«Надобно начать учиться сызнова...»

5-6 сентября 2015 года в городе Щучин (Беларусь) прошли мероприятия, приуроченные к ежегодному национальному празднику - Дню белорусской письменности.

В частности, Министерство информации Республики Беларусь при участии РИУ Издательский дом «Звязда» провели Международный «круглый стол» на тему «Литературный процесс и информационное общество», в рамках которого обсуждались и такие проблемы как:

- Современная литература в диалоге с классикой;

- Будущее современной литературы: оставаться в рамках классической литературной традиции или искать новые авангардные пути в литературе?

В числе приглашенных был профессор А.Д. Каплин, который по объективным причинам не смог участвовать в работе «круглого стола». Ниже мы публикуем тезисы его несостоявшегося выступления.

 

 

+ + +

Ученые-филологи с конца 1980-х - начала 1990-х гг. приступили к созданию новой концепции русской литературы, которая учитывает ее христианские и именно православные традиции. Успехи на этом пути профессоров В.А. Воропаева, М.М. Дунаева, И.А Чароты уже не раз отмечались научной, литературной и церковной общественностью.

Но, как заметила И. Роднянская, «источником расцвета, а со временем, быть может, и трагедии русской литературы стало то, что она натуральным и неприметным образом влилась в полость, оставшуюся от церковной кафедры, от амвона, с которого учили патриархальное общество церковные святители и служители. В ходе секуляризации литература стала как бы второй русской церковью, квазицерковным институтом для «образованных сословий». Притом, что нити, связывающие ее с Церковью настоящей не обрывались или не вполне обрывались - и это питало ее прямо или косвенно».

Это утверждение нуждается в уточнении.

Почему возникла «полость» от церковной кафедры, если сама «кафедра» никуда не исчезла, и с нее продолжали проповедовать и святитель Тихон (Задонский), и святитель Филарет (Дроздов), и святитель Игнатий (Брянчанинов), и святитель Феофан Затворник?..

Так ли уж «натуральным и неприметным образом влилась» в эту «полость» литература?

Утвердительный ответ вряд ли возможен.

Но то, что литература стала «квазицерковным институтом», скорее - «квазирелигиозным», тут, пожалуй, трудно не согласиться.

В отличие от И. Роднянской, иную характеристику литературе послепетровского времени дают духовный писатель В. Афанасьев (ставший монахом Лазарем и похороненный недавно в Оптиной пустыне, впервые из писателей ХХ и ХХI веков) и В. Воропаев: «...литература светская, развивавшаяся в образованном обществе, вольно или невольно противостояла Церкви. <...> Она посягает на духовное руководство, пытаясь подменить собой Церковь».

Последняя мысль полностью согласуется с тем, что писали и говорили об образованном сословии XVIII - начала XX веков и виднейшие богословы (как причисленные позднее к лику святых, так и архиепископ Никанор (Бровкович), архиепископ Никон (Рождественский) и др.), и простые священники.

Но Церкви (а, следовательно, и духовной жизни основной массы русского народа) противостояла не просто «литература», ей противостояла и «наука». Недаром А.С. Хомяков указывал, что наука XVII-XIX веков искала «оружие против Библии», и к середине XIX века ученые продолжали эту «безсознательную битву».

Подобные суждения о литературе в широком смысле слова, но в более резкой форме, высказывали многие выдающиеся мыслители от К.С. Аксакова до К.Н. Леонтьева и от В.В. Розанова до И.Л. Солоневича.

Современное русское самосознание лишь продолжает эту традицию. Так, С. Фомин вслед за архимандритом Константином (Зайцевым), обращаясь к наследию Н.М. Карамзина, подчеркивает, что «внутренняя отчужденность от церковно-православного сознания исходно-русского проникла самое существо его - русского европейца... <...>...в отчий дом он не возвратился».

То есть, в «безсознательной битве», отмеченной А.С. Хомяковым, участвовали далеко не одни завзятые атеисты. «Бойцами» были и внешне вполне религиозные (и даже церковные, как историк С.М. Соловьев) люди.

