Читать ли верующему православному человеку русскую классику? Священное Писание или русские писатели? Способствует ли чтение художественной литературы спасению души? Совместимо ли чтение Евангелия и творений святых отцов с литературным трудом и поэтическим творчеством? Может ли вообще человек верующий заниматься литературным творчеством? И каково назначение литературного слова? Эти вопросы горячо интересовали и интересуют православных читателей и русских писателей во все времена, порождая разные, порою противоположные и зачастую весьма жесткие и категоричные суждения.
Невозможно согласиться с тем мнением, что русская классическая литература совершенно отстоит или даже, как утверждают некоторые, противостоит Православию с его евангельскими ценностями и идеалами. В то же время, невозможно согласиться и с другим крайним взглядом, отождествляющим духовный опыт наших классиков с опытом святых отцов.
События XIX столетия вернули русского человека к русскости. Очевидно, Отечественная война 1812 года отрезвила русских людей в их стремлении к подражанию Западу. Как писал святитель Феофан Затворник: «Нас увлекает просвещенная Европа... Но припомним двенадцатый год: зачем это приходили к нам французы? Бог послал их истребить то зло, которое мы у них же переняли. Покаялась тогда Россия, и Бог помиловал ее».
Этому возвращению к своим традиционным ценностям, к своему православному идеалу во многом способствовала русская классика. Александр Сергеевич Пушкин, явивший свое многогранное и истинно русское творчество, впитавшее и русский дух, и русскую мудрость, и русский взгляд на мир, жил в то время, когда в его кругу уже почти не говорили по-русски. Не считаясь с запретами, препонами и светскими условностями, Пушкин, обладавший не только глубиной ума, классическим чувством меры и неошибающимся художественным вкусом, но и вдохновенной свободой души, сумел не только найти новые пути литературного творчества, но и наполнить его русским национальным духом.
Если М.В. Ломоносов (автор первой обстоятельной грамматики русского языка), В.К. Тредиаковский, Д.И. Фонвизин, Г.Р. Державин подготовили почву для формирования русского литературного языка, то А.С. Пушкин своим творчеством синтезировал в единую систему разнообразные речевые стихии: народную, церковно-славянскую, западноевропейскую, причем цементирующей основой стал русский народный язык, особенно его московская разновидность. С Пушкина начинается современный русский литературный язык, где складываются богатые и разнообразные языковые стили - художественный, публицистический, научный - тесно связанные между собой. А также обязательные для всех, владеющих литературным языком, фонетические, грамматические и лексические нормы.
С А.С. Пушкина же начинается в русской литературе традиция реализма - направления, ставящего себе целью точное и полное воспроизведение объективной действительности в ее типичных чертах, в отличие от классицизма, романтизма, сентиментализма.
Литература XIX века явила ряд выдающихся русских писателей: А.С. Пушкин, Н.В. Гоголь, М.Ю. Лермонтов, Ф.И. Тютчев, А.К. Толстой, Ф.М. Достоевский, А.П. Чехов и другие. Это были именно те писатели, о которых В.Г. Белинский говорил, что они выражают «дух того народа, среди которого они рождены и воспитаны, жизнью которого они живут и духом которого они дышат», раскрывая в творческих произведениях «его внутреннюю жизнь до сокровенных глубин и биений».
Литература этого периода - это и школа, и образец, и вдохновение. У нее нужно учиться не только языку, образности, чувству художественного вкуса, но художественной и гражданской совести. Она глубоко ответственна перед Богом, Отечеством и своим народом. Она никогда не была пустой, безссмысленной и безпредметной. Одни лишь «сладкозвучные напевы» - это не удел русской классики. «Чистое искусство», «искусство для искусства» - это словесное баловство, которое дозволяли себе иногда некоторые русские поэты - не суть и не задача русской литературы. Предметы, к которым она обращалась - высокие, значительные для души русского человека, жизни и бытия государства Российского. «Глаголом жечь сердца людей», «сейте разумное, доброе, вечное», «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» - это не просто поэтические фигуры речи, но сердечные устремления наших классиков, истинных патриотов нашего земного Отечества.
