Продолжение. В начало.
Порванная струна
Зимой 1917 года близкое поражение германского мира ни у кого не вызывало сомнений. Страны Антанты готовились к решающему наступлению. Россия планировала на апрель завоевание с помощью десанта европейской части Турции.
По секретному соглашению с Англией и Францией нам после победы отходили "Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а также Южная Фракия до линии Эпос - Мидия, побережье Малой Азии между Босфором и рекой Сакария... острова Мраморного моря и острова Имброс и Тенедос".
Впервые наша мечта о Царьграде оказалась так близка к осуществлению. Уже готовились к отправке за море кадры администрации. Но вместо того, чтобы созерцать, как русский солдат осеняет себя крестом в храме св.Софии, мир стал свидетелем артиллерийского обстрела Московского Кремля. Это не может быть простым совпадением. Так в момент своего высшего напряжения рвется струна, ее внешняя сила и внутренняя слабость достигают своего максимума.
Россия и Германия
Расскажем по порядку о событиях, которые привели нас к Первой мировой войне, и о роли, которую играл в них Царьград.
Вослед за генералом Скобелевым и своим отцом, императором Александром Третьим, император Николай Александрович чувствовал опасность, исходящую от Германии. Некоторые историки полагают, что с кайзером Вильгельмом II Государя связывала едва ли не дружба, что Россия подпала под влияние своего будущего врага. Это далеко не так. Достаточно сказать, что, несмотря на все усилия Берлина, немцам ни на шаг не удалось продвинуться в разрушении франко-русского союза.
На чьей стороне окажется Турция в случае нашего столкновения, предсказать было трудно. Но то, что она почти всегда выступала заодно с врагами России, оставляло мало места для надежды.
Это грозило нам в случае войны почти полной блокадой. Через черноморские проливы эскпортировались три четверти русского хлеба и львиная доля других товаров. Так же обстояли дела и со ввозом. Как писал С.С.Ольденбург, "для сношения с внешним миром - особенно после закрытия Дарданелл - оставались только далекий Владивосток и Архангельск, замерзающий более чем на полгода". Генерал Головин высказался на этот счет более образно, сравнив Россию с домом, в котором заколочены окна и дверь, а проникать в него можно только через трубу.
Речь о необходимости контроля над черноморскими проливами зашла у нас осенью 1896 года, под впечатлением армянской резни. Христиан убивали даже на улицах турецкой столицы. 23 сентября у Царя состоялось совещание, на котором решено было занять северную часть Босфора. Против этого выступил министр финансов С.Витте, которого поддержала Франция, крупнейший кредитор Османской империи. Париж предупредил, что в ответ на русскую инициативу англичане займут Дарданеллы. Государь неохотно смирился с этим, отложив вопрос на будущее.
Хотя время уже поджимало. В 1899 году Царь Николай предостерег будущего германского канцлера Бюлова: "Нет никакого вопроса, в котором интересы Германии и России находились бы в противоречии. Есть только один пункт, в котором вы должны считаться с русскими традициями и бережно к ним относиться..." Речь шла о так называемом Ближнем Востоке, который включал в себя Балканы, Константинополь и т.д. "Вы не должны создавать впечатления, - говорил Государь, - будто хотите вытеснить Россию... с того Востока, с которым она веками связана многими узами национального и религиозного характера".
Для тревоги были самые серьезные основания. В отчете российского военного министерства о событиях 1898-1903 гг. подчеркивалось: "Огромный рост пангерманских стремлений, в свою очередь, грозит европейскому миру. В этих стремлениях затрагиваются роковым образом интересы существования целых славянских народностей... Германия настойчиво готовится к вторжению на Балканский полуостров, дабы вся полоса между Берлином и Персидским заливом находилась в немецких руках".
Проще говоря, на рубеже ХХ века в Берлине утвердилась мысль, что и Царьград, и все наследство Византийской империи должны стать германскими.
Чтобы отвлечь наше внимание от этих планов, немцы начали энергично подталкивать Россию к колонизации Маньчжурии. "Мы должны привязать Россию к Восточной Азии так, чтобы она обращала меньше внимания на Европу и Ближний Восток", - пояснял император Вильгельм II. Эти планы германцы воплощали в жизнь с большой энергией, в частности, убедили нас вмешаться в японо-китайскую войну - то была прелюдия к Цусиме. При этом они избегали брать на себя любые, даже самые ничтожные, обязательства. Что объясняется тайной позицией императора Вильгельма, изложенной в 1901 году в письме к канцлеру Бюлову: "Если Англия и Япония будут действовать вместе, они могут сокрушить Россию... Но им следует торопиться - иначе русские станут слишком сильными".
Впрочем, немцев ждало одно разочарование за другим. После 1905 года Япония, надорванная войной, ни о чем, кроме согласия с Россией, не помышляла. А в 1908 году началось сближение Петербурга с Лондоном. На июньской встрече в Ревеле мы разделили сферы своего влияния в Персии, пришли к согласию по Тибету и Афганистану.
И хотя слово "Константинополь" в Ревеле не было ни разу упомянуто, часть турок будто обезумела. Они ошибочно решили, что Англия готова ими пожертвовать. Начался мятеж против султана, возглавленный так называемыми младотурками - националистами из партии "Единение и прогресс".
Антироссийский характер волнений был столь очевиден, что Одесский военный округ и Черноморский флот приступили к подготовительным мероприятиям на случай срочной десантной операции по овладению Босфором. 21 июля 1908 года особое совещание установило, что "политическая обстановка может вынудить нас занять Верхний Босфор".
О Царьграде при этом речь не заходила. Государь в беседе с личным представителем кайзера Вильгельма II попытался объяснить свою позицию: "Моей мыслью всегда было: проливы... Все, что я хочу, - это свободный выход и свободный вход". Когда выяснилось, что султан, потеряв часть власти, сохранил трон, Россия вновь обратилась к Турции с просьбой открыть Босфор и Дарданеллы для свободного мореплавания.
Но наши новые товарищи, англичане, и старые, французы, сделали все возможное, чтобы сорвать подписание договора. Мы искали мира, однако были одиноки в этом стремлении.
О любви, которой не было
В 1909 году вождь младотурков Энвер, один из самых страшных и амбициозных лидеров ХХ века, был назначен военным атташе в Берлине. В Германии он до мозга костей проникся верой в прусскую военную машину. Немцы, в свою очередь, поняли, что судьба свела их, наконец, с человеком, способным вручить им ключи от Османской империи. В том же году Энвер, склонив к измене один из армейских корпусов, на время занял Константинополь. Вслед за ним в Турцию прибыла военная миссия фельдмаршала фон дер Гольца. Началась германизация страны, поначалу умеренная.
Ее ускорили следующие события. В 1912 году болгары, греки, сербы и черногорцы объявили Османской империи войну, которая оказалась победоносной. Никогда православные не были так близки к тому, чтобы выбросить турок из Европы. Османы терпели одно поражение за другим. Общими усилиями болгарской и сербской армий был взят Адрианополь.
