Он не переставал никогда искать свой особый поэтический голос, не похожий на голоса других поэтов. Николая Алексеевича Заболоцкого, замечательного русского поэта и переводчика, которого критики называют одним из основоположников бронзового века в русской литературе, интересовали философские, вечные вопросы, среди которых особое место занимала тема человеческой красоты, красоты - как внутренней, так и внешней.
Это - поэт, по определению К.Г.Паустовского, «пушкинской глубины, мелодичности и силы».
Поэт - неповторимой индивидуальности, многие строки которого стали классическими.
Великолепный мастер лирики, умеющий донести тончайшие оттенки, запахи, звуки.
Жизнь поэта, которая была насыщена событиями достойными пера Шекспира и его трагедий, до последних дней была наполнена духовными исканиями.
Он испытывал влияние Велимира Хлебникова, одного из самых загадочных русских поэтов.
Заболоцкий штудировал Тимирязева, Вернадского, читал труды Эйнштейна. Был впечатлён концепцией Николая Фёдорова.
Увлекался идеями Циолковского. После знакомства с трудами учёного он написал ему: «Ваши мысли о будущем земли, человечества, животных и растений глубоко волнуют».
Поэт увлекался и произведениями художников - Филонова, Шагала, Брейгеля.
Любимым композитором Заболоцкого был Бетховен.
Умение видеть наш мир и Вселенную, которым обогатили его эти личности - бесценно, оно осталось у поэта на всю жизнь. И этот вдумчивый взгляд Заболоцкого в космос, в окружающий его мир помог ему открыть много загадочного и интересного.
Однако ко дню смерти, его поэзия, увы, была известна только знатокам и ценителям.
Впервые поэзия Заболоцкого, широкое признание к которому в Отечестве пришло лишь посмертно, была представлена читателю с достаточной полнотой в Большой серии «Библиотеки поэта» (1965).
И тогда многие литературные журналы стали его активно печатать.
Потом наступило затишье. До 1972 оставались неопубликованными ряд ранних стихотворений Заболоцкого и поэма «Птицы» (1933). А «Столбцы» в их первоначальном виде и поэмы 1930-х годов были заново опубликованы в книге «Вешних дней лаборатория» (1987).
Вспомнили поэта и вновь обратились к его наследию во многом благодаря Евгению Евтушенко, который на своих вечерах поэзии говорил, что Заболоцкий - один из самых лучших и подготовил свою пятитомную антологию «Поэт в России - больше, чем поэт. Десять веков русской поэзии».
Теперь Заболоцкий вписан в ряд гениальных поэтов ХХ века.
Его сын Никита Николаевич, автор полной биографии, скрупулёзно занимается публикациями наследия отца. Издано собрание сочинений. Жизни и творчеству Заболоцкого посвящены множество литературоведческих исследований.
Творческое наследие поэта, как и всё неординарное, с годами становится лишь прекрасней.
***
««Вращай, История, литые жернова!» - воскликнул великий русский поэт, естественно, вятский, Николай Заболоцкий», - с гордостью и любовью написал о Заболоцком его земляк Владимир Крупин.
Родиной предков поэта была Вятская губерния, поэтому он считается вятчанином. До самой старости Николай Александрович сохранил характерный северо-русский говорок.
Николай Алексеевич Заболоцкий родился (24 апреля) 7 мая 1903 года в Казанской губернии. Отец - агроном, мать - сельская учительница.
Детские годы Николая прошли в селе Сернур Вятской губернии, недалеко от города Уржума, куда его отец был назначен управляющим земской фермой.
Стихи он начал писать в семь лет, когда учился в третьем классе. И даже стал издавать свой рукописный журнал.
Там же, в Уржуме, будущий поэт поступил в реальное училище, которое окончил уже после революции, в 1920 году.
Отец хотел, чтобы и Николай стал агрономом, продолжил его дело. Но сын выбрал иную судьбу.
С какой благодарностью, уже став поэтом, Заболоцкий вспоминал прежде всего отцовский шкаф с сочинениями русских и зарубежных классиков:
«Здесь, около книжного шкафа <...> я навсегда выбрал себе профессию, сам ещё не вполне понимая смысл этого большого для меня события».
Хотя большую часть жизни Заболоцкий прожил в других местах, он навсегда полюбил вятскую природу и вятских людей. Вспоминая Вятский край, поэт писал:
«Вдоволь наслушался я там соловьёв, вдоволь насмотрелся закатов и всей целомудренной прелести растительного мира. Свою сознательную жизнь я почти полностью прожил в больших городах, но природа никогда не умирала в моей душе и отобразилась во многих стихотворениях».
