Мы расскажем о роли и взаимосвязи двух великих русских духовных центров - Свято-Троицкой Сергиевой Лавре и монастыре Оптина Пустынь. Их окружало много таинственных параллелей в разные эпохи возрождения России
Духовная связь
Существование Троице-Сергиевой Лавры и Оптиной пустыни самым тесным образом переплетено с историей всей России. Сергиева обитель непосредственно участвовала в возрождении испепелённой татарами Руси и в создании Московского государства. Идея единства русского народа во Христе, как отражение горнего единства Троичного Божества, сформировала тогда без преувеличения новое национально-государственное мировоззрение, которое породило идею о Руси как Третьем Риме, последней и полной наследнице павшей Восточно-Римской империи.
Схожую государствообразующую роль, но только уже в XIX столетии, сыграла для России Оптина Пустынь. Она удерживала от окончательного распада государство, которое находилось под натиском активно развивающихся революционных идей. Осоляя евангельской истиной значительно отдалившийся от учения Христа русский народ, Оптина пустынь стала, по сути, духовным центром для всей России. В XIX столетии к этому важному служению промыслительно подключилась и Свято-Троицкая Сергиева Лавра, преимущественно в лице старцев Гефсиманского скита и Зосимовой пустыни.
Важно понять, что Российская империя XVIII-XX вв. со столицей не в Москве, а в Петербурге, сложилась, в отличие от Московской Руси, как государство с ярко выраженной секуляризованостью. Но несмотря ни на что, в этих совершенно новых условиях, между Византией, Московской Русью и Петербургской Российской империей сохранялось непрерывное преемство, которое концентрировалось ни в чём ином, как в монашеской традиции, удерживавшей в России дух Восточной православной культуры. Монашество своим присутствием как бы напоминало власти о её служении «священному государству», имеющему высшую божественную миссию.
Священное служение государства в ту пору заключалось в следующем принципе: «по византийскому воззрению, государство лишь постольку выполняет своё назначение, поскольку оно проникается духом церковного учения, поскольку оно оцерковляется. Византии именно принадлежит историческая заслуга провозгласить идею оцерковлённого государства, раскрыть возвышенное учение о том, что государство должно усовершить принцип справедливости, каким оно живёт, по руководству высшего принципа любви, каким живёт Церковь, – должно быть теократической монархией, в которой государственный принцип становится действенным лишь в той мере, в какой проникается учением Церкви» (И.И. Соколов «О Византизме»). Таким образом, само общество в империи было религиозным по преимуществу. Вся жизнь частная, семейная и даже политическая – носила отпечаток церковно-религиозных интересов. Религия составляла главное и исключительное начало жизни, и пронизывало все ее содержание. Поэтому в таком государстве было совершенно иное отношение к монашеству, как к глубоко церковному институту, выражавшему в своём служении евангельские идеалы.
Выдающийся отечественный историк Церкви профессор И.И. Соколов по этому поводу замечает: «Глубокое влияние религиозности византийцев на умножение монастырей и развитие монашества вполне гармонировало с историческим значением византийского монашеского института. Монашество давно уже пользовалось всеобщими симпатиями в Византии за славное и великое своё прошлое. В глазах общества монахи имели значение руководителей его церковно-общественной жизни, его просветителей и заступников, непобедимых борцов за истину, провозвестников самой правды. Поэтому они имели великое влияние на народ и пользовались почётом с его стороны… Голос монахов за христианскую истину раздавался всегда и всюду; он не умолкал ни среди угроз, ни среди мучений; он чужд был и всякого пристрастия, и партийности».
В Византии именно монастыри всегда были очагами культуры и образованности. Безусловно, не следует эту образованность сравнивать с университетской. В то время в Константинопольском университете преимущественно обучались лица из государственной знати, как правило, будущие государственные деятели, философы, учёные. Но когда мы говорим об образованности византийского монашества, то под ним понимаем обязательную грамотность, необходимую для интенсивного чтения святоотеческих творений. В монастырях в первую очередь заботились не о быте, а о приобретении монахом церковного, православного сознания. Его формирование было невозможно без чтения святых отцов и духовного руководства со стороны опытных наставников-игуменов. Именно поэтому святитель Григорий Палама и называет монастыри местами, «посвящёнными богомыслию».
