1. Синдром свободного мышления
После скандального информационного вброса знаменитого московского карикатуриста А. Бильжо, изложенного в форме «оригинального взгляда» на подвиг Зои Космодемьянской, стало как-то уж совсем не по себе. Что-то уж никак не в русле серии своего знаменитого придурковатого «Петровича», совсем не смешно. Фабрика «развенчания» советских, исторических, военных мифов (по непоколебимому убеждению либералов - «пропагандистских мифов») на наших глазах стала выстраиваться в широкий психологический, информационный фронт и заходить предельно глубоко: подвиг летчика капитана Гастелло, 28-и панфиловцев, теперь вот Зоя Космодемьянская. «Оригинальный взгляд» разместил 9 декабря 2016 бойкий и всеядный сайт The Insider.
Я читал историю болезни Зои Космодемьянской, - заявляет Бильжо, - которая хранилась в архиве психиатрической больницы им. П.П. Кащенко. В этой клинике не раз лежала до войны Зоя Космодемьянская, она страдала шизофренией. Об этом знали все психиатры, которые работали в больнице, но потом ее историю болезни изъяли, потому что началась перестройка, стала просачиваться информация, и родственники Космодемьянской стали возмущаться, что это оскорбляет ее память. Когда Зою вывели на эшафот (в оригинале - «подиум») и собирались повесить, она молчала, хранила партизанскую тайну. В психиатрии это называется «мутизмом»: она просто не могла говорить, так как впала в «кататонический ступор с мутизмом», когда человек с трудом двигается, выглядит застывшим и молчит.
Этот синдром был принят за подвиг и молчание Зои Космодемьянской. Хотя, на самом деле, она наверняка была смелой, и для меня как психиатра и человека, который очень сердечно относится к душевнобольным, понимая их страдания, это ничего не меняет. Но историческая правда такова: Зоя Космодемьянская не раз лежала в психиатрической больнице им. П.П. Кащенко и переживала очередной приступ на фоне тяжелого мощного потрясения, связанного с войной. Но это была клиника, а не подвиг давно болевшей шизофренией Зои Космодемьянской.
Что это? Неужели нас опять собираются лечить? Что вы, что вы! Судя по всему, просто помогают «увидеть реальность», помогают раскрыть глаза, на правду раскрыть. И предлагают не горькую пилюля, а всего лишь услышать независимый голос свободного художника, который не отягощен ни какими-то пропагандистскими задачами, ни моральным раздражением, ни даже потребностью высказаться и т.д. Просто поет как птица, «хорошо быть кисою, хорошо собакою»... И это даже не голос, а - как бы вздох, непринужденная зевота, почесывание, потягивание и т.д. Просто взял да и сказал, как сказал, - свободно, непринужденно, легко, не задумываясь, в режиме самореализующейся импульсивности, в потоке бесконтрольной инфантильной мотивации, т.е. свободно, т.е. творчески, т.е. истинно. Ну, а вы все, что ж тут поделаешь, так и продолжайте жить в смирительной рубашке ваших пропагандистских мифов, тоталитарных страхов и психологических комплексов!
Да, это вам не какие-нибудь там всякие Ганнушкины, Бехтеревы, Корсаковы и прочие светила психиатрии, отягощенные всякого рода гуманно-этической возней со своими пациентами. Это ведь мастер-класс практического «мозговедения» и либерального политеса - правда, правда о нас с вами, еще раз правда, ничего, кроме правды. И за всем этим - одно только «сердечное отношение к душевнобольным». Какие, однако, политические горизонты для свободного мышления открывает своевременно поставленный объективный диагноз!
Однако благодаря этому «свободному, художнику», столичному тусовщику, дежурному по стране «мозговеду» из популярного телешоу, непредвзятому знатоку «исторической правды», специалисту по подростковой шизофрении (на эту тему А. Бильжо была написана диссертация), теперь уже, как известно, жителю Европы (кажется, Италии), я прочитал и перечитал (в основном - в интернете) целый ряд материалов о Зое. Как, впрочем, и многие, не только я.
2. Открыто, содержательно, зрело.
Зою Космодемьянскую в этот раз отстоять смогли, как во всем этом развернутом морально-информационном накате отстояли и панфиловцев, и Гастелло, и, отстоим всех наших от тех, кто попытается уничтожить светлые имена и переписать тяжелые события в нашей исторической памяти.
Уж никак не сравнить наше время с теми 90-ми, когда триумфальный марш дегероизации по советскому прошлому стал практически ведущей политикой наших СМИ. Сколько было тогда всякого рода публикаций и в «желтой» и даже в приличной прессе, отличие между которыми было тогда минимальным. Ведь разоблачительную охоту на подвиг Зои Космодемьянской открыли в 1991г. (№38) «Аргументы и факты» знаменитой тогда публикацией писателя А. Жовтиса «Уточнение к канонической версии». В ней с невиданной настойчивостью, с привлечением одних только слухов, нелепостей и неточностей переворачивалась и очернялась боевая работа Зои, проделанная ею в селе Петрищево (оказывается, немцев-то там вовсе и не было). Огромный разрушительный, просто взрывной резонанс от «Уточнения», где возражения и опровержения редакцией в счет не принимались. Через пять номеров «АиФ» выпустить уже целую подборку разоблачительных материалов о Зое Космодемьянской, рефреном которой стала не только публикация обоймы новых «уточнений», но уже постановка капитального идеологического вопроса: «героиня или символ?». Врачи из Центра детской психиатрии во главе с психиатром Н. Камельсон под влиянием бурного потока очистительной «правды» вдруг вспомнили, что «14-летняя Зоя Космодемьянская неоднократно находилась на обследовании... у нее подозревали шизофрению», а после войны двое в штатском пришли и «изъяли историю болезни Космодемьянской» (готовый сценарий для перестроечного кино!). И не так уж и важно: после войны или после перестройки «изъяли историю болезни Космодемьянской», главное, что факты-то - «объективные». А еще, по материалам публикаций других изданий у Зои была обнаружена «склонность к поджигательству», т.е. пиромания. Да и сама Зоя - это, как оказалось, вовсе не Зоя, а совсем другая девушка (здесь, однако, была проведена даже судебная экспертиза фотографий) и т.д.
В таком неиссякаемом потоке разоблачительства легче было запутаться, чем в чем-то действительно разобраться. Со временем это вихреобразное политическое разоблачительство и критиканство стало уже просто утомлять публику, потеряло свой градус, обратившись в пропагандистскую текучку, временами взрываемую разного рода провокациями. А со времени боев за освобождение Южной Осетии (08.08.08) многое изменились - наше общество научилось выстаивать в потоках информационных войн, сложился устойчивый запрос на аналитику. Какой-то пропагандистской затхлостью, идейным безумием, интеллектуальной неадекватностью повеяло от недавнего пропагандистского мероприятия, устроенного известным московским карикатуристом. Однако оно стало вполне современным логическим завершением психиатрической атаки 90-х на образ самой знаменитой русской героини: к жесткой, четко разработанной идеологической PR-линии периода «перестройки» «Жовтис - Камельсон» присоединилось последнее ее звено, взращенное уже результатами «перестройки» - «Бильжо», легкое, спонтанное, непосредственное, естественно идущее из самых недр самой либеральной психологии.
