Ценнейшие труды по стратегии и тактике, геодезии и картографии, истории войн и военного искусства, фортификации и артиллерийскому делу с острова Русский, из казарм 3-го Сибирского стрелкового полка, растаяли в океанской дымке. Промозглой осенью 1922 года судно с беженцами, многие из которых принципиально не собирались снимать шинели, отплывало на чужбину, где ждала совсем другая жизнь. Она не укладывалась в боевые уставы и наставления - эти основополагающие армейские документы разных эпох теперь лежали в трюмах корабля.
Из-за нехватки тары десятки тысяч томов в золочёном тиснении и кожаных переплётах упаковывали наспех, перетягивая бечевой и почти не обращая внимания на сырость, заклятого врага бумаги. Исключение сделали для пятисот книг, подаренных академии в 1832 году отцом-основателем - императором Николаем Первым: с них-то и начиналась военная библиотека, став своеобразным стартовым капиталом. Максимально бережно пришлось обращаться и с коллекционными изданиями Екатерины Великой, переданными государыней в дар ещё Сухопутному шляхетскому корпусу.
В систематическом каталоге, составленном строго по отделам (военный, политический, литературы и философии и другие), это был скорее энциклопедический «десерт». Только специалисты могли понимать: содержимое книжных фондов, представляя первостепенный интерес для любой армии мира, выходило за рамки чисто культурно-исторических ценностей.
Вольнослушатель солнечной страны
На Дальний Восток это книгохранилище, служившее многим поколениям русских офицеров, попало по причине непреодолимой силы - стремительного отката армий адмирала Колчака. Академия вместе со слушателями и скарбом, включая первоклассную типографию, периодически меняла дислокацию (Екатеринбург, Томск, Омск, Харбин), пока не оказалась на самом краешке державы.
До сих пор среди историков идут споры о том, кто же прибрал к рукам многотысячную книжную и литографическую продукцию, обещавшую определённую долю уверенности на изменчивом театре военных действий?
Когда называют китайцев, мне становится смешно: их в ту пору японцы использовали как рабсилу, способную только на тяжёлый труд. И даже марионеточное государство Маньчжоу-го, созданное в качестве прикрытия японских амбиций на востоке азиатского континента, вряд ли бы нашло нужное применение военной литературе. А что касается самураев, истина, пожалуй, где-то рядом: их действительно рисом не корми, а дай в руки меч и научи, как размахивать им сообразно правилам боевого искусства!
Япония тех времён была вполне удовлетворена итогами кампании 1904-1905 годов: победа над Российской империей вылилась для неё в приобретение Порт-Артура и половины острова Сахалин. Но кто откажется заполучить лакомый кусок земли, если недавний противник уже и не империя вовсе, а нечто неопределённое с явными признаками самоликвидации?
Так примерно и думал «молодой повеса», наследный принц Хирохито, в канун своего вступления на престол. В начале 20 годов минувшего столетия, в преддверии предстоящей коронации, он совершил турне по странам послевоенной Европы и воочию убедился в том, насколько изменчива судьба-индейка: ей ничего не стоит обречь на незавидную геополитическую участь, казалось бы, сильные во всех отношениях монархии. И если Страна восходящего солнца не включилась в эту кровавую бойню, а с ней - в передел мира и сфер влияния, значит, Провидению так угодно.
В ходе заграничной поездки принц понял одну простую вещь: нужно срочно «учиться военному делу настоящим образом», а сделать это можно было только у маститых преподавателей. Случай представился - «кузница кадров» русского Генерального штаба барражировала по просторам Евразии.
Выбор пал на генерал-майора, начальника академии Александра Андогского (1876-1931), известного у военных теоретика встречного боя и автора учебника по элементарной тактике. Эта дисциплина, представленная на примерах исторических сражений, преподносилась профессором настолько доходчиво, что её буквально на лету усваивали слушатели.