Монахи Византии прекрасно разбирались в вопросах православного вероучения, это и давало им силы и мужество активно противостоять всевозможным униям с Римо-католической церковью. Неудивительно, что антилатинские богословские трактаты по преимуществу писались не университетскими учёными, а, как правило, наиболее образованными монахами (прп. Никита Стифат, свт. Григорий Палама, Дивид Дисипат, свт. Филофей Коккин, св. Николай Кавасила, свт. Симеон Солунский, свт. Марк Ефесский и др.).
Таким образом, как подчёркивает выдающийся византинист Г. Острогорский, «для Византийской империи принятие исихазма было не только религиозным, но и культурным исповеданием. После сильной латинизации в XII - XIII вв. в Византии в первой половине XIV в. господствующим становится консервативное греческое направление, которое жёстко противостояло не только Римской Церкви, но и всей западной культуре».
Становление русского православного самосознания в его духовных центрах - Свято-Троицкой Сергиевой Лавре и Оптиной пустыни - в контексте преемства движения византийского исихазма XIV столетия - раскрывает глубочайшую взаимосвязь, которая существовала между Pax Romana Cristiana (Pax Orthodoxa) и русской духовной культурой, российской государственностью. Своим фундаментом русская культура имела именно основанное на мировоззрении исихазма византийское богословие, формировавшее особое миросозерцание, мировосприятие и менталитет всего русского народа - в корне отличные от западного мира.
Свято-Троицкая Сергиева Лавра в XIV столетии – духовный центр Московской Руси
Исихастское движение, испытавшее в XIV столетии необычайный подъем благодаря деятельности прп. Григория Синаита и свт. Григория Паламы, оказало самое глубокое благодатное влияние на весь славянский мир Восточной Европы. Учениками прп. Григория Синаита были основаны замечательные духовные славянские школы. К ним прежде всего относятся школы в Болгарском царстве. Свт. Евфимий Тырновский, патриарх Болгарский, ученик прп. Феодосия Тырновского, ученика прп. Григория Синаита, создал знаменитую Тырновскую школу, где велась активная переводческая деятельность.
На северо-востоке славянского мира одним из таких же духовных центров была Свято-Троицкая обитель прп. Сергия. Павел Флоренский писал: «XIV век ознаменован так называемым третьим Возрождением Византии при Палеологах. Все духовные силы царства Ромеев тут вновь пробуждаются - и в умозрении, и в поэзии, и в изобразительных искусствах. Древняя Русь возжигает пламя своей культуры непосредственно из священного огня Византии, из рук в руки принимая, как своё драгоценное достояние… В Троице-Сергиеву Лавру, как в воспринимающее око, собираются в один фокус достижения греческого средневековья и культуры… от преподобного Сергия, многообразные струи культурной влаги текут, как из нового центра объединения, наполняя собой русский народ».
Митрополит Макарий (Булгаков) считал, что заслуга преподобного Сергия для русского монашества состояла не в том одном, что он основал Свято-Троицкую Лавру, но и в том, что его трудами или при его участии и благословении устроено множество других обителей, в которых распространялась византийская исихастская традиция. Влияние Преподобного стало основанием и корнем великого древа русского монашества XIV и XV веков: почти все ветви этого древа питаются от духа Сергиевой обители.
Прп. Сергий и его ближайшие ученики заботились не просто о сохранении единства и связи со Вселенской патриархией, матерью церковью, но считали своей обязанностью быть в курсе богословских прений, чтобы сохранить апостольское православие.