Сразу же после скандального информационного вброса (в декабре 2016-го) за образ самой известной героини ВОВ развернулась мощная полифоничная битва - и духовная, и историческая, и психологическая, и идеологическая, и экзистенциальная, и информационная, и метафизическая. Нынешняя Россия - это уже не Россия 90-х. Мы, наше общество, научились достаточно четко отделять визгливое разоблачительство, тотальное критиканство, садистические сеансы историко-культурного самопознания, навязчивую погоню за сенсацией и т.д. от настоящего поиска правды. Наше общество уже научилось выдерживать и отвечать на всякого рода информационно-психологические войны, раскрученные Западом в 90-ые до невозможного предела, при этом они с лакейским воодушевлением поддерживались российскими либеральными СМИ, «домашними» нашими «западниками». Они, эти «информационно-психологические войны», никогда не прекращались от тех самых 90-х (что ж, на войне, как на войне). Но вот Россия с той мутной поры несравнимо окрепла, мобилизовалась, обрела самостоятельность, и очередные испытания ее психологической, духовной устойчивости уже не могут принести ее назойливым доброхотам прежнего бонуса.
И в этой крайне неприятной для либералов ситуации восстановления России, в ситуации восстановления русского мира особенное значение для геополитического давления на Россию начинают приобретать так называемые «исторические войны», направленные на очернение вполне конкретных страниц нашей отечественной истории, на обесценивание наших побед, на осквернение памяти о наших героях и исторических деятелях, на принижение русского исторического мифа, на принижение самого духа русского народа и т.д. Особенное значение в либеральной программе геополитического передела имеет моральное, духовное подавление русского мира через принижение, обесценивание, уничтожение его исторической мифологии. Эти информационно-психологические атаки преподаются как необходимость очередного «объективного пересмотра» конкретных военно-исторических мифов, т.к. те якобы являются лишь обманом, вредным для общества продуктом «советской, сталинской пропаганды». Ведь так называемая «правда жизни», на основе которой был сформирован эти мифы, выглядит, как поясняют либералы-правдолюбы, совсем иначе и даже совсем наоборот, а, значит, надо открыться этой «правде», принять ее, чтобы изгнать из своего сознания мертвые стереотипы, мешающие свободно жить и т.д.
Миф всегда метафоричен, он не является абсолютно ясным, неизменным и завершенным, его нельзя положить на блюдечко и исследовать по частям, он иррационален. Разгадка исторического происхождения мифа, расшифровка его емкого и синтетичного текста, прочтение внутреннего послания, скрытого в содержании мифа и т.д. представляет интерес для исследователя филологии, истории, истории культуры, истории религии, психологии (З. Фрейд, К.-Г. Юнг, А.Ф. Лосев и др.), миф, безусловно, является неиссякаемым источником поэтического, музыкального, художественного творчества. Сама структура мифа, построение его содержания порождает и задает канон такой важной исследовательской дисциплине, как текстология - искусство и наука прочтения, толкования текста, текстология также дает определение и тому, что же может быть определено собственно как «текст». Либеральное мышление с его направленностью к конкретике, прагматизму органически отталкивает от себя миф, даже откровенно презирает его. Военно-исторический, национально-культурный миф либералы принципиально рассматривают как какое-то инфантильное, незрелое явление. И особо продвинутые в либеральном мышлении, изощренные интеллектуалы, отмаркированные аристократы либерального духа (это уже не пропагандистские поденщики периода «перестройки» вроде Жовтисов и Камельсонов) наделены особым правом разоблачать мифы, раздевать их до обнажения в них той «голой правды», которую эти мифы яко бы и скрывают. Все это проделывается якобы во имя раскрепощения личности, во имя интеллектуального прогресса, для освобождения индивида от пут фальшивой тоталитарной идеологии, от тяжести морально-культурной нормы в целом и т.д.
Однако изобличители исторических мифов в своем якобы служении истине, в своем неутомимом критическом правдоискании не столь уж свободны от своего собственного мифологического плена, психологической ловушки, спровоцированной самим аффектом разоблачительства. Сами мифоразоблачители-правдоискатели оказываются не столь уж свободны и не столь самостоятельны в мотивах своей очистительно-освободительной миссии. Они психологически одержимы, бессознательно ведомы в своем критическом устремлении очень распространенным, старым, как мир, общечеловеческим мифом - символической фигурой «Спасителя», «Избранника». А от этой одержимости нам уже не будет спасения, пока всех нас не спасут от нас самих.
Каждый индивид, считающий себя «свободным» или собирающийся таковым стать, во имя своего личностно-интеллектуального роста должен пройти очистительный обряд мифоосвобождения, обряд спасительного сжигания своих идеологических, социальных, этнических «предрассудков», должен пройти обязательную психологическую процедуру перекодирования своего Я. И в итоге «прозревший», «освободившийся» получает свою обязательную интеллектуально-психологическую «награду» - он поглощается, впадает в другую, близкую к «Спасителю» символическую фигуру: «Гуру», «Мудрец», «Целитель», «Маг», «Провидец», «Прозревший», «Демон»» и т.д. Вся поведенческая, психологическая, идеологическая атрибутика этого производного мифологического, символического ряда до мельчайших деталей разработана в бесконечной череде голливудских образов: супергероев, неукротимых первооткрывателей, благородных спасителей, демонических личностей, благородных жертвователей, мистиков, прорицателей, и т.д. И уже в качестве завершенной национальной американской идеологии эта атрибутика получила государственно-имперский статус, что позволило ей за последние 25-30 лет распространиться уже и по всему пространству геополитической арены, освобожденному наконец от ужасов политических диктатур.
Ну, а если в результате своих интеллектуально-идеологических озарений вы так и не смогли психологически примерить на себя ковбойский наряд, не смогли выработать у себя всепроникающий, властный взгляд, то вам придется забыть о дороге на политический Олимп и навсегда включиться в бесконечный психологический цикл нытья, безверия, разочарования, безнадежно впасть в грех уныния, опираясь главным образом на соответствующую риторику: «всю жизнь нас обманывали, врали нам непрерывно!», «когда же вы перестанете врать!» и т.д. Выбирай, добивайся, свободный, гордый человек!