Не зря И.А. Ильин писал, что Россия русскими поэтами «узрена вся и вся воспета; начиная от мелочей ее быта - и кончая ее высшими и последними святынями; начиная от ее улыбки и смеха - и кончая самыми трагическими страницами ее истории».
Многие исследователи русской классической литературы отмечают, что она сочетает в себе дар слова с даром пророческим.
Пророческий дар великих писателей объясняется, может быть, тем, что художник, наделенный от Бога большим, выдающимся талантом, наделен и способностью видеть, слышать и чувствовать глубже и шире, чем окружающие. Наделен, в той или иной мере, способностью созерцать - видеть за видимым - невидимое, за лежащим на поверхности - его внутренний смысл, ощущать суть, значение и глубину происходящего. Именно поэтому писатель как будто идет всегда чуть впереди своих современников. Великие русские поэты знали это. И Пушкин, и Лермонтов, и Баратынский, и Тютчев, и другие - выговорили в своих стихах, что художник имеет пророческое призвание. И это не потому, что художник «предсказывает будущее» или «обличает» порочность людей», а потому, что через него прорекает себя Богом созданная сущность мира и человека.
Этой живой тайне Промысла и Домостроительства Божиего и предстоит настоящий художник, становясь, как говорил Тютчев, ее «живым органом».
А.К.Толстой писал:
«Тщетно, художник, ты мнишь, что творений своих ты создатель!
Вечно носились они над землею, незримые оку...
...Много в пространстве невидимых форм и неслышимых звуков,
Много чудесных в нем есть сочетаний и слова, и света,
Но передаст их лишь тот, кто умеет и видеть, и слышать».
Может быть, именно наличием этого дара творческого сердечного созерцания, позволяющего его обладателю глубоко погрузиться в суть изображаемого предмета, и в то же время отторгающего настоящего большого писателя от среды своих современников, делающего его из ряда вон выходящим, не понятым или не совсем понятым при его жизни, и объясняется тот загадочный факт, что многие писатели были услышаны, поняты, возлюблены уже после их ухода. И писатели ощущали это недопонимание.
Гоголь, образ которого людская молва безжалостно исказила, писал сестрам за несколько лет до своей кончины: «Имя мое дойдет до потомков оклеветанным». Но он предчувствовал и другое: «Я знаю, что имя мое после меня будет счастливее меня». Отсюда, вероятно, и пушкинские слова: «Слух обо мне пройдет по всей Руси великой».
Еще один дар русской литературы, - а русские классики предстают перед нами не только как делатели слова, но и как мыслители, - связан напрямую с Православием. Именно благодаря православному взгляду и духу, русская литература уделяла пристальное внимание духовной сущности человека, внутреннему самоуглублению своих героев. Она неизменно обращалась к вопросу о назначении человеческой жизни и смысле бытия - вопросу, решение которого и может быть дано лишь на высшем духовном уровне.
Не внешний жизненный успех, безбедное существование, что в западной литературе утверждалось как идеал стремлений людей, но совесть, как основа основ человеческого бытия, утверждалась русской классикой. Не частные, мелочные, приземленные вопросы, но важнейшие, значительные, всеобщие - волновали душу и сознание русских писателей.
Идеалы и ценности Православия, в русле которого развивалось историческое бытие русской нации, навсегда остались критерием истины для русской литературы. «Царство мое не от мира сего», «не собирайте себе сокровищ на земле», «возлюби ближнего, как самого себя», «положить живот свой за други своя» - этими стремлениями навсегда был напитан дух русского человека, что и отразила наша русская классическая литература.
