1 июля скромно отметил свое 55-летие замечательный русский поэт, главный редактор одного из лучших современных литературных журналов «Родная Ладога» Андрей Ребров.
Андрей Борисович родился в 1961 году в Ленинграде. В 1993 году стал одним из основателей Православного общества Санкт-Петербургских писателей, созданного по благословению митрополита Иоанна (Снычева). Пребывание в святых местах русских - на Валааме, в Оптиной Пустыни, в Дивееве, Святогорском, Псково-Печерском (где получил благословение на творчество) и других монастырях оказало большое влияние на его произведения. Работал оператором газовой котельной, что позволяло заниматься литературой. В тот период были написаны и изданы книги: «Крылица», «Выбор», «Глубокие выси». Недавно вышла последняя книга стихов «Зоркая свеча».
Андрей Ребров - секретарь Союза писателей России, академик Академии Российской Словесности и Петровской Академии Наук и Искусств, действительный член Императорского Православного Палестинского Общества, член правления Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России, член Высшего творческого совета Союза писателей Союзного государства (России и Беларуси), член Совета Собора Православной интеллигенции. В Союз писателей России был принят еще в 1994 году по рекомендации прекрасно известных русской читающей публике поэта Глеба Яковлевича Горбовского, доктора филологических наук Николая Николаевича Скатова и доктора филологических наук Александра Ивановича Хватова.
Поэт награжден Почетным знаком Св. Татьяны в номинации «Наставник молодежи», медалями в честь «300-летия Санкт-Петербурга» и «За доблестный труд во славу Отечества», золотым орденом Международной академии культуры и искусства «Служение искусству», двумя медалями в честь 65-летия Победы, медалью Грибоедова, им. Шукшина и др. Лауреат Всероссийской премии им. Св. Александра Невского и Международной премии «Серебряный Витязь».
Редакция «Русской народной линии» от души поздравляет Андрея Борисовича Реброва с 55-летием со дня рождения. С редакцией журнала «Родная Ладога», которую он возглавляет, нас объединяет не только петербургское братство и творческое сотрудничество, но и теплые дружеские связи единомышленников. К 50-летию поэта на РНЛ была опубликована статья профессора Александра Казина о творчестве поэта «Прекрасное трудно».
Желаем Андрею Борисовичу здоровья и сил для новых творческих свершений. Надеемся, что мы будем иметь удовольствие читать его новые великолепные стихи, восхищаясь прекрасным слогом и глубиной мысли поэта. Многая лета тебе, дорогой Андрей Борисович, и милостей от Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа!
Предлагаем вниманию читателя подборку стихов поэта.
КСЕНИЯ БЛАЖЕННАЯ
Смолк гомон городской.
В ночи разносит ветер
Гуденье фонарей, горящих надо мной,
И я спешу во храм -
в звучащем этом свете -
На дальний ясный звон,
на тихий огнь свечной.
И, временной предел душой одолевая,
Я вижу в звонной дали вековой,
Как вдоль Смоленки,
Ксения,
сияя,
Идет в юдольной мгле по мостовой.
Грядет,
сквозь годы,
в образе бедняцком,
Всю Русь вместив
в ладонях - на груди.
И я спешу,
спешу,
но не угнаться -
За ней,
идущей тихо впереди.
ПОКЛОНЫ
Я брел к монастырю, печально глядя
На листопад, кружащий в небесах,
И вспоминал о вьюжном Летнем саде,
О свежих снеговых его цветах.
Я вспоминал морозный, светлый город:
Закатное светило под мостом,
Цветущий купол дальнего собора -
Над Зимним зеленеющим дворцом...
И, здесь, перед надгробием поэта,
Среди сугробов выцветших листов,
Я возложу сердечные букеты
Тех городских невянущих цветов.
ПОЭТ
Забыты имена, истлели кости.
И ратные оратаны поля...
И вновь взрастают нивы на погосте -
С крестьянским вечным именем - Земля.
А он стоит средь нив, забыв про время,
И слышит битв грядущих голоса,
И, словно в Вечность брошенное семя,
Растет стихами к тихим небесам.
ПРЕД МОГИЛОЙ ПУШКИНА
Просветлел небосвод на востоке,
Истончилась луна над жнивьем.