А что касается непосредственно последней заявки, сделанной А. Бильжо, по поводу нового этапа рассекречивания «исторической правды», скрытой от нас в каноническом описании подвига Зои Космодемьянской, то на этот раз процедура мифоразвенчания не состоялась, не дала своего идеологического, даже психологического результата (как, впрочем, относительно подвига панфиловцев и капитана Гастелло). Мы, без сомнения, не позволили разрушать нетленный образ русской героини, отстояли чистоту и праведность этого образа в идейно-психологической битве с российским либерализмом. Отстояли достойно и убедительно и не в каких-то внутренних, монологически построенных партийно-идеологических резолюциях, а отстояли, как это принято говорить, в «открытом публичном формате»: в разного рода публичных выступлениях, как в коллективных, так и в одиночных, отстояли в репортажах, отстояли в бурных (порой даже слишком бурных) ток-шоу. Это искренне, активно и свободно сделали наши российские журналисты, писатели, историки, политологи, общественные деятели, писатели, музейные работники, учителя и т.д. Отстояли как «икону» советского патриотизма, как «символ» героизма, как «военно-патриотический миф», как «героический образ», с которым советские солдаты, моряки, летчики, танкисты шли на смерть. Отстояли и как вполне конкретного человека, как прекрасную советскую девушку, принявшую на свои плечи непосильную ношу войны. Отстояли, не дали растерзать на куски светлый образ русской героини и свою историческую память.
3. Полюса и пространства исторической памяти.
В самой нашей жизни, устремленной к познанию себя и своих исторических корней, своего прошлого, а теперь и в этих дискуссиях о героях войны, в выступлениях, в репортажах, в непосредственном обмене своими мнениями и переживаниями стали проявляться какие-то новые черты культуры памятования своих героев, почитания всех своих павших в Великой Отечественной. Той культуре памятования, которая выработалась за последние более, чем 70 лет своего бытования была свойственна какая-то внутренняя напряженность, полюсность, неслитность в одном человеческом сердце победного государственного монументализма, пафосного величия и строк из пожелтевшего отцовского письма с фронта, начинающегося с длинного пожелания приветов всей своей родне... На одном полюсе этой культуры памятования проводились чеканные воинские ритуалы («шествия и мавзолеи, поклонений установленный статут», как сказал в свое время еще В. Маяковский), торжественные выступления, скорбные символические шествия, парады, празднования Победы и т.д., а на другом полюсе - глубокое, горестное, недоуменное молчание, молчание, сосредоточенное на самом себе. Эта «неслитность» величия гранитных монументов и заброшенности, забытости бесчисленных безымянных могил обескураживающе ощущалась многими, если не всеми. Но эта «неслитность» воспринималась и как неизбежное, почти естественное явление после выпавшей нам судьбы мученичества - такой страшной раной, неизбывной бедой и невосполнимой утратой была для нас эта война. Такой невероятно дорогой ценой далась победа. Эта неутихающая боль войны заполняла все существование тех, кого она как-то коснулась, и часто это не позволяло найти общий язык с теми, кто родился и вырос уже после нее. Через 20 лет после окончания войны, когда она стала восприниматься уже как событие все же уходящее, отступающее, растворяющееся во времени, и тогда начались первые активные архивные исследования, исторические поиски по местам боев, собирание свидетельств участников битв и т.д., проводимые работниками военных архивов, писателями, журналистами, историками, просто неравнодушными людьми. Местом и временем соединения победного ликования и неизбывной скорби стало 9-ое мая (с 1965, ставшее выходным днем).
И чем дальше от нас уходят события этой страшной войны, тем сильнее становится необходимость слияния, воссоединения этих двух полюсов - увековечивания памяти о войне, о великих битвах, соответствующее отражение этой памяти в определенных ритуальных действиях и живое воплощение, отражение этой памяти в непосредственных переживаниях и размышлениях тех, кто напрямую уже не был задет войной.
Начинает обозначаться, формироваться своеобразный культурно-психологический феномен, получивший в психологии название «хронотоп» - слияния двух непосредственно не связанных в пространстве и времени энергий (хронос и топос - в переводе с греческого «место» и «время», это метафорическое понятие введено в научно-познавательный обиход выдающимся русским психологом А.А. Ухтомским). С одной стороны, эта метафора включает в себя память о событиях эпохального масштаба (там и когда-то), которые воплотили в себе усилия, устремления и мощь огромного количества людей. Это событие уже уходящее, почти ушедшее в прошлое или уже ушедшее в прошлое, отголоски которого становятся все более и более глухими, обретая в итоге вполне определенную архаичную форму острого, глубинного психологического воспоминания, обретая форму легенды, исторического повествования, национального мифа, фольклорного предания, песнопений. А с другой стороны, эта метафора включает в себя реальные мысли и переживания об этих событиях конкретных людей, живущих здесь и сейчас, для которых события минувшего начинают обрастать жизненными смыслами. Таким образом, создается вполне определенный живой пространственно-временной континуум, в котором начинает существовать и развиваться человек. И это уникальное существование и развитие отдельного человека оказывается уже как бы органично встроенным в вертикаль культуры, в события отечественной истории, в события всего мироздания. Вырастает, строится этот живой пространственно-временной континуум не из того, что люди начинают принимать участие в какой-то определенной исторической ролевой игре, он вырастает и строится даже не из определенного историко-культурного познавательного действия, даже не из профессионально направленного познавательного движения, которое не всегда носит в себе личностные свойства познающего и может быть при этом личностно «холодным» и отстраненным (неосознаваемое русофобство - довольно распространенная черта наших историков). Он, этот живой пространственно-временной континуум, вырастает и строится из самого культурного, этнического, психологического бытийства человека, из его личностной устремленности.
Удивительное слияние этих энергий - исторической памяти нашего народа, воплощенной в конкретной фронтовой биографии наших предков, и индивидуальной личной устремленности ныне живущих потомков мы можем открыто наблюдать в истинно всенародном движении «Бессмертного полка», в его ежегодном победном, свободном, открытом маршевом шествии по великой стране, а также в удивительном движении поисковых отрядов, в работе исторических клубов, в исторических реконструкциях, в создании местных изданий «Книга памяти», в создании историко-мемориальных комплексов на месте боев (например, 35-ая батарея на мысе Херсонес в Севастополе) и т.д.
Особая роль в воссоздании живой памяти о Великой Войне и Великой Победе, в построении структуры и самой материи этого живого пространственно-временного континуума принадлежит нашему советскому, русскому кинематографу и литературе 1960-1980-х гг., где война, память о ней начинает проявляться уже не только через художественно оформленные демонстрации патриотического пафоса, не через показ панорамных баталий и продвижение красных стрелок фронтов на штабных картах, но и через конкретное проживание человеком, героем произведения конкретных событий войны. Получил развитие тот художественно-психологический подход, который обобщенно будет назван как «окопная правда» (Виктор Некрасов, Григорий Бакланов, Василь Быков, Юрий Бондарев и другие). Этот подход как альтернатива безликим и обобщенным штабным сводкам стал оформляться еще в период самой войны в стихах фронтовых поэтов («фронтовая лирика»), где героями стали не общеизвестные, монументального масштаба события и фигуры, а люди, которые «ушли, не долюбив, не докурив последней сигареты». Особым художественным, человеческим достижением в воссоздании атмосферы проживания военных будней, чувств, переживаний советских воинов являются песни и стихи о войне, о людях войны Владимира Высоцкого.