Осознавая свой талант как дар Божий, который будет когда-то взыскан Создателем, и чувствуя свою ответственность, великие русские писатели в то же время никогда не пытались и не стремились заменить своими произведениями учение Слова Божия, церковную проповедь, не брали на себя ту учительную, водительную и судебную роль, которая принадлежит только Церкви.
«Выше того не выдумать, что уже есть в Евангелии», - писал Гоголь. «Жизнью нашею мы должны защищать нашу Церковь, которая вся есть жизнь», - призывал он. А Достоевский восклицал: «Что за книга это Священное Писание: какое чудо и какая сила, данные с нею человеку... Гибель народу без Божиего Слова, ибо жаждет душа сего Слова». Искали многие из них пастырского совета и благословения. Недаром же помнят скитские тропинки Оптиной Пустыни и Гоголя, и Достоевского, и Леонтьева, и Киреевского, и других наших русских писателей. Все они, в той или иной степени, испытали влияние духовности, излучаемой Оптиной Пустынью.
Никогда не присваивали они себе священнических прав, как это кажется порой некоторым нашим современникам, предлагающим «выпороть» всех русских классиков в полицейском участке или на площади при большом стечении народа за, якобы, присвоение себе права на церковное учительство.
Вероятно, единственный случай знает русская литература, когда писатель Л.Н. Толстой выдвинул свое, измышленное его земным человеческим разумом учение в противовес учению Святой Православной Церкви. Результат известен всем.
Русская литература, зная истинное предназначение творчества, никогда не посягала на роль, авторитет и функции Церкви. Не провозглашала себя и «народной учительницей», в чем опять же сегодня слышны порою упреки. Но оставаясь по духу своему православной, она своим взглядом на мир и все сущее в нем, воспитывает в человеке православное мировосприятие, мышление и чувствование. Ибо, как говорили святые отцы - всякое слово действенно и созидающе.
И не может быть литература нейтральной, потому что Сам Господь наш Иисус Христос предупреждает нас: «Кто не со Мною, тот против Меня; и кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф. 12, 30).
Главная ценность и значимость русской классической литературы состоит не только в высокой ее художественности, широком охвате проблем, гражданском мужестве и патриотизме, но прежде всего именно в ее укорененности в Православии.
С другой стороны русская художественная литература является перед нами в такой степени духовности, в какой ее породил сам русский народ - с его богоискательством и богоотступничеством, духовными озарениями и, иногда - слепотой, греховностью и, заложенной в русском человеке способностью к покаянию, явив весь религиозный опыт русского человека, и светлый, и темный, и опасный для души, и спасительный.
Поиски истинного смысла бытия были не поводом отстраненного созерцания или холодного рассудочного анализа, а опытом жизни самих писателей, предметом их собственных душевных поисков и терзаний. Внутренние терзания русского человека, ищущего и жаждущего Света, стремящегося к Небу и падающего вниз, были хорошо известны русским писателям. Они стремились к истине, тосковали по ней. Но какая пропасть между знанием истины и следованием ей своей жизнью!
Об этом говорил святой праведный Иоанн Кронштадтский: «Быть духом, иметь духовные потребности и стремления, и не находить им удовлетворения - какое мучение для души». С другой стороны - эти внутренние терзания русского человека, непонятные человеку западному, давали прочную закалку, крепили душевные силы, распространяли очищающее влияние на окружающий мир. Это запечатлела в себе, прежде всего, литература наша.
«Загадочная» русская душа не удовлетворялась земным благополучием, земной красотой и благолепием, но искала надмирного, вневременного, горнего. Вот как говорит об этом святой преподобный Варсонофий Оптинский в беседе 13 апреля 1911 года, в Праздник Пасхи: «"Житие наше на небесех есть"... Неудовлетворенность земным чувствуется у наших великих светских писателей, например, у Тургенева, Пушкина... Тоска о потерянном блаженстве сквозит в произведениях великих писателей и художников».
