вот я и ряд других наших товарищей поселились в доме епископа - заместителя патриарха всей славянско-греческой церкви Румынии. Узнав, что в его доме живут советские офицеры, сей старикан пригласил нас к себе и устроил в нашу честь ужин. Изъяснялись с ним на немецком и румынском языках посредством переводчика. Оказывается, сей благочестивый не дурак выпить, поговорить о женщинах, петь мирские песни. Меня он спросил, женат ли, сколько детей, где жена. В заключение дал кличку: киндер-майор. Уж очень удивило его, что в русской армии молодые ребята имеют высокие чины...
...Встреча эта интересна тем, что впервые пришлось встретиться с таким высоким духовным лицом...
* * *
19/IX - 44.
Продолжаю писать через 2 дня. Нахожусь в командировке. Очень доволен, что вырвался из редакции. Встретил интересных людей, взял много материала. Думаю побыть здесь еще пару-тройку деньков. Идут крепкие бои. Мадьяры закрепились на высотах и контратакуют. Наши их крепко бьют. Вчера ночью, пробираясь верхом на передний край, попал в переделку... Крепко фугануло снарядом. Какое-то чудо. Лошадь в одну сторону полетела, а я с седлом - в другую. Ни царапины. Я упал на свой наган и немного ушиб бедро. Опомнился сразу же.
Убило только лошадь ординарца, который провожал нас... Словом, впечатления весьма острые.
Сейчас вернулся в дивизионку (Редакция многотиражной дивизионной газеты. - Ред.), здесь переночую, а завтра снова отправлюсь вперед. Езжу на своей легковушке. Очень удобно - в смысле передвижения и доставки материалов..."
* * *
"17/Х - 44.
...Я живу однообразной жизнью. Но эта однообразность сравнительная, если считать частые переезды, выезды в части, встречи, беседы и т.д. Но все это тоже приняло однообразный характер и нового почти ничего не хочется замечать.
Много пишу. Ты помнишь, что самыми трудными темами были темы по партийным вопросам. Такое положение и сейчас. Мне легче было принять касторку, чем написать статью на партийную тему. А сейчас, можно сказать, я решился на "героический подвиг". Опять же исхожу из принципа (признаюсь только тебе) - "знай наших". Написал несколько больших материалов и утеренно ахнул. Получились очень глубокие, содержательные выступления...
Живу сейчас в прекрасном доме директора гимназии. Чемоданы наготове. Пока ты получишь это письмо, развяжется вопрос с Венгрией, и тогда мы снова стремительно пойдем вперед. Близится окончательная развязка.
Сегодня настроение очень скверное. Произошел очень неприятный случай. У меня, вернее у нас, был замечательный шофер - мастер по машинам иномарок. Хороший хлопец. И вот вчера угостили - отравили сволочи его в ближайшем городишке. Так и не удалось спасти парня, сегодня скончался..."
* * *
"14/I
Живу я хорошо... Очень много пишу. Последнюю неделю один заполняю всю первую страницу. Развиваю бешеную оперативность, в которой никто из наших не смеет со мной состязаться. Могу сказать, что такая работа мне нравится - все время в движении. Я веду армейский отдел, в который теперь входит и информация. Вот и подсобляю информации...
...Что тебе, Тонка, о своей жизни писать. Все так однообразно, что трудно что-нибудь выделить интересного. Живу в венгерском городишке. Есть свет, говорит радио. Вот и сейчас пишу под аккомпанемент какого-то швейцарского джаза. Хозяин мой - инспектор городской полиции, интересный парень. Говорит по-украински. Страшно боится отпускать меня, когда еду на фронт. Ему кажется, что там сплошная смерть. Чудак!
Да, Тонюшка, сообщу тебе одну пренеприятную весть. Только не смей говорить об этом Нате. Может, еще все будет в порядке. Дней 12 назад Дави вылетел самолетом из одного прифронтового аэродрома в редакцию и пропал. Был туман. Самолет тоже пропал. Или разбился, или к немцам угодил. А может, где-нибудь блуждает в горах - добираются пешими. Вот как бывает. Мне об этом сообщили только вчера. Жалко Каневского. Но ничего не поделаешь - война.
Хотел кончать письмо, но кончать на таком печальном сообщении не хочется. У тебя останется тяжелый осадок...
У моего хозяина много голубей. Среди них есть почтовые. Вот я и беру по 1-2 с собой в машину, когда еду за материалом. Очень срочную информацию пишу на папиросной бумаге, обертываю ее вокруг лапы голубя и привязываю ниткой. Через минут 30 - 40 голубь покрывает 30 - 40 километров и садится на балконе у меня. Здесь его ловит Миша Кулешов. Словом, в истории нашей газеты прибавилась еще одна интересная страница..."