Настораживало, правда, то, что германские газеты восторженно сообщали о намерении царя болгар Фердинанда Кобургского овладеть Константинополем и провозгласить себя византийским императором. Такое впечатление, что немцам было безразлично, кто гарантирует им обладание проливами. Болгарию они считали своим вассалом, так же, как и Турцию.
Иное отношение было к тем, кто перед Берлином не кланялся. Желание сербов прорваться к морю едва не привело к общеевропейской войне. Австро-Венгрия при полной поддержке Германии провела мобилизацию. России с трудом удалось удержаться от ответных действий. Конфликт был угашен, но ненависть германцев к Сербии, их страх перед единством Балкан не исчезли.
Слабым звеном в этой ситуации оказалось, как нетрудно было предположить, болгарское правительство. Даже митрополит Старо-Загорский Мефодий грезил в то время о создании Великой Болгарии и призывал своего монарха к реализации этого гордого плана. Для славянства он обернулся катастрофой.
Желая отнять у Белграда всю Македонию, Фердинанд Кобургский 16 июня 1913 года отдал приказ о нападении на сербские позиции (против воли своего народа; болгары превосходно дрались с турками, но целыми частями сдавались в плен братьям-славянам; а лучший болгарский полководец Радко Дмитриев перешел на службу в русскую армию).
В результате Болгария оказалась в состоянии войны с Сербией, Грецией, Румынией, Турцией, лишилась многих территорий. Но гораздо печальнее другое. За год до начала мировой войны православный мир оказался расколот. Это было полным поражением российской политики на Балканах и торжеством германской.
В этом была своя мрачная логика. Панславизм - идея объединения славянства - являлся неудачной калькой с пангерманизма, который увлекал людей одинаковой психологии и культуры ради их господства в Европе. Мы же мечтали объединить племена более враждебные друг друг, чем русские и турки. Объединить на основании любви, которой не было.
"Мы стали врагами"
Следующий шаг Берлина не заставил себя ждать. Поражение в войне вызвало в Турции вспышку реваншизма. На ее волне к власти окончательно пришли Энвер и его партия "Единение и прогресс". Сразу после этого позиции немцев в Османской империи начали усиливаться с каждым днем. С военной миссией туда прибыл первоклассный специалист - генерал Отто Лиман фон Сандерс. Формально он возглавил гарнизон Константинополя - I корпус османской армии, но, по сути, стал главнокомандующим всех вооруженных сил Турции. Германские офицеры оказались на ключевых должностях в командовании войсками, в Генеральном штабе и военном министерстве.
"Проливы в руках сильного государства, - сообщал по этому поводу Царю министр иностранных дел С.Д.Сазонов, - это значит полное подчинение всего экономического развития юга России этому государству".
Положение дел становилось грозовым. 31 декабря 1913 г. состоялось Особое совещание высшего российского руководства. Сазонов предложил обявить Турции финансовый бойкот, разрыв дипломатических отношений, занятие некоторых пунктов на турецкой территории.
Как сообщает российский историк П.В.Мультатули, посредством географических съемок и разведки местности немцы готовили турецкую территорию для развертывания войск против России. В апреле 1914 г. германские специалисты составили план минирования проливов, артиллерия береговых укреплений была перевооружена современными немецкими орудиями, и уже в конце мая немецкий артиллерийский инструктор командовал всеми оборонительными сооружениями на Босфоре.
Зачарованный происходящим, Вильгельм II воскликнул: "Или скоро германское знамя будет развеваться над укреплениями Босфора, или меня постигнет такая же печальная судьба, как и великого изгнанника на остров Святой Елены". Такое впечатление, что кайзер искусственно себя распалял, чтобы оправдать бессмысленную балканскую авантюру.
Весной 1914 г. Сазонов объяснял одному немецкому собеседнику: "Вы знаете, как мы заинтересованы в Босфоре - какое это для нас чувствительное место. Вся Южная Россия зависит от него, и вот вы высаживаете прусский гарнизон у нас под носом!"
Министр не отдавал себе полного отчета, насколько наивен был его глас вопиющего в пустыне. Незадолго до этого, в феврале, Вильгельм II начертал на донесении посла Ф. фон Пурталеса из Петербурга: "Русско-прусские отношения умерли раз и навсегда! Мы стали врагами!"
До объявления войны, которая сокрушит российскую, германскую и австро-венгерскую монархии, оставалось полгода.
Насколько был прав Государь, трижды перед началом войны отдавая распоряжение готовить десант для овладения проливами? К началу войны Россия выплавляла 4,8 млн. тонн стали, в то время как Германия - 17,6 млн. тонн. Во всех остальных отношениях промышленность Германии также имела трех-четырехкратный перевес. В начале ХХ века мы сделали в этой области колоссальный рывок. Но не смогли догнать немцев, более того, разрыв увеличился.
Это обесценило численный перевес нашей армии. Миллионы солдат нечем было вооружить. Еще более катастрофические последствия имела нехватка снарядов. Зато их вдоволь было на складах Франции и Великобритании, отрезанных от нас Турцией. Раз за разом мы собирались решить этот вопрос, но так и не нашли понимания у англичан, которые устами премьер-министра Великобритании Дэвида Ллойд Джоржа в конце концов вынуждены были признать: "России... наносили поражения не немцы и австрийцы, а Дарданеллы".
Турецкое "я"
Не тщеславие, а безысходность двигала нами в вопросе о проливах. Главными виновниками этого были турецкие властители.
Существует ошибочное мнение, будто Россия и Англия втянули Турцию в I мировую войну против ее воли. Но сам военный министр Турции Джемаль-паша писал: "Мы объявили себя нейтральными только для того, чтобы выиграть время. Мы ждали момента, когда наша мобилизация закончится и мы сможем принять участие в войне".
Как отмечал Уинстон Черчилль, ни одно государство не вступило в войну с такой радостью и готовностью, как Турция. На то были свои причины.
Каждое утро турецкие солдаты маршировали, повторяя слова: "В 1328 г. (1912) надругались над честью турок. Отомстим, братцы, отомстим!" Как писал один из турецких авторов, "демобилизованный солдат, вернувшийся в свою деревню, с этой песней на устах пахал землю. Когда вспыхнула Первая мировая война, каждый турок, горевший чувством мести, понял, что появилась возможность для реабилитации своего национального достоинства".
Это был один из самых амбициозных и несчастных народов в истории. В Османской империи арабы доминировали в религии, культуре и науке, христиане - в экономике... Но всех инородцев турки презирали и были презираемы в ответ. Само их имя превратилось в ругательство, так называли грубых, невежественных и тугоумных людей.
Для наглядности можно привести несколько выражений из работ известного османского историка Найма Мустафа-эфенди: "недалекие турки", "турок с уродливой рожей", "турок-мошенник", "турок с собачьей мордой" и т.д. Согласно преданию, даже основатель ислама Мухаммед произнес однажды: "До тех пор, пока мы не воюем против узкоглазых, краснолицых, плосконосых турок... день справедливого суда не настанет".