У горы, пред могилой высокой
Постою - между ночью и днем.
В этот час сокровенный, эфирный,
Схожий с тонкой реальностью сна,
В чутком сердце - по-ангельски мирно
Совмещаются времена.
И тогда, сердцу слышится - где-то
В горной рощице стук посошка
И смиренная поступь поэта,
И ее вольный отзвук в веках.
И парят над стернею осенней,
И зовут в ночедневной тиши
Светлокрылые строфы - к спасенью,
А не к грешной свободе души.
+ + +
В долгом омуте метели
Тонет черная река.
К часу пушкинской дуэли
Нет ни брода, ни мостка...
Только белая пучина
Стонет, словно человек.
Только ягоды рябины
Тихо капают на снег.
Только, вдруг, заколыхавшись,
Щелкнет ветка у виска,
Будто выстрел, прозвучавший
Сквозь метельные века.
ЗОРКАЯ СВЕЧА
Пронзают сумрак зоркие лучи,
Светло глядящей в зеркало, свечи.
И, слившись с отражением ее,
Мой долгий взор лучится в Бытие,
Где ныне я... Мой род запечатлен
В необозримом зеркале времен.
И я, как в вещем полузабытьи,
Глазами внуков зрю в глаза свои,
Из глубины которых на меня
Взирают предки - горняя родня.
БЕРЕЗЫ
Отъярились осенние грозы
И забрезжались в ясной дали,
Столь привычные взору, березы -
Златокрылые светы земли.
Замахали призывно ветвями,
Листвяным опереньем искрясь,
Прикровенно являя пред нами
Немирскую свою ипостась.
И, быть может, во дни увяданья,
Их нетленного вида страшась,
Просветлеет, стяжав покаянье,
Многогрешная чья-то душа.
+ + +
Поветшала скитская дубрава,
Понищал одеждами народ.
Лишь церквей намоленные главы
Золотят осенний небосвод.
Снова, Русь, в убогом одеянье
На заветный свет их
ты спешишь.
Века и природы увяданье -
Время для спасения души.
+ + +
Месяц речной - все взрослее и строже...
Веет бессмертьем от звездной воды.
Юность ушла... И за лунной дорожкой -
Свежие звезды - как чьи-то следы.
Время течет... Но, о Вечности мысля,
Долго гляжу я, как в детстве, с мостка -
В воды реки, углубленные высью,
И ощущаю: как юность - близка...
ВОСХОЖДЕНИЕ
К заветной маковке горы
Вершу свой путь тяжелый:
Все ближе звездные миры,
И неоглядней долы.
И вспоминается в пути,
Как смертно не хватало
Хоть искры веры - чтоб дойти,
Дожить до перевала.
Бывало, свет иных вершин
Сбивал с пути вначале...
Но, здесь в предоблачной тиши,
На гулком перевале
Вдруг ощущается легко:
Что каждый стук сердечный
Созвучен поступи веков.
И верится: жизнь - вечна...
+ + +
Снова бреду по весеннему саду,
Глядя на стылые хляби пруда:
И прилипает к пытливому взгляду
Сочное тесто размякшего льда.
Вот прилетел ко гнездовью родному,
С вербною крошкою в клюве, кулик.
И возвращаюсь я мысленно к дому,
К маме, творящей пасхальный кулич.
+ + +
Охватила заря скальный город,
И возжглись над варяжской Невой
Леденистые главы собора -
Светоч русской любви огневой.
В этот каменный огненный вечер
К мостовой пристывает мой взор,
Но в душе - как пасхальные свечи,
Многоглаво пылает собор.
И, взглянув на Исаакий,
прохожий
Мне красно улыбнулся на миг,
И - как зарный румянец сквозь кожу -
На лице его, с нищенским схожим,
Прояснел,
Петербург,
твой погожий,
Прикровенный молитвенный лик!
У РОЖДЕСТВЕНСКОЙ ЕЛКИ
Там мир таинственный, согретый
Воображеньем детворы:
И за спиралью мишуры -
Не просто полые шары,-
А населенные планеты.
Там детских грез чудесной силой
Гирлянды лампочек цветных -
В неугасимые светила
Невинно преображены.