И в последующие годы после кончины прп. Сергия его преемниками и ближайшими учениками поддерживались самые тесные связи с Константинополем и Святой Горой Афон. В Троицкую обитель часто поступали переписанные для неё в Константинополе такие важные святоотеческие творения как Лествица прп. Иоанна игумена Синайской Горы, прп. Авва Дорофей, слова прп. Исаака Сирина, свмч. Дионисия Ареопагита, прп. Иоанна Дамаскина и др.
Видные исследователи древнерусской литературы замечают, что в это время на Руси появляются не только переводы святых отцов аскетико-созерцательного направления, но и целые «полемические сборники против латинян». То есть вопрос о важности сохранения православной веры путём изучения богословских и обрядовых отличий его от латинства имел большую важность как для иночества XI-XII столетий, так и для прп. Сергия и его учеников.
В период жизни и деятельности прп. Сергия происходит не только собирание Русской земли и созидание нового Московского государства, о чем чаще всего пишут, но самое главное при нём воспитывалось православно-византийское сознание русского народа, проявлялась забота об усвоении подлинного восточно-православного этноса.
Прп. Паисий Величковский – великий «реставратор»
Необходимо сказать и несколько слов о прп. Паисии Величковском, поскольку именно его заботами и трудами было возрождено угасавшее византийское монашество, сложившееся на Востоке в XIV столетии.
Почему возникла необходимость в так называемой «реставрации» монашества? Мы вправе говорить о том, что после трагического падения Константинополя в 1453 году, постепенно, к XVIII столетию страны бывшей Православной цивилизации подпали под очень сильное влияние чуждой западной культуры. Это повлекло за собой и появление совершенно нового отношения общества к монашеству.
В России упадок монашества был вызван реформами императора Петра Великого, которые самым непосредственным образом коснулись Русской Православной Церкви, ее устройства и положения в системе государственного устроения и монашества, в частности. Важное замечание по этому поводу приводит И.М. Концевич, цитируя Гилярова-Платонова: «Когда Пётр I издал указ, запрещавший монахам держать у себя в келье перо и чернила, духовенство должно было почувствовать, что отселе государственная власть становится между ним и народом и старается разрушить то взаимное доверие, какое было между пастырями и паствою». Описывая далее реальное положение полного упадка в российских монастырях XVIII столетия, Концевич делает важный вывод: «Теперь монашество перестало являться идеалом общества, как это было в древней Руси, когда оно привлекало к себе одухотворённые элементы. Высшие слои общества увлекались идеями, привнесёнными с Запада, среди простонародья распространились всевозможные секты. Монашество же обескровленное и обездоленное в большинстве являет собою картину распада».
Особым промыслом Божиим это и предстояло исправить прп. Паисию Величковскому, который активно занимался разысканием за пределами Российской империи святоотеческих текстов, рукописей по аскетическому в основном умному деланию и последующим их переводом. Старец Паисий был не просто переводчиком рукописей, а делателем умно-сердечной молитвы.
Духовная оттепель в России в царствование государя императора Николая Павловича
XIX век для России стал веком перемен и постепенного возвращения к православной «русскости», к византийским корням нашей культуры. Но это произошло лишь после тяжёлого потрясения для страны в ходе Отечественной войны 1812 года, а также попытки совершения государственного переворота во время декабрьского восстания 1825 года. При государе императоре Николае I Павловиче, выдающемся монархе, Россия воспринимает международное лидерство во всей Православной Вселенской Церкви. В эпоху правления Николая I монарх не воспринимается просто как император-правитель одного из европейских государств, как это было при Петре I. Россия все больше осознает своё сакральное предназначение для мира.