Не поэтому ли многие его стихотворения, как, например, «Я воспитан природой суровой...» (1953), посвящены природе, он умеет увидеть и передать в стихах неповторимую красоту земли, её мудрую спокойную величавость?!
<...>В государстве ромашек, у края,
Где ручей, задыхаясь, поёт,
Пролежал бы всю ночь до утра я,
Запрокинув лицо в небосвод.
Жизнь потоком светящейся пыли
Всё текла бы, текла сквозь листы,
И туманные звёзды светили,
Заливая лучами кусты.
И, внимая весеннему шуму
Посреди очарованных трав,
Всё лежал бы и думал я думу
Беспредельных полей и дубрав.
***
В Московский университет Заболоцкий поступает сразу на два факультета - филологический и медицинский. Но жизнь в голодной Москве не задалась. И хотя литературная среда Москвы захватывает поэта, он вынужден был покинуть столицу.
Через год он переехал в Петроград. С 1921 по 1925 годы Заболоцкий обучается здесь в Педагогическом институте имени А.И.Герцена на отделении русского языка и литературы.
В «Автобиографии» об этом периоде сказано:
«Много писал, подражая то Маяковскому, то Блоку, то Есенину. Собственного голоса не находил».
В 1925 году на одном из литературных вечеров в Петрограде Заболоцкий знакомится с Александром Введенским и Даниилом Хармсом. Так появилось новое литературное объединение, которое вошло в историю под названием ОБЭРИУ (Объединение Реального Искусства).
Соединив театр, живопись и музыку, друзья мечтали поставить во главе всех искусств поэзию.
В 1928 году Заболоцкий пишет главную часть их манифеста:
«Мы - не только творцы нового языка, но и создатели нового ощущения жизни и её предметов».
***
В 1929 году вышла первая книга его стихов - «Столбцы», вызвавшая, по словам самого поэта, «порядочный скандал» и принёсшая ему популярность.
22 стихотворения «Столбцов», которые поражали, прежде всего, своей небывалой до тех пор поэтической формой, необычностью, яркостью, свежестью, своей гротескной новизной, переписывали от руки, заучивали наизусть. С точки зрения ритма стихи были написаны столь виртуозно, что буквально завораживали читателя, оказывали на него гипнотическое воздействие.
В стихотворении «Пекарня» (1926) «оживает» тесто:
<...>Тут тесто, вырвав квашен днище,
как лютый зверь, в пекарне рыщет,
ползёт, клубится, глотку давит,
огромным рылом стену трёт <...>.
Особый эффект «Столбцов» достигается благодаря столкновению формы русской классической поэзии и приземлённых, бытовых деталей с карикатурными чертами:
<...>В домах спокойствие и мир.
Ужели там найти мне место,
Где ждёт меня моя невеста,
Где стулья выстроились в ряд,
Где горка - словно Арарат -
Имеет вид отменно важный,
Где стол стоит и трёхэтажный
В железных латах самовар
Шумит домашним генералом? <...>.
«Ивановы» (1928)
Уже через месяц «Столбцы» нельзя было купить ни за какие деньги. Это была настоящая сенсация, один из самых ярких и значимых поэтических дебютов в русской поэзии XX века.
Однако в среде писателей и литературных критиков у Заболоцкого немедленно появились и сторонники, среди которых были С.Я. Маршак, Ю.Н. Тынянов, Н.С. Тихонов, В.А. Каверин, и непримиримые оппоненты - ими он был, по словам поэта, «причислен к лику нечестивых».
***
В 1938 году по ложному обвинению Заболоцкий был арестован и осуждён по делу об антисоветской пропаганде. Согласно обвинительному заключению от 31 июля 1938 года, Заболоцкий Николай Алексеевич «являлся участником антисоветской троцкистско-правой организации... автором антисоветских произведений, используемых в антисоветской агитации».
Обвинительным материалом послужили появившиеся к тому времени в печати осуждающие критические статьи ряда критиков.
По запросу НКВД был написан также отзыв критика Н. Лесючевского, в котором, в частности, подчёркивалось, что «творчество Заболоцкого является активной контрреволюционной борьбой против советского строя, против советского народа, против социализма».
Особым Совещанием Заболоцкий был приговорён к пяти годам исправительных работ по ст. 58-10-11 УК РСФСР.