А вот другие его слова: «Красоты здешнего мира - только намек на ту красоту, которой был преисполнен мир первозданный, каким его видели Адам и Ева. Та красота была нарушена грехом первых людей... и остались нам только осколки ее, по которым можем судить о красоте первобытной... Лермонтов объяснил присущую многим людям тоску о красоте. Он говорил, что за красотой земной душе снится лучший, прекрасный мир иной. И эта тоска - удел большинства людей».
Но может ли художественная литература выразить этот «прекрасный мир иной»? Почему в попытке изобразить «положительно прекрасного человека» потерпели поражение даже Достоевский и Гоголь?
Святой Варсонофий Оптинский рассказывал: «Гоголь хотел изобразить русскую жизнь во всей ее разносторонней полноте. С этой целью начал он свою поэму "Мертвые души" и написал уже первую часть. Собакевичи, Плюшкины, Ноздревы, Чичиковы... душный и темный погреб пошлости и низменных интересов... Гоголь сам испугался того, что написал, но утешал себя тем, что это только накипь, только пена, снятая с житейского моря. Он надеялся, что во втором томе ему удастся нарисовать русского православного человека во всей красоте и чистоте... но потом, чувствуя, что ему не по силам воплотить в образах во всей полноте тот идеал христианина, который жил в его душе, он разочаровался в своем произведении - вот причина сожжения второго тома "Мертвых душ"».
Может ли вообще художественная литература войти в область духа? Ведь, как известно, искусство отражает, изображает, отображает прежде всего душевную психологическую реакцию на различные проявления бытия человека?
М.М. Дунаев, магистр богословия, профессор МДА указывает: «Гармония обладания небесными дарами искусству вообще неподвластна. Или... почти неподвластна. Искусство чувствует себя свободным и всесильным лишь в стихии противоречий и конфликтов... Мы должны ясно сознавать: сфера художественного творчества ограничена областью души - в системе христианской трихотомии: тело, душа, дух. Это вовсе не оскорбляет и не принижает искусство, но лишь точно определяет границы его возможностей. Однако пространство душевное столь обширно и необозримо, что искусство и в строго ограниченных пределах вряд ли сможет когда-либо исчерпать предназначенное ему. Точно так - корабль может плавать лишь внутри пространства, очерченного береговой линией, да океан-то слишком необозрим. Вопрос лишь - куда и зачем плыть. Искусство, и литература в частности, может в необозримом пространстве души замкнуться в тех областях, где душа соприкасается с телесным естеством, но может возвыситься и до сфер, пограничных с пребыванием духа. Такова в высших своих достижениях - русская литература».
Ответ на вопрос о духовности в литературе дает святитель Игнатий Брянчанинов, который сам был блестящим мастером слова. Он следил за важнейшими явлениями в литературной жизни и дал ряд тонких духовных характеристик известных литературных произведений и творчества писателей в свете учения Слова Божия. Святитель Игнатий констатирует, что «человеческое повреждение состоит в смешении добра со злом». Он говорит, что для того, чтобы не только стремиться к истине, но и обладать ею, человек должен прежде всего очиститься духовно. Он пишет о назначении таланта писателя: «Истинный талант, познав, что Существенно-Изящное Один Бог, должен извергнуть из сердца все страсти, устранить из ума всякое лжеучение, стяжать для ума Евангельский образ мысли, а для сердца Евангельские ощущения... Чтобы мыслить, чувствовать и выражаться духовно, надо доставить духовность и уму, и сердцу, и самому телу. Недостаточно воображать добро или иметь о добре правильное понятие: должно вселить его в себя, проникнуться им...
Когда человек «глубоко вникает в Евангелие, соображаясь с учением Господа выправляет свои мысли и чувствования... тогда вступает в чистоту... как и Господь после Тайной вечери сказал ученикам Своим, образованным уже учением Истины: "Вы чисти есте за слово, еже рех вам" (Ин. 15, 3).
