Все дарования без любви - ничто (1Кор. 13, 1-2). Этими апостольскими словами можно определить духовное и художественное мерило русской поэзии. Автор, переступивший эту черту и утративший способность любить, теряет эстетический вкус и нравственное чутье. Светоносный алмаз превращается в черный уголь.
Сама любовь - дар Божий, гораздо более высокий, чем дар поэтический. «Бремя мое легко», - говорит нам Господь. Но сами-то мы слабы бываем, чтобы нести это бремя. Остается в душе только желание любви. Но любовь Божия вечно с нами пребывает. Об этом нам напоминают, прежде всего, христианские песнопения, а также русская поэзия, которая, по слову Н.В. Гоголя, вся пронизана духом Евангелия, Благой вестью Господа. Мне дорого стихотворение В. Соловьева, которое перекликается со словами апостола Павла и вселяет надежду:
Люди живы Божьей лаской,
Что на всех незримо льется,
Божьим словом, что безмолвно
Во вселенной раздается.
Люди живы той любовью.
Что одно к другому тянет,
Что над смертью торжествует
И в аду не перестанет.
Тогда почему же земная жизнь человека полна трагизма? На этот вопрос другой поэт отвечает так: «Полон мир несбывшейся любви».
Это удивительно емкая по смыслу поэтическая строка из стихотворения М.И. Карачёва (альманах «Литературная Вологда - 2015, с. 16). Ее духовная и художественная сила основана на парадоксальном содержании. С одной стороны, несбывшаяся любовь, а не сбыться - значит не осуществиться, не исполниться (о чем-либо предполагаемом или желаемом). А с другой стороны, полон мир ... любви. Однако такие
аналитические рассуждения могут разрушить поэтическую мысль, которая всегда основана на смысловом синтезе и глубоком чувстве, а потому органична. Чтобы понять эту мысль нужно прислушаться к голосу души, который начинает звучать при чтении этого стихотворения:
Ветер дул. Осины на погосте
Трепетали в счастье молодом.
Что сказать? В село пришли мы, гости,
А родня заснула вечным сном.
Ветер дул. Сияя над погостом,
Грозовая высилась гряда.
Здесь в холме покоятся лишь кости.
Где та жизнь? Отстала навсегда.
Ветер сник. К далёким перелескам
Отошла небесная гряда.
Где та жизнь в её покорном блеске!
Где та жизнь? Замолкла навсегда.
Что желать? О чём молиться Богу?
Полон мир несбывшейся любви.
Не зовите в долгую дорогу.
Никого не вижу впереди.
Только здесь могильные перины
Будут ждать покоя моего.
Слышу, слышу в радости незримой
Голоса отставших далеко.
Только здесь, в молитве одинокой,
И далёким воздухом дыша,
Голоса, отставшие далёко,
Будет ждать забытая душа.
Всегда возникает чувство вины перед умершими. Всегда кажется, что мало их любил, был черств, не понимал их, не ценил... Но, несбывшаяся любовь, прерванная смертью, может полностью осуществиться уже не здесь, а в мире ином. Ведь у Бога все живы. Лирический герой стихотворения и сейчас, этим ветреным осенним днем, и здесь, на родном пепелище, у этих родных могил, слышит «в радости незримой голоса отставших далеко» и молится, «далёким воздухом дыша». Действительно, такое поэтическое чувство - сродни молитве.
Если задуматься над поэтикой этого стихотворения, то поражает её родство с древней поэтической картиной жизни и смерти. В тексте проступает мистический сюжет восхищения души из этого мира в мир иной. Этот сюжет, в котором восхищение души противопоставлено смерти, зародился в античной культуре, а затем был воспринят христианскими мистиками. Он связан с символами ветра и грозы. История этого сюжета и его символов в мировой культуре прослеживается о. Павлом Флоренским в отдельной статье (Священник Павел Флоренский. Сочинения в четырёх томах. Том 2. М., 1996. С. 143- 188). Рассмотрев различные произведения античной литературы и библейские тексты, он пишет: «Незримый, неосязаемый и, однако, могучий и порою всесокрушительный порыв ветра, конечно, есть символ наиболее сродный потусторонним силам, врывающимся в мир житейского попечения и восхищающим отселе человека в миры иные. Вот почему едва ли не каждая мистическая система включает в себя и понятие о таинственном порыве нездешнего дуновения» (с. 162).