И, как, сгущенный - до сверканья,
Овеществленный в форму свет -
Шпиль - над еловым мирозданьем -
Горит, мечтами их согрет.
А здесь, пред елкою, в сторонке -
Весь в чистых, радужных слезах -
Лик обомлевшего ребенка,
Его нездешние глаза.
АНГЕЛ-ХРАНИТЕЛЬ
Когда ты привычно бредешь от Невы
По линии Первой, взирая на крыши,
То видится - Ангел с церковной главы
Летит над Васильевским выше и выше.
Взмывает в блистанный надневский простор...
Но вдруг исчезает за башенкой старой -
Быть может в кромешный спускается двор,
"Во образе тайном" идет по бульвару.
И, если, когда-нибудь встретишься с ним
На жизненной линии, сродной с окрестной -
Поверишь, что город всечасно храним
Грядущим сквозь век Петербуржцем небесным.
К ВЕЧЕРНЕ...
Истончены и землисты лица.
В черных покровах - плоти.
В красном небе -
белые птицы.
День на излете...
+ +
Дождь изошел и туч гряда
Сменилась облачною сенью.
И я, пред лужицей весенней,
Забыв о времени тогда,
Глядел - как в горнии строенья
Пресуществляется вода,
Как высыхает навсегда
Промокших зданий отраженье.
И лишь оживший старый клен,
Видавший засухи и грозы,
С проволглых веток сыпал слезы,
Как будто он -
В тот, невозвратный из времен,
Парящий город - был влюблен.
ПРЕОБРАЖЕНИЕ
Глядится высь в разлившееся Нево,
Наводнены безбрежностью сады.
И с яблонь,
яко с жизненного древа,
В поток небесный падают плоды.
И, словно чьи-то прожитые годы.
Несут их вдаль речные облака.
И чудится,
что яблоки на водах,
В скопленье,
сочетаются в века.
И те века плывут,
плывут...
И встречно
Течет им
жизнь грядущая моя.
И я гляжу на яблочную вечность,
Преображаясь чудом Бытия.
ПОСЛЕ ДОЖДЯ
Восходит солнышко над лугом,
Над миром, сущим тыщи лет.
И в каждой капельке упругой,
И в каждом миге - длится свет.
И каждой сущею частицей -
Всей сутью - ощущаю я,
Что с тем насущным светом
длится
Душа бессмертная моя.
+ + +
Рождает время прежние сюжеты,
Но ни строку, ни дни не двинешь вспять,-
Знать, свыше предначертано поэту -
В душе чужие жизни продолжать.
Вживляя в строфы прожитые годы,
Он ощущает смертное родство
С грядущей высью русского народа -
В чьих душах длится вечности его.
+ + +
Иссяк закат. И ночь черна, как пашня.
Пишу, пишу... пашу лист белый я,
Чтоб трением пера о грунт бумажный
Возжечь хотя бы искру Бытия.
Чтоб в книге дней, объятой позолотой
Небесных нив, легко бы вы прочли
Хотя б щепотку строчек, где от пота
И слез моих - искриться соль земли.
ЛЕРМОНТОВ
Бородино листа,
Свеча горит,
а выше, -
Три сомкнутых перста, -
Так крестятся
и пишут.
НА БРАНЬ ДУХОВНУЮ
Светлой памяти Константина Иванова
1.
...И черный лес дымится, как зола,
И пламенеют выпуклые воды,
И православных храмов купола,
Как языки огня - до небосвода!
Подъяв над долом зарные крила,
Исполненные кротости и силы,
Как грозный Ангел Божий - Стратилат,
Взбраняет мир всходящее светило.
Грозна и свята утренняя Русь!
Не оттого ль в глазах ее народа
Такая удаль страшная и грусть,
Студеный огнь и пламенные воды ?
И трепетное таянье свечи,
И царственное щедрое даянье...
Калил и души наши, и мечи
Рассветный смертный пламень покаянья.
2.
Пророчит битву огненный восход,
И звон стоит тревожный и высокий.
В молчанье гневном сходится народ,
И в помощь русским воинам грядет
Из лаврских белокаменных ворот -
В покровах черных ангельская сотня.