Правда, турки составляли основу армии в государстве, несли на себе многие другие тяготы. Но это была нация, не способная ужиться с другими народами. Когда живых христиан в их стране почти не осталось, они взялись за курдов. Помимо полутора-двух миллионов армян и греков, турки уничтожили множество мусульман. Вот эпизод из истории I мировой войны, который приводится у Танера Акчама в книге "Турецкое национальное "я":
"Багдад пал. Османская армия собирается в спешке оставить город. Здесь находится комкор Кязым Карабекир-паша. По приказу полковника Бекира Сами народ собирается на площади. Затем полковник палит из пулемета по собравшимся. Карабекир-паша спрашивает:
- Бекир-бей, зачем ты так? В чем провинились эти люди?
Тот невозмутимо отвечает:
- Я свожу с ними счеты за 400-летнюю османскую историю".
Обида рождала отчаянные планы. Несмотря на равнодушие младотурок к вере, они готовы были оправдать себя защитой ислама. Идеолог пантуранизма Омар Сейфеддин заявлял в ноябре 1914 г.: "Это война нации за идеал и одновременно религиозная война. Потому мы сначала спасем и примем в свои политические границы тюрок, наших братьев по религии и языку, находящихся под гнетом русских. Мы сначала отберем у русских Кавказ, а затем будем постоянно двигаться в Туркестан, который является нашей родиной и в котором проживает 50 млн. тюрок-мусульман".
О том же грезил Энвер, претендовавший еще и на Крым. Но он так увлекся своими планами о воссоздании древнего Турана, что развалил собственное государство, в которое входили в то время, помимо Малой Азии, Аравийский полуостров, Ирак, Кувейт, Сирия, Палестина и пр.
Правда, не все властители Турции были столь же безумны. Старотурки пытались сделать все возможное, чтобы избежать войны. И Россия, и Англия согласились гарантировать Османской империи полную неприкосновенность ее границ. Мы, в частности, готовы были отказаться от мечты о Царьграде. Момент был исторический. Турция явно склонялась к миру. И тогда за спиной народов Османской империи Энвер договорился с немцами о провокации - нападении на черноморские порты России.
Крест над Черным морем
К этому времени Германия передала Турции один из самых мощных крейсеров в мире, "Гебен", и один из самых быстроходных - "Бреслау". Немецкие моряки обзавелись фесками, но покидать корабли не спешили. Более того, германские экипажи вскоре начали замещать турецкие на других судах Османской империи - государства, объявившего о своем нейтралитете в войне. Было ясно, что долго он не продлится. В ночь с 28 на 29 октября по старому стилю германо-турецкий флот атаковал Одессу, Севастополь, Феодосию, Новороссийск.
Накануне германский контр-адмирал Вильгельм Сушон получил от Энвера приказ: "...Турецкий флот должен захватить господство на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его, когда cчитаете нужным, без объявления войны. Энвер-паша".
Однако искать наш флот не было необходимости. О том, насколько сильно Россия хотела избежать войны с Турцией, говорит приказ, отданный Ставкой по настоянию Государя:
"...Не считая возможным чем бы то ни было дать Турции право обвинить нас в попытках толкнуть ее на войну, Его Величество повелел принять... следующую директиву: главным силам Черноморского флота воспрещается удаляться из зоны крепости Севастополь... ни один корабль не должен ни под каким видом появляться в виду турецких берегов".
...Первый бой произошел в Одесском порту, где турецкий эсминец "Гайрет" выпустил торпеду по канонерской лодке "Донец". Взрыв разворотил левый бок лодки, она начала тонуть. В это время в бой вступила другая русская канонерка "Кубанец", которая обратила в бегство корабли противника.
Об обстреле Новороссийска один из немецких офицеров писал: "Мы видели, как пылающая красная нефть стекала вдоль улиц в море и жуткая дымовая туча обволакивала город и его окрестности. Мы покинули пылающий город и, отойдя на 80 миль от него, все еще видели охваченный огнем Новороссийск, похожий на раскаленный кратер".
Крейсер "Гебен" вступил в дуэль с береговой артиллерией Севастополя, но больших успехов не добился. На этом экспедиция Вильгельма Сушона могла бы закончиться, но Господь судил иначе. На обратном пути с "Гебена" заметили наш минный заградитель "Прут", где находилась почти половина минных запасов Черноморского флота. Гибель этого корабля стала символом той катастрофы, в которую вступала Россия, ее трагедии и славы.
Шансов уцелеть у "Прута" не было с самого начала. Не желая допустить захвата судна противником, командир заградителя капитан II ранга Быков отдал приказ о его затоплении. Подойдя ближе, "Гебен" сигнализировал: "Предлагаю сдаться". В ответ наши моряки подняли парадный Андреевский флаг, который немцы поначалу ошибочно приняли за белый, капитулянтский. Когда разобрались, открыли по "Пруту" бешеный огонь.
Капитан решил погибнуть вместе с охваченным пламенем судном, но взрывной волной его выбросило за борт. Вблизи оказалась шлюпка. Кавторанг Быков, уцепившись за планширь, отказался занять в ней место и приказал спасать плавающих вблизи матросов.
Вместо него на корабле остался престарелый иеромонах Антоний (Смирнов). Он спустился было по трапу, но, увидев, как дорого каждое место в шлюпке, от места в ней отказался. Вернулся, надел ризу. Потом вышел на палубу с крестом и Евангелием в руках и стал благословлять ими своих духовных чад. Бинокли немцев приблизили эту картину. Корабль тонул, седобородый священник с золотым крестом над головой уходил в вечность. По одним рассказам, старец перед гибелью скрылся в недрах судна, очевидно, с тем, чтобы встать на последнюю молитву. По другим - оставался на палубе до конца. Уже не видно было инока, а крест еще мгновение продолжал сиять... Воды сомкнулись.
Петербург объявил войну Османской империи лишь через несколько дней. К тому времени уже были закрыты проливы, но мы продолжали отчаянно верить, что происходит недоразумение. Предложили выслать из Турции немецких офицеров, но ответа не последовало. Таким образом, невозможно обвинить Россию, будто она вступила в мировую войну во имя "византийского призрака". Скорее, сам призрак схватил нас за горло.
Саракамыш
Туркам вскоре дорого пришлось заплатить за гибель русских кораблей. Они до сих пор помнят Саракамыш - городок между Карсом и Эрзерумом. Там, в глубоких снегах на подступах к этому селению, были погребены мечты пантюркистов о Кавказе и Средней Азии. Накануне сражения св.Царь совершил рискованную поездку, на виду неприятеля посетив отряды Кавказского фронта.
Силы России были очень невелики. Турки, видя это, решили пойти ва-банк. 12 декабря они атаковали горсть защитников Саракамыша - там стояли несколько подразделений 23-го Туркестанского полка, сотня молодых подпоручиков, прибывших в армию для пополнения, и т.д. Мимо случайно проезжал кубанский казак, полковник Букретов, который возглавил две наспех собранные бригады. А обрушились на них пять османских дивизий.