В стихотворении М.И. Карачёва символ ветра встречается в трёх строфах из шести, а о восхищении души лирического героя в мир любящих и любимых свидетельствуют фразы: Осины на погосте / Трепетали в счастье молодом ...; Слышу, слышу в радости незримой / Голоса отставших далеко ...; ...далёким воздухом дыша.
Поэтическое восхищение души - сила, побеждающая смерть. Однако о. Павел Флоренский предупреждает: «Для человека, мистически одарённого ... и видящего пред собой силы и знамения иного мира, подумать, что духовных дарований самих по себе достаточно и что большего ничего не требуется для спасения, - очень привлекательно». При этом может возникнуть «повод для величайшего соблазна» (с. 185). Поэты опасно ходят. Это их особенность.
* * *
Кроме смерти, бывает и иная разлука, мешающая осуществлению любви. Это трагедия двух любящих людей, утративших взаимопонимание и доверие друг к другу:
Не унижай меня неправдой обо мне,
Непониманием праведным не мучай.
И как понять, что вечное - не случай.
Вот почему и тягостно вдвойне.
О, если б мог на равный разговор
Тебя я вызвать из твоей гордыни, -
Какой бы бездной отозвался хор,
Далёкий и безмолвствующий ныне!
Далее поэт опять обращается к мысли о том, что только в этом мёртвом мире любовь может быть несбывшейся, а в мире истинной любви - она вечно жива:
Так мира мёртвого спадает оболочка,
Хотя б на миг, но явственно понять,
Что вновь дана бессмертная отсрочка
Ещё любить, ещё тебя обнять.
В этом удивительном стихотворении В.И. Карачёв продолжает традиции русской духовной поэзии, утверждающей бессмертную силу любви.
Смерть и Время царят на земле, -
Ты владыками их не зови:
Всё, кружась, исчезает во мгле,
Неподвижно лишь солнце любви.
Эти ставшие крылатыми строки о любви написал В.С. Соловьев. Этот же мотив несбывшейся земной любви и любви вечной звучит и в стихотворении Н.М. Рубцова «Цветок и нива», которое заканчивается такими словами:
Взойдёт любовь на вечный срок,
Душа не станет сиротлива.
Неувядаемый цветок!
Неувядаемая нива!
Следуя библейской традиции понимания любви (Пс. 102, 15), земную жизнь человека поэт уподобляет полевому цветку, который быстро отцветёт и
завянет. А вечную душу поэт называет «неувядаемым цветком». «Неувядаемая нива» - это жизнь будущего века, наполненная бесконечной любовью». 1
М.И. Карачёв также прозревает это состояние осуществившейся в вечности любви:
Мы уснём, как потухшие свечи.
Пусть над нами сгущается вечность,
Вольный ветер свистит за стеной, -
Сладко спать у любви за спиной.
.....
Мы когда-нибудь выйдем из плоти,
Нас отпустит закон тяготенья.
Отыщи меня в мёртвом полёте, -
Я заплачу тебе из забвенья.
Но и в этих стихах, в последней строке, звучит печаль о несбывшейся земной любви. Ведь истинная любовь - это всегда жертва, а все мы так мало жертвуем, и так много просим. А потому возникает сердечная боль - чувство вины и покаяния перед близкими людьми, любившими нас, и перед родиной, взрастившей нас:
Зачем я жду сердечной укоризны,
Вернувшись в юность, в дальнее село,
Где жизнь прошла, как ожиданье жизни.