Пора, сыны! Довольно нам терпеть
В своей державной Отчине изгнанье;
Чадолюбивых старцев упованьем
Ее еще не рухнувшую твердь,
Отцову землю - неба назиранье -
Как дети блудные сдадим мы на попранье?
Течет зари расплавленная медь
В изменчивые формы мирозданья,
Но ей навечно золотом гореть
В глазах немногих - избранных в ристанье
За Русь Святую ныне умереть.
Зовет Царь- колокол: восстань, священный род!
Дымится жерло грозное Царь-пушки,
И, словно раскаленное ядро,
Нависло солнце низко за церквушкой.
На брань духовную воздвигнемся, как встарь;
Сияют латы, звезды и погоны;
И витязи, и вои - млад и стар, -
Грядут несокрушимо в громе конном...
Державной Богородицы иконой
Благословил Россию Вышний Царь!
РУССКИЙ ВОИН
Он брел по жизненным просторам -
Как суждено: то - вверх, то - вниз...
И родовым глубинным взором
Вбирал намоленную высь.
Он умирал от крестной раны
В земле, в траншее полевой,
Но вновь из пашни фронтовой,-
С библейской силой зерновой -
Как на стерне, взрастал живой
Знать, в небе прадеды-крестьяне
Молились с ангельским стараньем
О дольней ниве родовой.
Знать, Горней Родиной хранима,
Русь - под заоблачным крестом -
Стоит, как древний храм незримый,
На всхожем поле боевом.
РАТНИК
Неравного сраженья смолкли звуки.
И вран кружит над тучей мертвых тел...
А он лежит ничком,
расправив руки,
Стяжавший оперенье вражьих стрел;
Лежит -
крестом -
под скорбным небом бледным,
Как будто землю силится обнять.
И ждет его
в свой светлый сонм победный
Пернатая Архангельская рать.
ПАМЯТЬ. ОКТЯБРЬ 1993
Я помню -
как молитвой и страданьем
Сам вихрь эпох насыщен был
в те дни,
Как жгуче прорицалось мне
в сени
Церковных древ,
что крон их увяданье -
Цветенью гефсиманскому
сродни.
Я помню -
жар кровавого прибоя
На временной мутнеющей реке;
И доллары в иудиной руке;
Тот бледный дом,
и площадь - поле боя -
В терновом заградительном венке.
Я помню
все -
от мук новозаветных
И до мытарства русских деревень -
Их крест несет
мой каждый
древний
ген.
И может, вас,
предавших Бога Света,
Лишь этот
путь наследственный наш
крестный
От вечной тьмы
искупит
в судный день.
НА ЗАКАТЕ
Кружится вран над старой бороздою,
Где солнца щит ржавеет в ковыле.
И небеса - красны, как поле боя,
Как поле битв, истекших на земле.
И на кресте заросшем и былинках,
На каждой пяди вечности - окрест -
Горят, горят дождинки, как кровинки,
Как кровь солдат, излитая с небес.
ЛЮБОВЬ
Выйди ночью за порог
Со свечой в руке -
И увидишь огонек
В дальнем-далеке.
Это я, храня свечу
От семи ветров,
Твоему огню шепчу:
«Выведи под кров».
* * *
На церковных окнах - ризный снег Сочельника,
Дымом и хвоею тянет из-под рам, -
Будто бы на облаке возлетает с ельником.
С белою оградою православный храм.
Раздышу молитвою изморозь оконную -
От простора белого - аж в глазах черно...
А в дали над речкою, над долиной звонною,
Как звезда Господняя теплится окно...
Елочки завьюжены и сторожки заперты,
Тропка запорошена - никого на ней,
Только легким-легкие светятся у паперти
Два следа от Ангельских маленьких ступней.
Но запели певчие, сотворив знамения,
И запели сиверком зимние поля,-
Будто бы со знаменным и с метельным пением
Устремилась к Вышнему русская земля.
* * *
Разверсты двери в церкви запустелой -
Прообраз запечатанных времен.
Лишь зимний вихрь поземкой то и дело
Кадя во тьме у храмовых икон
Порой тепло доносит из придела
Страстной Андрея Критского канон.
Там в алтаре морозной звездной сканью
Мерцают - утварь, стены и полы,
Там старцы, словно в гуще Мирозданья,
Творят канон, чтоб светом покаянья
Исполнить каждый квант греховной мглы.