* * *
"4/II - 45
Сегодня прекрасный день. Вернулся из Будапешта. Погода чудная - солнце, все тает, плывет, словно в разгар весны. Над Будапештом непрерывно висят наши самолеты. Пикируют на Буду, которая рядом - за Дунаем. Невообразимый грохот. Рвутся снаряды, ухают зенитки, свистят бомбы, трещат в воздухе пулеметы. Кажется, что от грома все колышется. Засевшим в Буде этот солнечный день, видимо, кажется адом. Кольцо сжато. На небольшой пятачок обрушивается масса огня. Наверное, скоро конец будапештской эпопее.
Несмотря на град осколков, жители вылезли из бункеров (подвалов) и бродят по улицам. Будапешт (Пешт) разрушен, но по сравнению с Орлом, Курском, Белгородом - пустяки. Народ голодает. Я встретил человека, знающего русский язык. Попросил его поездить со мной по городу. У национального театра я отпустил его. Он попросил хлеба. Когда шофер дал ему буханку хлеба, у машины моментально образовалась толпа женщин. Ты бы увидела их голодные, молящие глаза! Я быстро уехал, но эти глаза голодных людей преследовали.
В общем, Будапешт увидел настоящую войну. Никакого сожаления! Видимо, будапештцы в период, когда мадьяры хозяйничали в Воронеже, чувствовали себя иначе...
...Надо кончать, а то все в конверт не поместится. Новенького больше ничего нет. Живу, работаю, скучаю по тебе и Галке. Передавай привет матушке. Целуй нашу дорогую дочурку.
Целую крепко тебя и обнимаю, моя дорогая Тонка. Твой Ваня".
http://www.redstar.ru/2005/06/09_06/4_01.html
Сегодня мы публикуем фронтовые письма Ивана Фотиевича, адресованные им своей жене, Антонине Митрофановне. Они написаны чернилами разных цветов на листах бумаги различного формата. На каждом конверте - штамп "Просмотрено военной цензурой". Обратный адрес - "Полевая почта 02295-С". Личные послания, превратившиеся теперь в документы эпохи, сохранила и передала в редакцию "Красной звезды" дочь писателя Галина Ивановна ПЕТЕЛИНА. Мы публикуем тексты с небольшими сокращениями.
"15/XI - 43 г.
Здравствуй, моя дорогая, любимая Тонечка!!!
Наконец имею возможность настрочить тебе письмецо, моя хорошая. Вчера ночью... вернулись из Киева. Командировка весьма трудная, но я остался очень доволен ей. В Киев вошли пешком - через переправу. Этот город я знаю очень хорошо. И как я был поражен и обрадован, когда увидел, что он разрушен в очень незначительной степени. Это небывалое! Немцы драпали так поспешно, что не успели даже заминировать здания.
...(Так в тексте. - Ред.) Это было в час ночи. Мы поднялись на Печерск, вышли на улицу Кирова. Она была мертвая - нигде ни единого человека. Первой живой душой, которую мы увидели, был милиционер. По этому поводу посыпались шутки и остроты - дурная, мол, примета, когда милиционера первого встретил.
Я направился с хлопцами к своему дяде. Вышли на Крещатик. Его не узнать. Там, где стояли здания, - груды камней. Это поработали наши партизаны. Через две недели, после того как немцы расселились на Крещатике, он взлетел в воздух вместе с фрицами.
Вот и улица Ленина, где живет мой дядя. Здесь нас ждало большое огорчение - дом дяди встретил нас зияющими дырами, где раньше находились окна. Все сожжено и разрушено.
Переночевали у одной незнакомой старушки, а утром я повел ко второму дяде. Но и здесь мы увидели догорающий дом. Пришлось устроиться на квартиру у незнакомых, которые, кстати, приняли нас очень радушно. Народ понял, что такое немцы, и с очень большой любовью встретил перемену власти.
За три дня пребывания в Киеве мы собрали огромное количество очень интересного материала. В том числе материал, который ты увидишь в центральных газетах. Я нашел одного человека, который дал интереснейшие показания для чрезвычайной комиссии по расследованию зверств немцев. Этот человек был свидетелем, как немцы сожгли 45 тыс. трупов евреев, коммунистов и др., расстрелянных в сент. 41 г. Завтра об этом напишу в "Комсомолку".
