Весть о смерти Шах-Аббаса с быстротой весеннего ветра пронеслась над Грузией. Горестные и радостные вести - крылаты. Шах-Аббас одерживал блистательные победы на Востоке, но смерть и время неизбежно побеждают победителей. От тирана осталась ограбленная в междоусобицах гробница и кровавое имя, которое с проклятием произносили жителя Кавказа. Узнав о гибели тирана, грузины радовались как в праздник, обменивались подарками как в дни рождения своих любимых царей из священного рода Багратиони. Шах-Аббас умер. Казалось, что змея, обвившая тело Грузии и сосавшая 40 лет кровь из ее груди, издохла и распалась на части, как дракон, пораженный копьем святого Георгия. Страна пробуждалась от кошмарного сна, но впереди ее ожидали новые испытания. (Так дикий зверь, притаившись в расселинах скал, высматривает серну идущую по пустынной горной тропе).
Преемник Шах-Аббаса I, взявший его имя, не походил на своего воинственного дядю. Шах-Аббас II окружил себя поэтами и философами. Он казался суфием на древнем троне персидских царей. Но в отношении Грузии он продолжал политику Шах-Аббаса I, целью которого было истребление христианства на Кавказе и уничтожение грузин как народа. Если Шах-Аббас I хотел сжечь и испепелить Грузию дотла в пламени войн, то его преемник решил задушить страну руками татар-кочевников и превратить Кахетию в пастбище для скота. Этот план был более коварен, и не менее губителен, чем недавние кровавые нашествия персов. Наследником старого тигра стал молодой лис.
Улусы татар, сопровождаемые отрядами персов, потянулись в Кахетию. 80 тысяч кочевников, как саранча, опустошали когда-то цветущую страну. Татары вырубали сады, выкорчевывали виноградники, сжигали посевы. Отары овец и табуны коней, переходя с пастбища на пастбище, вытаптывали поля. Татары шайками рыскали по стране в поясках добычи. Они как вода просачивались повсюду, убивали, грабили и уводили в плен. Села стояли опустевшие как после чумы; безмолвные города казались призраками. Люди уходили в горы или переселялись в другие области Грузии. Кахетия казалась обреченней. В храмах прекратилась служба; живые оставались без причастия, мертвые - без погребения. Татары разорили и осквернили главную святыню Кахетии - Алавердский Собор. Храмовая утварь, которую священники не успели спрятать и замуровать в стенах собора, попала в руки татар, как священные сосуды Иерусалимского храма - в руки вавилонян. Церковные облачения они дарили своим женам на платья, покрывалами и завесами алтарей обвивали кибитки, из парчи делали попоны для коней. Татары сожгли иконостас церкви, а икону святого Георгия - храмовую святыню - разрубили саблями и бросили в костер. Видя это, народ говорил: "Сам Георгий Победоносец отомстит за поругание. Теперь враги вырыли могилу для себя своими зубами".
Кахетия была похожа на корабль во время морской бури. Волны кидали его на подводные скалы, вздымали его вверх и бросали в провалы волн и водовороты. Он захлебывался как раненный пловец, поднимался снова и вновь погружался в морскую пучину. Казалось, что помощи ждать неоткуда, но в то время, когда рушится и исчезает надежда на человеческую помощь, Бог являет свое дивное могущество. Когда Кахетия оказалась обреченной и гибнущей, три ксанских князя из Самачабло, владетели Аргвети - Бидзина, Шалва и Элизбар* возглавили борьбу с татарами и персами. Кахетинцы и горцы, как будто воспрянув от сна, стали на защиту своих святынь, очагов и могил предков. Война была стремительной и молниеносной. Решительное сражение произошло у Ахметы. Во время битвы с кочевниками грузины видели знамение - белые облака как клинки вонзились в черные тучи и оттеснили их на восток в сторону Каспия. На небе, над грузинским войском появился всадник в одеянии, сверкающем как молния: "Это святой Георгий идет к нам на помощь" - восклицали грузины.
