«Самое главное для бойца - это умение вовремя преодолеть страх, не дать ему тебя схватить, зажать в тиски. Чтобы ты понял: да, это страшно, да, это, может быть, последний миг твоей жизни, но он должен быть таким мощным, таким ярким, таким красивым...»
Слова эти принадлежат не опытному бойцу и не генералу, а священнику. Священнику, который знает, что такое война, что такое команда «В атаку!», совсем не понаслышке. Протоиерей Андрей Немыкин - настоятель храма Святых Равноапостольных Константина и Елены г. Новочеркасска, руководитель отдела по взаимодействию с вооруженными силами и правоохранительными учреждениями Ростовской-на-Дону епархии. Батюшка, на первый взгляд, ничем не отличается от других священнослужителей - ряса, священнический крест и очки. Однако в особые дни отец Андрей надевает ордена и медали, полученные им за участие в боевых действиях во время Чеченской кампании. Он - первый священник в Ростовской области, кто отважился отправиться в горячие точки, чтобы поддержать наших воинов на поле битвы.
- Отец Андрей, как вы впервые оказались в месте вооруженного конфликта?
- Первый раз я попал туда благодаря своему покойному другу, офицеру пресс-службы Северокавказского округа внутренних войск. Когда началась вторая кампания, большие потери опять, Георгий Писарев мне сказал: «Батюшка, бойцы спрашивают, а почему наши батюшки не приезжают? Нам тут тяжело, хоть бы поддержали, помолились тут за нас, с нами...» Я подумал: а почему бы нет, если раньше было духовенство полковое. И мы решились на такую авантюру. Ну, реально, конечно, в боевых действиях только я - ума хватило - принимал участие...
- Как именно?
- Ой, по-всякому. В том числе, и с автоматом в руках. Всякое бывало. Владыка Пантелеймон, тогдашний наш епархиальный архиерей, когда услышал мой рассказ об обстановке, махнул рукой, сказал: «Смотри сам. Но учти: если сам кого-нибудь убьешь, будешь запрещен в священнослужении».
По милости Божией отец Андрей никого не убил и уже более 20 лет несет свое служение Богу и людям. А 25 лет назад молодой человек, студент Новочеркасского политехнического института, и не думал, что станет священником.
- Не было веры, не было ничего, но мне было интересно: все-таки нам говорили одно, а вокруг себя я видел другое. Нам говорили, что религия - это удел, как сейчас принято говорить, маргиналов, людей заблудших, но я, когда уже стал немножко приходить в «меру возраста совершенна», стал наблюдать, что в храм ходят не только старухи и старики. Да и те старики, с которыми я начал общаться, просто потрясли меня: люди были опытные, прошедшие войну, их нельзя было назвать невежественными, забитыми, задавленными... И эти стереотипы, которые создавали у нас в головах, стали постепенно рушиться.
Потом была встреча с отцом Модестом (Потаповым), сейчас уже покойным, - человеком, который обладал настоящим даром любви к людям. Именно он благословил Андрея Немыкина стать священником. У будущего пастыря церкви был выбор: пойти в бизнес - или следовать за Христом. И свой выбор он сделал.
А потом началась война в Чечне, и молодых ребят стали отправлять служить в горячие точки, на чужой для них земле.
- Когда я там оказался, то увидел, что в принципе там и делать-то ничего особо не надо. Надо просто быть с ними, жить с ними одной жизнью. И если они подвергаются риску - тоже подвергаться риску. Если они идут в атаку - с ними идти в атаку. Если они отступают - с ними отступать. То есть, как говорил апостол Павел, «с плачущими плачьте, со смеющимися смейтесь». Вот так и я старался поступать.
Конечно, в моменты, когда можно было поговорить, разговаривали по душам. Сначала долго ребята привыкали, потому что это было тоже в диковинку. Рясу я снял буквально на второй день. Первый день я еще в ней покрасовался, а потом ко мне подошел разведчик один и говорит: «Святой отец, мы, конечно, не против этих ваших всех нарядов, но знайте, что, во-первых, вы хорошая мишень - тут ребята сидят на пригорке, все пасут, а мы на равнине - в любой момент пуля прилетит. А во-вторых, мало того, еще кого-нибудь рядом с вами ухлопают. Давайте вам чего-нибудь подберем из одежки...» Ну, давайте, говорю.