В Ленинграде у поэта осталась семья - Николай Алексеевич женился в 1930 году: жена Екатерина Васильевна, 6-летний сын Никита и дочь Наташа, которой исполнился лишь год.
***
С 1938 по 1944 год Заболоцкий, отбывал наказание в лагерях Дальнего Востока и Алтайского края, где, разумеется, стихов не писал.
С весны до конца 1945 Заболоцкий жил с семьёй в Караганде, где работал чертёжником в строительном управлении.
В Караганде он завершил работу над поэтическим переводом «Слова о полку Игореве» (1938, 1945). Заболоцкий отправил поэму в журнал «Октябрь» в отдел поэзии. Его многолетний труд был опубликован и имел большой успех у читателей всего Советского Союза.
Это оказало благотворное влияние и на его судьбу - как произведение, прошедшее в печать, и на творчество - как образец уникальной поэтики.
Чуковский писал о переводе Заболоцкого, что в нём «передано главное: поэтическое своеобразие подлинника, его очарование, его прелесть».
А в 1950 году «Слово о полку Игореве» вошло в серию «Литературные памятники». Академик Дмитрий Лихачев, сам не понаслышке знавший о местах не столь отдалённых, подготовил его для издательства «Детская литература».
Всеобщее признание перевода «Слова» помогло Заболоцкому в 1946 году добиться освобождения. Он вернулся сначала в Ленинград, потом в Москву. Хотя как бывший политзаключенный, которым определяли для жизни и работы пресловутый 101 километр, не имел права жить в «столицах» и крупных городах СССР.
Однако благодаря хлопотам его друга - литературоведа Н.Л. Степанова, деятельному участию в его судьбе Н.С. Тихонова, И.Г. Эренбурга и особенно председателя правления Союза писателей СССР А.Т. Фадеева Заболоцкий получил и это право, и даже был восстановлен в Союзе писателей.
Сначала пока Заболоцкий не получил квартиру в Москве он вынужден был ютиться с семьёй то у знакомых, то жил в Переделкино.
«Не человек, а череп века»,- сказал о нём Арсений Тарковский, встретив после ссылки: внешне Заболоцкий мало походил тогда на поэта, скорее на учёного, этакого профессора медицины.
Его возвращение в литературу было медленным и мучительным. Львиную долю времени и сил, как, скажем, и тот же Арсений Тарковский, Заболоцкий отдавал переводам - их было легче напечатать и они давали заработок.
Ему принадлежат переводы поэмы Шота Руставели «Витязь в тигровой шкуре», произведений многих грузинских авторов, немецкой классической поэзии, а также переложения для детей знаменитых романов Ф.Рабле, Д.Свифта, Шарля де Костера...
И всё же 1946-1958 годы - это и классический период творчества Заболоцкого-поэта. Во многих своих стихах Николай Алексеевич обращается к традициям русской философской поэзии:
Любите живопись, поэты!
Лишь ей, единственной, дано
Души изменчивой приметы
Переносить на полотно<...>.
«Портрет» (1953)
В тумане облачных развалин
Встречая утренний рассвет,
Он был почти нематериален
И в формы жизни не одет.
Зародыш, выкормленный тучей,
Он волновался, он кипел,
И вдруг, весёлый и могучий,
Ударил в струны и запел.
И засияла вся дубрава
Молниеносным блеском слёз,
И листья каждого сустава
Зашевелились у берёз<...>.
«Дождь» (1953)
<...>Вот он - кедр у нашего балкона.
Надвое громами расщеплён,
Он стоит, и мёртвая корона
Подпирает тёмный небосклон.
Сквозь живое сердце древесины
Пролегает рана от огня,
Иглы почерневшие с вершины
Осыпают звёздами меня.
Пой мне песню, дерево печали!
Я, как ты, ворвался в высоту,
Но меня лишь молнии встречали
И огнём сжигали на лету.
Почему же, надвое расколот,
Я, как ты, не умер у крыльца,
И в душе всё тот же лютый голод,
И любовь, и песни до конца!
«Гроза идёт» (1957)
«После лагерей он полновесно вернулся в литературу, - считает Игорь Волгин, - и это редкий случай, возможно, всего второй после Достоевского: человек прошёл мрачные пропасти земли и вернулся с каторги ещё более мощным художником. Но его поэтика изменилась не только под влиянием этих внешних обстоятельств, хотя, конечно, и они наложили свой отпечаток на его творчество, а под воздействием глубинного внутреннего, душевного процесса».