...Саракамыш выстоял. Туда начали подтягиваться наши войска, но подходили и турецкие, сохраняя троекратное превосходство в силах. Османами руководил палач христиан Энвер, русскими - генерал Юденич. Стояла 20-градусная стужа, отступление в горы означало гибель как для нас, так и для турок. В Ставке считали, что худшее уже произошло и армии на Кавказе более не существует. Но она продолжала драться, более того, в снегу, по брюхо коня, перешла в наступление.
И тогда нечеловеческое мужество проявили уже турки. Поголовно обмороженные, полумертвые, они бились до конца. Но из 90 тысяч спаслись лишь 12. Энвер бежал, оболгав своих павших воинов, обвинив их в трусости. Война с Россией на этом не закончилась, место погибших корпусов заняли новые. Но Турцией овладели страх и разочарование.
Между победой и поражением
В начале 1915 года Государь обратился к союзникам с вопросом: "Дают ли они определенное согласие на включение Константинополя в состав Российской империи в случае победы?" Послу Франции он сказал тверже: "Я радикально разрешу проблему Константинополя и проливов".
Так Царьград вновь занял место в воображении русского общества.
Это вызывало в Англии ожесточенные споры. Черчилль предлагал ограничиться общими заверениями в симпатии к желанию русских. Но большинство членов британского кабинета министров уже осознало свою вековую ошибку. Вопрос был решен.
События начали было развиваться стремительно. Ставка русской армии попросила союзников произвести диверсию в Турции. Благодаря этому можно было высвободить часть наших сил на Кавказе для борьбы с австро-германцами.
И Лондон, и Париж отнеслись к этой идее благосклонно, а затем предложили расширить масштабы операции. Англо-французские войска должны были овладеть Дарданеллами. Россия сразу после этого - высадить десант на Босфоре и взять Константинополь. Предполагалось, что поначалу союзники будут управлять им совместно, затем город перейдет в русское владение.
Наше командование дало официальное согласие на участие в проекте, значение которого было огромно. Как утверждал германский адмирал фон Тирпиц, "если Дарданеллы падут, то война для нас проиграна..."
18 марта 1915 года союзники начали операцию бомбардировкой Галлиполи. Англо-французским силам предстояло штурмовать двадцать четыре турецких старых форта, находившихся под командованием немецких офицеров. К сожалению, как признал позже английский адмирал Валис, "во всей мировой истории нет ни одной операции, которая была бы предпринята на столь скорую руку и так плохо организована".
Девять месяцев шло жесточайшее сражение. Как пишет А.К.Коленковский в работе "Дарданелльская операция", союзники, в основном англичане, потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести 146 тысяч человек, турки - 186 тысяч, но поле боя осталось за ними.
Русского десанта так и не последовало...
Об этом трудно говорить спокойно.
Главнокомандующий, Великий князь Николай Николаевич и его штаб всерьез о Босфорской операции не помышляли. Алексеев считал ее авантюрой, а генерал Ю.Данилов заявил: "Об этом поговорим позже, когда будем на реке Одере". То есть Ставка полагала, что вопрос об этом будет решен автоматически по окончании войны.
Это было п е р в о е препятствие, которое почти удалось обойти благодаря решимости Императора Николая Александровича. Он был единственным человеком, который отчетливо сознавал всю важность овладения Босфором и буквально заболел десантом. В конце марта - начале апреля в портах Черного моря сосредоточился 5-й Кавказский корпус, ожидалось прибытие 2-го армейского. Наш флот к этому моменту полностью доминировал над германо-турецким. Против "Гебена" мы имели пять линейных кораблей. Остальные корабли противника в расчет можно было не принимать. Немецкий адмирал Герман Лорей отзывался о них с презрением.
В т о р о е препятствие заключалось в том, что балканские славяне продолжали свои споры в тот момент. Болгария согласилась предоставить для десанта порт Бургос и выступить на стороне России лишь в обмен на сербскую часть Македонии. Сербия пожертвовать ею отказалась. Это стало жестоким ударом для Государя. Хотя война с Германией была для нас неизбежна, но ввязались мы в нее прежде времени, только ради спасения сербов.
От Бургоса пришлось отказаться, но подготовка к десанту продолжалась.
Т р е т ь и м препятствием, неодолимым, стало наступление австро-германских войск. На рассвете 19 апреля на фронте в 35 верст они ринулись на штурм наших позиций. Против каждого нашего корпуса было по армии, против каждой бригады - по корпусу. По русским позициям били 1000 орудий. На участке 3-й армии Радко Дмитриева огонь немецкой артиллерии превосходил наш в 50 раз. Вскоре перевес немцев оказался на многих участках таким, что о кратности говорить стало просто бессмысленно. В наших дивизиях осталось по 800-900 штыков, но как они дрались! Окруженная и полуистребленная дивизия Корнилова прорвалась сквозь заслон в пять полнокровных дивизий противника.
В этот момент и решено было перебросить в Галицию силы, предназначенные для взятия Босфора, хотя их прибытие никакого влияния на ход событий оказать не могло. Как писал военный историк Антон Керсновский, "величайший грех был совершен весною 1915 года, когда Ставка отказалась от овладения Константинополем, предпочитая ему Дрыщув и погубив без всякой пользы десантные войска на Сане и Днестре. Вывод из строя Турции предотвратил бы удушение России. Овладение Царьградом свело бы на нет ту деморализацию, которая охватила все слои общества к осени, как следствие катастрофического, непродуманного и неорганизованного отступления... Один лишь Император Николай Александрович чувствовал стратегию... Ключ к выигрышу войны находился на Босфоре. Государь настаивал на спасительной для России десантной операции, но, добровольно уступив свою власть над армией слепорожденным военачальникам, не был ими понят".
К августу армия смертельно устала и утратила веру в свои силы. Солдаты начали сдаваться в плен десятками тысяч. В этот момент Царь принял командование на себя. Как пишет тот же Керсновский, "история часто видела монархов, становившихся во главе победоносных армий, для легких лавров завершения победы. Но она никогда еще не встречала венценосца, берущего на себя крест возглавить армию, казалось, безнадежно разбитую, знающего заранее, что здесь его могут венчать не лавры, а только тернии".
Так войска обрели вождя, который был способен направить их к победе. Но виновники поражения, тот же генерал Данилов, с этого момента были заняты подготовкой заговора. В Петербурге, оставшемся без присмотра, Дума шаг за шагом склонялась к измене. Те люди, которые мешали вооружению страны перед войной, громче всех кричали теперь об измене, намекая, подобно Милюкову, на Императрицу и метя через нее в Государя.
В то же время вдруг оживились разговоры о Константинополе. Публика грезила Царьградом вплоть до большевистского переворота. Слово "Константинополь" стало для нее ключевым, повергая в сомнабулическую решимость, свойственную самоубийцам.
Окончание следует
N 475, октябрь 2004 г.