Но одной чистоты недостаточно для человека: ему нужно оживление, вдохновение. Так, чтоб светил фонарь, недостаточно чисто вымытых стекол, нужно, чтоб внутри его зажжена была свеча. Так сделал Господь с учениками Своими. Очистив их Истиною, Он оживил их Духом Святым, - и они соделались светом для человеков...»
Об огромной трудности, порой мучительности, духовного делания на пути к совершенству говорит сам святитель: «Выслушай следующее: человеческое повреждение состоит в смешении добра со злом; исцеление состоит в постепенном удалении зла, когда начинает в нас действовать более добро. Совершенное отделение добра от зла, чистое действие одного добра бывает в одних совершенных, и то на время и по временам. Место, где действует одно чистое добро - Небо; на земле - смешение... Только количеством добра превозмогается количество зла, - оттого и утешение».
Святые отцы предъявляли к писателю очень высокие требования. И лучшие деятели русской культуры хорошо понимали смысл своего пути. Как писал Иван Васильевич Киреевский (1806-1856), один из выдающихся представителей славянофильства , «нужно чистоту жизни поставить над чистотой слога...» Насколько это удавалось нашим русским писателям, Бог тому Судия. Ведь спасение души, как говорят святые отцы, искусство из искусств.
В то же время святитель Игнатий, например, дает высокую оценку отношению А.С. Пушкина к своему творчеству и его методу работы над своими произведениями. В письме к настоятелю Череменецкого монастыря игумену Антонию (Бочкову), критикуя поэтов, которые святое духовное переделывают в свое чувственное, он говорит об ответственности поэта и приводит в пример Пушкина. «Мне очень нравился метод Пушкина по отношению к его сочинениям. Он подвергал их самой строгой собственной критике, пользуясь охотно и замечаниями других литераторов. Затем он беспощадно вымарывал в своих сочинениях излишние слова и выражения, также слова и выражения сколько-нибудь натянутые, тяжелые, неестественные. От такой вычитки его сочинения получали необыкновенную чистоту слога и ясность смысла. Как они читаются легко! в них нет ни слова лишнего!. От чего? От беспощадной вычитки... "Как Ваши сочинения легко читаются!" - сказал Пушкину его знакомый. "От того, - отвечал Пушкин, - что пишутся и вырабатываются с великим трудом". Смею сказать, что и я стараюсь держаться этого правила».
Сам же Александр Сергеевич еще до создания стихотворения «Пророк», где он ясно и глубоко духовно раскрыл предназначение поэтического слова, долженствующего руководствоваться Божиим Словом и питаться силой Святого Духа, произнес: «О нет, недаром жизнь и лира мне были вверены судьбой!»
Да, русская литература знала и понимала свое предназначение.
«Новая русская литература (вслед за древнерусскою) задачу свою и смысл существования видела в возжигании и поддерживании духовного огня в сердцах человеческих...
Истина-то ведь давно возвещена нам. Все ответы на важнейшие вопросы даны...Но сознать, духовно усвоить Истину мы не сможем, не употребив к тому тяжкого подчас духовного труда... И каждый вопрос, каждый ответ мы должны осветить для себя собственным нелегким жизненным опытом...
В том-то и состоит смысл пророческого служения нашей литературы: споспешествовать нам в этом духовном желании, обогащать нас опытом и знаниями, накопленными нашими и предшествующими поколениями; побуждать наше сознание к решению вечных проблем; сопоставлять нашу жизнь с жизнью многих; остерегать от неправедных путей.
Пусть не на все вопросы даётся ответ - правильно поставленный вопрос тоже может отразить важный духовный опыт. Обогащение таким опытом и должно стать главной целью нашего общения с великой литературой. Те, кто ныне восстают против пророческого призвания писателей, противятся именно этому, что обличает в них по меньшей мере духовную леность.