***
В 2003-м - с особой теплотой вспоминается тот год! - мне довелось присутствовать в Тарусе на торжествах, посвящённых 100-летию со дня рождения Николая Алексеевича Заболоцкого.
Тогда в актовом зале Тарусского краеведческого музея состоялся, в частности, литературный праздник. Прозвучавшую на нём песню «Иволга» («В этой роще берёзовой...», 1946) на слова поэта я полюбил, как, наверное, и многие, после фильма «Доживём до понедельника», где её великолепно, проникновенно исполняет Вячеслав Тихонов:
В этой роще берёзовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей, -
Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей <...>.
Трагический гуманизм этих строк вместе с тем пронизан лучами утреннего солнца. Их выстраданная гармония и общечеловеческое звучание оплачены муками, которые испытал за свою короткую жизнь поэт. В них - его горький жизненный опыт, отзвук прошедшей войны и предостережение о возможной гибели всего живого на планете.
Может быть, именно «Иволга» Заболоцкого, как и лирическая проза Паустовского, привели меня в 1985 году в Тарусу, увидеть которую я давно мечтал. И с тех пор я приезжаю сюда, когда выдается свободное время.
Любуясь, как и некогда Заболоцкий, приокскими далями, небом над Окой, я подумал: не благодаря ли Тарусе в его поэзии утвердился образ облаков, о которых он писал так образно и точно.
...1957 и 1958 - эти два последних года жизни Заболоцкого были связаны с Тарусой, хоть и маленьким, тихим калужским городком на Оке, но отнюдь не провинциальным для русской литературы и искусства.
Целый день стирает прачка,
Муж пошёл за водкой.
На крыльце сидит собачка
С маленькой бородкой.
А кому сегодня плакать
В городе Тарусе?
Есть кому в Тарусе плакать -
Девочке Марусе.
Ой, как худо жить Марусе
В городе Тарусе!
Петухи одни да гуси,
Господи Исусе! <...>.
Это - знаменитый «Городок» (1958) Заболоцкого. Образ «девочки Маруси» в этом шутливом стихотворении для многих в России и за рубежом давно уже стал визитной карточкой Тарусы. Как благодаря самому поэту, так, может быть, и благодаря популярной песне на его стихотворение, которую блестяще исполняет народная артистка России Елена Камбурова.
Поэтому тем русским и иностранным туристам, кто знает хоть одну строчку из стихотворения Заболоцкого, которые стали крылатыми, или слышал песню про Марусю и приехал сюда впервые всего на день, иногда трудно проникнуться поэтическим чувством и понять, почему не могли опротиветь «петухи да гуси» ни семье Цветаевых, ни Виктору Борисову-Мусатову, ни Василию Ватагину, ни Святославу Рихтеру, ни Константину Паустовскому...
А Заболоцкий приехал сюда впервые в конце июня 1957 года более чем на два месяца по совету венгерского поэта Антала Гидаша, который жил в то время в Советском Союзе и о Тарусе знал не понаслышке: ему доводилось отдыхать здесь вместе с женой Агнессой Кун.
Гидаш давно мечтал познакомиться с Николаем Алексеевичем ближе, продолжить общение, начавшееся в 1946 году в доме творчества советских писателей в Дубултах на Рижском взморье.
Ведь именно после их первой встречи по рекомендации Николая Тихонова Заболоцкий перевёл его поэму «Стонет Дунай», в которой отобразились трагические события в оккупированной фашистами Венгрии и которой предпослано такое посвящение автора:
« В декабре 1944 года, когда победоносная Советская Армия уже подходила к окраинам города Будапешта, фашисты убили моих престарелых родителей».
Гидаш был благодарен Заболоцкому за его блестящий перевод, который был опубликован в 1947 году в №3 журнала «Новый мир», и предпослал своей поэме такое посвящение переводчику:
Русскому поэту
Как малая скрипка - язык моей родины дальней.
Поэма моя - как челнок из сверкающих слёз.
На виолончели твоей подхватил ты напев мой печальный,
И в русские звуки облёк, и, рыдая, над миром вознёс.
И скрипка моя опустилась на руку венгерца,
И внемлет тебе мой великий и гордый народ.
Поёт наш оркестр, и взволнованно слушает сердце
Согласную песню печали, борьбы и забот.
Дачу в Тарусе для своего русского собрата по перу Антал Гидаш взялся подыскать лично.