Поражение татар и персов было полным. Спасся только султан Алдаранский с немногими воинами. Прибыв в Персию, султан явился ко двору шаха в разорванной одежде в знак траура и, рыдая, рассказал о гибели кочевников-татар. Шах-Аббас II тотчас написал грузинскому царю письмо, в котором требовал, чтобы ксанские князья были доставлены в Персию. В это время Грузией управлял царь Вахтанг IV, в мусульманстве Шах-Наваз. Он обратился к князьям с повелением прибыть в Тбилиси. Князья знали, что идут на верную смерть. Они могли оказать вооруженное сопротивление царю, могли скрыться в горах Кавказа как непреступной крепости. Нередко в лабиринте ущелий и скал войска персов находили себе гибель как в каменной ловушке, где отряд в несколько десятков человек мог уничтожить тысячи воинов. Но они решили повторить подвиг святого царя Димитрия Самопожертвователя и отдались в руки Шах-Навазу. Царь-мусульманин даже не попытался заступиться за них. Он тотчас велел заковать князей в цепи, как преступников и отправил в Персию к шаху.
Шах-Аббас II был восточным аристократом и изысканным ценителем поэзии. Его тонкие бледные пальцы, словно выточенные из слоновой кости, более привыкли к золотому перу, которым он писал стихи, подражая Хафизу, чем к мечу. А слух, внимающий музыке газелей и рубаи, не мог выносить звона оружия и стона умирающих. Он принял трех князей, как будто ничего не знал о случившемся, расспросил их кто они и откуда, а затем предложил принять ислам и перейти к нему на службу. Те ответили отказом. Тихим и спокойным голосом, как полагается суфию, только что окончившему свои медитации, шах велел отдать князей Алдаранскому султану, добавив, что они могли бы стать воинами персидской гвардии. Может быть, царь-поэт не хотел пачкать кончики своих пальцев человеческой кровью, подписывая смертный приговор, а может быть, решил, что родственники убитых придумают более изощренную казнь, чем его придворные палачи.
Мусульмане вновь предложили князьям принять ислам, обещая даровать им жизнь и свободу. Князья выбрали пытки и смерть. Подвиг князей Бидзины, Шалвы и Элизбара был исполнением двух заповедей - любви к Богу и любви к людям. Они не только подняли меч, чтобы спасти святыни Кахетии от разрушения и народ от гибели, но они добровольно отдали себя на казнь, чтобы предотвратить месть персов и новые кровопролития. Они могли избежать смерти, не только укрывшись в горах, или защищаясь в своих родовых владениях и замках, но хотя бы наружно приняв ислам. По закону шариата человек, принявший магометанство, освобождался от всякого наказания. Христианин, иудей или зороастриец, живущий в магометанских странах, мог избежать суда и самого сурового приговора, прочитав в присутствии имама первую суру Корана (символ мусульманской веры).
Если бы князья приняли закон Магомета, то родственники убитых татар должны были примириться и даже побрататься с ними. Ксанские князья решили стать мучениками за веру. Они сами вынесли себе смертный приговор. Татары подвергли их избиению и бичеванию, затем, обнажив до пояса, обмазали их окровавленные тела медом, и связав, посадили под лучами палящего солнца. Тучи оводов, шмелей и ос окружили тела мучеников, как тучи горящих стрел, которые пускают враги в осажденную крепость, пока ее защитники, задыхаясь от огня и дыма, сами не откроют крепостных ворот и не сдадутся на милость победителей.
Оводы и осы ползали по телу, кусая и жаля их, как скорпионы. От укусов глаза их отекли и перестали видеть. Солнце, которое несет жизнь, теперь своими лучами жгло их - как палач свою жертву на медленнем огне. Через несколько часов их тела распухли, как тела утопленников и от укусов почернели, как трупы в могиле. Насекомые заползали им в рот и уши, как будто лезвиями резали тело, жалили им губы и язык (наверно так сатана в аду целует свою жертву). Казалось, что оводы и осы вонзали в тела мучеников раскаленные иглы.