И паки, паки будут дни светлы,
Светлы, как Рождество в ночной пещере,
Длинны, как путь несения Креста...
И может в срок Пришествия Христа,
Когда времен свершится полнота,
Той церкви распечатанные двери
Преобразятся в Райские Врата.
* * *
Засыпал стекла рыхлый свет дневной,
И мне светлица кажется норою.
И растворяю в поле я окно,-
Где пахнет свежей пашнею сырою,
Где крот, как будто в толще временной,
Копает ход сквозь древний пласт земной.
Так я, порою, Вечность носом рою,
Чтоб в смертной тьме, под жизненной корою,
Найти просвет в небесный мир иной.
* * *
«Время собирать камни» Из Екклесиаста (3;5)
Когда с высот нисходит свет землистый,
И замирает праздная молва, -
Я зарываюсь в книгах летописных,
Стремясь прозреть заветные слова.
Я отверзаю спудные страницы,
Как земляные древние пласты,
И всею сутью силюсь углубиться
До корневой глагольной высоты.
Но, словно камни - почвою тяжелой,
Сокрыты долгим временем - глаголы.
И кажется - не хватит целой жизни,
Чтоб, даже в самом тонком слое книжном,
Весь вековой пророческий их вес
Собрать в прообраз будущих небес.
В ГЛУШИ
Застит ночь избяные зеницы,
Проясняя сердечный мой взор,
И трепещет душа, яко птица,
Воскриляясь на светлый простор.
Замурованы стужей оконца.
Разум - камень над гробом страстей.
Душу греет Сладчайшее солнце,
Губы шепчут: «Иисусе Христе...»
Движет тьму неприкаянный ветер,
Сыплет снеги, избу хороня.
Но, взлетев из бревенчатой клети,
Дух взывает: «Помилуй меня
Грешного...» Углубляется слезно
Плотский взор до безбурных высот.
Над взвихренной юдолью морозной -
Чаю, вижу я Взбранный Восход.
РУССКИЙ ВОИН
Он брел по жизненным просторам -
Как суждено: то - вверх, то - вниз...
И родовым глубинным взором
Вбирал намоленную высь.
Он умирал от крестной раны
В земле, в траншее полевой,
Но вновь из пашни фронтовой,-
С библейской силой зерновой -
Как на стерне, взрастал живой
Знать, в небе прадеды-крестьяне
Молились с ангельским стараньем
О дольней ниве родовой.
Знать, Горней Родиной хранима,
Русь - под заоблачным крестом -
Стоит, как древний храм незримый,
На всхожем поле боевом.
* * *
Клокочет море в камышах
За каменной губою,
И кровь шумит в моих ушах,
Как вечный гул прибоя.
Но слышу, время, как в тебе
Суставы жизни - при ходьбе -
Скрипят от юрской соли,
И на прокушенной губе
Я ощущаю вкус скорбей
И первородной боли.
Знать, просолила наши дни
Навечно боль людская.
Не оттого ль вода морская
Крови клокочущей сродни?
МГНОВЕНЬЕ ВЕЧНОСТИ
Без четверти три...
Ночь глубинно светла.
И стрелки часов
на мгновенье
Недвижно простерлись,
как птичьи крыла
В высоком паренье.
И солнечно вспыхнул огарок свечной,
Подобно просвету в глуби временной,
И замер
на миг
ход сердечный...
Как будто измученный Ангел дневной,
Смертельно уставший от жизни земной,
Прореял
в сверкнувшую Вечность.
* * *
«...безродный лепет
князь великий Дмитрий
не разобрал бы в той жестокой сече...»
Ю.Шестаков «Засадный полк»
Взбранила поле речевое
Иноязычных рыков рать.
И силы нет стихи слагать...
Лишь слово древнее, живое -
Потомкам русичей под стать.
Его реченье вечевое
Созвучно рокоту реки.
А за чертой береговою -
Как прежде - вражии полки.
И говор чуждый то и дело
Сечет,
течет издалека,
И помутнела, побледнела
Река родного языка.
Но вновь,
сплоченные молитвой,
Как древнерусские войска,
Стремятся буквы вдаль листка...