И вот, наконец, вместе с супругой Агнессой они остановили свой выбор на доме по улице Карла Либнехта, номер 36, с двумя уютными комнатами, которые сдавались на лето, тем более что при этом доме был и ухоженный сад.
Договорившись с хозяевами - семьёй Шумаевых, - он предложил Николаю Алексеевичу поселиться у них.
Заболоцкий согласился и сразу же выехал из Москвы в Тарусу вместе с дочерью Наташей. Дача ему понравилась.
И Таруса тоже. Поэту понравилось, что поверх садов и крыш домов виднелась Ока.
Петухи, куры и гуси были, казалось, основным населением города. Во всяком случае поэт встречал их во множестве по всей Тарусе - и перед домом Шумаевых, и возле соседских домов, и на других концах города. Они то степенно прогуливались по улицам, то толкались, что-то не поделив между собой.
Таруса напомнила ему укладом жизни столь дорогие сердцу места детства, отрочества, юности - Сернур и Уржум.
«Он, - вспоминал его сын Никита Заболоцкий,- полюбил этот маленький городок с заросшими травой улицами и деревенским укладом жизни, высокий берег полноводной реки, окрестные берёзовые рощи, стада коров на приокских лугах - все те приметы среднерусской природы, которые с детских лет были близки его душе».
В Тарусе, по словам Заболоцкого (вспомним его стихотворение «Это было давно»!), поэт жил «обаянием прожитых лет».
Однако не обошлось без курьёзного случая. Едва отец и дочь Заболоцкие обосновались на новом месте, как в Тарусу приехали художники муж и жена И.И.Чекмазов и В.В. Фаворская, которые, как оказалось, дачу у Шумаевых уже снимали на протяжении нескольких сезонов подряд.
Супруги-художники разместились в другом домике. И всё закончилось благополучно.
С художником И.И.Чекмазовым Николай Алексеевич подружился настолько, что тот предложил написать маслом портрет его дочери Наташи.
Заболоцкий не только ответил согласием, но даже написал об этом стихотворение «Сентябрь» (1957):
Сыплет дождик большие горошины,
Рвётся ветер, и даль нечиста.
Закрывается тополь взъерошенный
Серебристой изнанкой листа.
Но взгляни: сквозь отверстие облака,
Как сквозь арку из каменных плит,
В это царство тумана и морока
Первый луч, пробиваясь, летит.
Значит, даль не навек занавешена
Облаками, и, значит, не зря,
Словно девушка, вспыхнув, орешина
Засияла в конце сентября.
Вот теперь, живописец, выхватывай
Кисть за кистью, и на полотне
Золотой, как огонь, и гранатовой
Нарисуй эту девушку мне.
Нарисуй, словно деревце, зыбкую
Молодую царевну в венце
С беспокойно скользящей улыбкою
На заплаканном юном лице.
«...я же второй месяц живу на Оке, - рассказывал Заболоцкий15 августа 1957 года в письме поэту Алексею Крутецкому, - в старом захолустном городке Тарусе, который когда-то даже князей собственных имел и был выжжен монголами. Теперь это захолустье, прекрасные холмы и рощи, великолепная Ока. Здесь жил когда-то Поленов, художники тянутся сюда толпами».
Николай Алексеевич всецело ушёл в сочинительство. Работал увлечённо, с рассвета и до обеда, почти не вставая из-за стола.
Приокские дали, поля и леса вызывали в душе Заболоцкого много мыслей, чувств, образов. Самые лучшие строки поэт посвятил Оке, тарусской природе.
Ежедневно по вечерам Заболоцкий встречался с Гидашами. Они обычно гуляли вдоль берега Оки, вспоминали отдых на Рижском взморье, беседовали о русской и венгерской поэзии.
Заболоцкий был превосходным знатоком живописи, хорошо рисовал сам, поэтому ему было интересно общаться и с прогуливающимися по берегу Оки художниками. Встречами с ними навеяно стихотворение «Вечер на Оке» (1957):
В очарованье русского пейзажа
Есть подлинная радость, но она
Открыта не для каждого и даже
Не каждому художнику видна.
С утра обременённая работой,
Трудом лесов, заботами полей,
Природа смотрит как бы с неохотой
На нас, неочарованных людей.
И лишь когда за тёмной чащей леса
Вечерний луч таинственно блеснёт,
Обыденности плотная завеса
С её красот мгновенно упадёт.