Своим главным врагом татары считали Бидзину, поэтому в пытках решили соблюсти "справедливость" - Шалву и Элизбара предать более быстрой смерти. Им отсекли саблями ноги и руки, а в кровавые обрубки тел стали стрелять как в мишень, соревнуясь, кто попадет в сердце, а кто в голову. Снайпер должен был попасть в глаз.
Англичане вооружили армию Шах-Аббаса ружьями и артиллерией, инструктора учили персов стрелять в мишень. Это было чучело человека или пса. Инструкторов не смущало, что на чучело одевали турецкую феску или крест христианина. Теперь каждый перс или татарин мог пустить пулю в тело мученика и быть спокойным, что исполнил долг мести. Затем князьям отрубили головы и вместе с изрубленными телами бросили в одну яму.
Бидзину сначала одели в женское платье, посадили на осла лицом к хвосту и возили по улицам Исфагани. Обычно такому позору подвергались трусы, бежавшие с поля боя. Теперь наказывали победителя. Бидзину решили предать казни, которой за двенадцать веков до него был предан великомученик Иаков Персиянин: разрезать и распилить его тело на части, начиная с пальцев рук и ног. Пришел главный палач, за ним ученик-подмастерье, который нес мешок с инструментами. Сначала палач стал клещами выдирать его ногти, медленно, не торопясь, желая подольше продлять пытку, как бы растягивая наслаждение от лакомого блюда. Палач выдирал ноготь, показывал толпе и отбрасывал прочь. При этом он добродушно улыбался, будто срывал лепестки с цветка. Затем, отложив клещи, он взял нож, надрезал кожу на пальце и сдернул ее. Он медленно стал резать мясо на том месте, где был сустав. Дойдя до сухожилия, стал пилить его, оторвал сустав, показал толпе как трофей и бросил его на землю; так он резал сустав за суставом, палец за пальцем. Когда сустав не поддавался, он выкручивал его, и вырывал с силой, как садовник вырывает из земли корни кустарника. Затем он стал резать и пилить руки у запястий. Концом ножа он поддевал жилы и нервы и разрывал их. Из тела текла черная кровь. Палач вытирал об свой халат нож и снова принимался за работу, срывал кожу с живого тела, обнажал суставы, пилил и выкручивал их. Мало кто долго выдерживал эту пытку, обычно человек умирал от боли прежде, чем истекал кровью. Во время такой пытки люди кричали от боли голосом, похожим на рев умирающего зверя. Но к изумлению палачей Бидзина не проронил ни одного стона. Во время пыток он тихо читал "Верую" и "Отче наш".
"Верую" - это не только сжатый до предела свод догматов, это победная песнь над всеми врагами Церкви, это торжествующий гимн Православия, это духовное знамя христиан, это исповедание, без которого никто не может перейти из Церкви земной в Небесную Церковь. Демон искушал Самого Спасителя; он подходит и к мученикам в час смерти, чтобы смутить их жуткими привидениями, опалить крылья их душ предсмертными сомнениями или тайным ропотом. На все ухищрения демона святой мученик отвечал словами "Символа веры", оставаясь непоколебимым, как каменный столб храма.
"Отче наш" - молитва Господня. Христос учил этой молитве апостолов. Мученики - преемники апостолов. Небесный Отец открывает свою любовь мученикам во время страшных пыток. Глубину этой любви не знает мир. Мученик пьет одну таинственную чашу с Христом Спасителем. В этом его радость, которую он не променял бы ни на какие сокровища. В чаше мученичества слиты воедино адская горечь страданий и небесная радость спасения.