И чем дальше уходит от нас война, тем больший смысл приобретают не только развернутые мемуары руководителей и участников великих битв, военачальников и полководцев, но и короткие и простые заметки, интервью в газетах, на телевидении. Даже любая деталь войны становится невероятно информативной, передавая предельно насыщенную атмосферу сложных, трагических судеб и событий тех лет, сплетения обстоятельств, внутренних переживаний людей. Как будто истерзанные своей многолетней немотой становятся способны говорить сами скорбно молчаливые камни, камни Бреста, Севастополя, горные склоны Заполярья и Закавказья, болота Мясного бора, заросшие травой и кустарником воронки, окопы бесчисленных безымянных высот, катакомбы Керчи и Одессы, Брянские леса, Ржевские равнины...
4. Открытие подвига и жизнь мифа
Кроме традиционных форм торжественного историко-мемориального повествования о событиях войны в открытом публичном формате стала выстраиваться структура самого серьезного интеллектуального, философского, идеологического спора и диалога о сущности героизма, о формах его проявления, о самом проживании человеком его героического поступка и т.д. Так, аргументация «защиты» подвига Зои была направлена как на сохранение устоявшееся, ставшего хрестоматийным образа самой известной советской героини и традиционности его восприятия, так и на раскрытие живых черт личности этой русской героини, ее девического обаяния, непосредственной силы и мужественности ее поступка. Это происходило явно не в тональности прямого ответа на информационный вброс со стороны либеральной политической тусовки в лице А. Бильжо. Аргументы либералов в идеологическом плане всегда построены вызывающе провокационно, они по своему информационному содержанию грубо и нарочито детализированы, да так, что порой выглядят предельно эмпирическими, просто коммунально-кухонными (Не было никаких 28-ми панфиловцев! Никакой это не подвиг, а «кататонический ступор с мутизмом», «была клиника, а не подвиг»! И т.д.).
Ответы нынешним «клеветникам России» выстраивались не только в духе конкретики, которая, как известно, более быстро воздействует на сознание массового потребителя информации, но и в духе глубоких исторических, культурологических, даже экзистенциальных и метафизических размышлений и выводов. При этом грамотно была использована такая важная доказательная база, как архивные первоисточники (открытые ранее и рассекреченные не столь давно), как непосредственные воспоминания товарищей Зои, как газетные материалы тех лет, как книга трогательных воспоминаний матери Зои, Любови Тимофеевны Космодемьянской («Повесть о Зое и Шуре»), как известная поэма Маргариты Алигер «Зоя» и т.д. Вся эта разнородная информация, которая исходно была объявлена либералами лживой «сталинско-советской пропагандой», все же способна воссоздавать у нас живой, целостный образ русской героини. Эта «база» явно стала уделом не только музейных хранителей, она стала способна вызывать живой интерес у людей самых разных категорий.
Этот колоссальный по значимости и объему материал о подвигах наших соотечественников, об их ратном труде следует открывать и переоткрывать для себя, следует постоянно осваивать его заново. Нужно по-настоящему проникнуться им, самим отделив при этом описание истинного поступка, истинного героизма от преходящего пропагандистского пафоса, неизбежно сопровождающее публичное раскрытии и описание подвига героя и последующее его чествование. А также следует отличать и естественно возникающее мифотворчество при написании биографии «Героя» от тех бесценных, заметок и наблюдений о собственно человеческих переживаниях и мыслях защитников отечества, что только и способно по-настоящему нас взволновать, изменить и возвысить. Герой, героические события его жизни, сам его подвиг превращаются в миф, но «миф о Герое», его содержание состоит ведь не из одного холодного, нетленного бронзового символа. Рождение мифа, мифологизация памяти - это удивительное, таинственное явление, живущее своей жизнью. Героический миф, миф о Герое, родившийся на полях Великой Отечественной войны, - это явление, которое питает нас, наш дух и также это такое явление, которое само нуждается в постоянной подпитке, не только в форме ритуального поклонения герою, не только в публичном воспроизведении определенного хрестоматийного текста. Героический миф питают, поддерживают жизнь мифа наши размышления о самом конкретном герое, наши искренние беседы, чувства, испытываемые нами при узнавании подвига, глубинное понимание того, что есть подвиг, что подвигает человека к нему.
Миф о подвиге Зое Космодемьянской обладает огромной духовной, психологической энергией. Он вырос до своей всенародной известности и всенародного признания из короткого устного повествования о ее казни, в котором отразилось непосредственное удивление мужеством, стойкостью русской девушки (даже немцев, как стало известно из дневника немецкого офицера, участвовавшего в допросе Зои, поразило поведение «маленькой русской героини»), что происходило на фоне всеобщей подавленности и угнетенности, вызванных катастрофическим ноябрьским наступлением немцев под Москвой. Это повествование могло запросто раствориться в том громадном, предельно напряженном пространстве событий обороны Москвы и контрнаступления Красной Армии. Оно могло бы просто не дойти до нас, затеряться во времени или, может, уместиться в краткое газетное упоминание о героическом поступке никому не известной девушки-партизанки по имени Таня, которая была замучена и казнена немцами. Это повествование короткой строкой могло быть включенным в психологически весьма грубую, усеченную, но, как это ни прискорбно, все же в исторически верную формулу под названием «массовый героизм советского народа». Но все сложилось иначе, и по-другому, как мне представляется, быть здесь не могло.
Подвиг Зои Космодемьянской почти от своего начала и до своего конца, насколько это, конечно же, только возможно (ибо подвиг это и есть переход в пространство невозможного, в пространство необъяснимого с позиции обыденной, повседневной логики), изведан и достаточно точно запечатлен в разных источниках. Подвиг Зои Космодемьянской мощным эхом отозвался в памяти народной. И поэтому он при всей своей хрестоматийной описательности достаточно открыт для ума и чувств каждого из нас, он может быть усвоен и проникнут нами (ибо он не случаен, в нем есть какая-то внутренняя линия высокой судьбы, предопределения, которая чудесным образом отражается и во вне, необъяснимо притягивая к себе наше внимание).