Вздохнут леса, опущенные в воду,
И, как бы сквозь прозрачное стекло,
Вся грудь реки приникнет к небосводу
И загорится влажно и светло.
Из белых башен облачного мира
Сойдёт огонь, и в нежном том огне,
Как будто под руками ювелира,
Сквозные тени лягут в глубине.
И чем ясней становятся детали
Предметов, расположенных вокруг,
Тем необъятней делаются дали
Речных лугов, затонов и излук.
Горит весь мир, прозрачен и духовен,
Теперь-то он поистине хорош,
И ты, ликуя, множество диковин
В его живых чертах распознаёшь.
«Заболоцкий, - вспоминал его сын Никита Заболоцкий, - жил в Тарусе с дочерью и почти каждый день, закончив работу, встречался с Гидашами, Чекмазовыми, несколько раз бывал у Паустовского, виделся с другими писателями».
...Во время одной из встреч с Паустовским, 24 августа 1957 года, Константин Георгиевич подарил ему свою недавно изданную книгу «Повесть о жизни» с дарственной надписью:
«Дорогому Николаю Алексеевичу Заболоцкому - в знак глубокого преклонения перед классической силой, мудростью и прозрачностью его стихов. Вы - просто колдун!»
Позже, вспоминая об их встречах и беседах в 1957 году в Тарусе Паустовский в письме Вениамину Каверину рассказывал:
«Здесь летом жил Заболоцкий. Чудесный, удивительный человек. На днях приходил, читал свои новые стихи - очень горькие, совершенно пушкинские по блеску, силе поэтического напряжения и глубине».
В 1961 году, когда боль после кончины Заболоцкого была ещё так свежа, Паустовский, душа этого «безнадёжного дела», в память о поэте включил в легендарный ныне сборник «Тарусские страницы» (подвергшийся разгрому после выхода в свет) и большую его подборку стихотворений, где выделяются «Прохожий» (1948) и «Бегство в Египет» (1955):
Ангел, дней моих хранитель,
С лампой в комнате сидел.
Он хранил мою обитель,
Где лежал я и болел.
Обессиленный недугом,
От товарищей вдали,
Я дремал. И друг за другом
Предо мной виденья шли.
Снилось мне, что я младенцем
В тонкой капсуле пелён
Иудейским поселенцем
В край далёкий привезён <...>.
А два года спустя, в 1963-м, в очерке «Наедине с осенью» Паустовский вспоминал о встречах с Заболоцким в Тарусе:
«...орали во всё горло беспокойные петухи. «Звездочёты ночей», как их называл Заболоцкий. Заболоцкий жил здесь незадолго до смерти и часто приезжал на Оку к парому. Там весь день шастал и толкался речной народ. Там можно было услышать все новости и наслушаться каких угодно историй.
- Прямо «Жизнь на Миссисипи!» - говорил Заболоцкий. - Как у Марка Твена. Стоит посидеть на берегу часа два - и уже можно писать книгу».
Заболоцкий возвратился в Москву после первого тарусского сезона в сентябре 1957.
А в октябре во время поездки с группой советских поэтов в Италию Николай Алексеевич читал в Риме некоторые из стихотворений, написанных в Тарусе. Зимой в Москве прошла Декада грузинской литературы и искусства, в которой он участвовал и где Николаю Алексеевичу за переводческую деятельность был вручён орден Трудового Красного Знамени.
В 1958 году Заболоцкий вновь собрался провести всё лето в Тарусе. Николаю Алексеевичу удалось вырваться сюда лишь в конце июня.
Давид Самойлов, побывавший в июле в гостях у Заболоцкого, вспоминал:
«Жил он в маленьком домике с высокой террасой. Почему-то теперь мне кажется, что домик был пёстро раскрашен. От улицы отделён он был высоким забором с тесовыми воротами. С терраски, поверх забора, видна была Ока. Мы сидели и пили «Телиани», любимое его вино. Пить ему было нельзя, и курить тоже».
Под впечатлением своей встречи и беседы с Николаем Алексеевичем Самойлов посвятил ему стихотворение «Заболоцкий в Тарусе» (1958-1960):
Мы оба сидим над Окою,
Мы оба глядим на зарю.
Напрасно его беспокою,
Напрасно я с ним говорю!
Я знаю, что он умирает,
И он это чувствует сам,
И память свою умеряет,
Прислушиваясь к голосам,
Присматриваясь, как к находке,
К тому, что шумит и живёт...
А девочка-дочка на лодке
Далёко-далёко плывёт.
