Возвращение

 

От редакции. Наш давний автор, журналистка Мария Мономенова вернулась недавно из воюющей Сирии, где провела не день и не неделю и даже не месяц, а целых полгода. Сегодня мы начинаем публикацию сирийских впечатлений и размышлений Марии.

***

Кто бы подсказал, как уместить всё увиденное и услышанное в едином повествовании? Очень трудно. Смятение, которое испытала моя душа после путешествия по христианской Сирии настолько велико, что садясь теперь за свой компьютер, я вижу себя под гигантской штормовой волной, и непроизвольно мне хочется лишь одного - спасаться бегством.

 

 

Вот и закончилось моё странствие по дорогой сердцу Сирии. Полгода, как полжизни. Совсем не узнаю себя в зеркале. Другой человек... А за окном на горизонте, приукрытая тонким покровом снега, мирно умастилась незабвенная Оптина пустынь. Не догадываясь о моём возвращении, всё также незыблемо, она созерцает божественные тайны... под далёкий рокот грозных канонад. Сколько я о ней рассказывала на чужбине, скольким она стала родной, но недосягаемой, как мираж в неведомой русской пустыне. Не верится, что я снова дома, или это и вправду лишь только мираж?

Россия, ты словно изменилась вместе со мной. Неузнаваема! Гляжу на тебя совсем иными глазами: расширилась ты, заглубилась. А какой же издали ты мне привиделась ласковой, всё манила и манила словами молёными, что ни расстаться с тобою, о тебе не настрадаться, точно заговорила великодержавною своею молитвою, ниткой в триста Иисусовых узлов по три раза опоясала. Прекрасная, любезная моя Родина! Кто так пронзительно тоскует по Отчизне своей, как ни русский человек? Что это? Отчего? Творец и Вседержитель, Господь всея кроткия моей Руси, благодарю Тебя за счастье быть причастной ее великой судьбе. А с Востока гроза грядёт лютая из той стороны, в которой я была - берегись! Прислушайся... тише-тише... не слышишь ли далёкий рокот грозных канонад? Молчишь? Готовая на всё, смиренная, любой поворот истории ты принимаешь за Божие благословение.

А я не могу не скорбеть: избранных слишком мало, а падших из тех, которые не дошли - всё больше. Господи, помилуй! Господи, удержи! Господи, не попусти! Темнеет... Летят по над рекой унылые звоны к вечерней. Завершая суточный круг, сейчас, как и вчера, лениво позванивая кадилом, из алтаря выйдет старенький дьячок, как некогда Адам, он встанет перед замкнувшимися вратами рая и возгласит великую ектенью... под далёкий рокот грозных канонад. И каждый раз вздрагивает сердце, и каждый раз этот гул будто ближе и ближе. Но отчего не дрожит земля? Отчего безмятежны лица, точно и не слышат ничего? Или всему виной моя воспалённая память о шестидесяти снарядах, как тать налетевших посреди ночи и превративших ветхую жизнь в далёком сирийском Жерамана в сущий ад? Но я про иную смерть! И снаряды тут ни при чём: не отпускает страх о неминуемом суде, ведь избранных так мало, а искушения люты! Как устоять?

Мне сегодня сообщили, что в Сирии на самое русское Рождество умер монах Пресвятой Богородицы. Братия так его и называла «Адрарахиб», что означает монах Девы. Я его знала. Средних лет, прекрасный, полный сил. ... Нет, не мученик. Просто умер. От разрыва сердца. Нашли его только через неделю, на коленях стоял перед Ликом Пречистой, в руке чётки. Так тихо жил, что и не заметили его ухода в вечность. Омывать во гроб стали, удивились: схима-то откуда? Он показывал мне её как великое сокровище: «Матушка со Ангелами одели! Только тссс, - шептал, - ни-ко-му!»

- Мне скоро домой идти! - говорил монах в день нашего расставания.

- А разве не здесь твой дом? - удивлялась я, имея ввиду любимую им обитель.

- Нет.

- А где же твой дом? Где мне тебя искать, если я захочу с тобой снова увидеться? Мы же друзья! - но монах молчал.

- Ангел мой, Мария, прощай!