Подвиг Зои Космодемьянской достаточно обстоятельно описан в целом ряде точных и достоверных источников (журналистское расследование Петра Лидова, в первую очередь, и собранный им архив для написания книги о Зое, материалы специальной комиссии московского городского комитета комсомола, свидетельства очевидцев, рассказы боевых товарищей и командиров, записи в дневнике немецкого офицера, участвовавшего в допросе Зои, знаменитые фотографии, которые были сделаны немецким фотографом перед казнью Зои, уголовное дело на предателя группы П. Крайнова, судебная экспертиза нашего времени и т.д.). И благодаря этому подвиг Зои открыт для людей не через толщу времени, не в ретроспекции, не через вспышки памяти тех, кому выпало остаться в живых после войны, не через сухие упоминания в военных архивах и т.д., с чем мы чаще всего имеем дело. Он стал открыт почти сразу же после того, как состоялось его явление, когда еще, казалось, не растаяли следы на ноябрьском снегу от босых ног русской партизанки, а советские люди в ходе наступления под Москвой уже знали, что произошло в нескольких десятках километров от столицы, в мало кому тогда еще известной деревне Петрищево.
Писатели, журналисты давно уже отметили почти полное сходство подвига Зои Космодемьянской с подвигом Веры Волошиной, которая также входила в диверсионную группу П. С. Проворова, также, как и Зоя, была очень красивой, была любимицей всего отряда, хорошо стреляла. Вера была старше Зои на 4 года, но, в отличие от нее, она уже была значительно опытнее, у нее на счету было уже 7 засылок в тыл к немцам, она, в отличие от Зои, была очень крепка физически, обладала сильным, волевым характером, являлась комсоргом группы. Группа вышла в ночь с 20 на 21 ноября на свое очередное задание, ставшее для большинства последним, - согласно известному Приказу ГКО №428 в течение 5-7 дней сжечь 10 населенных пунктов, в число которых входило и Петрищево. Но после боя под Головково, где часть отряда погибла, фронтовые дороги Веры и Зои разошлись. А в ночь на 28 ноября они обе попали в плен, обоих немцы жесточайшее допрашивали, но ничего не добившись, повесили на следующий день, обе мужественно, бросив при этом еще и одинаково сильный и смелый вызов врагу, приняли страшную смерть. Веру, тяжело раненую в плечо, после того, как ее группа снова попала в засаду, повесили в Головково, что всего в 10 км от Петрищева. На ее казнь эсэсовцы согнали местных жителей и наших военнопленных. Вера, по воспоминаниям местных жителей, в одной лишь окровавленной сорочке, уже перед самой казнью, едва стоя в кузове грузовика, сказала: « Я не боюсь смерти. За меня отомстят мои товарищи. Наши всё равно победят. Вот увидите!». «Прощайте товарищи!» - были ее последние слова. После рокового для Веры боя товарищи искали Веру, но так как нигде ее не обнаружили, с той поры ее считали «пропавшей без вести при выполнении боевого задания в тылу врага». Так считалось вплоть до 1957г., пока журналист-писатель Георгий Фролов, повинуясь какому-то чудесному внутреннему мотиву, не решил отыскать хоть какие-то следы ее последней битвы с врагами...
5.«Это мое достижение»
Первым о подвиге Зои после освобождения Подмосковья в конце 41-го узнал и рассказал всей стране корреспондент «Правды» Петр Лидов. Он первый с максимальной, исследовательской точностью раскрыл и описал событийную канву подвига Зои, пусть даже его исследование содержало некоторые неточности (история предательства Зои бойцом группы, сдавшегося в плен, и обстоятельства ее пленения), которые прояснились значительно позже. Собранный и опубликованный им материал вызвал небывалое, незабываемое потрясение в сердце каждого советского человека. Так правда отдельного, мало кому тогда известного события тяжелейшего периода обороны Москвы начинала наполняться всеобщим чувством народного мщения, неукротимой волей и энергией народной войны, и стала приобретать поистине масштаб исторической правды.
Когда наступила война Зоя, как и многие, советские юноши и девушки, как поколение тогдашних 18-летних, морально и даже в какой-то мере физически была готова к встрече с врагом. Она была наполнена любовью к своей замечательной семье, к своей могучей и прекрасной родине, она жила искренним ожиданием того, что должно наступить всеобщее освобождение людей и эра справедливости, она глубоко, всем сердцем, лирически любила русскую историю, литературу, поэзию героический русский эпос, и т.д. Внутренне, духовно, даже психологически, всей своей жизнью она по-настоящему была готова к встрече с врагом, к этой неизбежной для нее встрече. А совсем короткое обучение и работа в диверсионном отряде в/ч 9903, близкое общение со своими товарищами и командирами успели воспитать, взрастить в ней настоящее мужество и стойкость. Зоя не боялась смерти - она вся была охвачена единым, неостановимым устремлением к борьбе, к победе над врагом, не смотря ни на какие препятствия и обстоятельства (развитое, выстроенное целеполагание - это то, что направляет к одной цели наши самые разнообразные действия и поступки, что и есть одно из отличительных внутри личностных особенностей подвига,).
Как боец-диверсант она успела сделать, пожалуй, немного, и не могла бы сделать много, учитывая то, что вчерашняя школьница никак не могла иметь соответствующего опыта и подготовленности к непредсказуемой сложности и опасности разведывательно-диверсионной борьбы, к тому же, имея ввиду конкретную ситуацию под Петрищево, немцы были уже были научены «партизанами» и были хорошо подготовлены и даже, благодаря предателю, информированы об очередной «встрече» с ними. И демонстрация Зоей ее открытого презрения к врагу, ее стойкость к безжалостным пыткам и мучениям, таким образом, стали естественным, органичным продолжением ее непримиримой борьбы с оккупантами. И здесь она проявила великую силу и достоинство, на которые способны не все. Свою казнь, свои последние, непереносимые шаги к ней, свой вызов палачам, находясь во враждебном, в горделиво насмешливом, глумящемся над ней окружении, она построила как свой самый сильный удар по врагу. Как проявление своей глубочайшей уверенности в неизбежности Победы, как побуждение к борьбе подавленного и запуганного населения Петрищева, способного пока быть только лишь свидетелями в этой страшной битве. «Граждане, вы не стойте, не смотрите, а надо помогать воевать! Эта моя смерть - это мое достижение» - сказала Зоя, идя к месту назначенной ей казни. И этот вызов, это могучее побуждение к борьбе было услышано тысячами и тысячами наших людей, вдохновив их к столь же непримиримому мщению и борьбе.
Высшей точкой этого неукротимого нарастания исторической правды станет наша Победа, а тогда в 1941-м под Москвой был сделан только первый твердый шаг на тяжелейшем пути к нашей будущей Победе.
