Социальное общество или социализм?

В последнее время Россия возвращается к идеям социалистического устроения общественного бытия. Стихия капиталистического рынка чужда мироустроению русского человека. Деньги, вокруг которых всё вертится в капиталистической системе, семантически пусты, как пусты все символы, имеющие чисто земное происхождение и не отсылающие к иномирной реальности, которая только и способна придать всему подлинный смысл. Идолы - не боги. Деньги могут быть идолом, но служить идолам, истуканам, семантическим пустышкам претит русскому человеку. Ему хочется наполнить общественное бытие настоящими смыслами, о которых говорится в Евангелии: любовью, искренним сочувствием, сопереживанием и заботой, которые бы обращались на каждого человека, вне зависимости от его социального статуса и толщины кошелька. И кажется, что подобные смыслы предусматриваются социализмом.

Социалистическая идея действительно во многом перекликается с христианским мироощущением. При социализме человек не определяется через его происхождение или имущество. Человек ценен тем, насколько он вовлечен в общее дело. Это, конечно, далеко не христианский взгляд, в соответствии с которым каждый человек - образ и подобие Божие, поэтому каждый в равной мере заслуживает любви, сочувствия и заботы. Но, однако, социалистическое отношение к человеку по сравнению с агрессивным использованием другого при капитализме - уже явный прогресс. Это отношение отражается и в социальной практике, когда государство приходит к человеку на помощь, обеспечивая его необходимыми условиями существования и оказывая поддержку в трудных жизненных ситуациях.

Именно этот аспект - государственная забота о человеке - и привлекает сегодня в социализме больше всего. Такова специфика момента. В иное время наиболее привлекательными могли быть иные черты - создание нового человека (отказывающегося от наследия традиционного общества), избавление от эксплуатации (передача средств производства в полное управление тем, кто на них работает) и т.д. Но сегодня, когда государство то и дело пытается сократить свои, оставшиеся в наследие от советской эпохи, социальные функции, именно ответственность государства становится центральной социалистической темой.

Это ожидание возвращения государству социального характера, к сожалению, не подкреплено какой-либо фактурой. Пока это - запрос в чистом виде. Народ взыскует, государство отмалчивается, делая вид, что не замечает запроса. С точки зрения капиталистической идеологии социальные функции выглядят предосудительно, если не преступно: деньги, которые могли бы быть инвестированы и приносить прибыль, направляются на то, что прибыли не принесёт. В каких-то объёмах подобные расходы могут мыслиться уместными и при капитализме: нищий народ - плохой покупатель, а вымирающая нация - это исчезающий рынок сбыта; поэтому какая-то поддержка населению оказывается. Но, по мысли капиталистически ориентированных умов, она не должна выходить за пределы минимально необходимого. В то же время, народ хочет и даже, можно сказать, глухо требует, чтобы социальный подход стал лейтмотивом государственной деятельности.

Такое требование исторически оправданно. Существование России в качестве независимого исторического субъекта ныне возможно только, если в лице России мир получит альтернативу превращению человека в инструмент денежного обращения. Россия, живущая по канону экономической эффективности, заменившему при капитализме нравственный канон, и поклоняющаяся идолу растущего капитала, для истории ценности не представляет. Если у нас будет, как на Западе, что тогда будем мы? Русский человек, не имеющий смыслов, выходящих за пределы своей повседневности, утрачивает национальную идентичность, превращается в глобального человека. И хуже того: в этом случае Россия утрачивает право на дальнейшее существование, ибо оказывается отвергшей своё предназначение.

Когда мир выбирает идолов, мы обязаны оставаться с Богом. А это означает, что деньги не должны нам застилать белый свет. В человеке мы должны видеть именно человека, а не его лицевой счет. «Мы» здесь - не просто совокупность граждан, а общество. Именно обществу, системе публичных взаимоотношений и следует быть воплощением альтернативных принципов человеческого бытия. И государство в этом не может не участвовать. Оно - как самый большой, а потому важнейший субъект - также должно относиться к другим субъектам неформально и по-человечески. Переводя это на язык сухой терминологии, мы получаем неотторжимость социальной функции у русского государства. Наше государство должно быть, по возможности, социальным. И, способствуя его возвращению к социальности, стимулируя обращение к социальной составляющей при принятии государственных решений, мы достигаем не только личного блага (проявления государственной заботы по отношению лично к каждому), но и преобразуем облик России в правильном направлении.

