Кольцо для Лорелеи

Нет такого человека, которым в юности порой не овладевало бы поистине ослиное упрямство. Я не была исключением из правил. Однажды мне вздумалось во что бы то ни стало добыть со дна Рейна перстень Нибелунгов и подарить его своей любимой преподавательнице Олесе Александровне Николаевой. Олеся Александровна вела у нас в институте поэтический семинар и была просто чудо. Белокурая, с синими веселыми глазами и ласковым, улыбающимся голосом, она опекала всех студентов, как родных детей, а меня - в особенности: я была самая младшая и рано осталась без родителей. Синий цвет - это цвет тревоги. Вероятно, именно поэтому каждому, кто хоть однажды смотрел в беспредельную синеву ее глаз, хотелось отчудить что-то из ряда вон. Спрыгнуть с крыши в крапиву. Вскочить на коня и умчаться в дальние дали. Или достать с антресолей свою детскую скрипку и до утра бродить с ней по тёмным печальным окрестностям. Ничего этого мы, понятно, не делали. Мы просто учились себе и учились, опекаемые ласковой преподавательницей, и не ведали, что нас ждет дальше.

Как-то я переводила с немецкого стихотворение Генриха Гейне «Лорелея» - про мифическую золотоволосую красавицу, сидящую на уступе над Рейном. Красавица расчесывала длинные волосы, капитаны не могли отвести восхищенных глаз, рейнская волна, между тем, опрокидывала их суда, как пьяница опрокидывает в праздник стопку водки - обыденно и с наслаждением. В какой-то момент я поняла: Олеся Александровна - ну просто вылитая Лорелея. Институтские друзья подняли меня на смех. «Где у тебя мозги?- сокрушенно поинтересовалась подруга Морозушка - самая разумная из нас - и для убедительности постучала пальцем по моей голове. - Олеся - добрая, а эта твоя... как там ее... корабли топит!» Но я-то знала: Лорелея не топила корабли - они тонули сами. Просто мир устроен таким образом, что нельзя вечно любоваться чужой красотой, пользоваться чужой добротой - рано или поздно жизнь все равно выставляет счет. И вот неожиданно меня решили отправить от института в полугодовую поездку по обмену с Кёльнским университетом. Опечаленные предстоящей разлукой, мы с друзьями сидели своим тесным кружком у меня в квартире на Борисовских прудах. Говорили, конечно, на разные темы, поэтому я не помню, кто вставил в разговор шутку: «А ты привези Олесе из Германии перстень Нибелунгов!» Конечно, за этим заявлением последовал атомный взрыв всеобщего веселья - шутка удалась. Высокоразвитые дети, про перстень Нибелунгов мы знали все - даже то, чего не было. В любые времена людям было почему-то совершенно все равно, из-за какой ерундистики перегрызать друг другу глотки. Вот и перстень тот - волшебный перстень - оказался на дне Рейна в результате вражды, крови, ранних смертей и ненависти - все это, как ни крути, вырисовывалось из «Песни о Нибелунгах». Я задумалась, однако, всерьез. С одной стороны, раздобыть со дна реки перстень (если он вообще там есть) казалось делом маловероятным, с другой... я представила, как, вернувшись из Германии, небрежным шагом войду в класс и протяну обомлевшей от изумления Олесе Александровне на ладони сияющее, точно милицейский фонарик, кольцо. «Перстень Нибелунгов... достала тут из Рейна. Носите на здоровье!» Последняя картина так впечатлила меня, что я врезала ногой по своему институтскому рюкзачку, лежащему под столом. И сказала: «Да». На меня тут же посыпались стрелы - точнее, вопросы. Я умело отражала все удары, еще не зная, как достать со дна реки заветное кольцо. Я уже уперлась рогом в стенку - да так, что остановить смогла бы разве что автоматная очередь.