Генерал Андогский был типичным человеком поступка: легко ломал стереотипы, которые создавало общество. По окончании полного курса юридического факультета Петербургского университета плюнул на карьеру правоведа и начал служить вольноопределяющимся в лейб-гвардии Московском полку, а через год сдал экзамен в Павловском училище на офицерский чин. Вряд ли подобный кульбит вызвал одобрение в семье действительного статского советника, старший сын которого - Николай - полностью посвятил себя медицине и был известным в Российской империи офтальмологом, доктором наук.
Александр Иванович успешно продвигался по службе, отличаясь не только упорством в достижении цели, но и незаурядными аналитическими способностями. По окончании Николаевской академии Генерального штаба он дослужился до штатного профессора, возглавив в столице общество ревнителей военных знаний.
Но нагрянула германская война, а потом такое началось - только держись! Талантливый педагог, он мог бы стать прекрасным наставником при дворе, посвящая в стратегию и тактику царевича Алексея, а пришлось учить венценосного самурая, чтобы добыть себе средства на жизнь.
Русский генштабист прекрасно справился с новой сверхзадачей и выпустил столь неординарного вольнослушателя в рекордный срок - менее чем за год, разработав для Хирохито нечто вроде популярного «Курса молодого бойца». Понятно, что ускоренные лекции по стратегии и тактике невозможно было читать на пальцах. Профессору требовалась библиотека и соответствующее подспорье: карты, схемы, атласы. Вот когда пригодился груз, вывезенный по его распоряжению с острова Русский! Военная библиотека, как то чеховское ружьё, всё-таки выстрелило. К сожалению, дальше её следы в лабиринтах времени теряются.
Лишь иногда в коллекциях отечественных и зарубежных книголюбов всплывут отдельные экземпляры с характерными штампами на титульных листах. Россия никогда не вспоминала об исчезнувшей культурно-исторической «мелочи» и не выставляла никому счёт. Зачем? «Теряют больше иногда»!
Сопоставимо с деятельностью благоверного князя
О мастерстве профессора, способного преподносить военную науку предельно доступно, пробуждая интерес у слушателей, в среде офицеров ходили легенды. Кроме того, в Русской армии генерал успел понюхать пороху, став кавалером многих боевых орденов, командовал полком, выполнял обязанности начальника стрелковой дивизии. Пожалуй, лучшего претендента на должность начальника штаба в Ставке адмирала Колчака (Начштаверха) трудно было подыскать. Этими высокими полномочиями, включая разработку важнейших операций, и намеревался наделить его Верховный правитель России.
И наделил бы, если бы не пикантное обстоятельство. В период 1917-1918 годов случилось Александру Ивановичу быть военным экспертом на унизительных переговорах с немцами. На высокообразованного генерала обратил внимание сам Лев Троцкий, а после подписания Брестского мира утвердил начальником академии, подотчётным только ему, народному комиссару по военно-морским делам.
Но протеже доверия наркома не только не оправдал, но и подвёл: при эвакуации в Казань академия почти в полном составе перешла на сторону Владимира Каппеля и разделила судьбу участников белого сопротивления.
Красный фигурант, неожиданно высветившись в биографии белого генерала, мог придать делу крайне нежелательный оборот. Сослуживцы, как могли, защищали «самого талантливого генштабиста». Они отправляли адмиралу докладные записки, где уподобляли службу при большевиках с деятельностью «Александра Невского, ездившего в Орду к татарам, чтобы спасти своё княжество от разорения и гибели». От следствия над профессором красноречивые реляции уберегли, но стремительного продвижения по служебной лестнице он не получил, если не считать временной должности первого генерал-квартирмейстера в Ставке и возвращения к руководству академией.