С несколькими своими собратьями по перу январской ночью 1942 г, во время боев за Можайск, Петр Лидов ночевал в деревни Пушкино, в одной из немногих уцелевших от пожара избе. От старика-крестьянина, возвращавшегося в родные места, в район деревни Вереи, Петр Лидов услышал рассказ о казни какой-то девушки-москвички в Петрищеве: «Ее вешали, а она речь говорила. Ее вешали, а она все грозила им...». Этой же ночью Лидов ушел в Петрищево. А впоследствии выезжал туда еще шесть раз. Петр Лидов переговорил со всеми жителями села, разузнал все подробности гибели девушки, но так и не смог узнать, кто она была. Накануне своей гибели девушка сказала хозяйке избы, где ее допрашивали, что ее зовут «Таня». Лидов решает, что, возможно, фотография, если ее напечатать в газете, поможет узнать, кто же она такая. И он снова приезжает в Петрищево, уже вместе с фотокорреспондентом «Правды» Сергеем Струнниковым. Могилу повешенной девушки вскрывают и делают фотографию, ту самую, где она лежит на снегу с затянутой на шее петлей. Эта фотография была опубликована 27 января 1942 г. в газете «Правда» вместе очерком Петра Лидова под названием «Таня». А вечером текст его передали и по Всесоюзному радио. В московском ГКК была создана специальная комиссия, которая вскоре установила подлинное имя героини. 16 февраля 1942 г. Зое Космодемьянской посмертно было присвоено звание Героя Советского Союза. И из другого очерка Петра Лидова «Кто была Таня», напечатанного в «Правде» 18 февраля, уже вся страна узнала подлинное имя героини.
Высоким и продуктивным, даже предельно высоким и продуктивным примером такого освоения жизни героической личности и жизни ее подвига для своего времени и для нас является создание Маргаритой Алигер ее известной поэмы «Зоя».
6. «Голая правда» - всепобеждающее психологическое оружие «исторических войн»
Информационный вброс, сделанный в декабре 2016 знаменитым карикатуристом - это очередная попытка принизить, «опустить» Зою, первую женщину-героиню Советского Союза, обесценить святой образ. Этот «оригинальный взгляд» на подвиг Зои Космодемьянской направлен в самое ядро народной памяти об Отечественной Войне и нашей Победе, заключающей в себе могучий источник нашей духовной энергии. И Бильжо идет в этом направлении весьма последовательно, о чем доказательно свидетельствует его «ответ критикам», помещенный Facebook. Здесь Бильжо великодушно признает, что «ее подвиг остается подвигом, невзирая на то, что она лежала в Кащенко, а это факт». Что значит «факт»? Подвиг или Кащенко? Не докучайте своими мелкими вопросами. Бильжо в своем «ответе» как истинный либерал открывается для нас уже не только как конкретный изобличитель, разоблачитель, т.е. в данном случае как объективный диагност «исторической правды», но во втором своем информационном шаге он уже отходит от деталей, конкретики, набирая высоту идейного, духовного вещания. «Психиатрическая атака» (от Жовтиса и Камельсон - до Бильжо) делает заявку на статус морально-философского учения. Бильжо выступает уже как пророк, прорицатель, вещун, гуру, учитель, которому открыты тайны бытия. «Болезнь - это не недостаток человека. Но это для тех, кто умеет читать. - слышим мы. - И понимать прочитанное».
После этой очевидной и прямой заявки на свое эксклюзивное «умение читать» болезнь, после продемонстрированной нам абсолютной уверенности в наличии известного диагноза у пациентки К.З.А. мы ожидаем, что А. Бильжо представит нам некие примеры тескстологического «прочтения» клинического состояния, «прочтения» симптомов столь известной ему пациентки. Мы вправе ожидать, что А. Бильжо представит клинические расшифровки, за которыми выявится, всплывет некая «правда», претендующая на статус «исторической». «Правда» о никому ранее неизвестной внутренней жизни пациентки, скажем, будут преждставлены клинические расшифровки, которые могут свидетельствовать, например, об особых обстоятельствах жизни пациентки или о необходимости оказания ей в период болезни определенной помощи или еще что-то. Но ничего, кроме горделиво утверждения Бильжо о том, что, в отличие от нас, неучей, он владеет психоанализом, в этом заявлении «психиатра и человека» нет. И быть не может. Ведь Бильжо нечего сказать, кроме того, что он уже скандально и подло заявил: о равенстве психиатрического диагноза «исторической правде» и равенстве этого диагноза личности известной русской героини.
Изначально в своих суждениях и оценках подвига Зои Космодемьянской и ее личности «как психиатр и как человек» Бильжо занял безответственную позицию, целиком безнравственную и лживую. И тут ему просто нечего сказать по существу, и можно говорить только о том, как глубоко ты проникаешь в клинический материал, и как остальные в этом отношении ничтожны и понять этого никак не могут т.д. А это уже никакая не «правда», а лишь самовозвеличивание отставного профессионала в психиатрии, т.е. опять симптом. В его поступке, таким образом, есть своя скрытая «психиатрия».
Речь, конечно же, не идет о патологии, вроде шизофрении или чего-нибудь еще, речь идет только о симптоме, о «психопатологии обыденной жизни» (определение, данное доктором Фрейдом), т.е. о некотором отклонении в работе психики психологической нормы, что, несомненно, оказывает влияние на социальное поведение индивида, его характер, его отношения с другими. К обыденной психопатология чаще всего следует отнести такое поведение, когда человек пытается что-то усиленно скрывать (свои не вполне чистые намерения, навязчивые мысли, осуждаемые влечения и т.д.), и, пытаясь маскировать, защищать свое «тайное», он начинает подчинять защите этого «тайного» от понимания окружающих уже все свое поведение. И от этого он начинает утрачивать свободу, простоту, искренность в своем поведении, начинает внешне и внутренне необратимо «зацикливаться» на своих проблемах, «комлексовать», как принято говорить. Явление, знакомое каждому, беда наступает только тогда, когда симптом становится устойчив своем проявлении, начинает множится, образует уже целый комплекс, и тогда он фиксируется, обращается в психологически не совсем здоровое, не совсем продуктивное свойство характера, т.е. становится уже синдромом.
Если ненависть к России, презрение «свободного художника» к русскому народу, обыкновенная генетическая русофобия не могут выражаться открыто, и тогда они маскируется под какие-то социально приемлемые формы: художественно-карикатуристское самовыражение, особый юмор («мозговедческий»), критическое разоблачительство, профессорское научение, демонстрирование интеллектуальной свободы и т.д. Не болезнь, конечно же, даже, наоборот, явление весьма распространеннее, но все же крайне несимпатичная психологическая муть, да еще разогретая необходимостью творческого самовыражения, самовыражения, зацикленного на одном только сытом интеллектуальном себялюбии. И в итоге все это переходит в активное душевное зловоние.