Здесь сверстники состарились давно.
Где этот зов живой сердечной воли,
Влекущий в даль, в мерцающий поток!
И почему виденьем чистой боли
Не исчезает матери платок?
Особенно примечателен конец этого стихотворение, свидетельствующий о душевной тонкости поэта, его духовном зрении:
Ещё чуть-чуть - сожнётся поколенье,
Спрессуется как бессловесный прах!
Так почему не ужасом, не тленьем, -
Я откликаюсь радостью на страх!
Этим душевным состоянием, которое можно только почувствовать сердцем, но трудно передать обычными, непоэтическими, словами, проникнуты и другие стихотворения М.И. Карачёва. Например, в стихотворении «Это хрупкое время не право ...» путник возвращается домой по лесной дороге «и выходит к родимому берегу, к деревушке за тёмной рекой». А затем звучат пронзительные строки о том, что чувствовал человек, в непогоду вернувшийся после многих лет скитаний на оставленную когда-то родину:
Над стремниной тягучей, глубокой
Трос качается, лодка скрипит,
И по сердцу скользит одиноко
Одинокость прибрежных ракит...
А в лесной затаённой округе
Над забытым жильём, над рекой
Вырастает слепящая вьюга,
Оглушая высокой тоской.
И забвенья беспамятный холод
На безудержно тёмной волне
Рвёт и треплет слабеющий повод
В ненадёжном скрипящем челне.
Отчего же восторженным стоном
Вырывается вздох из груди
И, сливаясь с окрестностью, тонет,
Окликая в кромешной дали!
Следует отметить, что по силе трагического звучания стихотворения М.И. Карачёва близки к поэзии Ф.И. Тютчева, например к таким его строкам:
И бездна нам обнажена
С своими страхами и мглами,
И нет преград меж ей и нами -
Вот отчего нам ночь страшна!
Это же видение тёмной бездны забвения и хаоса, хождение по её краю в поэзии М.И. Карачёва. От падения в неё спасает только любовь, теплота которой согревает душу и рождает в ней искру радости и надежду на Жизнь Вечную:
Пусть во тьме осыпаются маки,
Пусть утихли порханье и свет, -
Перестаньте тревожить и плакать!
Ничего здесь погибшего нет.
Всё, что умерло, - рядом таится.
Всё имеет и душу и свет,
И ночными глазами глядится,
Излучая незримый привет.
Живое человеческое сердце, полное любви, светит во тьме и преодолевает смерть.
Людмила Григорьевна Яцкевич, доктор филологических наук, профессор, г. Вологда
Михаил КАРАЧЁВ
ОТПУСТИ МЕНЯ, ЖИЗНЬ, ПО ТЕЧЕНИЮ ВВЕРХ...
* * *
Отпусти меня, жизнь, по течению вверх.
Я забуду всё, я забуду всех.
Отпусти меня домой в утро раннее
На родное крыльцо, в даль туманную.
Отпусти меня домой как мальчика маленького,
Дай заплакать, обнять мою маменьку.
Удержи меня, жизнь, на родном крыльце,
Майским ветром согрей слезу на лице.
Детский сладкий страх накануне дня
Овладеет мной, далеко маня...
* * *
Это хрупкое время не право,
Как ледок на осенней реке,
Что вмерзает в прибрежные травы
И хрустально звенит в ивняке.
Не удержат усталые травы
На остывшем родном берегу, -
Водяною холодною лавой
Унесёт в ледяную шугу...
Первый снег налетает нежданно
На лесную забытую глушь,
И душа отзывается давним
Ожиданьем безжалостных стуж.
День смеркается. Путник уверенно
Топчет грязь на дороге лесной
И выходит к родимому берегу,
К деревушке за тёмной рекой.
В смоляной леденеющей лодке,
Что по тросу стальному скользит,
Он стоит, опьяневший без водки,
И во мглу ледяную глядит.