Он смотрит умно и степенно
На мерные взмахи весла...
Но вдруг, словно сталь из мартена,
По руслу заря потекла.
Он вздрогнул... А может, не вздрогнул,
А просто на миг прервалась
И вдруг превратилась в тревогу
Меж нами возникшая связь.
Я понял, что тайная повесть,
Навеки сокрытая в нём,
Писалась за страх и за совесть,
Питалась водой и огнём.
Что всё это скрыто от близких
И редко открыто стихам..
На соснах, как на обелисках,
Последний закат полыхал.
Так вот они - наши удачи,
Поэзии польза и прок!..
- А я не сторонник чудачеств, -
Сказал он и спичку зажёг.
Этим летом Заболоцкий занимается переводами сербского эпоса, а также готовится к переводу германского эпоса «Песнь о Нибелунгах» (этот перевод, к сожалению, не состоялся).
«Увлечение историей и эпосом, - вспоминал Никита Заболоцкий, - сказалось и на собственных стихотворениях Заболоцкого. В то лето созерцание провинциального быта и окружающей природы всё отчетливее сопряглось с мыслями о времени, о давно прошедших событиях. Историческая перспектива позволяла увидеть окружающий мир в новом для поэта свете. В его тарусских стихах заурядный деревенский петух становился подобием оптического фокуса, в котором концентрировались бесконечное пространство и историческое время. <...> Во время вечерних прогулок он внимательно всматривается в скопления облаков, в одиноко стоящие деревья, в цветущий луг или быстро бегущую воду речки Таруски».
...Два тарусских сезона стали его едва ли не самым насыщенным творческим периодом.
Заболоцкий успел написать в Тарусе 33 удивительных стихотворения о тихой и неброской красоте русской природы, так поразившей его в этих местах.
Именно здесь, глядя на необозримые приокские дали, Заболоцкий изрёк, крылатую мысль-заповедь: «Смотри на мир и радуйся, что ты человек!»
У Заболоцкого, которому так полюбилась Таруса, появилась мечта купить здесь дачу и жить на ней круглый год. Николай Алексеевич начинает подыскивать для покупки дом. Подходящий - новый, рубленый - нашли на тихой зелёной улице Некрасова, выходящей к заросшему лесом оврагу.
Заболоцкий вернулся в Москву 4 сентября, чтобы подготовиться к приезду в столицу итальянских поэтов, с которыми встречался год назад в Риме.
А в Тарусу выехала его жена Екатерина Васильевна с сыном Никитой. Они договорились, что и Николай Алексеевич приедет туда позже.
Однако вскоре у него обострилась болезнь сердца. И задуманному не суждено было сбыться. А когда после кончины поэта разбирали его архив, среди прочих бумаг нашли нарисованный им план дома в Тарусе, в котором, увы, так и не родились новые шедевры Заболоцкого.
...Ныне в Тарусе ежегодно проводится детский фестиваль «Петухи и гуси в городе Тарусе». Его юные участники, изображая кур, гусей и уток, надевают на себя костюмы, специально сшитые для этого птичьего карнавала, весело шествуют в них по улицам города, а потом в киноконцертном зале «Мир» соревнуются, кто из них лучше знает творчество Заболоцкого.
В 2015 году в честь Года литературы в России и в память о поэте в Тарусе торжественно открыли первый в стране памятник Заболоцкому.
Памятник Заболоцкому стал третьим благотворительным проектом Александра и Любови Щипковых, реализованным в Тарусе. Ранее по инициативе семьи Щипковых были открыты бюсты Ивану Цветаеву и генералу Михаилу Ефремову.
Бюст поэта выполнил скульптор Александр Казачок, в чьём творческом багаже уже имеются памятники Пушкину, Шукшину, Высоцкому, Коненкову, Александру Невскому, генералу Михаилу Ефремову.
Бронзовый бюст поэта на двухметровом основании установлен на пересечении улиц Карла Либкнехта и Луначарского у киноконцертного зала «Мир», неподалеку от дома Шумаевых. На устах поэта застыла полуулыбка.
«Он внутри был такой человек, не снаружи, - поделился впечатлением Александр Казачок, - снаружи он был мрачноватым, а внутри он был довольно ясным человеком. Певец нашей русской поэзии, который любит Россию, любит народ, любит её природу».
Александр Казачок, который работал над бюстом поэта три месяца, вдохновение черпал в творчестве самого Заболоцкого и в воспоминаниях близких о нём. Он стремился понять его характер, чтобы не только документально передать черты лица, но и отразить в образе душевное состояние.