Да, на второй день я снова зашел во двор, где жил мой дядя, чтобы сфотографировать его сгоревший дом. Вдруг заметил, что из подвала выходит старик - в нем еле узнал своего дядю. Он, конечно, меня не узнал. Как изменился человек! Много рассказывал ужасов, которые перенес...
...Ну, моя дорогая Тонюшка, кажется, написал тебе все. Ведь не писал я тебе дней пять. Такого интервала по моей вине еще не было. Теперь снова буду писать часто...
Крепко, крепко тебя целую и обнимаю - твой Ванка".
* * *
"17-8-44
Здравствуйте, мои родные Тонка и Галюнька!
Хотя и поздно, спать хочется, но решил написать вам - поговорить со своими родными. Сегодня получил твои 2 письма (от 4 и 6-8). Долго идут. А сегодня очень хотелось получить твои письма, потому что ночью собирался совершить полет в тыл к румынам, подобно полетам на СЗФ (Северо-Западном фронте. - Ред.).
Ведь завтра - 18.8, День авиации. О своих летчиках мы даем материал. Ну и я решил дать "гвоздь" - свежую интересную информацию. Договорился насчет полета, меня благословило начальство, и в 10 вечера отправился на площадку. Темень непроглядная. Ввиду особых условий без штурмана лететь нельзя (в мои штурманские способности не поверили). Очень уж тяжело в воздухе в темноте ориентироваться. В общем, втиснулись мы в одну кабину со штурманом. Я прихватил автомат.
Впечатления и ощущения, которые я получил, довольно запоминающиеся. Были далеко в тылу, сбросили груз, я чесал из своего автомата. Но и по нам чесанули. В этот момент мне хотелось сидеть на какой-либо бронированной сковородке. Очень неприятно, когда возле тебя пролетают десятки трассирующих пуль. Летчик с восхитительным умением, лавируя, бросая машину в разные стороны, ушел из-под огня.
Словом, к 12 часам я принес в редакцию "гвоздь" - хороший материал. Но, увы! Застал переданное по радио постановление правительства, что День авиации откладывается на 20.8. Пришлось отложить и информацию..."
* * *
"17/9
...Пишу это письмо, находясь в командировке. Вчера еле отпросился... (Неразборчиво. - Ред.) деньков на 5 развеяться, побывать на передовой. Бои сейчас жестокие. Мадьяры (венгры) обороняются упорно. В горах сбить их с рубежа нелегко.
Вчера у меня была интересная встреча. Остановились мы в небольшом городишке. Здесь сконцентрировалась вся верхушка духовенства Румынии. И вот я и ряд других наших товарищей поселились в доме епископа - заместителя патриарха всей славянско-греческой церкви Румынии. Узнав, что в его доме живут советские офицеры, сей старикан пригласил нас к себе и устроил в нашу честь ужин. Изъяснялись с ним на немецком и румынском языках посредством переводчика. Оказывается, сей благочестивый не дурак выпить, поговорить о женщинах, петь мирские песни. Меня он спросил, женат ли, сколько детей, где жена. В заключение дал кличку: киндер-майор. Уж очень удивило его, что в русской армии молодые ребята имеют высокие чины...
...Встреча эта интересна тем, что впервые пришлось встретиться с таким высоким духовным лицом...
* * *
19/IX - 44.
Продолжаю писать через 2 дня. Нахожусь в командировке. Очень доволен, что вырвался из редакции. Встретил интересных людей, взял много материала. Думаю побыть здесь еще пару-тройку деньков. Идут крепкие бои. Мадьяры закрепились на высотах и контратакуют. Наши их крепко бьют. Вчера ночью, пробираясь верхом на передний край, попал в переделку... Крепко фугануло снарядом. Какое-то чудо. Лошадь в одну сторону полетела, а я с седлом - в другую. Ни царапины. Я упал на свой наган и немного ушиб бедро. Опомнился сразу же.
Убило только лошадь ординарца, который провожал нас... Словом, впечатления весьма острые.
Сейчас вернулся в дивизионку (Редакция многотиражной дивизионной газеты. - Ред.), здесь переночую, а завтра снова отправлюсь вперед. Езжу на своей легковушке. Очень удобно - в смысле передвижения и доставки материалов..."
* * *
"17/Х - 44.
...Я живу однообразной жизнью. Но эта однообразность сравнительная, если считать частые переезды, выезды в части, встречи, беседы и т.д. Но все это тоже приняло однообразный характер и нового почти ничего не хочется замечать.
