Когда началась Великая Отечественная война, мне было всего три годика. Отец ушел на фронт. Смутно помню, как всё народонаселение нашей калужской улицы «Баррикад», жившее в одноэтажных деревянных домах, высыпало на улицу; мамочка держала меня на руках, а вдали было видно огромное зарево от пожара. «Горят винные склады», - сказал кто-то. Это при отступлении наших войск был взорван крупнейший в стране винзавод, который находился примерно в двух километрах от моего дома. Тетя Лиза побежала в Областной дорожный отдел, где она работала, узнать, есть ли возможность эвакуироваться: немцы стремительно приближались к столице. Там ей объявили, что стариков и детей можно отправить на плотах вниз по Оке. Бабушка отказалась плыть на плоту, сказав при этом: «На всё воля Божия», - и семья осталась в Калуге.
Немцы жестоко бомбили город: шли ожесточенные бои на подступах к Москве. Часто по радио раздавался тревожный голос диктора: «Граждане! Воздушная тревога! Воздушная тревога!» Это означало налет вражеской авиации - будут бомбить. Мы покидали наш дом и бежали, чтобы укрыться в погребе у соседей. Однажды после сигнала «Отбой!» уже дома бабушка обнаружила, что забыла узелочек с золотишком в соседском погребе. Честные соседи пропажу вернули. Мама и две ее сестры горячо молились, чтобы уцелел наш дом от бомбежки. Господь услышал их молитвы, и дом и сейчас цел, хотя уже и не принадлежит нашей семье.
Потом пришли немцы, и к чести моей мамочки и тетушек они не работали при немцах: отсиживались дома и питались прежними запасами муки и круп, которых у них, умудренных горьким опытом голода 20-х и 30-х годов, было достаточно. Немцев я не помню, хотя, по рассказам мамочки и тетей, они несколько раз заходили в наш дом. Был такой случай. Заходит к нам немец, открывает окно (дело было в октябре) и говорит по-русски: «Воздух! Воздух!» А бабушка назло ему завела граммофон и поставила пластинку «Широка страна моя родная» - патриотизм проявила. Не знаю, понял ли что тот немец или нет, но молча ушел. Мария Сергеевна почему-то совсем не боялась немцев. Когда они отступали, один вбежал к нам в дом и схватил валенки (на улице был мороз под 40 градусов), но бабушка отобрала их у него, а ведь немец мог её застрелить.
Во время оккупации немцы развесили объявления о том, что расстреляют всю семью, возле дома которой окажется поврежденным провод связи, проложенный наземным путем. Тетушки хвалили наших соседей, что не нашлось среди жителей улицы Баррикад ни одного негодяя, который по злобе перерезал бы провода у дома соседа.
Калугу наши войска освободили 30 декабря 1941 года - под самый Новый год. Меньше трех месяцев продолжалась оккупация города. Тетя Маруся всегда повторяла: «Богоспасаемый град Калуга! Наполеон до нас не добрался, и немцы недолго были».
Когда наши пришли в город, все были им несказанно рады. Было всеобщее ликование. Люди вздохнули с облегчением, хотя война продолжалась, но уже вне Калуги. Наших солдат расквартировали по домам калужан. У нас жили парашютисты, то есть десантники. Я помню гармониста дядю Мишу, который играл на гармошке, а я, стоя на стуле, пела «Катюшу», «Чайку», «В лесу родилась елочка». Солдаты любили маленькую певунью и совали мне шоколад, куски прессованного изюма. Паек у них был отличный, потому что их служба была опасная. Один из них стал ухаживать за незамужней тетей Марусей, писал ей письма с фронта, но потом письма перестали приходить, и она поняла, что он погиб.