Кричала толпа, а Бидзина казался более спокойным, чем его беснующиеся мучители. Дьявольская усмешка сошла с лица палача. Он считал позором для себя, что не мог вырвать из груди князя ни одного крика или мольбы о пощаде. Изощренная пытка продолжалась. Палач резал уже затупленным ножом. Мученик едва шевелил губами, продолжая молиться. Наверно он молился до кровавого пота, которого не было видно на лице, залитого кровью от ран. Палач резал последние суставы рук и отбрасывал их, как дровосек - обрубленные со ствола ветви. Мученик еще шевелил губами, произнося слова молитвы. Палач схватил его за голову, оттянул одной рукой губу, отрезал ее ножом, потом другую. Лицо мученика стала похоже на маску смерти. Теперь жизнь сосредоточилась в одних глазах. Движением глаз мученик совершал крестное знамение. Двумя ударами палач выколол глаза. Он отошел на несколько шагов, внимательно осмотрел свою жертву, как мастер работу, исполненную для строгого заказчика, кликнул ученика, чтобы тот подал мешок с инструментами, вынул бритву, как у цирюльника и, нагнувшись над князем, отсек ему нос и уши, разрезал крестообразно щеки, тщательно вытер о полы халата бритву, чтобы не поржавела сталь, и отдал ученику. Затем он взял длинный нож, всадил его в грудь мученика, повернул привычным движением и вырвал из груди сердце, которое еще трепетало и билось как птица, подстреленная охотником в предсмертных судорогах. Боль всех пыток отзывалась в сердце; каждое движение ножа вонзалось в него. Кровавый комок сердца теперь валялся на земле, но, если бы кто мог посмотреть на него духовными очами, то увидел бы имя Иисуса Христа, золотыми буквами, написанное на нем, как на сердце Игнатия Богоносца. Палач подошел к бездыханному телу князя, отсек голову и поднял вверх, как некогда секулятор - главу Иоанна Крестителя.
Татары решили выбросить тела мучеников на съедение диким зверям. Они выкопали из ямы головы и куски изрубленных тел Шалвы и Элизбара, и вместе с рассеченным телом и головой Бидзины бросили в поле. Столп света сиял по ночам над телами князей; может быть, это светозарный ангел покрывал их своими огнезрачными крыльями.
Армяне, жившие в Джугами, тайно, с опасностью для жизни взяли тела мучеников и погребли их в своей церкви, в одной гробнице. Родственники святых князей, узнав об этом, перенесли их тела в Грузию, и похоронили в Икортском монастыре с честью и торжеством, как победителей.
Свет христианства вновь засиял над Кахетией. Храмы восставали из руин; монахи, оставшиеся в живых, возвращались в свои обители. Алавердский монастырь и собор святого Георгия - святыня всех народов и племен Кавказа - превращенный персами в мечеть (минарет и мечеть были выстроены во дворе монастыря) был вновь освящен, зажглись огни алтарей, зазвучали под старинными сводами священные песнопения. Крест с высоты Алавердского собора, как с вершины Казбека, вновь осенил Грузию и весь Кавказ своим небесным благословением.
*Замучены в 1660году
5 октября 2004 г.
Преемник Шах-Аббаса I, взявший его имя, не походил на своего воинственного дядю. Шах-Аббас II окружил себя поэтами и философами. Он казался суфием на древнем троне персидских царей. Но в отношении Грузии он продолжал политику Шах-Аббаса I, целью которого было истребление христианства на Кавказе и уничтожение грузин как народа. Если Шах-Аббас I хотел сжечь и испепелить Грузию дотла в пламени войн, то его преемник решил задушить страну руками татар-кочевников и превратить Кахетию в пастбище для скота. Этот план был более коварен, и не менее губителен, чем недавние кровавые нашествия персов. Наследником старого тигра стал молодой лис.
Улусы татар, сопровождаемые отрядами персов, потянулись в Кахетию. 80 тысяч кочевников, как саранча, опустошали когда-то цветущую страну. Татары вырубали сады, выкорчевывали виноградники, сжигали посевы. Отары овец и табуны коней, переходя с пастбища на пастбище, вытаптывали поля. Татары шайками рыскали по стране в поясках добычи. Они как вода просачивались повсюду, убивали, грабили и уводили в плен. Села стояли опустевшие как после чумы; безмолвные города казались призраками. Люди уходили в горы или переселялись в другие области Грузии. Кахетия казалась обреченней. В храмах прекратилась служба; живые оставались без причастия, мертвые - без погребения. Татары разорили и осквернили главную святыню Кахетии - Алавердский Собор. Храмовая утварь, которую священники не успели спрятать и замуровать в стенах собора, попала в руки татар, как священные сосуды Иерусалимского храма - в руки вавилонян. Церковные облачения они дарили своим женам на платья, покрывалами и завесами алтарей обвивали кибитки, из парчи делали попоны для коней. Татары сожгли иконостас церкви, а икону святого Георгия - храмовую святыню - разрубили саблями и бросили в костер. Видя это, народ говорил: "Сам Георгий Победоносец отомстит за поругание. Теперь враги вырыли могилу для себя своими зубами".