Над стремниной тягучей, глубокой
Трос качается, лодка скрипит,
И по сердцу скользит одиноко
Одинокость прибрежных ракит...
А в лесной затаённой округе
Над забытым жильём, над рекой
Вырастает слепящая вьюга,
Оглушая высокой тоской.
И забвенья беспамятный холод
На безудержной тёмной волне
Рвёт и треплет слабеющий повод
В ненадежном скрипящем челне.
Отчего же восторженным стоном
Вырывается вздох из груди
И, сливаясь с окрестностью, тонет,
Окликая в кромешной дали!
* * *
Зачем я жду сердечной укоризны
Вернувшись в юность, в дальнее село,
Где жизнь прошла, как ожиданье жизни.
Здесь сверстники состарились давно.
Где этот зов живой сердечной воли,
Влекущий в даль, в мерцающий поток!
И почему виденьем чистой боли
Не исчезает матери платок?
Ещё чуть-чуть - сожнётся поколенье,
Спрессуется как бессловесный прах!
Так почему не ужасом, не тленьем, -
Я откликаюсь радостью на страх!
К. Городок, 11.11.2014
ОДА ЛАПТЮГУ
Здравствуй, Лаптюг, родной лесопункт,
Ненадёжный хранитель наследства!
Не сберечь тебе родственных пут
Послевоенного детства.
Всё ты отдал родимой стране
Трудового во имя салюта.
Ничего не оставил себе
Кроме бедного в жизни приюта.
Твои дети ушли в города,
Старикам умирать недалече.
И жильё не согреть в холода
Остывающей каменной печи.
Все побиты в округе леса.
Молевого весеннего сплава
Растворилась, как дым в небесах,
Трудовая победная слава.
Сколько выпито в мае вина!
Сколько плясок в кирзовой обутке!
Не забудь же, родная страна, -
Эта жизнь сожжена на распутье!
И в забвении жизни без слёз,
Под ночным полыхающим небом,
Как архангел, гудит лесовоз
И уносится в вечную небыль.
Так сияй же, небесный чертог,
Оглашайся для памятной славы
Русской пляской кирзовых сапог
На забытых просторах державы!
* * *
Утихнет сердечная смута.
Тревожный расступится воздух.
В застывшую эту минуту
Далёкий даруется отдых.
Недолгое это мгновенье
Догонят отставшие годы,
И дом в позабытом селенье
Наполнится снова народом.
И плачут знакомые лица
И голоса над столами,
И заоконная птица
На свет ударяет крылами!..
Но это недолго продлится,
И в хаосе зреет восстанье:
Неведомой силой томится
Грядущее ожиданье.
Так юное сердце томится
Безмерностью тающей жизни
И в чуждые дали стремится,
Родные забыв укоризны.
Так буря несёт с чернозёмом
Иссохшее старое семя
И рвёт, и терзает, не внемля
Мечтаньям о мире зелёном.
Мерцает бессмертная сила
В туманах небесного света,
Но кровь холодеет по жилам,
Живого не слыша привета.
И снова сердечным тиранством
Срывает родимые звенья
И в согнутом, мутном пространстве
Гудит и терзает забвенье!
* * *
Прощай, моя воля!
Прощай, моя тайна!
Один ухожу в темноту без названья.
Как мёртвый, иду и не ведаю страха.
Как саван, на мне забелела рубаха.
И певчая птаха умолкла в груди.
И ужас ночной окликает в пути.
И мёртвая жизнь оживает и стонет,
И ветер полуночный гонит и гонит,
И тени текут - не увидишь лица...
И матушка кличет с родного крыльца.
* * *
Помнишь - усталые травы
Никли к литым сапогам,
А у речной переправы
Волны ласкались к ногам.
Помнишь ли - первые льдины
Плавно несло по реке.
Край лесовой, нелюдимый
Весь отдавался тоске.
Скудость предзимнего света
И неотчетливый страх.