Порванная струна
Зимой 1917 года близкое поражение германского мира ни у кого не вызывало сомнений. Страны Антанты готовились к решающему наступлению. Россия планировала на апрель завоевание с помощью десанта европейской части Турции.
По секретному соглашению с Англией и Францией нам после победы отходили "Константинополь, западный берег Босфора, Мраморного моря и Дарданелл, а также Южная Фракия до линии Эпос - Мидия, побережье Малой Азии между Босфором и рекой Сакария... острова Мраморного моря и острова Имброс и Тенедос".
Впервые наша мечта о Царьграде оказалась так близка к осуществлению. Уже готовились к отправке за море кадры администрации. Но вместо того, чтобы созерцать, как русский солдат осеняет себя крестом в храме св.Софии, мир стал свидетелем артиллерийского обстрела Московского Кремля. Это не может быть простым совпадением. Так в момент своего высшего напряжения рвется струна, ее внешняя сила и внутренняя слабость достигают своего максимума.
Россия и Германия
Расскажем по порядку о событиях, которые привели нас к Первой мировой войне, и о роли, которую играл в них Царьград.
Вослед за генералом Скобелевым и своим отцом, императором Александром Третьим, император Николай Александрович чувствовал опасность, исходящую от Германии. Некоторые историки полагают, что с кайзером Вильгельмом II Государя связывала едва ли не дружба, что Россия подпала под влияние своего будущего врага. Это далеко не так. Достаточно сказать, что, несмотря на все усилия Берлина, немцам ни на шаг не удалось продвинуться в разрушении франко-русского союза.
На чьей стороне окажется Турция в случае нашего столкновения, предсказать было трудно. Но то, что она почти всегда выступала заодно с врагами России, оставляло мало места для надежды.
Это грозило нам в случае войны почти полной блокадой. Через черноморские проливы эскпортировались три четверти русского хлеба и львиная доля других товаров. Так же обстояли дела и со ввозом. Как писал С.С.Ольденбург, "для сношения с внешним миром - особенно после закрытия Дарданелл - оставались только далекий Владивосток и Архангельск, замерзающий более чем на полгода". Генерал Головин высказался на этот счет более образно, сравнив Россию с домом, в котором заколочены окна и дверь, а проникать в него можно только через трубу.
Речь о необходимости контроля над черноморскими проливами зашла у нас осенью 1896 года, под впечатлением армянской резни. Христиан убивали даже на улицах турецкой столицы. 23 сентября у Царя состоялось совещание, на котором решено было занять северную часть Босфора. Против этого выступил министр финансов С.Витте, которого поддержала Франция, крупнейший кредитор Османской империи. Париж предупредил, что в ответ на русскую инициативу англичане займут Дарданеллы. Государь неохотно смирился с этим, отложив вопрос на будущее.
Хотя время уже поджимало. В 1899 году Царь Николай предостерег будущего германского канцлера Бюлова: "Нет никакого вопроса, в котором интересы Германии и России находились бы в противоречии. Есть только один пункт, в котором вы должны считаться с русскими традициями и бережно к ним относиться..." Речь шла о так называемом Ближнем Востоке, который включал в себя Балканы, Константинополь и т.д. "Вы не должны создавать впечатления, - говорил Государь, - будто хотите вытеснить Россию... с того Востока, с которым она веками связана многими узами национального и религиозного характера".
Для тревоги были самые серьезные основания. В отчете российского военного министерства о событиях 1898-1903 гг. подчеркивалось: "Огромный рост пангерманских стремлений, в свою очередь, грозит европейскому миру. В этих стремлениях затрагиваются роковым образом интересы существования целых славянских народностей... Германия настойчиво готовится к вторжению на Балканский полуостров, дабы вся полоса между Берлином и Персидским заливом находилась в немецких руках".
Проще говоря, на рубеже ХХ века в Берлине утвердилась мысль, что и Царьград, и все наследство Византийской империи должны стать германскими.
Чтобы отвлечь наше внимание от этих планов, немцы начали энергично подталкивать Россию к колонизации Маньчжурии. "Мы должны привязать Россию к Восточной Азии так, чтобы она обращала меньше внимания на Европу и Ближний Восток", - пояснял император Вильгельм II. Эти планы германцы воплощали в жизнь с большой энергией, в частности, убедили нас вмешаться в японо-китайскую войну - то была прелюдия к Цусиме. При этом они избегали брать на себя любые, даже самые ничтожные, обязательства. Что объясняется тайной позицией императора Вильгельма, изложенной в 1901 году в письме к канцлеру Бюлову: "Если Англия и Япония будут действовать вместе, они могут сокрушить Россию... Но им следует торопиться - иначе русские станут слишком сильными".
Впрочем, немцев ждало одно разочарование за другим. После 1905 года Япония, надорванная войной, ни о чем, кроме согласия с Россией, не помышляла. А в 1908 году началось сближение Петербурга с Лондоном. На июньской встрече в Ревеле мы разделили сферы своего влияния в Персии, пришли к согласию по Тибету и Афганистану.
И хотя слово "Константинополь" в Ревеле не было ни разу упомянуто, часть турок будто обезумела. Они ошибочно решили, что Англия готова ими пожертвовать. Начался мятеж против султана, возглавленный так называемыми младотурками - националистами из партии "Единение и прогресс".
Антироссийский характер волнений был столь очевиден, что Одесский военный округ и Черноморский флот приступили к подготовительным мероприятиям на случай срочной десантной операции по овладению Босфором. 21 июля 1908 года особое совещание установило, что "политическая обстановка может вынудить нас занять Верхний Босфор".
О Царьграде при этом речь не заходила. Государь в беседе с личным представителем кайзера Вильгельма II попытался объяснить свою позицию: "Моей мыслью всегда было: проливы... Все, что я хочу, - это свободный выход и свободный вход". Когда выяснилось, что султан, потеряв часть власти, сохранил трон, Россия вновь обратилась к Турции с просьбой открыть Босфор и Дарданеллы для свободного мореплавания.
Но наши новые товарищи, англичане, и старые, французы, сделали все возможное, чтобы сорвать подписание договора. Мы искали мира, однако были одиноки в этом стремлении.
О любви, которой не было
В 1909 году вождь младотурков Энвер, один из самых страшных и амбициозных лидеров ХХ века, был назначен военным атташе в Берлине. В Германии он до мозга костей проникся верой в прусскую военную машину. Немцы, в свою очередь, поняли, что судьба свела их, наконец, с человеком, способным вручить им ключи от Османской империи. В том же году Энвер, склонив к измене один из армейских корпусов, на время занял Константинополь. Вслед за ним в Турцию прибыла военная миссия фельдмаршала фон дер Гольца. Началась германизация страны, поначалу умеренная.
Ее ускорили следующие события. В 1912 году болгары, греки, сербы и черногорцы объявили Османской империи войну, которая оказалась победоносной. Никогда православные не были так близки к тому, чтобы выбросить турок из Европы. Османы терпели одно поражение за другим. Общими усилиями болгарской и сербской армий был взят Адрианополь.