Кахетия была похожа на корабль во время морской бури. Волны кидали его на подводные скалы, вздымали его вверх и бросали в провалы волн и водовороты. Он захлебывался как раненный пловец, поднимался снова и вновь погружался в морскую пучину. Казалось, что помощи ждать неоткуда, но в то время, когда рушится и исчезает надежда на человеческую помощь, Бог являет свое дивное могущество. Когда Кахетия оказалась обреченной и гибнущей, три ксанских князя из Самачабло, владетели Аргвети - Бидзина, Шалва и Элизбар* возглавили борьбу с татарами и персами. Кахетинцы и горцы, как будто воспрянув от сна, стали на защиту своих святынь, очагов и могил предков. Война была стремительной и молниеносной. Решительное сражение произошло у Ахметы. Во время битвы с кочевниками грузины видели знамение - белые облака как клинки вонзились в черные тучи и оттеснили их на восток в сторону Каспия. На небе, над грузинским войском появился всадник в одеянии, сверкающем как молния: "Это святой Георгий идет к нам на помощь" - восклицали грузины.
Поражение татар и персов было полным. Спасся только султан Алдаранский с немногими воинами. Прибыв в Персию, султан явился ко двору шаха в разорванной одежде в знак траура и, рыдая, рассказал о гибели кочевников-татар. Шах-Аббас II тотчас написал грузинскому царю письмо, в котором требовал, чтобы ксанские князья были доставлены в Персию. В это время Грузией управлял царь Вахтанг IV, в мусульманстве Шах-Наваз. Он обратился к князьям с повелением прибыть в Тбилиси. Князья знали, что идут на верную смерть. Они могли оказать вооруженное сопротивление царю, могли скрыться в горах Кавказа как непреступной крепости. Нередко в лабиринте ущелий и скал войска персов находили себе гибель как в каменной ловушке, где отряд в несколько десятков человек мог уничтожить тысячи воинов. Но они решили повторить подвиг святого царя Димитрия Самопожертвователя и отдались в руки Шах-Навазу. Царь-мусульманин даже не попытался заступиться за них. Он тотчас велел заковать князей в цепи, как преступников и отправил в Персию к шаху.
Шах-Аббас II был восточным аристократом и изысканным ценителем поэзии. Его тонкие бледные пальцы, словно выточенные из слоновой кости, более привыкли к золотому перу, которым он писал стихи, подражая Хафизу, чем к мечу. А слух, внимающий музыке газелей и рубаи, не мог выносить звона оружия и стона умирающих. Он принял трех князей, как будто ничего не знал о случившемся, расспросил их кто они и откуда, а затем предложил принять ислам и перейти к нему на службу. Те ответили отказом. Тихим и спокойным голосом, как полагается суфию, только что окончившему свои медитации, шах велел отдать князей Алдаранскому султану, добавив, что они могли бы стать воинами персидской гвардии. Может быть, царь-поэт не хотел пачкать кончики своих пальцев человеческой кровью, подписывая смертный приговор, а может быть, решил, что родственники убитых придумают более изощренную казнь, чем его придворные палачи.
Мусульмане вновь предложили князьям принять ислам, обещая даровать им жизнь и свободу. Князья выбрали пытки и смерть. Подвиг князей Бидзины, Шалвы и Элизбара был исполнением двух заповедей - любви к Богу и любви к людям. Они не только подняли меч, чтобы спасти святыни Кахетии от разрушения и народ от гибели, но они добровольно отдали себя на казнь, чтобы предотвратить месть персов и новые кровопролития. Они могли избежать смерти, не только укрывшись в горах, или защищаясь в своих родовых владениях и замках, но хотя бы наружно приняв ислам. По закону шариата человек, принявший магометанство, освобождался от всякого наказания. Христианин, иудей или зороастриец, живущий в магометанских странах, мог избежать суда и самого сурового приговора, прочитав в присутствии имама первую суру Корана (символ мусульманской веры).