После освобождения Калуги мамочка и тетушки приступили к работе по специальности: мама пошла в аптеку, где и до войны работала провизором (приготовляла лекарства), тетя Лиза - наводить мосты через Оку, тетя Маруся - в лабораторию при госпитале проверять качество пищи для раненых. Бабушка водила меня в Никольский храм, где меня крестили во младенчестве с наречением имени Мария. Это имя было любимым в нашей семье: этим именем в свое время назвали прабабушку, бабушку, тетю и меня. Дети в храме сидели обычно на солее, и никто их оттуда не прогонял. Исповедь была, как правило, общая. Прихожане получали просфоры по талончику, который выдавали в свечной лавке тем, кто заказывал требы. После службы священники выходили на паперть и раздавали нищим рубли. В святом углу в нашем доме всегда висели иконы, перед которыми теплилась маленькая лампадка. Слава Богу, что никто из членов моей семьи за иконы и хождение в храм не подвергся гонению, и это несмотря на то, что тетя Лиза, моя крестная, работала старшим инженером в Областном дорожном отделе.
Мы, дети, играли в войну. А так как немцев мы ненавидели, никто не желал изображать врагов, а потому просто разбивались на две группы. Всё время проводили на улице, играли в подвижные игры на проезжей части дороги, благо по ней изредка ездили только телеги (зимой - сани), запряженные лошадьми. Иногда проезжала лошадь, покрытая черной попоной, которая везла гроб. Увидев траурный кортеж, я бросалась домой целовать ненаглядную бабусеньку, боясь, что и она может умереть.
В возрасте четырех лет я была определена в детский сад. Мамочка считала, что ребенок должен развиваться в коллективе. Помню, однажды в детский сад меня вела тетя Лиза. Спешила, и я упала и разбила себе коленку до крови. Тётушка стала забинтовывать ее на ходу, а я в это время во весь голос кричала: «Тётечка Лизочка, беги скорее на работу, а то тебя в тюрьму посадят!» И действительно, в те времена за двадцатиминутное опоздание могли упрятать в тюрьму.
В первый же день моего пребывания в детском саду на музыкальном занятии я вызвалась станцевать матросский танец «Яблочко», который разучила накануне дома. Не знаю, откуда я выучила движения танца, ведь тогда ни в кино не ходили, так как шла война, ни телевизор еще не изобрели. Музыкальные занятия бывали дважды в неделю. На них мы разучивали песни о Сталине, о войне; пели и народные песни: «Уж мы просо сеяли, сеяли...». Мы очень ждали новогоднего утренника, на котором Дед Мороз (переодетая воспитательница) раздавал подарки: пакеты с карамелью, печеньем и грецким орехом. Праздник проходил торжественно. К нему готовились заранее. Наши мамы шили нам костюмы из марли, окрашенной в разные цвета. Мамочка сшила мне платье снежинки из подкрахмаленной марли и белые тапочки из старой простыни. Воспитательницы читали нам не только сказки, но и про подвиги Александра Матросова, Зои Космодемьянской, героев-панфиловцев. Нам очень хотелось походить на них.
Правительство заботилось о детях. Наше питание для военного времени было неплохим. Нам нравился суп, сваренный на селедке, морковные котлеты и клюквенный кисель. На завтрак обычно давали кашу. Давали нам и рыбий жир. Моя семья во время войны не голодала, но жила предельно экономно: первое блюдо варили на костях, а позже, после войны, кусочек мяса варили дважды: сварив суп, на этом же мясе варили потом щи. Часто жарили «терунки» - оладьи из тертой картошки, жаренные на растительном масле. Большим подспорьем были приусадебные участки, на которых калужане выращивали помидоры, огурцы и картошку. Проголодавшись, мы, ребята, с удовольствием ели семена липы и шиповника, любили грызть жмых и есть щавель с солью. На всю жизнь запомнился мне такой случай. Пришла к нам в гости баба Дуня, подруга моей бабушки. Как и было принято в то время, в дом, где росли дети, без гостинца не приходили, поэтому баба Дуня дала мне кусочек колотого сахара, который я положила в карман. Была весна, вдоль улицы текли ручьи, и я стала вынимать из кармана маленькие камешки и бросать их в ручей. И вдруг, к моему ужасу, вижу: среди камешек белеет в ручейке мой сахарок! К моему прискорбию, он растаял на моих глазах.