Настораживало, правда, то, что германские газеты восторженно сообщали о намерении царя болгар Фердинанда Кобургского овладеть Константинополем и провозгласить себя византийским императором. Такое впечатление, что немцам было безразлично, кто гарантирует им обладание проливами. Болгарию они считали своим вассалом, так же, как и Турцию.
Иное отношение было к тем, кто перед Берлином не кланялся. Желание сербов прорваться к морю едва не привело к общеевропейской войне. Австро-Венгрия при полной поддержке Германии провела мобилизацию. России с трудом удалось удержаться от ответных действий. Конфликт был угашен, но ненависть германцев к Сербии, их страх перед единством Балкан не исчезли.
Слабым звеном в этой ситуации оказалось, как нетрудно было предположить, болгарское правительство. Даже митрополит Старо-Загорский Мефодий грезил в то время о создании Великой Болгарии и призывал своего монарха к реализации этого гордого плана. Для славянства он обернулся катастрофой.
Желая отнять у Белграда всю Македонию, Фердинанд Кобургский 16 июня 1913 года отдал приказ о нападении на сербские позиции (против воли своего народа; болгары превосходно дрались с турками, но целыми частями сдавались в плен братьям-славянам; а лучший болгарский полководец Радко Дмитриев перешел на службу в русскую армию).
В результате Болгария оказалась в состоянии войны с Сербией, Грецией, Румынией, Турцией, лишилась многих территорий. Но гораздо печальнее другое. За год до начала мировой войны православный мир оказался расколот. Это было полным поражением российской политики на Балканах и торжеством германской.
В этом была своя мрачная логика. Панславизм - идея объединения славянства - являлся неудачной калькой с пангерманизма, который увлекал людей одинаковой психологии и культуры ради их господства в Европе. Мы же мечтали объединить племена более враждебные друг друг, чем русские и турки. Объединить на основании любви, которой не было.
"Мы стали врагами"
Следующий шаг Берлина не заставил себя ждать. Поражение в войне вызвало в Турции вспышку реваншизма. На ее волне к власти окончательно пришли Энвер и его партия "Единение и прогресс". Сразу после этого позиции немцев в Османской империи начали усиливаться с каждым днем. С военной миссией туда прибыл первоклассный специалист - генерал Отто Лиман фон Сандерс. Формально он возглавил гарнизон Константинополя - I корпус османской армии, но, по сути, стал главнокомандующим всех вооруженных сил Турции. Германские офицеры оказались на ключевых должностях в командовании войсками, в Генеральном штабе и военном министерстве.
"Проливы в руках сильного государства, - сообщал по этому поводу Царю министр иностранных дел С.Д.Сазонов, - это значит полное подчинение всего экономического развития юга России этому государству".
Положение дел становилось грозовым. 31 декабря 1913 г. состоялось Особое совещание высшего российского руководства. Сазонов предложил обявить Турции финансовый бойкот, разрыв дипломатических отношений, занятие некоторых пунктов на турецкой территории.
Как сообщает российский историк П.В.Мультатули, посредством географических съемок и разведки местности немцы готовили турецкую территорию для развертывания войск против России. В апреле 1914 г. германские специалисты составили план минирования проливов, артиллерия береговых укреплений была перевооружена современными немецкими орудиями, и уже в конце мая немецкий артиллерийский инструктор командовал всеми оборонительными сооружениями на Босфоре.
Зачарованный происходящим, Вильгельм II воскликнул: "Или скоро германское знамя будет развеваться над укреплениями Босфора, или меня постигнет такая же печальная судьба, как и великого изгнанника на остров Святой Елены". Такое впечатление, что кайзер искусственно себя распалял, чтобы оправдать бессмысленную балканскую авантюру.
Весной 1914 г. Сазонов объяснял одному немецкому собеседнику: "Вы знаете, как мы заинтересованы в Босфоре - какое это для нас чувствительное место. Вся Южная Россия зависит от него, и вот вы высаживаете прусский гарнизон у нас под носом!"
Министр не отдавал себе полного отчета, насколько наивен был его глас вопиющего в пустыне. Незадолго до этого, в феврале, Вильгельм II начертал на донесении посла Ф. фон Пурталеса из Петербурга: "Русско-прусские отношения умерли раз и навсегда! Мы стали врагами!"
До объявления войны, которая сокрушит российскую, германскую и австро-венгерскую монархии, оставалось полгода.
Насколько был прав Государь, трижды перед началом войны отдавая распоряжение готовить десант для овладения проливами? К началу войны Россия выплавляла 4,8 млн. тонн стали, в то время как Германия - 17,6 млн. тонн. Во всех остальных отношениях промышленность Германии также имела трех-четырехкратный перевес. В начале ХХ века мы сделали в этой области колоссальный рывок. Но не смогли догнать немцев, более того, разрыв увеличился.
Это обесценило численный перевес нашей армии. Миллионы солдат нечем было вооружить. Еще более катастрофические последствия имела нехватка снарядов. Зато их вдоволь было на складах Франции и Великобритании, отрезанных от нас Турцией. Раз за разом мы собирались решить этот вопрос, но так и не нашли понимания у англичан, которые устами премьер-министра Великобритании Дэвида Ллойд Джоржа в конце концов вынуждены были признать: "России... наносили поражения не немцы и австрийцы, а Дарданеллы".
Турецкое "я"
Не тщеславие, а безысходность двигала нами в вопросе о проливах. Главными виновниками этого были турецкие властители.
Существует ошибочное мнение, будто Россия и Англия втянули Турцию в I мировую войну против ее воли. Но сам военный министр Турции Джемаль-паша писал: "Мы объявили себя нейтральными только для того, чтобы выиграть время. Мы ждали момента, когда наша мобилизация закончится и мы сможем принять участие в войне".
Как отмечал Уинстон Черчилль, ни одно государство не вступило в войну с такой радостью и готовностью, как Турция. На то были свои причины.
Каждое утро турецкие солдаты маршировали, повторяя слова: "В 1328 г. (1912) надругались над честью турок. Отомстим, братцы, отомстим!" Как писал один из турецких авторов, "демобилизованный солдат, вернувшийся в свою деревню, с этой песней на устах пахал землю. Когда вспыхнула Первая мировая война, каждый турок, горевший чувством мести, понял, что появилась возможность для реабилитации своего национального достоинства".
Это был один из самых амбициозных и несчастных народов в истории. В Османской империи арабы доминировали в религии, культуре и науке, христиане - в экономике... Но всех инородцев турки презирали и были презираемы в ответ. Само их имя превратилось в ругательство, так называли грубых, невежественных и тугоумных людей.
Для наглядности можно привести несколько выражений из работ известного османского историка Найма Мустафа-эфенди: "недалекие турки", "турок с уродливой рожей", "турок-мошенник", "турок с собачьей мордой" и т.д. Согласно преданию, даже основатель ислама Мухаммед произнес однажды: "До тех пор, пока мы не воюем против узкоглазых, краснолицых, плосконосых турок... день справедливого суда не настанет".