Но не только в светских общественных науках, а и в публицистике, литературной критике XIX века попытка православного осмысления предмета в лучшем случае встречала равнодушие. В.И. Аскоченский отмечал, что как только И.В. Киреевский, духовный сын оптинского старца Макария, «заговорил с своими учеными собратиями не прежним языком, высказав им не обинуясь, что свет и истина не там, где они ее искали доселе, что надобно начать учиться съизнова», от него попросту отвернулись и его постигла почти та же участь, что и Н.В. Гоголя».

Такая же участь постигла и славянофилов. «Иначе» духовно ориентированная общественная «наука» давала дружный отпор даже тем одиночкам из ученого мира (как, например, М.О. Кояловичу или В.З. Завитневичу), кто хотел объективно-доброжелательно отнестись, в частности, к изучению славянофильского наследия.

Не лучшим было отношение к славянофилам и тех, кто был индифферентен к Православию, как, например, западник И.С. Тургенев. Не случайно в письме к С.Т. Аксакову от 25 мая 1856 г. он писал: «...а с Константином Сергеичем, я боюсь, мы никогда не сойдемся».

По замечанию В.С. Аксаковой, И.С. Тургенев не имел «понятия ни о какой вере... духовной стороны предмета он не в состоянии ни понять, ни почувствовать...». То, чего еще опасался молодой И.С. Тургенев, почти не принималось в расчет деятелями более позднего времени.

В результате - общественные науки не только «не сошлись» со славянофильством, но, и литература вообще воинственно отбросила совет И.В. Киреевского «учиться съизнова», утверждая за собой роль «учителя».

А ведь главное для И.В. Киреевского - не литературная критика, художественное творчество, публицистика или даже философские упражнения, а собственно сама жизнь: возвращение в Церковь и работа над изданием святоотеческого наследия.

Весьма важно помнить, что и в случае с И.В. Киреевским (в частности, прочтение и одобрение преподобным Макарием Оптинским его статьи «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России»), и в случае с А.С. Хомяковым (прочтение трактата «Церковь одна» и отзыв о нем святителя Филарета (Дроздова)), как и в случае с Н.В. Гоголем (отзывы на «Выбранные места из переписки с друзьями» святителей Филарета (Дроздова), Игнатия (Брянчанинова), отца Матфея Константиновского и др.), каждый раз обращалось внимание именно на духовное устремление, направление, вектор пути писателей, хотя о результатах оговорки были, и отнюдь не всегда безусловно восторженные или целиком одобрительные.

То есть, не святители Филарет, Игнатий, преподобный Макарий или отец Матфей несли свои «слова», проповеди или «аскетические опыты» на отзыв мирянам (пусть даже и таким благочестивым и выдающимся, как А.С. Хомяков, И.В. Киреевский, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский, К.Н. Леонтьев), а последние критерием плодотворности своей деятельности почитали истинно-православную церковную мысль.

Таким образом, при всех настроениях XVIII-XIX веков именно церковно-богословская мысль, не сходя с истинно-православного святоотеческого пути, явилась тем мерилом истинности, с которым стала сверять свои позиции светская православная мысль и русские классики.

В этом было и смирение, и мудрость, и значимость последних для русского самосознания и литературы.

Если с этих позиций обратиться ко всем проблемам, вынесенным на обсуждение сегодняшнего «круглого стола», то безусловно:

Современная литература не только невозможна без «диалога с классикой», её развитие невозможно прежде всего без изучения и воспитания на классике православной.

И ни о какой глубинной и серьезной роли современной литературы в нравственном воспитании молодого поколения невозможно говорить без освоения огромного жизненно важного наследия не только в духовном смысле, но и в художественном, так как сочинения, например, святителя Игнатия (Брянчанинова), это и образцы духовной литературы.

Безусловно, правы организаторы «круглого стола» и еще в одном тезисе: «серии книг» (именно таких, о которых речь шла выше - А.К.) - это «эффективный инструмент популяризации литературы в информационном пространстве» и, следовательно, важный фактор содействия возрастанию подлинного благо-состояния общества.