Крикнешь - не слышно ответа
В мёрзлых туманных лесах.
Надо успеть к перекрёстку,
К шуму на том берегу,
И на попутной трёхоске
Ехать и ехать во мглу,
К дому за дальним болотом,
Там, где за тусклым окном
После домашней работы
Молится мать перед сном.
Скоро морозы - как праздник!
Мёрзнет дорожная грязь,
Но в колее непролазной
Глохнет машина. Вылазь!
Дальше пешком... Серебристый
Воздух с высоких равнин!
Небо открылось! За мглистой
Далью мерцающей, близкой,
В доме под крышей землистой
Жизнь и забвенье равны.
* * *
Старый тополь первый встретил,
Расшумелся мне в ответ.
Ты узнал меня, приветил
Через тридцать с лишним лет.
Это старое селенье
С белым храмом у реки
Бережёт мои волненья
Давней радостной тоски.
В этом времени забытом
Я один ещё живу
В мире радостном, сокрытом,
Безответном наяву...
Незнакомые мне дети
Молча смотрят на меня.
Был и я на белом свете
Неразумное дитя.
И не знал пути-дороги,
И не ведал ничего
Кроме маминой тревоги,
Кроме счастья своего.
Жизнь развеется в безмерный
Мир беззлобно и легко.
Только тополь вспомнит верный
Всех, ушедших далеко.
Старый тополь, грустью вечной
Для чего мне сердце мнёшь
И листвой своей беспечной
В невозможное зовёшь!
* * *
Пойдём да поедем старинной стезёю
В край деда и бабки.
Поплачем, польём покаянной слезою
Могильные грядки
На отчем погосте, где сгорбились ёлки,
Где крестная сила
Всю кровную память для нас втихомолку
Навек сохранила.
Поплачем, польём покаянной слезою,
Да выпьем-вспомянем.
Всю русскую боль вековечной судьбою
Потуже затянем.
Зачем нам шататься по белому свету
В безумной тревоге?
Зачем покаянья искать без ответа
На чуждом пороге?
* * *
На окраине дали далёкой
Нас настигла дождливая мгла.
Позабытая Богом дорога
К деревушке пустой привела.
- Что-то здесь ночевать неохота,
Да, видать, не минуешь судьбы, -
Молвил брат, постучавшись в ворота
Самой крайней угрюмой избы.
Мрак оконный стоит непробудно,
Ни собачьего лая в ответ.
Кто войдёт - тот хозяином будет,
Хочешь - на ночь, а хочешь - навек.
Мы холодную печь растопили,
И на печь улеглись ночевать.
Но домашние тени бродили,
Начиная о жизни мечтать.
А в печи всё сильней разгоралось,
Всё теплей становилось в избе.
Нам на миг иль навек задремалось;
Непогода шумела во тьме.
То ли въявь, то ль со страху приснилось -
Из трубы полыхнуло огнём!
Вся по брёвнам изба раскатилась,
И вокруг загудел космодром!
И на русской печи, как с горящим мотором,
Понеслись мы, не зная судьбы,
И трещит наша печь, и ревёт,
и гудит над простором!
Только дым, только искры летят из трубы.
* * *
Ветер дул. Осины на погосте
Трепетали в счастье молодом.
Что сказать? В село пришли мы, гости,
А родня заснула вечным сном.
Ветер дул. Сияя над погостом,
Грозовая высилась гряда.
Здесь в холме покоятся лишь кости.
Где та жизнь? Отстала навсегда.
Ветер сник. К далёким перелескам
Отошла небесная гряда.
Где та жизнь в её покорном блеске!
Где та жизнь? Замолкла навсегда.
Что желать? О чём молиться Богу?
Полон мир несбывшейся любви.
Не зовите в долгую дорогу.
Никого не вижу впереди.
Только здесь могильные перины
Будут ждать покоя моего.
Слышу, слышу в радости незримой
Голоса, отставших далеко.