Академию Генерального штаба Александр Иванович действительно сохранил как учебную и боевую единицу. Более того, в Екатеринбурге именно у него имелся реальный шанс изменить ход русской истории. Для фронтового офицера, который с боями прорывался из окружения по лесам Восточной Пруссии, особого бы труда не составило объявить время «Ч» и захватить всем известный Ипатьевский дом, где находился в заточении последний русский царь. Требовалось лишь скоординировать действия преподавателей и слушателей, когда авангарды Чехословацкого корпуса вплотную подходили к уральскому городу. Почему этого выступления не случилось, понять можно: семьи военспецов оказывались заложниками у всевидящих и всеслышащих органов. И боевые офицеры, не раз смотревшие смерти в глаза, как правило, пасовали. Растерялись «академики» - что ж, подсуетились красные...
Андогскому ещё относительно повезло. Картину зверств, которые, как в фильме ужасов, были срежиссированы в каменном подвале, он уже не увидел, а в эмиграции мог только слышать рассказы очевидцев. Среди раскиданных вещей и предметов оказалась георгиевская ленточка - как некий укор русскому офицерству, так и не исполнившему в июле 1918 года свой долг до конца.
Оказавшись в Харбине, Александр Иванович в возрасте 55 лет покинул этот грешный мир. В белых кругах мало кто верил в гибель генерала от грудной жабы, усматривая в его смерти насильственный характер.
По некоторым источникам, ещё в 1927 году по заданию японской военной миссии в Харбине генерал-майор Андогский подготовил докладную записку, где пытался обрисовывать «перспективы» военного нападения Японии на Советский Союз.
Остаётся только гадать, отговаривал профессор от рискованного предприятия своего ученика или настоятельно рекомендовал провести всё в точности так, чтобы стремительный «восточный экспресс» совершил роковой фальстарт и выпустил пар в гудок.
Так, кстати, и вышло через несколько лет: сначала события на Китайско-Восточной железной дороге, а потом и полномасштабные боевые действия на озере Хасан и реке Халхин-Гол. О военном преимуществе Японии после её разгрома Красной армией речи и быть не могло.
Но Андогский уже не дожил до этой логической развязки, что избавила нашу страну от войны на два фронта в грозовом 1941 году.
Почти по Вольтеру, почти программные мысли
В самый раз перефразировать французского энциклопедиста: если бы русских в природе не было, их бы стоило выдумать. Чего только после 17-го года ни родили миру наши соотечественники, вынужденные покинуть Родину из-за политических буреломов, выдиравших с корнем целые роды! И какие только идеи, предложенные практически за бесценок, ни брались за основу в странах, где никогда и не числилось даже гипотетических друзей России!
Что и говорить, за границу утекло много мозгов, да каких! Но зачастую даже ярых противников того строя, который утвердился на Родине, обуревала ностальгия, и они не хотели становиться орудием в чьих-то руках, не допуская и мысли о каких-либо внешних посягательствах на территориальную целостность Великой, Единой и Неделимой.
А может, и к лучшему, что именно русский генерал готовил августейшего ученика, сеял в нём скороспелые семена превосходства японской военной машины? Ведь только поражение от будущих полководцев Великой Победы научило уму-разуму Хирохито.
Говорят, историю вспять не повернуть, что больше похоже на пропагандистский трюк, весьма удобный для политиканов, поскольку позволяет им держаться на плаву и по-прежнему дурачить людей. Почти через сотню лет после переворота, случившегося в феврале 1917 года, современная Россия, возвращаясь к Вере, начинает понимать, от какого исторического наследства её заставили отказаться либеральные лжепророки-крикуны.
«Единодержавие есть совершеннейший и лучший образ правления для народа и особенно для могущественного государства», - читаю «Исторический очерк Николаевской академии Генерального штаба» военного писателя и генерал-лейтенанта Николая Глиноецкого, изданный в 1882 году.
Этот незыблемый постулат из уст преподавателей военного дела звучал в аудиториях академии не единожды. Никаких сомнений у слушателей не возникало. Впрочем, и Россия отвечала взаимностью - берегла офицера.
Николай Юрлов,
КРАСНОЯРСК