«При Николае I приходит осознание, – подчёркивает А. Боханов, – что Россия не просто великая мировая держава, но и то, что она уникальна, неповторима, что не только не стала за сто лет «Голландией», но и никогда не сможет стать ею, потому что Россия - обитель Православия…». Церковь в лице своих иерархов, духовенства и монашества постепенно стала приобретать влияние на общество и на императорский двор. Этому, безусловно, способствовали и такие святые как прп. схимонах Иисус Анзерский, прп. Серафим Саровский, свт. Филарет митрополит Московский и многие другие подвижники. В это же время появляется и движение «славянофилов», которые критически переосмысливают реформы императора Петра I, способствуют возрождению в России подлинно русских начал бытия. Многие из них оказываются тесно связанными с Оптиной пустынью. Постепенно об Оптиной и её великих духоносных старцах узнает все высшее общество России, не исключая и членов императорской фамилии. Равно как Свято-Троицкая Сергиева Лавра в XIV - XV столетиях, Оптина пустынь принимает на себя роль «удерживающего» в истории России XIX века.
Свято-Троицкая Сергиева Лавра и Оптина пустынь XIX - XX столетий
Оптинское старчество возникло на волне монашеского возрождения, всколыхнувшего славянские церкви благодаря деятельности прп. Паисия и созданной им школы. Исходя из оформившейся в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре традиции учёного монашества, оптинские старцы не стремились привлекать в свою обитель только «простецов», но всячески содействовали приходу в монастырь представителей из образованной части российского общества.
Начиная с тридцатых годов XIX столетия, вокруг Оптиной пустыни собирается цвет русской культуры. В этот круг была включена Троице-Сергиева Лавра в лице ее настоятеля свт. Филарета митрополита Московского и Коломенского и его наместника прп. Антония (Медведева, + 1877). Последний являлся воспитанником прп. Серафима Саровского, также ученика последователей прп. Паисия Величковского. Общая любовь к монашескому деланию и святым отцам Церкви сроднила свт. Филарета и архим. Антония со старцами прп. Моисеем и прп. Макарием Оптинскими. Наместник лавры и свт. Филарет принимали самое живое участие в переводах трудов святых отцов - аскетов Православной Церкви - и издательской деятельности, организованной прп. Макарием Оптинским. Те небольшие сведения о связи с Оптиной, которые мы можем почерпнуть из переписки свт. Филарета с прп. Антонием, говорят об их очень теплом отношении к прп. Макарию и самом непосредственном участии в жизни Оптинского старца.
Духовная связь Лавры и Оптиной пустыни была очевидной. Известны случаи и личного посещения прп. Макарием Троицкой обители и архим. Антонием Оптиной пустыни.
В истории Лавры заметный след оставил ее знаменитый наместник, оптинский воспитанник архим. Леонид (Кавелин, + 1891), автор одного из первых жизнеописаний оптинского старца Макария.
Отец Леонид, будучи послушником Оптиной пустыни, также принимал деятельное участие в великом начинании старца Макария - переводе и издании святоотеческих творений. Здесь, в оптинской обители, у ног старца Макария о. Леонид почерпнул самое главное - образ и строй монашеского жительства под старческим руководством. Сами переводы, как об этом вспоминает о. Леонид, живо обсуждались в присутствии старца Макария. При этом подчёркивает, «ни одно выражение не было вписано в отсылаемую рукопись без его личного утверждения». И далее о. Леонид описывает, вероятно, самое главное, что приходилось слышать от о. Макария: «Кто из внимающих себе не отдал бы несколько лет жизни, чтобы слышать то, что слышали наши уши: это объяснение старца на такие места писаний отеческих, о которых, не будь этих занятий, никто из нас не посмел бы и вопросить его, а если бы и дерзнул на сие, то, несомненно, получил бы смиренный ответ: «я не знаю сего, это не моей меры; может быть, ты достиг ее, а я знаю лишь – «Даруй ми, Господи, зрети моя прегрешения!» Очисти сердце и тогда поймёшь!»
Позднее о. Леонид помогал старцу Макарию отвечать на бесчисленные письма, а на некоторые старец поручал о. Леониду писать ответ собственноручно. Во время этого послушания о. Леонид особенно тесно сблизился с будущим великим Оптинским старцем Амвросием (Гренковым), преемником старца Макария.
Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры
Гефсиманский скит Троице-Сергиевой Лавры был создан чаянием свт. Филарета митрополита Московского и по ходатайству архим. Антония (Медведева) - навсегда породнил две великие русские обители. Этот скит был создан в некотором удалении от многолюдной Сергиевой Лавры, на месте, некогда выделенном митрополитом Платоном для создания парка и здания для увеселения и отдыха императорской семьи в дни приезда в Лавру. Эта обитель стала местом, на котором строгость монашеской жизни, глубокая сосредоточенность на внутренней жизни и умном делании стали основой иноческого подвига. В ней воплощались те идеалы и устремления, о которых писал прп. Паисий (Величковский). Именно правила прп. Паисия вдохновили прп. Антония (Медведева) на создание Гефсиманской обители.
Одно из интересных описаний скита даёт писатель К.В. Шевырев: «Всё здесь свидетельствует о сознательном возвращении ума к нашей изначальной Церкви - внешнее великолепие и блеск бледнеют перед простотой и смирением, от которых исходила сила нашей Церкви, жизненная сила народа и царства».
Вскоре в скиту появляется и старчество. Оно прививается здесь трудами Оптинских воспитанников иеросхим. Александра (Стрыгина, + 9/22 февр. 1878), который был известным затворником и делателем Иисусовой молитвы, игум. Илария (в схиме Илия, + 1863г.) и схиигум. Алексия (+ 6/19 мая 1882). Однако братство, которое впоследствии достигло трёхсот человек, было преимущественно ориентировано на внутреннюю жизнь и не отвлекалось на нужды мира. Вероятно, поэтому Гефсиманский скит не был столь известен как сама Оптина с её старцами и в особенности с прп. Амвросием.
Но даже эта сокрытость Гефсиманского скита не смогла его утаить от взоров всероссийских монархов. Обитель посещали Государь Император Александр III, св. мученик царь Николай II; супруга императора Александра II, государыня императрица Мария Александровна, делала существенные пожертвования на благоустройство скита.
Славное монашеское древо
Насельник Гефсиманского скита, оптинский воспитанник иеросхим. Феодот (Кольцов; + 8/21 марта 1873) основал при Сергиевой Лавре ещё один известный скит – Параклит. Старец Феодот впоследствии вернулся, как многие из оптинских воспитанников, на покой в Оптину.
Ученик иеросхим. Александра (Стрыгина) схииг. Герман (Гомзин; + 17/30 янв. 1923), местнопочитаемый Владимирский святой, возродил древнюю Зосимову пустынь и тоже насадил там старчество. Зосимова пустынь прославилась на всю Россию, оказывая глубочайшее духовное влияние, как и Гефсиманский скит, на учащихся Московской Духовной Семинарии и Академии, на жителей Сергиева Посада и Москвы. Великий старец Зосимовой пустыни прп. Алексий (Соловьев; + 19 сент./ 2 окт. 1928) называл Зосимову пустынь «Северной Оптиной», а себя оптинским старцем «в миниатюре».
Иг. Парфений (Агеев; + 1878) скончался в Гефсиманском скиту Троице-Сергиевой Лавры, известный путешественник по Православному Востоку, духовный писатель. Оставил интереснейшие воспоминания о своём посещении Оптиной.
Схиарх. Захария (Егорченков; + 2/15 июня 1936) - последний духовник Троице-Сергиевой Лавры перед её закрытием бывал в Оптиной и имел с ней духовные связи.
В жизнеописании старца Захарии, составленном одной из его духовных дочерей, есть даже такая глава: «Прозорливый Иларион (Оптинский)». «Захария побывал и в келье прозорливого старца Илариона. Когда он подошёл к его келье, то про себя, совсем неслышно сотворил молитву Иисусову. "Аминь", - ответствовал через закрытую дверь старец. Дверь отворилась, и он радушно и ласково принял Захарию. И сказал ему старец, совсем не зная его и не имея понятия о его жизни и намерениях: "Что, матушка твоя померла? Смотри же - теперь не женись, а отец твой отпустит тебя в монастырь". Примечательно, что те же почти слова юноша, будущий отец Захария, услышал и от преподобного Амвросия.