И полнокровная строка -
Сродни Непрядве после битвы.
* * *
Вот снова чьи-то дети вдалеке,
Так по-библейски, плещутся в реке,
И голышом, на свежем ветерке,
Простосердечно бродят по мыску.
А время, уподобившись песку,
Заносит их следы на бережку.
И человек, похожий на Луку,
Им что-то пишет тростью на песке...
* * *
Цвели целительные травы
Под взором солнечным небес.
И, как Мамврийская дубрава,
Дышал иссопом русский лес.
В душистой дымке золотистой
Ягненок пасся на лугу,
И женщина несла тернистый,
Смолистый хворост к очагу,
Где, до поры, тая дыханье,
Заветно тлел огонь костра,
И старец, будто в ожиданье,
Стоял у ветхого шатра...
И голубь реял крестоносно,
И шло служенье муравья...
Все было значимо и просто,
Как в вечной книге Бытия.
КОНЬ МЕДНЫЙ
Вздымает снеги вихрь мятежный,
С Невы к Исаакию гоня.
И словно в пене,
в клочьях снежных
Поводья медного коня;
И чудится: еще усилье -
И лопнет вросшая узда.
И разорвутся сухожилья
Эпох,
и ярый конь тогда,
Сквозь вьюгу северной столицы,
Рванется в дали,
весь дрожа,
И Всадник царственной десницей
Его не сможет удержать,
И, одержим земной свободой,
Помчит в разрыве временном.
И прянут в ужасе народы
Перед российским скакуном.
И только старец,
Христа ради,
Своею кроткою рукой
Коня мятежного осадит.
И заживится вековой
Разрыв.
И конь медноплеменный,
Деяньем старческой мольбы,
Вернется к Всаднику смиренно...
И снова станет на дыбы.
* * *
Лучатся выси в мареве морозном,
И в синей мгле мерцает сад ночной.
И зарастают изморозью звездной
Куранты колокольни крепостной.
Но зазвучали недра часовые,
И светлый снег посыпался с ветвей,
И чудится - частицы звуковые
Снежинками искрятся в синеве.
И я бреду синеющей тропинкой,
Под звуконосной сенью вьюжных древ,
Коплю в руке звучащие искринки,
И тщусь ваять немеркнущий напев.
И засверкали невские просторы
Сонатой звуковинок снеговых, -
Как будто снежный, звездный
этот город
Нерукотворно вылеплен из них.
* * *
Хоть ран моих срослись края
И нет рубцов на коже. -
Вся в синяках душа моя,
Синей небес погожих.
Знать и прадедовы глаза
Синели с той же силой,
Когда вздымал под небеса
Он ворога на вилах.
И не от тех ли встречных лиц,
В блокадной мгле синевших,
Из отчих теплился зениц
Заветный свет нездешний?
И полыхает синевой
Сыновний взор бесстрашный...
Небесный огнь Руси Святой -
В очах и душах наших.
НА БРАНЬ ПОСЛЕДНЮЮ...
Митрополиту Константину (Горянову)
Золотилось небо спелой рожью,
А в полях синели васильки.
Шел монах сумняшеся ничтоже
Вековой тропой и кулики
Щебетали в долах васильковых
Под ржаною вязью облаков.
И лучилась к полю Куликову
Тропка летописною строкой.
Шел чернец строкой незавершенной,
Посох предержа в руце своей,
Мимо новорусских вавилонов,
Мимо стойких дедовых церквей.
А издалека, сквозь птичье пенье,
Сквозь халдейский ропот городов,
Доносился грозный гул сраженья:
Гром гранат, глухой, как стук щитов,
Посвист пуль, звучащий, словно эхо
Впившихся в простор ордынских стрел,
Лязг пропятых танковых доспехов,
Трубный гуд страстных монастырей.
Шел монах без устали и страха
На армагеддонское жнивье...
И служило посохом монаху
Пересвета древнее копье.
* * *
Застив маковками звезды,
Липы в парке зацвели.
И казался липким воздух,-
Аж от выси до земли,-
Словно им, как сущим клеем,
С дней Творения до нас,
Та цветущая аллея
С высью звездной скреплена.
Видно, нам со дня рожденья,
Будто давний сон цветной,
Помнить райское цветенье
До могилы суждено.