Друзья писали мне в Кёльн длинные письма. И почти в каждом письме я находила «стрелу»: «Лорелея шлет тебе привет!», «Ну как там дела с перстнем?». Конечно, все уже давным-давно решили перевести мое пылкое заявление в шутку. Но я была настроена куда как серьезно. И однажды решила, что пришла пора действовать. Вечером, прямо из университета я отправилась не в общагу, а к мосту через Рейн. Как-то шатаясь в этих местах при дневном свете, я заметила узенькую лестницу, уводящую под мост - должно быть, когда-то здесь причаливали лодки. Я перешла по высоченному - чтоб не смыло наводнением - мосту на другую сторону, без труда отыскала свою лесенку и стала спускаться. Никаких перил там, конечно, не имелось - держаться можно было только за стенку. Через некоторое время темнота стала кромешной - только по шуму реки можно было догадаться, куда идти. Обледенелые ступеньки привели почти к самой воде; я остановилась, только почувствовав, как мощная волна лизнула снизу мой ботинок. И тут я поняла, что Рейн - живой. И злющий до безобразия. И что он меня видит. Встречая порой в немецких газетах объявления типа: «Ищу друзей с правого берега Рейна», я всегда считала это романтической чушью. В самом деле, большая ли разница, с какого берега у тебя друзья? Но так было в этих местах испокон веков - и друзей, и невест искали только с подобной оговоркой, не решаясь соединить то, что разъединила судьбоносная река. И только тут, под мостом, я поняла, что в объявлениях кроется вполне реальный смысл. Рейн не просто река. Рейн - пропасть, Рейн - вершина, Рейн - чудовище, влияющее на людей, точно сломанный ядерный реактор. Я стояла на обледенелой полоске, уходящей в чернильную воду, и, что есть силы, прижималась вспотевшей спиной к опоре моста. С трех сторон меня пытались достать эти ужасные лазутчики - волны. Рейн заметил непрошенного гостя - я чувствовала его первобытную злость почти физически. Рейн был уверен, что я уберусь восвояси - стоит только легонько припугнуть. «Мне нужно кольцо...» - сказала я едва слышно. И вдруг с отчетливой ясностью вспомнила, как однажды в обменном пункте где-то на Тверской меня пытался вот так же взять на испуг раззолоченный хряк в кожаном пальто. Я забежала купить валюту перед поездкой, он зашел с пачкой разноцветных купюр. Я встала позади него. Неожиданно хряк стал требовать, чтобы я немедленно вышла из обменника. Он орал на меня, смачно матерился и угрожал достать пистолет. Но я не двинулась ни на шаг. Я знала, что он может достать хоть четыре пистолета - я предпочту быть застреленной на этом самом месте, чем подчиниться матерящемуся хряку. Это была не смелость, а опять-таки ослиное упрямство. Но оно сработало! Дядька в кожаном пальто вытер пот со лба и неожиданно произнес умоляющим голосом: «Ну доченька... Выйди, пожалуйста! Не могу я, когда кто-то у меня за спиной стоит...» Я повернулась и быстро вышла из обменника. Но Рейн все-таки не кожаный дядька с валютой. В какой-то момент мне даже показалось, что лестница куда-то исчезла. Я поболтала ногой в темноте - нет. Какую-то секунду я просто дышать разучилась от ужаса! Отсюда не выбраться, похоже. И ведь никто никогда не узнает, куда я подевалась. Я не вернусь в Москву, не увижу больше дом, сестру, друзей. Не встречусь с Олесей Александровной и не привезу ей перстень Нибелунгов. У меня даже не будет собственной могилы, как у всех нормальных людей. Где-то в вышине утробным гулом гремел мост, волны по-прежнему набегали на камень и гремели вокруг. Чёртова канонада! А ступенька - вот она, рядом. И река, видно, уже успокоилась по поводу меня. Я слегка шевельнула мокрыми лопатками: «Мне нужно кольцо...»

Я лазала под мост еще один раз - безрезультатно. Вскоре появились друзья в Кёльне - и идея с кольцом как-то отодвинулась на задний план: до отъезда ведь было еще далеко. Я обманывала себя, как взрослые обманывают детей - потому что один обман, в сущности, может утешить в этом мире. Я не хотела и не могла признать свое фиаско, хотя весь ход вещей указывал именно на это. Наступил день отъезда. Когда я летела из Кёльна в Москву, в моем раздутом, словно утопленник, чемодане лежали подарки - сувениры, игрушки, одежда, разные приятные мелочи. Не хватало сущего пустяка - перстня Нибелунгов! В аэропорту меня встречало несколько человек, среди них - моя сестра и Морозушка. Спустя пару часов, мы уже сидели у нас на кухне, как будто я никуда и не уезжала. Голова моя кружилась от тепла и объятий. Незаметно наступила ночь. Морозушка легла в моей комнате. Я закрыла глаза - и вновь увидела кольцо. Оно горело на уровне моих зрачков голубоватым костерком, распространяя вокруг слабое, младенческое сияние. Теперь уж мне никогда-никогда не достать его. Что ж, видно придется переходить на другой семинар и никогда больше не встречаться с Олесей Александровной. За все в мире надо платить. Слабаки остаются ни с чем. Это справедливо, справедливо. «Морозушка, - глухо позвала я в темноту. - Ты спишь? Морозушка... я не достала перстень!» Все-таки темнота - полезная вещь: она одна скрывает наши слёзы. Морозушка встала и прошлепала босыми ногами к моей кровати. Устроилась сбоку. «Смеётся, наверное!» - обреченно подумала я. Взяла со столика зажигалку и чиркнула ею. У Морозушки было очень серьезное и грустное лицо. Сбросив на пол одеяло, я уселась рядом и рассказала все. Теплая Морозушкина рука легла на мое плечо.

- Ты только это... не говори Олесе, как ты под мост лазила. Она не обрадуется вовсе...

- Почему?

- «Ну... мне почему-то кажется, что не обрадуется. Ты ей цветков каких-нибудь подари. И скажи, что она похожа на Лорелею!

- Но вы же сами все твердили, что она не похожа! Врали, значит? - возмутилась я.

- Можешь считать, что мы все неожиданно прозрели! - Морозушка засмеялась - я не обиделась на нее. Спустя минут пять мы обе уже спали непробудным сном ранней юности.

Цветы я подарила, но сказать Олесе Александровне о ее непостижимом сходстве с Лорелеей, конечно же, не решилась. Говорю сейчас. ОЛЕСЯ АЛЕКСАНДРОВНА, ВЫ ПОХОЖИ НА ЛОРЕЛЕЮ! Будьте счастливы всегда, и с наступающим Праздником Всех русских святых!