А когда находился уже непосредственно в лагере, на территории, освобожденной от боевиков, там надевал подрясник. Причем было много ребят-мусульман - татары, башкиры. Подходили тоже, разговаривали, но никаких споров у нас не возникало, не до того было, а говорили просто о жизни. Они такие же живые, такие же люди, так же переживают, так же любят, так же страдают. И когда в 7-м отряде специального назначения поставили часовню, мы повесили на стенах таблички с именами всех погибших бойцов отряда. И там около 80 процентов - братья-славяне, и где-то 20 процентов - ребята-мусульмане, выходцы из Поволжья. Один генерал приехал из Москвы, увидел и начал возмущаться: что, мол, мусульмане делают в православной часовне? Я ему задал вопрос: «Товарищ генерал, а когда вы их на смерть посылали, вы спрашивали, кто какой веры, национальности? Если вы тогда их не разделяли, то сейчас какое имеем мы право их разделять? Они вместе служили, вместе кусок хлеба делили и вместе погибли. И что мы теперь будем - христиане направо, мусульмане налево?»
Никогда не забуду, как однажды приехала мать погибшего лейтенанта Яфарова Джафяса, Героя России. А я в тот трагический день как раз был с ним в бою, он погиб метрах в 150 от нашей группы. Она подошла ко мне и говорит: «Я хоть и мусульманка, но очень благодарна за то, что вы храните память о наших детях, мусульманах. Огромное вам материнское спасибо от всех».
- Отец Андрей, а когда первый раз вы ездили, было страшно?
- Да мне и до сих пор бывает страшно. Но там забываешь. Вот ехать бывает страшно, честно говоря. Едешь - всегда думаешь: ну, куда меня несет? зачем мне это надо? Уже и возраст, и внучка уже родилась... А с другой стороны, пока жив, пока руки-ноги есть, пока можешь благовествовать - благовествуй. Подходят мальчишки, которых ты даже не знаешь, а они видели фотографии, например, слышали рассказы, и спрашивают: «Батюшка, а вы с нами поедете? Мы в командировку в первый раз...» - «Ну, поеду, конечно», - говорю. Еду, а они ко мне подходят в эшелоне, в поезде, задают вопросы. Стараюсь их приободрить, внушить ту веру, которая помогает, как говорится, и горы переставлять.
- Когда вы в первый раз вернулись обратно, чувствовали какую-то перемену в себе?
- Нет, в первый раз нет. Эйфория была - все так прошло гладко, спокойно. А вот вторая командировка, когда там реально потрепало - бои в Комсомольском, на исходе моей командировки контузия была, другие неприятности... Хотя как «неприятности» - слава Богу, живой, чего бубнить. Вот тогда в какой-то момент мне стало уже все равно - убьют меня, не убьют. Была только одна мысль - в плен не попасть. Было ощущение такое: не вернусь. Подумал-подумал: ну, хороший, наверно, день для смерти. А может, и не очень хороший... Самая, наверное, тяжелая мысль, которая сверлила: чтобы не постыдно умереть. Мы же молимся во время богослужения о «кончине мирной, непостыдной и добром ответе на Страшнем Cудилище Христове», и вот я думаю: Господи, а что ж я скажу-то? Кого-то я привел к Богу, а кого-то вдруг соблазнил или отвратил? Вот это было страшно - что ты можешь погибнуть, а своего предназначения до конца не выполнил.
А страх - это естественное человеческое чувство. Никуда от него не денешься. Страшно было летать на вертолетах, и до сих пор страшно. Страшно на броне ездить - потому что в любой момент подрыв или обстрел, а ты сидишь, как воробей на ветке, всем пулям открытый. Страшна даже не смерть - это мгновение, - а вот покалечат руку или ногу, или обе руки, обе ноги... Сколько я в госпитале ребят с оторванными руками, ногами, крестил, исповедовал и причащал... Вот это самое было тяжкое, когда я понял, что нервы у меня никуда уже. После этого я стал понимать людей, которые слетали с катушек после таких командировок. Уходили в запой или еще более экстремальные выходы искали... Я понял, что мой долг - и им помогать в какой-то мере.
Я понял, что если у человека слабая вера, то, конечно, он может сломаться и, чаще всего, ломается. Только вера, надежда и любовь - вера в Бога, надежда на лучшее, любовь к ближним своим, ради которых ты все это делаешь, трудишься, - помогают тебе все это преодолеть. Только с Божией помощью преодолеть это можно, не своими слабыми силами - только с помощью Божией благодати. И если Бог не уврачует твои раны, то никто не уврачует - ни психолог военный, ни психиатр. Тем более не водка и не наркотики - это все только усугубляет, загоняет проблему внутрь, и ты как котел, в котором давление увеличивается, а выпуска пара нет. Стакан, другой, третий - и вроде бы пошло расслабление... Какое там расслабление? Я сам был в этой ситуации, где-то месяца два у меня с этим были серьезные проблемы после контузии, сам не рад был. Потом как-то отпустило - после третьей командировки.