Старцу Захарии в Лавре, а преимущественно прп. Варнаве Гефсиманскому (Меркулову; + 1906) и прп. Алексию Зосимовскому (Соловьёву; + 1928) пришлось нести великое бремя наследования по духу великого всероссийского старчества. Хотя прп. Амвросий лично о. Варнаву не знал, известно, что незадолго до своей кончины он направлял своих чад за духовным советом, в частности К. Леонтьева, к старцу Варнаве.
Не признанный никем, кроме нескольких ближайших друзей, измученный и больной К.Н. Леонтьев (+ 1891) нашёл душевный покой, поселившись в Оптиной Пустыни. Здесь его духовником и руководителем был о. Климент (Зедергольм), сын пастора, магистр греческой словесности. После его кончины Леонтьев составил о нем прекрасную монографию. Лишившись друга и духовника, он стал духовным сыном старца Амвросия. В 1891 году батюшка Амвросий постриг его в монашество с именем Климент и отправил на жительство в Троице-Сергиеву Лавру к о. Варнаве. Прощаясь с о. Климентом, старец Амвросий сказал ему: «Мы скоро увидимся». Старец скончался 10 октября 1891 года, а 12 ноября того же года последовал за ним его постриженик о. Климент.
Отцу Варнаве, как и оптинским старцам, был присущ дух любви и утешения, крайнего самопожертвования и снисходительности к многочисленным людям, приходившим к нему на исповедь. Роднило с оптинцами старца Варнаву и благоговейное отношение к учению Православной Церкви. Как вспоминает митрополит Трифон (Туркестанов), «в батюшке необыкновенная кротость и смирение соединялись с особой строгостью и ревностью к вере православной, к неуклонному хранению в апостольской чистоте и совершенстве всех догматов Православной Церкви». Известен случай, когда в 90-е годы о. Варнава удалил от себя известного русского философа В.С. Соловьева, до этого недавно причастившегося у римо-католиков. Зная о совершённом предательстве, старец отправил его с такими словами: «Исповедуйся у своих ксендзов».
Старцу Варнаве приходилось окормлять и принимать таких государственных лиц и мужей как К.П. Победоносцев, В.К. Саблер, через которых не раз старца вопрошал и сам св. мученик Государь Император Николай II.
Духовная связь Гефсиманского скита и Глинской пустыни осуществлялась посредством общения старцев обеих обителей со старцами Оптиной пустыни. В результате между насельниками Гефсиманского скита и Оптиной пустыни сложилось тесное духовно-молитвенное общение. Старцы посещали друг друга, имели общих духовных чад, вели переписку.
Не менее прочная духовная связь существовала и между старцами Глинской и Оптиной пустыней. Они имели личные встречи, вели переписку. Например, с глинским старцем прп. Филаретом (Данилевским; + 1841) встречались оптинские старцы прпп. Моисей (+1862) и Антоний (+ 1865) (братья Путиловы). Посещал глинских старцев и оптинский прп. Макарий. Ученик игумена Филарета прп. Арсений (Митрофанов; + 1859) вёл переписку с прп. Моисеем (Путиловым) к которому он неоднократно обращался за советами и поддержкой. Один из любимых послушников прп. Филарета, будущий преподобный, Герман (Клица; + 1890) также был духовно связан с оптинскими старцами и вёл переписку с настоятелем Оптиной прп. Исаакием (Антимоновым; + 1894).
Старцы имели много общих духовных чад, например, отцы обеих пустыней окормляли инокинь Севского Свято-Троицкого Новодевичьего монастыря.
Крепкие духовные отношения связывали глинского прп. Илиодора (Голованицкого; + 1879) и прп. Амвросия. Прп. Амвросий почитал высоту духовной жизни Глинской пустыни, направлял в неё своих учеников и в наставлениях упоминал деяния глинских подвижников. Оба старца также имели общих духовных чад.