Правда, турки составляли основу армии в государстве, несли на себе многие другие тяготы. Но это была нация, не способная ужиться с другими народами. Когда живых христиан в их стране почти не осталось, они взялись за курдов. Помимо полутора-двух миллионов армян и греков, турки уничтожили множество мусульман. Вот эпизод из истории I мировой войны, который приводится у Танера Акчама в книге "Турецкое национальное "я":
"Багдад пал. Османская армия собирается в спешке оставить город. Здесь находится комкор Кязым Карабекир-паша. По приказу полковника Бекира Сами народ собирается на площади. Затем полковник палит из пулемета по собравшимся. Карабекир-паша спрашивает:
- Бекир-бей, зачем ты так? В чем провинились эти люди?
Тот невозмутимо отвечает:
- Я свожу с ними счеты за 400-летнюю османскую историю".
Обида рождала отчаянные планы. Несмотря на равнодушие младотурок к вере, они готовы были оправдать себя защитой ислама. Идеолог пантуранизма Омар Сейфеддин заявлял в ноябре 1914 г.: "Это война нации за идеал и одновременно религиозная война. Потому мы сначала спасем и примем в свои политические границы тюрок, наших братьев по религии и языку, находящихся под гнетом русских. Мы сначала отберем у русских Кавказ, а затем будем постоянно двигаться в Туркестан, который является нашей родиной и в котором проживает 50 млн. тюрок-мусульман".
О том же грезил Энвер, претендовавший еще и на Крым. Но он так увлекся своими планами о воссоздании древнего Турана, что развалил собственное государство, в которое входили в то время, помимо Малой Азии, Аравийский полуостров, Ирак, Кувейт, Сирия, Палестина и пр.
Правда, не все властители Турции были столь же безумны. Старотурки пытались сделать все возможное, чтобы избежать войны. И Россия, и Англия согласились гарантировать Османской империи полную неприкосновенность ее границ. Мы, в частности, готовы были отказаться от мечты о Царьграде. Момент был исторический. Турция явно склонялась к миру. И тогда за спиной народов Османской империи Энвер договорился с немцами о провокации - нападении на черноморские порты России.
Крест над Черным морем
К этому времени Германия передала Турции один из самых мощных крейсеров в мире, "Гебен", и один из самых быстроходных - "Бреслау". Немецкие моряки обзавелись фесками, но покидать корабли не спешили. Более того, германские экипажи вскоре начали замещать турецкие на других судах Османской империи - государства, объявившего о своем нейтралитете в войне. Было ясно, что долго он не продлится. В ночь с 28 на 29 октября по старому стилю германо-турецкий флот атаковал Одессу, Севастополь, Феодосию, Новороссийск.
Накануне германский контр-адмирал Вильгельм Сушон получил от Энвера приказ: "...Турецкий флот должен захватить господство на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его, когда cчитаете нужным, без объявления войны. Энвер-паша".
Однако искать наш флот не было необходимости. О том, насколько сильно Россия хотела избежать войны с Турцией, говорит приказ, отданный Ставкой по настоянию Государя:
"...Не считая возможным чем бы то ни было дать Турции право обвинить нас в попытках толкнуть ее на войну, Его Величество повелел принять... следующую директиву: главным силам Черноморского флота воспрещается удаляться из зоны крепости Севастополь... ни один корабль не должен ни под каким видом появляться в виду турецких берегов".
...Первый бой произошел в Одесском порту, где турецкий эсминец "Гайрет" выпустил торпеду по канонерской лодке "Донец". Взрыв разворотил левый бок лодки, она начала тонуть. В это время в бой вступила другая русская канонерка "Кубанец", которая обратила в бегство корабли противника.
Об обстреле Новороссийска один из немецких офицеров писал: "Мы видели, как пылающая красная нефть стекала вдоль улиц в море и жуткая дымовая туча обволакивала город и его окрестности. Мы покинули пылающий город и, отойдя на 80 миль от него, все еще видели охваченный огнем Новороссийск, похожий на раскаленный кратер".
Крейсер "Гебен" вступил в дуэль с береговой артиллерией Севастополя, но больших успехов не добился. На этом экспедиция Вильгельма Сушона могла бы закончиться, но Господь судил иначе. На обратном пути с "Гебена" заметили наш минный заградитель "Прут", где находилась почти половина минных запасов Черноморского флота. Гибель этого корабля стала символом той катастрофы, в которую вступала Россия, ее трагедии и славы.
Шансов уцелеть у "Прута" не было с самого начала. Не желая допустить захвата судна противником, командир заградителя капитан II ранга Быков отдал приказ о его затоплении. Подойдя ближе, "Гебен" сигнализировал: "Предлагаю сдаться". В ответ наши моряки подняли парадный Андреевский флаг, который немцы поначалу ошибочно приняли за белый, капитулянтский. Когда разобрались, открыли по "Пруту" бешеный огонь.
Капитан решил погибнуть вместе с охваченным пламенем судном, но взрывной волной его выбросило за борт. Вблизи оказалась шлюпка. Кавторанг Быков, уцепившись за планширь, отказался занять в ней место и приказал спасать плавающих вблизи матросов.
Вместо него на корабле остался престарелый иеромонах Антоний (Смирнов). Он спустился было по трапу, но, увидев, как дорого каждое место в шлюпке, от места в ней отказался. Вернулся, надел ризу. Потом вышел на палубу с крестом и Евангелием в руках и стал благословлять ими своих духовных чад. Бинокли немцев приблизили эту картину. Корабль тонул, седобородый священник с золотым крестом над головой уходил в вечность. По одним рассказам, старец перед гибелью скрылся в недрах судна, очевидно, с тем, чтобы встать на последнюю молитву. По другим - оставался на палубе до конца. Уже не видно было инока, а крест еще мгновение продолжал сиять... Воды сомкнулись.
Петербург объявил войну Османской империи лишь через несколько дней. К тому времени уже были закрыты проливы, но мы продолжали отчаянно верить, что происходит недоразумение. Предложили выслать из Турции немецких офицеров, но ответа не последовало. Таким образом, невозможно обвинить Россию, будто она вступила в мировую войну во имя "византийского призрака". Скорее, сам призрак схватил нас за горло.
Саракамыш
Туркам вскоре дорого пришлось заплатить за гибель русских кораблей. Они до сих пор помнят Саракамыш - городок между Карсом и Эрзерумом. Там, в глубоких снегах на подступах к этому селению, были погребены мечты пантюркистов о Кавказе и Средней Азии. Накануне сражения св.Царь совершил рискованную поездку, на виду неприятеля посетив отряды Кавказского фронта.
Силы России были очень невелики. Турки, видя это, решили пойти ва-банк. 12 декабря они атаковали горсть защитников Саракамыша - там стояли несколько подразделений 23-го Туркестанского полка, сотня молодых подпоручиков, прибывших в армию для пополнения, и т.д. Мимо случайно проезжал кубанский казак, полковник Букретов, который возглавил две наспех собранные бригады. А обрушились на них пять османских дивизий.