***
В 1955 году у поэта случился первый инфаркт, но он упорно продолжал каждодневный труд.
Перед своей кончиной Заболоцкий смотрел вечером фильм «Летят журавли».
А утром, 14 октября 1958 года, Заболоцкий умер от второго инфаркта. Больное сердце поэта остановилось навсегда. Николаю Алексеевичу было всего 55.
И душа поэта, быть может, мгновенно поднялась к облакам - одному из прекрасных образов его поэзии.
И её, душу новопреставленного раба Божия Николая, как собрата-журавля с радостью принял гамзатовский журавлиный клин.
Принял как защитника великого русского слова, без которого наше Отечество давно бы перестало существовать.
В некрологе его впервые публично назвали «большим русским поэтом». Заболоцкий удостоился чести быть похороненным на Новодевичьем кладбище.
...Чувствуя приближение смерти, Заболоцкий составил свод своих произведений для будущего собрания сочинений, уничтожив тексты шуточных стихотворений и поэм.
В 1957-м он подготовил и выпустил в свет книгу - «Стихотворения» - наиболее полный его прижизненный сборник, куда вошли 64 стихотворения и избранные переводы.
В этом сборнике были опубликованы и стихи, которые через двадцать лет, в 1977-м, стали песнями Андрея Петрова «Обрываются речи влюблённых» и «Облетают последние маки» в кинофильме Эльдара Рязанова «Служебный роман». После выхода на экраны страны этого кинофильма их запела вся страна, правда, не обратив внимания на автора слов.
Вот уж поистине: нет пророка в своём отечестве. А ведь Чуковский, любитель и исследователь Некрасова, в своё время дал высокую оценку поэзии Заболоцкого, почувствовав в его поздних стихах что-то близкое классицистической гражданственности XIX века.
Прочитав последнюю, четвёртую его книгу, Чуковский написал 5 июня 1957 года Николаю Алексеевичу такое восторженное письмо:
«Пишу Вам с той почтительной робостью, с какой писал бы Тютчеву или Державину. Для меня нет никакого сомнения, что автор «Журавлей», «Лебедя», «Уступи мне, скворец, уголок», «Неудачника», «Актрисы», «Человеческих лиц», «Утра», «Лесного озера», «Слепого», «В кино», «Ходоков», «Некрасивой девочки», «Я не ищу гармонии в природе» - подлинно великий поэт, творчеством которого рано или поздно советской культуре (может быть, даже против воли) придётся гордиться, как одним из высочайших своих достижений. Кое-кому из нынешних эти мои строки покажутся опрометчивой и грубой ошибкой, но я отвечаю за них всем своим семидесятилетним читательским опытом».
А последнее из написанных Заболоцким стихотворений - «Не позволяй душе лениться...» (1958) - стало его поэтическим завещанием:
Не позволяй душе лениться!
Чтоб в ступе воду не толочь,
Душа обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
Гони её от дома к дому,
Тащи с этапа на этап,
По пустырю, по бурелому,
Через сугроб, через ухаб!
Не разрешай ей спать в постели
При свете утренней звезды,
Держи лентяйку в чёрном теле
И не снимай с неё узды!
Коль дать ей вздумаешь поблажку,
Освобождая от работ,
Она последнюю рубашку
С тебя без жалости сорвёт.
А ты хватай её за плечи,
Учи и мучай дотемна,
Чтоб жить с тобой по-человечьи
Училась заново она.
Она рабыня и царица,
Она работница и дочь,
Она обязана трудиться
И день и ночь, и день и ночь!
И ещё после кончины Николая Алексеевича на его письменном столе близкие увидели лист бумаги. На нём были выведены чёткими буквами лишь три слова:
«Пастухи, животные, Ангелы».
И слово «Ангелы» - не самое ли важное, что успел запечатлеть в отечестве земном перед уходом в жизнь вечную поэт?!
...Плывут и плывут в небе облака.
Плывут над бескрайними просторами России, воспетыми Пушкиным и Блоком, Лермонтовым и Есениным, Некрасовым и Арсением Тарковским, Тютчевым и Заболоцким...
Плывут и плывут в небе облака - из прошлого через настоящее в Вечность. Одно из них, может, душа поэта.
Душа - Заболоцкого!
Словно напоминание для нас: несмотря ни на что, нужно двигаться.
К своей мечте.
К совершенству...