- Какой же я ангел? - удивлялась я.

- Как какой? Самый обычный русский ангел! Бентизгири (араб. девочка малышка)! - он загадочно улыбнулся, прижал мою голову прямо к своему сердцу. Под схимой отчётливо стучало сердце.

- «Бенти», ты его слышишь?

- Угу, - еле дыша отвечала я.

- Теперь ты будешь жить там!

От чувства какого-то неземного и буквально осязаемого счастья я была готова разреветься и всеми силами старалась себя сдержать. Видя мои усилия, монах улыбался и будто бы нарочно подначивал, что, мол, только такие маленькие девочки и могут быть такими большими плаксами. Услышав эти слова, я не удержалась и всё-таки расплакалась. Потом он достал из кармана и вложил мне в руку что-то мягкое и тёплое. Оказалось, длиннющие афонские чётки в целых триста узелков. Они мне были явно не по росту и волочились по полу, что ещё больше умиляло моего друга: «Ничего-ничего, наша «бенти» подрастёт, будут в самый раз! Одну нитку плачь за меня, две за себя. Одну за меня, две за себя. Поняла?» Монах Девы посмотрел на меня последним долгим взглядом, благословил и скрылся. Как теперь открылось в вечности.

О, эти последние из христиан! Вообразить только, записанное на скрижалях его любвеобильного сердца, силой молитвенного вздоха разорвавшегося в самое Рождество, имя моё теперь произносится горе, у престола Владычного. Да, святость его была очевидна, она светилась в долгих паузах между словами, когда этот дивный угодник закрывал глаза, а потом точно считывал тексты с каких-то таинственных, зримых лишь для его сердечных очей книг! И я ещё обязательно посвящу ему отдельную главу.

Сколько удивительных происшествий и встреч, невероятных историй и нескончаемых дум мне были посланы на путях сирийского странствия. И все они оказались столь необходимы и полезны для русской души, сколь мы народ православный, ибо я ехала в Сирию за правдой, желала собственными глазами увидеть, собственными ушами услышать о том, как спасаются наши мужественные братья по вере во времена сравнимые разве только с эпохой гонений на первохристиан. Масштабы геноцида чудовищные, отчёты международных организаций пестрят трудновообразимыми статистиками и заявлениями об угрозе полного исчезновения христиан с их исконных территорий. Мне, простой христианке, хотелось посмотреть в глаза живым исповедникам, не по своей воле подвижникам, хотелось спросить об их переживаниях и думах. Разве мы не одна семья? Ведь если попросить Господа о встрече со страдающими и нуждающимися в помощи братьями, даже если они находятся на самом краю света, где не проясняется небо от разрывающихся снарядов, - то Он устроит встречу, настоящую тайную вечерю, ибо власть Творца безгранична!

 

 

Путеводительством Пресвятой Богородицы я жила в православных монастырях и семьях, была на фронте под пулями и даже молилась в пещере отшельников первых веков. Клирики и монахи, христиане, солдаты и генералы, политики, философы и историки, великодушные и малодушные, настоящие и потерявшиеся, вызволенные из плена монахини и, кажется, даже святые - в равной мере поставленные Богом перед лицом эсхатологической катастрофы, размышляли, молчали, молились о вечном. И в тот момент я была рядом с ними, могла разделить их боль, ощутить свою причастность их судьбам.

Да, это оказалось трудное и опасное путешествие. Ни одного дня я не знала, что будет со мною завтра. Кому доверять, кому нет? По средним расценкам голова русской девчонки в Сирии могла стоить от ста тысяч долларов и охотников за лёгкой наживой достаточно. За каждое действие, каждое произнесённое слово я чувствовала огромную ответственность, а это большое психофизическое напряжение. Одна-единственная ошибка могла стоить мне жизни, и у меня не было права на ошибку. За полгода я полностью израсходовала все свои ресурсы: душевные, эмоциональные, физические.