Но вернемся к «ответу критикам» А Бильжо - какая тут им найдена новая критическая высота, какая новая маска! Пророк! Но он не только мудр, загадочен и проницателен, он в своих откровениях проявляет еще и спасительную снисходительность к нашей непроглядной идеологической темноте, к нашему историческому невежеству, позволив нам, хоть и через отрицание, но все же «понимать прочитанное» им: «Войну нельзя романтизировать... Мифы возможны во время войны, но не потом. Война - это трагедия, кровь и грязь. И трупы, трупы, трупы. Помнить надо правду. И только ее! За многими подвигами стояло предательство, трусость и глупость» (не только шизофрения, сколько, значит, еще предстоит рассказать «исторической правды»!). Людей еще жалеет, генералов ругает. «Кровь и грязь. И трупы, трупы, трупы». Вот наконец она, та формула «исторической правды», вот ее истинное воплощение. Не призрачное мерцание шизофрении, а нечто абсолютно неопровержимое, абсолютно «объективное» - трупная правда, правда морга! И ее обаянию уже ничто не может противостоять.
Да перед таким острым проявлением философии вульгарного, чисто медицинского материализма даже граф Толстой, который Лев Николаевич, со всем его гуманизмом, с философией непротивления, с патриаршей бородой и со своим полным собранием сочинений теперь пусть просто отдыхает! Вот к каким озарениям приводят идеологические игры в психиатрию в руках свободного художника! От беспощадного, как нож патологоанатома, от социального психоанализа теперь за романтическо-мифологической завесой уже никак не укроешься! Лечить, лечить и лечить надо «эту страну», лечить трупной правдой от вредных иллюзий, лечить, и никаких сантиментов! Лечить радикально и неотложно, лечить от пропагандистских мифов, от имперских амбиций, от этих всякого рода устарелых «духовных форм», препятствующих свободному психологическому существованию - от всякого там «национального самосознания», от «культурных кодов», от «этнических идентификаций» и прочего психологического, идеологического мусора! Правда так правда! Ничего, кроме правды! Как, однако, некстати оборвались так хорошо налаженные Западом в 90-е гг. сеансы «глобальной психотерапии» в отношении России!
Ну, а что касается диагноза пациентки Космодемьянской З.А., то тут, в свете провозглашенной трупной правды А. Бильжо («для тех, кто умеет читать и понимать прочитанное») можно теперь увидеть уже и большее: советское воспитание, комсомол, преданность идеалам добра и справедливости, верность Родине, живой интерес к русской истории и литературе, все то, что проявилось в характере и поступках Зои - все это еще более отягощает психиатрический диагноз. Ничего, кроме правды!
7.Психиатризация «исторической правды» как источник творчества
Как опытный московский либеральный тусовщик Бильжо ясно понял, что в его теперешней - европейской - жизни его однотональная художественная палитра, созданная им из однообразного ряда русских недотеп под брэндом «Петрович» - это еще не та психологически откровенная, политически нацеленная русофобия, которая нужна Западу. Это всего лишь безобидная эстетизация либеральной идеологии, всего лишь клановые штучки-насмешечки над несчастными русскими и их так называемой культурой. Это всего лишь та либеральная ненависть и презрение, которая прикрыта всякой тусовочно-богемной суетней и которая еще не противоречит общепринятым правилам приличия. И поэтому она еще пока явно не соответствует тому уровню русофобии, который нормативно принят для западной демократии. Юмор над чуваком в шапке-ушанке - это вам еще не жесткие русофобские заклинания, принятые, например, в редакции Би-Би-Си. Чувак «Петрович» - это совсем не та творческая смелость и свобода, которой прославились, например, коллеги из Шарли Эбдо. И с таким творческо-политическим багажом, как унылые «Петровичи», «галерея бюстгальтеров от Бильжо» и своими академическими титулами ты в Европе не будешь иметь никакого успеха - там своих галеристов-бюстгальтеристов хватает. Этот свой творческий товар ты там никому не продашь, и, соответственно, политического капитала, так необходимого свободному художнику в мире истинной свободы и демократии, он явно уже не принесет. Теперь нужно выставить что-нибудь не столько позабористей, сколько порадикальнее в идейно-политическом плане. А иначе ты никак европейской либеральной тусовке не докажешь, что ты свой в доску чувак. Дресс-кодом соответствующим нужно обзавестись, без чего политический фейсконтроль (не вышел мордой!) не выдаст тебе вожделенного пропуска в теплый круг друзей европейской свободы и демократии.
А жить-то свободному художнику надо? Разве для творческого самолюбия художнику будет достаточно одних доходов от ресторана «Петрович»? Присосаться к какому-то животворному культурному источнику надо? Надо! Вот и ступил свободный художник на европейский информационно-политический мейнстрим - вдохновенно включился в информационную войну против России, поступил в важнейший ее департамент - департамент «исторической войны», куда и передал публично свою давно-давно приберегаемую им «историческую правду». И еще испытал наконец ранее неведомые ему чувства - истинный творческий страх и трепет на уровне оргазма, а не повседневную поднадоевшую удовллетворение от штатных насмешек над презренным родным захолустьем! А как умело включился в большое дело, какую бездну холуйского нюха и вкуса сумел проявить! «Как психиатр и человек» создал нужную Западу «историческую правду»! И какой теперь животворный источник открыл, перед которым неуклюжие «петровичи» - это просто неумелый мазок начинающего художника, мелочь! Теперь-то уж любая европейская тусовка раскроет перед ним двери (Наш! Наш! Раскрепощайся! Твори на благо цивилизованного сообщества!). Какие творческие перспективы за какой-то раз появления в интернете выстроил! Теперь только творить и творить, самовыражаться и самовыражаться!
7. В каком мифе ты живешь?
Не станем мешать свободному художнику в поисках теплого места в жизни, и не для него, а для себя и, может, для других все же скажу, что диагноз шизофрении, приложенный к личности Зои Космодемьянской, никак не складывается. Это было уже неоднократно доказано в целом ряде журналистских исследований. Но я имею в виду не специфические экспертные выводы, а общеизвестную доказательную базу, которая открыта практически для каждого из нас.
Достаточно только сколько-нибудь полно ознакомиться с описанием поведения Зои, ее увлечений, ее характера, самой личности, и тогда не только психиатру станет понятно, но и просто всякому наблюдательному человеку, обратившемуся к материалам о Зое, что правильнее, адекватнее будет вести речь не о душевном здоровье-нездоровье Зои, а о другом. О своеобразии, об особой привлекательности, притягательности, даже исключительности ее личности, полностью раскрывающейся в особых обстоятельствах, в обстоятельствах войны, всенародной беды. Такие люди, как Зоя, несут в себе какой-то особый отпечаток духа жертвенного избранничества, духа предстоящей Голгофы, скрытого внутреннего огня, отпечаток духа, который ощущается в определенный час всеми - и друзьями, и врагами, и, простыми наблюдателями, которые тоже перестают быть безразличными к этой личности. Такие люди, как Зоя внутренне стремятся, всей своей природой готовы и способны для предстоящего им подвига, для самопожертвования, такие люди рождаются из глубины народной души, из народного ожидания восстания, из тяжелого ожидания спасения и преодоления страшной беды. Такие люди, как Зоя, озаряют, воодушевляют вокруг себя пространство жизни, ставшее вдруг темным и безнадежным, такие люди, как Зоя, наполняют нас энергией борьбы, наполняют нас надеждой на продолжение жизни, наполняют нас верой в предстоящую победу света.