Однако чаяние социального государства нередко выражается в виде тезиса о необходимости возврата к социализму. Социализм мыслится как некая конечная фаза движения к социальности. Но это не так.

Социализм способен порождать социальное государство. Таковым был поздний СССР. И социального в нём было несравнимо больше, чем мы можем наблюдать в окружающей нас капиталистической действительности. Если расположить состояния государственности на некой шкале социальности, то социализм окажется наиболее удалённой, продвинутой точкой, которую нетрудно посчитать за идеал. Так в чём же подвох?

Проблема в том, что существует разрыв. Как бы мы не развивали социальность в условиях существующего государства, социализм не получится. Поступательным образом к нему не придёшь.

Социальность государства можно определить через долю расходной части бюджета, направляемую на удовлетворение непосредственных нужд граждан. Защиту от внешнего врага, то есть расходы на оборону, тоже можно записать в состав потребного всем гражданам, как и поддержание общественного порядка, развитие инфраструктуры и много что другое. Но подобные направления государственной деятельности опосредуются через понимание их государственной властью. Собственно социальными расходами бюджета являются те, где конечными выгодополучателями являются только граждане, причём персонально, а не в виде каких-либо организаций или объединений. Это, прежде всего, финансирование здравоохранения, образования, пенсии, пособия, субсидии и прочие прямые выплаты. За счет чего покрываются эти затраты, значения не имеет. Хотя иногда могут использоваться специальные средства для пополнения бюджета (целевые налоги и т.п.), поступления от которых направляются исключительно на социальные цели.

Социализм же нельзя описать, затрагивая только расходную часть бюджета. И перестройки доходной части бюджета будет не достаточно. Социалистическая система предполагает введение качественно иной системы экономических отношений. Предприятия перестают быть отдельными экономическими единицами и, сохраняя определенную операционную самостоятельность, превращаются в подобие филиалов единого предприятия под названием социалистическая экономика. Какие-то ниши могут занимать частники и кооперативы, но для того, чтобы социализм состоялся, предприятия, создающие основную массу национального продукта, должны быть национализированы. В этих условиях рынок как таковой исчезает. Он заменяется планированием и выстраиванием хозяйственных цепочек. Исчезает и рынок труда. Доходы населения становятся предметом государственного управления. Управление осуществляется с помощью таких инструментов как ценообразование, сетка окладов, расценки и нормативы. Соответственно, появляются новые формы социальных расходов - в виде разницы между рыночной ценой и ценой по государственному прейскуранту, разницы между окладом и реальной стоимостью рабочей силы и т.д. А поскольку свободного рынка товаров и рабочей силы при социализме быть не может, определить точный размер этих социальных расходов не в состоянии ни гражданин, в адрес которого они направлены, ни само государство. Возникает своего рода метаэкономика: система вроде бы экономических отношений, но не поддающаяся описанию на строгом экономическом языке.

Вопрос о жизнеспособности такой системы я оставляю здесь без рассмотрения. Моя задача - лишь показать, что социальные параметры социализма имеют качественно другую основу по сравнению с социальными возможностями текущего государственного устройства. Эволюционного пути к социализму нет.

Альтернативы, из которых мы можем выбирать, следующие. Либо мы прикладываем усилия по наращиванию социальной компоненты, оставаясь в рамках текущей государственности. Либо идём путём демонтажа всей системы, имея в уме построение социализма. В первом случае мы всегда будем ограничены в мере достижимого уровня социальности, поскольку социальность при капитализме - сущностно чуждый элемент, и развивать её можно только путём специальных усилий государственной власти. Это - большой минус. Но есть и плюс: результат возможен уже завтра. При наличии должной государственной воли мы можем день за днём прорисовывать всё новые черты социального государства.