В третью командировку вообще страшно было ехать. Я себя в вертолет буквально заталкивал, пинками. У меня мысль была такая... вылет уже, расписки, все, и офицер задает мне вопрос: «Святой отец, вы летите?» (Я им объяснял много раз, что у нас не принято обращаться к священнику «святой отец», а потом рукой махнул - пусть я буду святым отцом, ладно.) И вот тогда мысль мелькнула: скажу, что заболел, что-то мне плохо, то ли зуб, то ли воспалилось что. Соврать можно было, и в принципе нормально бы все прошло, никто и не заметил бы. Но в какой-то момент мне стало вдруг ужасно стыдно. Подумал: ребята там ждут, наобещал с три короба, что вернусь, что буду с ними до конца. И вот буквально силком себя заставил: плохо мне, но полечу. И вот с тех пор езжу, и езжу, и езжу...
- Сколько у вас было командировок?
- Больше двадцати.
- И еще будете ездить?
- Ну, пока жив, пока здоровье позволяет, буду.
- А какие-нибудь яркие положительные впечатления у вас остались от командировок?
- Конечно! Крещение Господне в Урус-Мартане, когда устроил я купание и себе, и личному составу. Холодно было. Стояла группа офицеров управления дивизией, командир дивизии, генерал... Я воду освящаю, снимаю китель - и на себя ведро воды выливаю. Они: «Ох! Силен батя!» Я говорю, мол, сейчас вас тоже укреплю - и давай поливать... (смеется). Ко мне потом ребята подходили, говорили: слушай, мы думали, заболеем после этого - никто не заболел. Я потом был в санчасти дивизионной, врач сказал, что не было ни одного обращения, хотя они специально прошлись, спрашивали жалобы на здоровье. Наоборот, сказал, и те, кто болел, выздоровели.
Тяжелые часы и минуты сменяются радостными моментами - командировка заканчивается, и отец Андрей возвращается домой. А дома его ждет семья - жена, дочь, сын и теперь уже маленькая внучка. Для них каждая поездка отца Андрея - это время молитв, надежд и ожидания.
- Поначалу все было бурно, со слезами, с выяснением отношений. Потом стало как рутина, обыденно. Жена научилась внешне не показывать, никак не проявлять своей тревоги, хотя я приезжаю домой - лампада горит, молитвослов, видно, что терзают, пока меня нет. Молятся и ждут!
С телефонными звонками сейчас проще, а были времена, когда вообще никакой связи не было. Только спутниковый телефон у командира подразделения, и то лимитированный. Но вы же знаете женщин. Я ей говорю: «У меня тридцать секунд! Только самое главное!» - а она мне начинает все новости выкладывать. Командир: «Отец Андрей! Ты меня уже на пять тыщ выставил!» Я говорю: все, отбой, а она: подожди-подожди!.. Командир смеется: ладно, пусть говорит, что-нибудь придумаем...
- А есть моменты, за которые вы испытываете если не гордость, то радость?- Радость я испытываю постоянно! Дело в том, что уже есть и ученики мои, которые учились когда-то в духовном училище, а сейчас достигли каких-то высот, и встречи у нас бывают. И радость от того, что человек помнит, как я крестил и венчал, какие слова говорил. Радость от того, что жизнь жительствует, от того, что каждый год мы, как говорится, «радостью друг друга обымем» и произносим самые замечательные слова: «Христос воскресе!» Радость от того, что Господь с нами. Бывают, конечно, и моменты, когда от бессилия просто опускаются руки. Когда ты видишь, что потерпел поражение на этом поле брани. И сам оказался не на высоте, и человека какого-то подвел или не спас от беды. Но потом вспоминаешь: «сила Божия в немощи совершается». И опять благодать врачует, вразумляет и наставляет. Поэтому можно проиграть сражение, битву, но надо стремиться к тому, чтобы выиграть войну.
Слушая отца Андрея и его рассказы о войне, я почему-то ощущала спокойствие. Ведь рядом со мной находился не просто священник, а настоящий воин - воин России и воин Христов, который готов отдать все свои силы, чтобы помочь бойцам нести свое служение с честью и достоинством. Он совсем не любит говорить о своих подвигах, но мы-то знаем, что на самом деле отец Андрей - настоящий герой.Беседовала Ульяна Романенко.