Если бы князья приняли закон Магомета, то родственники убитых татар должны были примириться и даже побрататься с ними. Ксанские князья решили стать мучениками за веру. Они сами вынесли себе смертный приговор. Татары подвергли их избиению и бичеванию, затем, обнажив до пояса, обмазали их окровавленные тела медом, и связав, посадили под лучами палящего солнца. Тучи оводов, шмелей и ос окружили тела мучеников, как тучи горящих стрел, которые пускают враги в осажденную крепость, пока ее защитники, задыхаясь от огня и дыма, сами не откроют крепостных ворот и не сдадутся на милость победителей.
Оводы и осы ползали по телу, кусая и жаля их, как скорпионы. От укусов глаза их отекли и перестали видеть. Солнце, которое несет жизнь, теперь своими лучами жгло их - как палач свою жертву на медленнем огне. Через несколько часов их тела распухли, как тела утопленников и от укусов почернели, как трупы в могиле. Насекомые заползали им в рот и уши, как будто лезвиями резали тело, жалили им губы и язык (наверно так сатана в аду целует свою жертву). Казалось, что оводы и осы вонзали в тела мучеников раскаленные иглы.
Своим главным врагом татары считали Бидзину, поэтому в пытках решили соблюсти "справедливость" - Шалву и Элизбара предать более быстрой смерти. Им отсекли саблями ноги и руки, а в кровавые обрубки тел стали стрелять как в мишень, соревнуясь, кто попадет в сердце, а кто в голову. Снайпер должен был попасть в глаз.
Англичане вооружили армию Шах-Аббаса ружьями и артиллерией, инструктора учили персов стрелять в мишень. Это было чучело человека или пса. Инструкторов не смущало, что на чучело одевали турецкую феску или крест христианина. Теперь каждый перс или татарин мог пустить пулю в тело мученика и быть спокойным, что исполнил долг мести. Затем князьям отрубили головы и вместе с изрубленными телами бросили в одну яму.
Бидзину сначала одели в женское платье, посадили на осла лицом к хвосту и возили по улицам Исфагани. Обычно такому позору подвергались трусы, бежавшие с поля боя. Теперь наказывали победителя. Бидзину решили предать казни, которой за двенадцать веков до него был предан великомученик Иаков Персиянин: разрезать и распилить его тело на части, начиная с пальцев рук и ног. Пришел главный палач, за ним ученик-подмастерье, который нес мешок с инструментами. Сначала палач стал клещами выдирать его ногти, медленно, не торопясь, желая подольше продлять пытку, как бы растягивая наслаждение от лакомого блюда. Палач выдирал ноготь, показывал толпе и отбрасывал прочь. При этом он добродушно улыбался, будто срывал лепестки с цветка. Затем, отложив клещи, он взял нож, надрезал кожу на пальце и сдернул ее. Он медленно стал резать мясо на том месте, где был сустав. Дойдя до сухожилия, стал пилить его, оторвал сустав, показал толпе как трофей и бросил его на землю; так он резал сустав за суставом, палец за пальцем. Когда сустав не поддавался, он выкручивал его, и вырывал с силой, как садовник вырывает из земли корни кустарника. Затем он стал резать и пилить руки у запястий. Концом ножа он поддевал жилы и нервы и разрывал их. Из тела текла черная кровь. Палач вытирал об свой халат нож и снова принимался за работу, срывал кожу с живого тела, обнажал суставы, пилил и выкручивал их. Мало кто долго выдерживал эту пытку, обычно человек умирал от боли прежде, чем истекал кровью. Во время такой пытки люди кричали от боли голосом, похожим на рев умирающего зверя. Но к изумлению палачей Бидзина не проронил ни одного стона. Во время пыток он тихо читал "Верую" и "Отче наш".