Смысл в том, что моя поездка не носила официального характера. За мной ровным счётом никто «не стоял»: ни информагентство, ни телевизионный канал, ни пресловутые специальные службы, когда предполагается некое задание, есть сценарий, команда, есть, в конце концов, финансирование, и ты как официальный представитель (эдакий «броненосец Потёмкин») с закрытыми глазами рулишь по кем-то заранее проложенным для тебя маршрутам и профессионально выполняешь свою миссию. Ничего подобного в моём случае не наблюдалось. Кроме моего Ангела у меня-то и полагающейся вооружённой охраны «мухабарадчиков» не было! Единственное что было - заветное письмо о моей скромной персоне владыке Л. от О.Ф. Письмо грело душу надеждой о содействии, которая, впрочем, вскорости благополучно растаяла, поскольку владыка Л. оказался невероятно мобильным архиереем: застать его в резиденции оказалось практически невозможно, да и при его «эсхатологической» загруженности до меня ему явно не было никакого дела.

Оказавшись в Сирии на птичьих правах, я была счастлива! Мне кажется, «птичий формат» значительно интереснее формата «броненосца Потёмкина». Почему? Ну, если можно так выразиться, он самый «божественный», то есть я хочу сказать, что если тебе заранее никто не прописывает сценарий, то его для тебя сочинит Сам Бог, главное - иметь крепкую веру, полностью довериться Творцу, но и самому не плошать. Впрочем, пенять на владыку Л. мне не пришлось, поскольку своей власть имеющей архиерейской рукой он вручил мне самое главное: ключ от Святая Святых православной Сирии и всего Востока, второго по силе и значимости места после Храма гроба Господня в Иерусалиме - ключ от великого монастыря Пресвятой Девы Сайднайской. На время пребывания в Сирии Сайднайя стал моим генеральным штабом, моей могучей крепостью и залогом встречи с Пречистой Девой, зримо и осязаемо обитающей там как явленное миру чудо.

 

 Я безгранично благодарна Олегу Ивановичу и его супруге Алевтине Петровне за неравнодушие, редкое человеческое благородство и горячие молитвы. Если бы не их ходатайство к владыке, не видать мне дорогой сердцу Сирии. Никогда не забуду, как тепло Алевтина Петровна провожала меня в моё опасное паломничество, сколько дельных советов дала, от скольких ошибок уберегла:

- Нелегко с Кощеем сладить! - неожиданно вспоминала она русскую сказку. - Помнишь, как там было? Смерть его на конце иглы, та игла в яйце, то яйцо в утке, утка в зайце, заяц в сундуке, а сундук на высоком дубу, и то дерево Кощей как свой глаз бережёт.

- Помню, - не совсем понимая, к чему клонит моя мудрая собеседница, отвечала я.

- А ты знаешь, что этот Кощеев дуб, он как раз где-то там, куда ты сейчас едешь и растёт? Будь осторожна и покрепче молись.

Как говорится, сказка - ложь, да в ней намёк, и моя дорогая Алевтина Петровна наверняка знала, о чём говорила, поскольку сама человек Божий, да и на Ближнем Востоке с мужем полжизни прожили. Помню, как Олег Иванович рассказывал об Октябрьской войне 1973 года, когда за одни сутки Господь трижды спасал его от смерти. Возглавляемый им в то время Советский культурный центр в Дамаске подвергся бомбардировке израильской авиацией. Были погибшие среди советских и арабских служащих Центра. Зато на следующий день он наблюдал, как управлявшие зенитно-ракетными комплексами сирийцы и советские инструкторы десятками сбивали израильские самолёты в небе Дамаска. Вот какие люди! Меня тогда и на земле-то не было.

- Вы точно в воду глядели! - вернувшись из Сирии, напомнила я Алевтине Петровне про «око Кощея».

- Неужто, добралась? - удивилась она.

- Наверное, добралась, раз за «око» в око получила. Боевое крещение, с воспалением глаза приехала! - посмеялись, поохали, совпадение, конечно, интересное, но то, что Ближний Восток - духовный центр мира, а поэтому земля не только пророков, но и иуд, так это совершенно очевидно. Свято место пусто не бывает, и Кощей там свою иглу на Русь святую точит, и к дубу на километр никого не подпускают, и сундук там, и яйцо с зайцем - всё как полагается, полная комплектация. Как говорится, сам там был, мёд-пиво пил, да усы лишь обмочил. Но обо всем не торопясь...