Есть ли плюсы при выборе второго пути? Плюсом должно мыслиться получение максимального объёма социальности, однако возможность достижения этого состояния неочевидна. Опыт существования при социализме у нас уже был, и то, что о нём приходится говорить в прошедшем времени, показывает, что успех социализма не запрограммирован. Часто звучит довод, что вторая попытка должна быть удачней, поскольку можно учесть опыт первой и провести, так сказать, работу над ошибками. Однако это не всегда помогает. Можно сколько угодно пытаться сбить луну палкой, корректируя технику с каждым броском, но положительный результат достигнут так и не будет.

Между тем, при выборе построения социализма одно можно сказать точно. Нынешнюю систему придётся сломать. Существующие сегодня отношения и взаимосвязи будут нарушены, а поскольку речь идет не о косметическом ремонте, а о перестройке фундамента, потрясения затронут каждого. Преемственность в удовлетворении социальных нужд сохранить не удастся. Старые источники финансирования надо будет заменить новыми; причём старые иссякнут быстро, а нововведения всегда требуют значительного времени на внедрение и отладку. Это означает, что следует ожидать периода, когда уровень социального обеспечения граждан значительно просядет. Насколько он упадёт и как долго продлится этот период, не скажет никто.

Таким образом, мы стоим перед выбором между созиданием и разрушением. Улучшением того, что есть (с признанием, что улучшению подлежит очень многое), и отказом от всего, что имеем, включая наряду со всем плохим и то хорошее, чего удалось достичь.

Те, кто агитирует за разрушение, строят свою аргументацию на нескольких тезисах. Во-первых, утверждается, что всё прогнило, улучшить ничего нельзя; что ещё чуть-чуть и всё начнёт рушиться само. В этих условиях демонтаж и перестройка системы являются адекватной предупредительной мерой. Посыл этот сохраняется с 90-х годов. Но если тогда подобная оценка имела какое-то основание, то сегодня она превратилось в пустое идеологическое клише. Будем считать, что люди, которые говорят это, просто пользуются старым шаблоном, иначе следовало бы сказать, что они лгут.

Во-вторых, высказывается убеждение, что каких-либо значимых улучшений в рамках существующей сегодня системы добиться невозможно. Власть не заинтересована в построении социального общества. Государственная элита пропитана капиталистическим духом, а капиталист способен на социально ориентированные действия, только если они позволяют ему избежать потери прибыли или бизнеса. На капиталиста надо постоянно давить, а власть давить не будет, поскольку в ней находятся те же капиталисты.

Этот аргумент кажется сильным. Складывается впечатление, что если ты хочешь дать людям больше, ничего, кроме смены системы, тебе не остаётся. Но если приглядеться внимательнее, можно обнаружить логическую ошибку. Допустим, нынешняя элита сама социальных преобразований производить не будет. Из этого совершенно не следует, что надо всё перестраивать на корню. Да, бизнес будет сопротивляться, если денежные потоки будут выводиться в социальную сферу. Но он будет сопротивляться и полной смене системы. При этом рост социальных расходов будет угрожать лишь его прибыли, тогда как смена системы будет означать его гибель - вплоть до физической гибели владельцев капитала. История показывает, что такое вполне возможно. Поэтому во втором случае бизнес будет сопротивляться гораздо сильнее. То, что сложно найти людей во власти, которые бы активно проводили в жизнь социальную политику, - несомненная правда. Но если те люди, которые готовы потратить свою энергию на смену системы, с той же энергией вложатся в принуждение власти и бизнеса к большей социальности, они получат быстрый и ощутимый эффект. Если подобного не наблюдается, это означает, прежде всего, что энергии вкладывается недостаточно - либо не хватает тех, кто этим занят, либо они действую не столь энергично, как надо. Но тогда и смена системы невозможна - на неё тоже не хватит энергии.