Примечателен совет, данный прп. Амвросием монахине Севского монастыря, раскрывающий духовное единство старцев: «К о. Илиодору в Глинскую пустынь можешь писать и можешь принимать его мнения и советы, остальных же, коих мнения все врознь… принимать нельзя».
Укреплению духовной связи послужило назначение в 1861 г. настоятелем Глинской пустыни Оптинского иеромонаха Ювеналия (Половцева; + 1904), в последствии архиепископа Литовского и Виленского. Будучи пострижеником и послушником Оптинского старца прп. Моисея (Путилова), о. Ювеналий и по назначении на должность настоятеля пользовался советами старца.
Последний год своей жизни уже в советское время провёл в Троице-Сергиевой Лавре иеросхим. Паисий (Гришкин; + 1969). В Оптину Пустынь Павел Дмитриевич Гришкин поступил в 1911 году. Было ему в то время 30 лет, послушание он нёс в рухольной. Известно, что в конце 1920-х годов он жил в Козельске. Также известно, что отец Полиевкт (так его звали в монашестве) был в числе братии Глинской пустыни до её закрытия в 1961 году. Он скончался 12 мая 1969 года, похоронен на северном кладбище Сергиева Посада.
Свято-Троицкая Сергиева Лавра и Оптина пустынь в наше время
23 мая 1988 года первым наместником возродившейся в ХХ веке Оптиной пустыни стал выходец из Троице-Сергиевой Лавры, митр. Евлогий (Смирнов) (род. 1937). После 60-летнего небытия в истории Пустыни, для обители пришло время восстановления, правда, в необычайно трудных условиях.
«Сегодня в монастыре всего двадцать монахов: они поступили из духовных школ, из Данилова монастыря и из Троице-Сергиевой Лавры», - говорил в 1988 году наместник Введенской Оптиной пустыни архимандрит Евлогий.
К концу 1990 года братии в монастыре насчитывалось уже более 45 человек.
Связь Оптиной пустыни и Сергиевой Лавры становилась очевидной и для нового витка в истории монастыря, традиция продолжалась.
Вторым наместником Оптиной пустыни стал архимандрит Венедикт (Пеньков, + 2018), первая половина церковной деятельности которого, время возрастания и духовного возмужания, также прошли в стенах Троице-Сергиевой Лавры. Там он окончил Духовную семинарию, а потом и Академию; был пострижен в монашество и рукоположен в священный сан. В Лавре же стал верным учеником архимандритов Кирилла (Павлова; + 2017) и Наума (Байбородина, + 2017), по его словам практически каждый день общаясь с ними на протяжении двух десятков лет. Вместе с архимандритом Алексеем (Поликарповым) он стал одним из самых любимых народом духовников. Игумен Виссарион даже сочинил в 80-е годы стишок о них: «Два столпа у Лавры всей: Венедикт и Алексей».
В течение многих лет каждый день игумен Венедикт несколько часов исповедовал в надвратном Иоанно-Предтеченском храме, куда приезжали его многочисленные духовные чада. А после трапезы принимал тех, кто нуждался в более продолжительной беседе, в сторожке на проходной или у себя в келье. Кроме духовничества он исполнял ещё несколько важных послушаний: главного бухгалтера монастыря, библиотекаря, почтальона, пел на клиросе. За год до утверждения в должности наместника Оптиной Пустыни он был назначен скитоначальником Гефсиманского скита и начал восстанавливать его из полнейшего запустения.
Вначале Патриарх предложил отцу Венедикту выбор: наместником в Оптину или духовником в Дивеево. Отец Венедикт сразу понял, что если он и дальше продолжит исповедовать, то его сердце долго не выдержит. И, хотя в Дивеево было много его духовных чад, он без сомнений выбрал Оптину.
В печатной версии опубликовано в журнале «Парфенон сегодня», 1(15) 2020