* * *
Скрылись долы в густеющем мраке,
Стал стеной на пути темный лес.
Но созвездий заветные знаки
Засветились на свитке небес.
И светло из-под глади ледовой
Засквозили зеницы озер,
Словно знаками звездного слова
Их глубинный исполнился взор.
Верно, так же, под высью глубокой,
В бездорожье библейских песков,
Сквозь прозрачные вежды пророков
Звездно брезжались дали веков.
ТРОИЦЕ- СЕРГИЕВА ПУСТЫНЬ. 30-е годы
С землей сравняли атеисты
Высокий храм монастыря.
Седой монах челом землистым
Припал к осколку алтаря.
Но ни поднять его, ни кинуть
Злодеи в старца не смогли,
Как будто камень тот руинный
Был тяжелее всей Земли.
ВЕСТНИКИ
Еще открыты в церкви двери,
И все зовет, зовет людей
Свет невечерний русской веры,
Тропинкой теплясь на воде.
Но ближе, ближе пламень громный,
И все зловещей рыки волн,
И край земли моей греховной
Уже звериной пеной полн.
Мой дух ожгло дыханье зверя,
А в сердце холод - быть беде...
Огонь подсвечивает перья
Взлетевших в небо лебедей.
За ними с вышним устремленьем
Мой взор восходит к небесам,
Но ведаю, что путь к спасенью
Проходит через Божий храм,
Пока отверсты двери храма...
Но там, где прежде на воде
Светилась тропка в темноте -
Меж волн высоких - ямы, ямы...
* * *
Рождественским снегом покрыты соборы.
И солнце играет в родных небесах.
И кажется, будто в глубоких затворах
Печерские старцы творят чудеса.
И вдруг, встрепенувшись от первого звона,
Мохнатые шапки роняют на лед
Сединами зим убеленные кроны,
Сединами лет убеленный народ.
Метали поклоны белицы-березы,
Склонялись и ветви, и сотни голов,
И чудилось мне, отступили морозы,
И душу согрела молитвенность слов.-
То в храме тропарь гулко братия пела,
И отзвук его долетал из леска.
Снегами и елями пахло в приделах,
Свечами и ладаном пахли снега.
А звоны летели над долгим простором,
Пушистым и белым, как Божий убрус.
И вторили им и сердца, и соборы,
И шапки роняла притихшая Русь.
СВЕТ ТИХИЙ
...И реки вернутся в свои берега
Под своды священных ветвей,
Воспрянув от смертного сна, на врага
Воскресшие главы церквей
Подымутся в ратных шеломах, и ширь
Обрящет былинную весть
О том, что Кощея сразил богатырь
Из наших таинственных мест.
Лишь русское солнце затеплит в лесах
Купели крестильных озер, -
Во дланях благих вознося образа,
Покинут пещерный затвор
И схимные старцы, и нищенский люд,
И витязи древних былин...
На миг Святогора кольчужная грудь
Сверкнет из-под рясы земли...
И реки вернутся в свои берега,
И станет вдруг ясно тебе,
Что ныне страшнее меча для врага
Свет тихой лампадки в избе.
* * *
Никольский собор закружил куполами.
И чудится в каждом витке листопада,
Что осени русской кленовое пламя
Бушует в ветвях Гефсиманского сада.
Да будет по вере твоей! И не сетуй,
Да было ли то, и на самом ли деле
Мгновенье тому на промокших газетах
Библейские ангелы тихо сидели.
Есть в осени невской такие мгновенья,
Когда этот город кружит в небесах,
И разных времен и пространств совмещенье
Свершается прямо на наших глазах.
ЗЕРНО
Я по- младенчески пытливо,
Должно быть, становясь взрослей,
Гляжу - как вызревшие нивы
Клонятся жертвенно к земле.
И, как дитя, прижавшись к пашне,
Вдруг познаю бессмертье я:
В зерне - что, скоро, в землю падши, -
Умрет во имя Бытия.
1. За Россию в храмах молятся...
Тяжелее, нет креста,
Слёзы, слёзы Богородицы -
У распятия Христа.
Испокон веков так водится;
Матерь Божию проси,
Слёзы, слёзы Богородицы –
Во спасение Руси.