Проникнемся все же, будем пристально вдумываться, что хотели сказать нам творцы русской литературы, чем могут обогатить они наше сознание? Будем собирать по крупице сокровища их духовного опыта», - заключает М.М. Дунаев, автор объемной пятитомной монографии «Православие и русская литература», предназначенной для студентов Духовных академий и семинарий (К вопросу, кстати, - читать или не читать православным русскую классику).
Безусловно, каждый православный человек должен отыскивать критерий истины в евангельских откровениях, должен поверять все свои рассуждения, как и все вообще, порожденное человеческим разумом, - словом Спасителя. И великие русские писатели это понимали. Недаром Гоголь, которого профессор А.А. Царевский называет «мыслителем-христианином», «коренным столпом русской словесности», говорил: «Мне кажется, что если кто-нибудь только помыслит о том, чтобы сделаться лучшим, то он непременно уже встретится с Христом, увидевши ясно, как день, что без Христа нельзя сделаться лучшим, и бросивши мою книгу, возьмет в руки Евангелие». Писал об этом и наш современник, известный писатель Виктор Астафьев: «Есть главная мораль, от Бога идущая - Евангелие, Библия, - вечные постулаты...»
Но здесь уже встает вопрос не только о состоянии пишущего, говорящего, но и о состоянии слушающего, внимающего. Как и говорили святые отцы - для того, чтобы обожиться, нужно сначала очеловечиться. Для того, чтобы понять Евангелие и принять его внутрь себя, нужно духовно приуготовиться. Ведь душа человеческая, по православному учению, может пребывать в одном из трех ее возможных состояний: зверином, человеческом или божественном.
Святой Никита Стифат пишет: «Три состояния жизни признал разум: плотское, душевное и духовное. Каждое из них имеет свой собственный строй жизни, отличный сам по себе и другим неподобный». А святитель Феофан Затворник указывал, что «внутри нас есть три рода действий: ум, чувства и воля. Но как в составе существа нашего нельзя не различать трех частей: тела, души и духа, то и те три рода действий являются в нас ...в трех состояниях, именно: телесном (животном), душевном и духовном». Святитель говорит, что состояния эти могут быть и смешанными, в зависимости от человеческого стремления - душевно-телесными, или же душевно-духовными.
Нелегок путь духовного преображения личности, духовный труд. Порою на это уходит целая жизнь.
Русская классика, запечатлевшая в слове и образе многовековой религиозный опыт русского человека, и была, по слову Гоголя, «незримой ступенью ко Христу»...
XX век представляет собой особый период бытия России, когда революционный мятеж 1917 года надолго отодвинул русского человека от его истинной отеческой истории и культуры, от православной веры. Этот отрезок времени явил «новейшую» историю и литературу России.
Об этом периоде нашей истории приснопамятный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычев) писал : «Сколько горя и скорби, величия и мужества вместили эти годы! Безжалостное время сплавило в единый жгучий состав боль потерь и радость побед, безумие святотатского разгула и пламенную ревность исповедничества, тихое счастье усердной молитвы и дьвольскую злобу изуверского богобочества...»
И в то же время он подчеркивал: «Неисповедимы пути Господни - недомысленному Промыслу Его было угодно соделать Русь ковчегом Своих святынь, их хранителем, стражем и усердным защитником. Даже богоборческая революция не упразднила этого избранничества...»
Русский народ был от младенчества воспитан Православием, и это никуда не могло исчезнуть, искорениться. Вот как писал об этом Иван Сергеевич Шмелев: «В прошлом у всех нас, в России было много жилого, и подлинно светлого, что, может быть, навсегда утрачено. Но оно было. Животворящее проявление Духа Жива, что, убитое, своею смертью воистину должно попрать смерть. Оно жило - и живет, как росток в терне, ждет...»
В душе русского народа всегда сохранялась искра веры и горячая любовь к Родине. Это и отразила наша литература так называемого «советского периода».