Замечания и наблюдения однополчан Зои; человеческая проницательность, профессиональное чутье к фактам журналиста Петра Лидина, воспринявшего Зою как русскую Жанну д'Арк; рассказ крестьянина-старика о казни Зои, потрясенного ее смелостью и мужеством; интуиция брата Шуры, в газетной фотографии сразу признавшего в девушке с петлей на шее свою сестру; глубокий, вдохновенный поиск художественной правды М. Алигер, автора поэмы «Зоя»; даже запись краткой беседы с хозяйкой дома (П. Кулик), где проходил допрос Зои - все это говорят об ее эмоциональности, горячности (даже - пламенности), открытости, отзывчивости, человечности, психологической чувствительности. Она, уже едва держась на избитых ногах, свои последние 50 шагов на пути к виселице и на самом эшафоте, уже с петлей на шее, она была горячая, пламенная. Недолгие товарищи, подруги Зои по диверсионной школе в/ч 9903, но навечно ее запомнившие (Клавдия Милорадова, Анна Юдина, например), отмечают при всей ее скромности и застенчивости ее душевную стойкость, ее идейную непримиримость, ее товарищескую надежность, ее способность к самопожертвованию, ее абсолютную веру в торжество справедливости. Какая уж тут шизофрения, которой больше свойственна эмоциональная холодность, рациональность, скрытность.
Хрупкая, чистая, милая девочка, еще совсем школьница под тяжкими, многочасовыми пытками немцев из 332 полка (избиение ремнями и прикладами, вырывание ногтей на руках, многочасовое хождение по снегу босой, в одном белье) в ситуации полной безнадежности она сдалась, она держалась за счет истинной и горячей любви к своей родине и искренней веры в ее освобождение. Она вынесла все выпавшие на ее долю муки, она даже, уже едва держась на обмороженных и израненных ногах, бросила дерзкий и невероятно сильный вызов врагам, вела себя до последнего своего вздоха как воин-победитель. Она оставила нам пример самого высокого бесстрашия и мужества. А теперь вот нам, чьи сердца и головы, оказывается, были забиты «советскими пропагандистскими мифами», чтобы наконец освободиться от этого дурного наследия, предлагается в который раз принять зудливую «историческую правду» событий, произошедших в селе Петрищево в холодные дни 28 и 29 ноября 1941-го. Историческая правда, к которой приближала нас Зоя, уже состоялась в мае 1945-го, а нашу историческую память, «любовь к отеческим гробам», как сказал наш А.С. Пушкин, мы уже научились и знаем, как отстаивать.
Каждый живет в своем мифе, и никто от этого и свободен. Не мы делаем миф, это он делает нас, даже если мы горделиво полагаем, что можем заниматься мифотворчеством или мифоразрушительством. Эта спасительная для «отсталого мира» дьяволиада, вызывающая ощущение глобальной власти над миром, установления «нового порядка» вещей, контроля над событиями и описанием событий человеческой жизни, - мифотворчество или мифоразрушительство - вызывает лишь бесконтрольное впадание «властителя» над человеческими душами, «спасителя» в другой миф. В древнейший миф психологического разряда, способный пробудиться в душе каждого из нас в общечеловеческую символическую фигуру: «Мудреца», распираемого своим всеведением, в символическую фигуру «Неподкупного Провидца», «Спасителя», «Мага», «Всевидящего», «Учителя», «Демона» и т.д. Все эти виды одержимости в совокупности приводят к созданию целого, логически законченного комплекса тоталитарной мифологии. В основе его лежит идея безусловного собственного духовно-исторического избранничества, что логически обеспечивает право на спасение мира и право на его необходимое переустройство. Генезис этого огромного, развитого и влиятельного комплекса основан не на подлинной исторической памяти, а в первую очередь на непреложном обаянии исторически сформировавшихся коллективных ментальных казусах, на коллективных психологических установках. Если быть психологически точным - на почве расовой, этнической, цивилизационной гордыни, на самовозвеличении, самовлюбленности. На основе комплекса тоталитарной мифологии, явлении не подлинно культурно-исторической природы, а сомнительного, вторичного образования, за последние более чем сто лет во всей его законченности был создан агрессивный, самодостаточный мир, «новый свет», «новый порядок», в котором лжепророчество начинает заменять истинную веру, а власть холодных фантазий и сила грубой реальности заменяют влияние национальной истории и культуры.
Психологическим источником мифотворчества или мифоразрушительства, мифоразоблачительства является творческое бесплодие, суетное, торгашеское стремление использовать заготовленные идеологические конструкции, тотальная бесчувственность к сигналам жизни, интеллектуальное самолюбование, глубоко скрытая гордыня, маскируемая приверженностью к строгой «объективности», полное отсутствие критики по отношению к себе и т.д.
Историко-культурный, национальный, военно-исторический миф, общие с ним по природе и происхождению, основанные на мифологической структуре, такие фольклорные образования, как легенды, баллады, предания, повествования, сказки миф - это сложная, глубокая архаика, культурно-историческое явление самой высокой степени подлинности. И в тоже время наивная, чистая, синтетичная, глубинная правда истории, заключенная в мифологических образованиях, являет собой и вполне конкретную правду о том мире, который миф отражает мир, об эпохальных событиях, вызвавших его потрясение. Именно эта подоплека событийной яви и непосредственности позволяет мифу приобретать свои особенные, предельно емкие, экспрессивные и целостные средства своего выражения, эта правда события задает мифологическому тексту свой путь формирования, свои, скрытые от нас причины своего порождения. Эта правда события наполняет мифологический текст своей особой энергией, своей направленностью, своим влиянием на наше личностно-психологическое существование и развитие, на нашу культурную идентификацию.
Историко-культурный миф - это та самая высокая, первозданная правда, которой вечно противостоит другой миф, созданный уже гордым умом и холодной волей - нашептывание змия. Конечно же, мы знаем и понимаем, что нельзя вечно прожить в первозданном мифе, но совсем невозможно жить, когда вместо веры ты избираешь дорогу искушений, предательства и отказа от ясности и простоты. Безверие, отрицание веры приводит нас не к освобождению от предрассудков, не к зрелости, а только к признанию полной состоятельности лжи, что неизбежно толкает к внутреннему распаду. Всегда важно сделать то, что только нам и никому другому не бывает дано, всегда важно сделать то, что сделать за нас и отобрать у нас никто не может, если мы, конечно же, способны быть честными с самими собой, - это ясно осознать: в каком мифе ты живешь? куда он тебя ведет? и кем ты становишься при этом?
Пахомов Владимир Павлович, кандидат психологических наук, доцент
г. Томск