Много пишу. Ты помнишь, что самыми трудными темами были темы по партийным вопросам. Такое положение и сейчас. Мне легче было принять касторку, чем написать статью на партийную тему. А сейчас, можно сказать, я решился на "героический подвиг". Опять же исхожу из принципа (признаюсь только тебе) - "знай наших". Написал несколько больших материалов и утеренно ахнул. Получились очень глубокие, содержательные выступления...
Живу сейчас в прекрасном доме директора гимназии. Чемоданы наготове. Пока ты получишь это письмо, развяжется вопрос с Венгрией, и тогда мы снова стремительно пойдем вперед. Близится окончательная развязка.
Сегодня настроение очень скверное. Произошел очень неприятный случай. У меня, вернее у нас, был замечательный шофер - мастер по машинам иномарок. Хороший хлопец. И вот вчера угостили - отравили сволочи его в ближайшем городишке. Так и не удалось спасти парня, сегодня скончался..."
* * *
"14/I
Живу я хорошо... Очень много пишу. Последнюю неделю один заполняю всю первую страницу. Развиваю бешеную оперативность, в которой никто из наших не смеет со мной состязаться. Могу сказать, что такая работа мне нравится - все время в движении. Я веду армейский отдел, в который теперь входит и информация. Вот и подсобляю информации...
...Что тебе, Тонка, о своей жизни писать. Все так однообразно, что трудно что-нибудь выделить интересного. Живу в венгерском городишке. Есть свет, говорит радио. Вот и сейчас пишу под аккомпанемент какого-то швейцарского джаза. Хозяин мой - инспектор городской полиции, интересный парень. Говорит по-украински. Страшно боится отпускать меня, когда еду на фронт. Ему кажется, что там сплошная смерть. Чудак!
Да, Тонюшка, сообщу тебе одну пренеприятную весть. Только не смей говорить об этом Нате. Может, еще все будет в порядке. Дней 12 назад Дави вылетел самолетом из одного прифронтового аэродрома в редакцию и пропал. Был туман. Самолет тоже пропал. Или разбился, или к немцам угодил. А может, где-нибудь блуждает в горах - добираются пешими. Вот как бывает. Мне об этом сообщили только вчера. Жалко Каневского. Но ничего не поделаешь - война.
Хотел кончать письмо, но кончать на таком печальном сообщении не хочется. У тебя останется тяжелый осадок...
У моего хозяина много голубей. Среди них есть почтовые. Вот я и беру по 1-2 с собой в машину, когда еду за материалом. Очень срочную информацию пишу на папиросной бумаге, обертываю ее вокруг лапы голубя и привязываю ниткой. Через минут 30 - 40 голубь покрывает 30 - 40 километров и садится на балконе у меня. Здесь его ловит Миша Кулешов. Словом, в истории нашей газеты прибавилась еще одна интересная страница..."
* * *
"4/II - 45
Сегодня прекрасный день. Вернулся из Будапешта. Погода чудная - солнце, все тает, плывет, словно в разгар весны. Над Будапештом непрерывно висят наши самолеты. Пикируют на Буду, которая рядом - за Дунаем. Невообразимый грохот. Рвутся снаряды, ухают зенитки, свистят бомбы, трещат в воздухе пулеметы. Кажется, что от грома все колышется. Засевшим в Буде этот солнечный день, видимо, кажется адом. Кольцо сжато. На небольшой пятачок обрушивается масса огня. Наверное, скоро конец будапештской эпопее.
Несмотря на град осколков, жители вылезли из бункеров (подвалов) и бродят по улицам. Будапешт (Пешт) разрушен, но по сравнению с Орлом, Курском, Белгородом - пустяки. Народ голодает. Я встретил человека, знающего русский язык. Попросил его поездить со мной по городу. У национального театра я отпустил его. Он попросил хлеба. Когда шофер дал ему буханку хлеба, у машины моментально образовалась толпа женщин. Ты бы увидела их голодные, молящие глаза! Я быстро уехал, но эти глаза голодных людей преследовали.
В общем, Будапешт увидел настоящую войну. Никакого сожаления! Видимо, будапештцы в период, когда мадьяры хозяйничали в Воронеже, чувствовали себя иначе...
...Надо кончать, а то все в конверт не поместится. Новенького больше ничего нет. Живу, работаю, скучаю по тебе и Галке. Передавай привет матушке. Целуй нашу дорогую дочурку.
Целую крепко тебя и обнимаю, моя дорогая Тонка. Твой Ваня".
http://www.redstar.ru/2005/06/09_06/4_01.html