Во время войны мы, дети, готовили подарки бойцам - рисунки. Взрослые вышивали кисеты для табака, а мы приносили их в детский сад для отправки на фронт. Мы также выступали в госпитале с номерами художественной самодеятельности и приносили раненым полевые цветы. Приведу по памяти два стихотворения, которые я декламировала в госпитале. (Автора первого я, к сожалению, не знаю).
АЛЕКСАНДР МАТРОСОВ
В атаку шла бесстрашных рота,
И дрогнул вражеский отряд.
Но вдруг из тёмной щели дзота
Посыпался свинцовый град.
Жужжали пули, словно осы,
И люди закопались в снег.
Вперёд пополз боец Матросов,
Отважный русский человек.
Вперед! Ведь за спиною рота
Под проливным огнём врага!
Вот между ним и вражьим дзотом
Осталось только два шага.
И, словно лев, в порыве смелом
Матросов бросился вперед,
Навстречу смерти, сильным телом
Закрыв немецкий пулемет...
Над полем ветры застонали,
Покрыли тучи небосклон,
У праха воины стояли,
Склонив полотнища знамён.
Отважный патриот и воин,
Он честно Родине служил,
Он настоящим был героем,
Он русским человеком был!
Мы любим жизнь и радость жизни,
Но, если надо, в грозный час,
Как он погиб за честь Отчизны,
Так умер бы любой из нас.
Агния Барто
НАТАША
Почтальон проходит мимо и стучит не в нашу дверь.
Почтальон проходит мимо, мы не ждем его теперь.
Он обходит все квартиры, все соседние дома,
Только нам четвертый месяц ни открытки, ни письма.
Всем приходят письма с фронта... У меня товарищ есть.
Он вчера перед уроком два письма мне дал прочесть.
Наш учитель от танкиста получил письмо вчера.
Только нам не пишет с фронта наша старшая сестра.
Но сегодня на рассвете вдруг соседи будят нас
И читают нам в газете напечатанный указ.
Там написано, в указе, кто получит ордена,
Там сестра моя Наташа, может, это не она?...
Говорят соседи маме: «Ну, конечно, ваша дочь.
Тут не может быть ошибки, и фамилия точь-в-точь,
И зовут её Наташа, комсомолка с Уралмаша».
Вслух сама читает мама: «В марте, первого числа
Молодая санитарка двадцать раненых спасла».
Мама плачет отчего-то,
Младший брат кричит: «Ура!»
Молодец сестра Наташа, наша старшая сестра!
Вдруг я вижу почтальона и кричу ему в окно:
«Вы не в пятую квартиру? Писем не было давно!».
На звонок выходит мама, отворяет дверь сама.
Почтальон даёт ей сразу от Наташи три письма.
Раненые были рады нашему приходу и щедро аплодировали. Рядом с бывшим госпиталем и сейчас расположено воинское кладбище, на котором похоронены герои-освободители Калуги и раненые, умершие в госпитале. Кладбище ухоженное, на братских могилах весь летний сезон растут цветы. Когда я прохожу через это кладбище (живу недалеко от него), у меня обычно на глаза наворачиваются слезы, я вспоминаю молодых солдат - раненых, которые отдали свои жизни за Родину, за нашу жизнь, и за мою в том числе. Мысленно молюсь об их упокоении возле часовни, здесь построенной несколько лет тому назад.
Однажды мамочка принесла с работы «американские подарки»: пакет с яичным порошком и красивое батистовое платьице, которому я обрадовалась. Только повзрослев, поняла, что эта союзническая «помощь» в борьбе с общим врагом - яичный порошок и ношеные вещи - ни в какое сравнение не идет с пролитой кровью миллионов советских солдат, отдавших жизнь в борьбе с фашизмом.