...Саракамыш выстоял. Туда начали подтягиваться наши войска, но подходили и турецкие, сохраняя троекратное превосходство в силах. Османами руководил палач христиан Энвер, русскими - генерал Юденич. Стояла 20-градусная стужа, отступление в горы означало гибель как для нас, так и для турок. В Ставке считали, что худшее уже произошло и армии на Кавказе более не существует. Но она продолжала драться, более того, в снегу, по брюхо коня, перешла в наступление.
И тогда нечеловеческое мужество проявили уже турки. Поголовно обмороженные, полумертвые, они бились до конца. Но из 90 тысяч спаслись лишь 12. Энвер бежал, оболгав своих павших воинов, обвинив их в трусости. Война с Россией на этом не закончилась, место погибших корпусов заняли новые. Но Турцией овладели страх и разочарование.
Между победой и поражением
В начале 1915 года Государь обратился к союзникам с вопросом: "Дают ли они определенное согласие на включение Константинополя в состав Российской империи в случае победы?" Послу Франции он сказал тверже: "Я радикально разрешу проблему Константинополя и проливов".
Так Царьград вновь занял место в воображении русского общества.
Это вызывало в Англии ожесточенные споры. Черчилль предлагал ограничиться общими заверениями в симпатии к желанию русских. Но большинство членов британского кабинета министров уже осознало свою вековую ошибку. Вопрос был решен.
События начали было развиваться стремительно. Ставка русской армии попросила союзников произвести диверсию в Турции. Благодаря этому можно было высвободить часть наших сил на Кавказе для борьбы с австро-германцами.
И Лондон, и Париж отнеслись к этой идее благосклонно, а затем предложили расширить масштабы операции. Англо-французские войска должны были овладеть Дарданеллами. Россия сразу после этого - высадить десант на Босфоре и взять Константинополь. Предполагалось, что поначалу союзники будут управлять им совместно, затем город перейдет в русское владение.
Наше командование дало официальное согласие на участие в проекте, значение которого было огромно. Как утверждал германский адмирал фон Тирпиц, "если Дарданеллы падут, то война для нас проиграна..."
18 марта 1915 года союзники начали операцию бомбардировкой Галлиполи. Англо-французским силам предстояло штурмовать двадцать четыре турецких старых форта, находившихся под командованием немецких офицеров. К сожалению, как признал позже английский адмирал Валис, "во всей мировой истории нет ни одной операции, которая была бы предпринята на столь скорую руку и так плохо организована".
Девять месяцев шло жесточайшее сражение. Как пишет А.К.Коленковский в работе "Дарданелльская операция", союзники, в основном англичане, потеряли убитыми, ранеными и пропавшими без вести 146 тысяч человек, турки - 186 тысяч, но поле боя осталось за ними.
Русского десанта так и не последовало...
Об этом трудно говорить спокойно.
Главнокомандующий, Великий князь Николай Николаевич и его штаб всерьез о Босфорской операции не помышляли. Алексеев считал ее авантюрой, а генерал Ю.Данилов заявил: "Об этом поговорим позже, когда будем на реке Одере". То есть Ставка полагала, что вопрос об этом будет решен автоматически по окончании войны.
Это было п е р в о е препятствие, которое почти удалось обойти благодаря решимости Императора Николая Александровича. Он был единственным человеком, который отчетливо сознавал всю важность овладения Босфором и буквально заболел десантом. В конце марта - начале апреля в портах Черного моря сосредоточился 5-й Кавказский корпус, ожидалось прибытие 2-го армейского. Наш флот к этому моменту полностью доминировал над германо-турецким. Против "Гебена" мы имели пять линейных кораблей. Остальные корабли противника в расчет можно было не принимать. Немецкий адмирал Герман Лорей отзывался о них с презрением.
В т о р о е препятствие заключалось в том, что балканские славяне продолжали свои споры в тот момент. Болгария согласилась предоставить для десанта порт Бургос и выступить на стороне России лишь в обмен на сербскую часть Македонии. Сербия пожертвовать ею отказалась. Это стало жестоким ударом для Государя. Хотя война с Германией была для нас неизбежна, но ввязались мы в нее прежде времени, только ради спасения сербов.
От Бургоса пришлось отказаться, но подготовка к десанту продолжалась.
Т р е т ь и м препятствием, неодолимым, стало наступление австро-германских войск. На рассвете 19 апреля на фронте в 35 верст они ринулись на штурм наших позиций. Против каждого нашего корпуса было по армии, против каждой бригады - по корпусу. По русским позициям били 1000 орудий. На участке 3-й армии Радко Дмитриева огонь немецкой артиллерии превосходил наш в 50 раз. Вскоре перевес немцев оказался на многих участках таким, что о кратности говорить стало просто бессмысленно. В наших дивизиях осталось по 800-900 штыков, но как они дрались! Окруженная и полуистребленная дивизия Корнилова прорвалась сквозь заслон в пять полнокровных дивизий противника.
В этот момент и решено было перебросить в Галицию силы, предназначенные для взятия Босфора, хотя их прибытие никакого влияния на ход событий оказать не могло. Как писал военный историк Антон Керсновский, "величайший грех был совершен весною 1915 года, когда Ставка отказалась от овладения Константинополем, предпочитая ему Дрыщув и погубив без всякой пользы десантные войска на Сане и Днестре. Вывод из строя Турции предотвратил бы удушение России. Овладение Царьградом свело бы на нет ту деморализацию, которая охватила все слои общества к осени, как следствие катастрофического, непродуманного и неорганизованного отступления... Один лишь Император Николай Александрович чувствовал стратегию... Ключ к выигрышу войны находился на Босфоре. Государь настаивал на спасительной для России десантной операции, но, добровольно уступив свою власть над армией слепорожденным военачальникам, не был ими понят".
К августу армия смертельно устала и утратила веру в свои силы. Солдаты начали сдаваться в плен десятками тысяч. В этот момент Царь принял командование на себя. Как пишет тот же Керсновский, "история часто видела монархов, становившихся во главе победоносных армий, для легких лавров завершения победы. Но она никогда еще не встречала венценосца, берущего на себя крест возглавить армию, казалось, безнадежно разбитую, знающего заранее, что здесь его могут венчать не лавры, а только тернии".
Так войска обрели вождя, который был способен направить их к победе. Но виновники поражения, тот же генерал Данилов, с этого момента были заняты подготовкой заговора. В Петербурге, оставшемся без присмотра, Дума шаг за шагом склонялась к измене. Те люди, которые мешали вооружению страны перед войной, громче всех кричали теперь об измене, намекая, подобно Милюкову, на Императрицу и метя через нее в Государя.
В то же время вдруг оживились разговоры о Константинополе. Публика грезила Царьградом вплоть до большевистского переворота. Слово "Константинополь" стало для нее ключевым, повергая в сомнабулическую решимость, свойственную самоубийцам.
Окончание следует
N 475, октябрь 2004 г.