Если не говорить о литературе «социального заказа» и революционного пафоса, в лучших своих проявлениях русская литература и этого периода нашей истории опиралась именно на традиционные духовно-нравственные ценности и идеалы русского народа, выкованные за века в душах русских людей именно Православием. Вера и верность, простота и добродушие, совестливость и нестяжательность, любовь к Родине и готовность защищать ее даже до смерти, щедрость и гостеприимство, свободолюбие и молитвенная созерцательность, медлительная задумчивость, удаль и единение с природой, братство, взаимопомощь, милосердие и любовь, по сути своей - христианская: все эти качества раскрыты и воспеты нашей русской литературой во все времена ее бытия. Оттого она и имела такое огромное влияние на воспитание, на судьбы целых поколений русских людей. В том, что традиционный нравственный идеал русского человека остался и в эти нелегкие годы неизменным, немалая заслуга русской литературы.
Об огромном значении подлинной русской литературы в жизни народа говорит и то гонение на нее, которое все мы видим и ощущаем ныне. Сегодня, когда идет подмена ценностей, когда силы мирового зла пытаются полностью оторвать русского человека от духовного, лишить его совести и любви к Родине, - на нашу отечественную словесность идет огромное давление. Гонение это выражается и в положении с преподаванием русской литературы и языка в школе, и в ее подмене низкопробной массовой культурой, и в навязываемом «новоязе» с его вульгаризмами, сленгом, мутными потоками иностранщины, и в постоянном оскорблении, шельмовании и осмеянии наших лучших русских классиков. Мы видим и ощущаем, как враг спасения пытается вырвать с корнем наши культурные традиции, выжечь из сердца нашего - нашу историческую память, лишить нас нашего способа мышления и бытия в мире. И сегодня мы должны особенно внимательно и бережно относиться к тончайшей культуре русского слова, беречь и хранить наше литературное наследие, нашу письменность и язык, дарованный русскому человеку Богом.
Лариса Пахомьевна Кудряшова, поэт и литератор
Список использованной литературы
1. Евангелие Господа нашего Иисуса Христа. Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, М., 1993.
2. Толкование на Евангелие от Матфея под редакцией архиепископа Никона (Рождественского), М., 1994.
3. Монашеское делание. Составитель священник Владимир Емеличев, Свято-Данилов монастырь, М., 1991.
4. Энциклопедический словарь русской цивилизации. Составитель О.А. Платонов, М., 2000.
5. Руководство к изучению догматического богословия, СПб., 1997.
6. Точное изложение православной веры. Творения святого Иоанна Дамаскина, М-Ростов-на-Дону, 1992.
7. О вере и нравственности по учению Православной Церкви, Издание Московской патриархии, М., 1998
8. Митрополит Иоанн (Снычев). Русский узел. СПб. 2000.
9. А.А. Царевский. Значение Православия в жизни и исторической судьбе России, СПб., 1991.
10. Писания мужей апостольских, Рига, 1992.
11. Полное собрание творений святителя Иоанна Златоуста. т.1, М.,1991.
12. Собрание писем святителя Игнатия Брянчанинова, епископа Кавказского и Черноморского, М-СПб, 1995.
13. Святитель Григорий Богослов. Пять слов о богословии, М., 2001.
14. Святой праведный Иоанн Кронштадтский. В мире молитвы. СПб., 1991.
15. Беседы схиархимандрита Оптинского скита старца Варсонофия с духовными детьми, СПб., 1991.
16. Князь Евгений Трубецкой. Три очерка о русской о русской иконе. Новосибирск, 1991.
17. Святитель Феофан Затворник. Советы православному христианину. М., 1994.
18. М.М. Дунаев. Православие и русская литература. в 5 ч., М., 1997.
19. И.А. Ильин. Одинокий художник. М., 1993.
20. В.И. Несмелов. Наука о человеке. Казань, 1994.
21. Святитель Феофан Затворник. Воплощенное домостроительство. Опыт христианской психологии. М., 2008.