Однажды, по дороге из детского сада я потеряла варежки и сильно опечалилась по этому поводу. «Вот если бы начать жить сначала, - подумала я тогда, - я бы ни за что не потеряла варежки». И в дальнейшей жизни я повторяла те же слова: «Ах, если бы можно было начать жизнь сначала, скольких бы ошибок можно было избежать!» Но, к сожалению, переписать «черновик» жизни невозможно: жизнь дается человеку Господом один лишь раз!
Помню, мои родные, как и все советские люди, с нетерпением ждали сводки от Советского Информбюро, радовались, когда по радио сообщали, что наши войска гонят фашистов всё дальше и дальше на запад, освобождая по пути города и села, разоренные врагом. И вот наступил долгожданный День Победы! Вскоре на калужский вокзал стали прибывать эшелоны с воинами-победителями. Нарвав полевых цветов, я пошла одна на вокзал встречать своего отца, хотя его в глаза никогда не видела и не понимала тогда, как я его узнаю в толпе. Не найдя его, я вернулась домой огорченная. Мне так и не удалось в жизни встретить отца.
Когда кончилось мое пребывание в детском саду, то на выпускном утреннике я разыграла сценку прощания с садиком и с куклой: ведь впереди школа, и книги, тетради должны были вытеснить игрушки на второй план. Помню слова, обращенные к кукле: «Ты здесь, Танюша, посиди, я скоро возвращусь...» Тогда маленькая Мариечка и не подозревала, что в будущем у ее будут две живые куклы - дочки Танечка и Оленька.
Аппетит у меня начисто отсутствовал. Я росла бледнолицым, худым ребенком, переболевшим всеми детскими болезнями: коклюшем, корью, ветрянкой, свинкой, воспалением легких. Даровал мне Всемилостивейший Господь жизнь, когда я серьезно заболела. От высокой температуры бредила: видела, что в нашем саду я рву вишни и с кем-то разговариваю. Очнувшись, смотрю: вокруг моей постели стоят все четверо членов семьи с испугом и тревогой на лице. Они очень переживали за мою жизнь: ведь я была единственным ребенком в семье: одна на трех «мам» и бабушку. Затем рентген показал очаг в легких, и меня направили на два месяца в детский туберкулезный санаторий, находившийся на станции Переделкино, недалеко от Москвы. Там я встретила первое сентября моего первого класса. Здесь нас хорошо кормили: давали какао, сливочное масло - роскошь по тем временам. Кроме того, нам еще выдавали после завтрака лакомства, которые привозили родители: яблоки, груши, печенье и т.д. Родные не жалели денег для своих больных деток.
В начальной школе нас учила Наталья Евгеньевна Онегина. Она была лет 60-ти, но нам казалась очень старой. Она была строгой, но справедливой. Учила нас каллиграфическому почерку. Уборщица, или, как тогда их называли «технический работник», с раннего утра затапливала печки, находившиеся в каждом классе, так что перед печкой постоянно лежала охапка дров. Электрического света не было, а на каждой парте горела свечка. Достать тетради было трудно, поэтому писали кто на чём, вплоть до газетной бумаги. На большой перемене Наталья Евгеньевна давала команду достать из портфелей завтраки. В основном все приносили из дома отварную картошку с луком, винегрет, заботливо приготовленный родителями накануне и уложенный в пол-литровую стеклянную банку с особой алюминиевой крышкой. Дети из более обеспеченных семей иногда ели сало с хлебом. Буфет не работал, так как все продукты выдавались в магазинах по карточкам, то есть по талонам. Потеря хлебной карточки воспринималась людьми как катастрофа.
Постепенно жизнь стала налаживаться. Страна приступила к залечиванию ран, нанесенных войной. Народ-победитель с энтузиазмом восстанавливал народное хозяйство, это чувствовали даже мы, дети. Была гордость, что наш народ одержал победу над коварным врагом. В магазинах появились продукты, были отменены карточки. Электрический свет в школе и дома радовал нас почти ежедневно. Мои дорогие каждое 1-е марта с карандашом в руках записывали передаваемые по радио сведения о снижении цен. Жизнь продолжалась...
1. Re: Мое военное детство