"Верую" - это не только сжатый до предела свод догматов, это победная песнь над всеми врагами Церкви, это торжествующий гимн Православия, это духовное знамя христиан, это исповедание, без которого никто не может перейти из Церкви земной в Небесную Церковь. Демон искушал Самого Спасителя; он подходит и к мученикам в час смерти, чтобы смутить их жуткими привидениями, опалить крылья их душ предсмертными сомнениями или тайным ропотом. На все ухищрения демона святой мученик отвечал словами "Символа веры", оставаясь непоколебимым, как каменный столб храма.
"Отче наш" - молитва Господня. Христос учил этой молитве апостолов. Мученики - преемники апостолов. Небесный Отец открывает свою любовь мученикам во время страшных пыток. Глубину этой любви не знает мир. Мученик пьет одну таинственную чашу с Христом Спасителем. В этом его радость, которую он не променял бы ни на какие сокровища. В чаше мученичества слиты воедино адская горечь страданий и небесная радость спасения.
Кричала толпа, а Бидзина казался более спокойным, чем его беснующиеся мучители. Дьявольская усмешка сошла с лица палача. Он считал позором для себя, что не мог вырвать из груди князя ни одного крика или мольбы о пощаде. Изощренная пытка продолжалась. Палач резал уже затупленным ножом. Мученик едва шевелил губами, продолжая молиться. Наверно он молился до кровавого пота, которого не было видно на лице, залитого кровью от ран. Палач резал последние суставы рук и отбрасывал их, как дровосек - обрубленные со ствола ветви. Мученик еще шевелил губами, произнося слова молитвы. Палач схватил его за голову, оттянул одной рукой губу, отрезал ее ножом, потом другую. Лицо мученика стала похоже на маску смерти. Теперь жизнь сосредоточилась в одних глазах. Движением глаз мученик совершал крестное знамение. Двумя ударами палач выколол глаза. Он отошел на несколько шагов, внимательно осмотрел свою жертву, как мастер работу, исполненную для строгого заказчика, кликнул ученика, чтобы тот подал мешок с инструментами, вынул бритву, как у цирюльника и, нагнувшись над князем, отсек ему нос и уши, разрезал крестообразно щеки, тщательно вытер о полы халата бритву, чтобы не поржавела сталь, и отдал ученику. Затем он взял длинный нож, всадил его в грудь мученика, повернул привычным движением и вырвал из груди сердце, которое еще трепетало и билось как птица, подстреленная охотником в предсмертных судорогах. Боль всех пыток отзывалась в сердце; каждое движение ножа вонзалось в него. Кровавый комок сердца теперь валялся на земле, но, если бы кто мог посмотреть на него духовными очами, то увидел бы имя Иисуса Христа, золотыми буквами, написанное на нем, как на сердце Игнатия Богоносца. Палач подошел к бездыханному телу князя, отсек голову и поднял вверх, как некогда секулятор - главу Иоанна Крестителя.
Татары решили выбросить тела мучеников на съедение диким зверям. Они выкопали из ямы головы и куски изрубленных тел Шалвы и Элизбара, и вместе с рассеченным телом и головой Бидзины бросили в поле. Столп света сиял по ночам над телами князей; может быть, это светозарный ангел покрывал их своими огнезрачными крыльями.
Армяне, жившие в Джугами, тайно, с опасностью для жизни взяли тела мучеников и погребли их в своей церкви, в одной гробнице. Родственники святых князей, узнав об этом, перенесли их тела в Грузию, и похоронили в Икортском монастыре с честью и торжеством, как победителей.
Свет христианства вновь засиял над Кахетией. Храмы восставали из руин; монахи, оставшиеся в живых, возвращались в свои обители. Алавердский монастырь и собор святого Георгия - святыня всех народов и племен Кавказа - превращенный персами в мечеть (минарет и мечеть были выстроены во дворе монастыря) был вновь освящен, зажглись огни алтарей, зазвучали под старинными сводами священные песнопения. Крест с высоты Алавердского собора, как с вершины Казбека, вновь осенил Грузию и весь Кавказ своим небесным благословением.
*Замучены в 1660году
5 октября 2004 г.
 СПЖ кв.jpg)