В-третьих, нас пытаются убедить, что построение социализма не обязательно приведёт к проседанию уровня жизни. Или говорится, что переходный период будет непродолжительным. Почему - совершенно непонятно. Обоснование у этого тезиса просто отсутствует. Хочется, чтобы так было, значит - будет. Переход к социализму будут осуществлять знающие и мудрые люди, и они не допустят, чтобы случилось что-то плохое. На самом деле рассчитывать на это не приходится, поскольку кто бы ни стал подобным мудрецом, у него не может быть нужного опыта: чтобы скроить социализм, ему придётся резать по живому.

И, наконец, в четвертых, порою приводится и такой аргумент, который в силу своей людоедскости чаще звучит в завуалированном, чем в открытом виде. Если обнажить его суть, то получится следующее. Царство справедливости без жертв не построишь. Да, сначала всем будет плохо: кому-то заслуженно, а кто-то пострадает лишь в силу стечения обстоятельств. Даже если на алтарь счастливого будущего прольётся чья-то реальная кровь, - не страшно. Всё будет покрыто тем, что возникнет действительно социальное государство. В большинстве случаев люди, придерживающиеся такой точки зрения, всё же рассчитывают, что им самим удастся перескочить в светлое будущее без серьёзных потерь. Чужие жизни - особенно идеологических противников - они своими потерями не считают.

По большому счету это - не аргумент в споре, а его окончание. Либо ты принимаешь подобную позицию, либо нет. Это - вопрос о том, что представляет наивысшую ценность: социальное устройство или людские жизни. К сожалению, даже среди считающих себя православными, есть те, кто готов выбрать социальное устройство.

Кроме названных аргументов, имеющих целью показать предпочтительность выбора построения социализма, существует целая система дискредитации альтернативной точки зрения. Сторонников постепенной социализации существующей системы называют защитниками олигархов, пособниками капиталистов, предателями интересов народа - подобных характеристик в ходу достаточно много. Мы имеем тут дело с обычной бранью, поскольку никакой аргументации за этим нет. Но есть цель - добиться, чтобы альтернатива социализму вообще не рассматривалась. Надо сделать вид, что альтернативы нет, и это станет ещё одним аргументом за то, что построения социализма не избежать.

Бездна притягивает. Буйство стихий очаровывает и вдохновляет. Ждать невыносимо. Двигаться мелкими шажками утомительно. Необходимость повторяющегося усилия и образует тяжесть труда, а принуждение себя к труду требует недюжинной воли. С волей же обычно плохо. Поэтому так хочется, чтобы что-то уже началось, и чтобы это начало было зримым. То, что раздражает и мешает, хочется сломать. И поскольку в общепринятой схеме слом предшествует строительству, начав ломать, думаешь, что вот, первый шаг к заветной цели уже сделан. Мудрый русский народ, зная, насколько человек склонен к подобным настроениям, высказался краткой поговоркой: «Ломать - не строить». Иногда используется и развернутая форма пословицы: «Ломать - не строить, душа не болит». В этом-то, наверное, всё и дело. Если душа обесчувствовала, не болит и не сжимается, предполагая усугубление людских страданий, или просто невосприимчива к происходящему вокруг неё, и перспектива грядущих страданий от неё скрыта, то и кардинальная ломка бытия её не пугает. И тогда на первое место выходит разум, набрасывающий чертёж идеального общества, в котором хорошее перестаёт быть следствием личного подвига, а становится результатом действия системы. В этих совершенных чертежах для реальных людей нет места, но можно ли требовать душевного движения от чистой рациональности?

А за всем этим слышен пронзительный крик буревестника: «Пусть сильнее грянет буря!». Буревестники ведь не случайно «гордо реют между молний над ревущим гневно морем»: они выискивают рыбу, которая при большой волне то и дело оказывается рядом с поверхностью, так что за ней и нырять не надо. Ветер им не страшен, и они не улетают в тихое место, пока не наедятся. Социальные бури также не обходятся без буревестников, однако, в отличие от птиц, социальные буревестники действительно могут поспособствовать началу шторма, а также влиять на его силу.

Стоит ли кормить буревестников, каждый должен решить для себя сам.